Рыцари могил

                Автобус катил по грунтовке, взбрыкивая на ухабах и падая носом в выхолощенные колесами ямины.  Народ возвращался из райцентра.

                По дорожному полотну замелькали темно-зеленые пятна мохнатых сосновых веток, разбросанные по трассе на некотором расстоянии друг от друга.  Они образовали редкую цепочку – будто чьи-то следы. «Следы» свернули с грунтовки на проселок и протянулись к лесочку на взгорке, за которым спряталось сельское кладбище. Пассажиры глазами провожали уходящую к березняку темную полосу земляной дороги с еще более темнеющими на ней «следами».  Кто-то крестился, кто-то вздыхал.

               Тетя Маруся, управившись с чебуреком, вытерла рот и руки чебуречной салфеткой:

– Опять кого-то хоронили. Народ мрет, как мухи.

– И то…  Месяца не проходит, как кого-нибудь хоронят, – отозвался старик Егорыч, – ладно, мы уже отжили свое, а молодым то еще жить да жить.

– И чего людям не хватает? – Тетя Маруся достала бутылку магазинного морса, – наркоманят, пьют, потом дурЯт.

– Туго молодежи в наше время, особенно в деревне.  Работы нет, семьи нет…

– Да кто ж за него, за наркомана, замуж пойдет?

– Вот я и говорю, – замкнутый круг какой-то получается.

– Ладно, хоть у нас – помрешь – тело земле предадут, а в больших городах то, что деется!  Жгут покойничков в адских печах, будто земли на Руси-матушке не хватает…


                Оставшуюся дорогу Егорыч с тетей Марусей ругали хронически во всем виноватую власть, начиная с местной, поселковой, и заканчивая кремлевской.

                Слушая их, я думала, что один покойник в месяц, в среднем, – для райцентра это не так много, но для деревень в сорок-семьдесят дворов, где в год рождается один, от силы три младенца – это демографическая катастрофа.

                Вспомнилась череда похорон, на которых мне пришлось побывать в последние несколько лет.  Уход близких людей затмевает белый свет.  И эту боль мне приходилось переживать не раз.  Но в эти годы уходили дальние родственники, знакомые, одноклассники.  В какой-то момент начинаешь воспринимать происходящее будто со стороны, отстраненно.  Начинаешь замечать то, на что раньше не приходилось обращать внимание…

                В ритуальном зале священник отпевал усопшего.  Вдруг, мужчина, стоявший позади меня, прошептал:

– О!  Рыцари кирки и лопаты пришли.

Мужчина серьезного вида выдал более мрачную версию:

– Скорее, рыцари могил.

У входа в зал стояли парни и молодые мужчины в одинаковой зеленой спецовке и рабочих перчатках.  Среди них выделялся высокий, немного грузноватый голубоглазый блондин.  Волевое выражение его лица говорило о начальственных полномочиях его обладателя.  «Бригадир, наверное», – подумала я.
 
               В пятидесятитысячном городке шесть-семь похоронных команд, которые едва справляются с «объемом» работы.  Особенно тяжело приходится после новогодних всероссийских «каникул», во время которых морги тоже не работают.  И после праздников «рыцарям» приходится трудиться буквально на износ.  В район они не выезжают, если только по большой просьбе родственников, за отдельную плату и по договоренности.

                Голубоглазый блондин действительно оказался бригадиром.  Едва батюшка закончил отпевание и провел «ревизию» гроба на предмет изъятия из него посторонних предметов, как то: бутылок со спиртным, сотовых телефонов, наборов косметики или парфюмерии, ноутбуков и других «необходимых» усопшему вещей, похоронная команда вступила в свои обязанности.  Бригадир отдавая негромкие, но точные распоряжения своим подчиненным, повысив голос, обратился к родственникам: 

– Так!  Сейчас мы поднимем гроб, а вы все по очереди присядете на лавочку, вот сюда, на место, где он стоял.

Молоденькая девушка повернулась к своей матери:

– Это еще зачем?

Та, не поворачивая головы, тихо процедила сквозь зубы:

– Чтобы покойника потом не бояться.

Гроб на руках зеленых комбинезонов поплыл к выходу, родственники плюхались на лавку, а кто забывал, тех усаживали силой.
Бригадир тем временем командовал возле входной двери:

– Берем венки, встаем в две шеренги: мужчины справа, женщины слева.

Мужчина, стоявший на отпевании позади меня, не удержался от иронии:

– А если не в ту шеренгу встанем?  Накажете?

Бригадир поглядел на мужчину долгим взглядом, но ни одним мускулом не выдал своего настроения.
 

           По дороге на кладбище мы вызвались подвезти до церкви батюшку – как раз по пути. 

– Очень кстати, спаси, Господи!  Я сегодня безлошадный.

Наш водитель глянул в зеркало заднего вида:

– Ну, что показал обыск гроба?

– Ой, и не говорите!  Приходится обыскивать.  Ведь чего только не кладут!  Любимые лакомства, средства связи…   хорошо, что не телевизоры.  Хотя, была бы возможность – и холодильник бы положили.

– Ага!  С запасом продуктов до второго пришествия!

– А один раз даже оружие пришлось изъять.  Настоящий пистолет!  И зачем он усопшему нужен?  От бесов отстреливаться, что ли?

        Давно замечено, что люди, часто соприкасающиеся со смертью по долгу службы: военные, спасатели, священники, патологоанатомы обладают специфическим юмором - этакая психологическая защита от внешних травмирующих воздействий.  Наш водитель оценил юмор священника и осмелился задать давно мучивший его вопрос:

– Батюшка, я вот давно хотел спросить: почему в церкви говорят, что нельзя поминать умерших вином?  И родители наши поминали, и деды с бабками…

– Да, да, – священник на секунду задумался, – а вот прадеды ваши вряд ли на поминках вино пили.

– Это почему?

– Да потому что традиция эта повелась со времен Великой Отечественной войны. А до тех пор вином усопших не поминали.  Испокон века люди пили вино по праздникам только за здравие, и то в умеренных количествах.  Это в окопах, там убитых товарищей и помянуть то часто нечем было, кроме нескольких глотков спирта в солдатской фляжке.  Фронтовики эту привычку, которую сейчас называют «традицией», принесли с фронта.  Им простительно, они войну прошли.  А у нас разве помянуть больше нечем?

        Водитель почесал затылок:

– Да-а…  Но с рюмочкой оно как-то привычнее.

– Не всякая привычка ко спасению души.  Остановите, пожалуйста, я, пожалуй, приехал.

                Высадив батюшку у церкви, мы догнали вереницу машин, двигавшуюся за микроавтобусом – катафалком.  На кладбище «рыцари кирки и лопаты» установили гроб у могилы и отошли на перекур, ожидая, пока  родственники попрощаются с усопшим.  Отдав последнее целование – в венчик на лбу и кресту в руках усопшего, – последнего закрыли саваном, и старший из мужчин крестообразно высыпал поверх савана землю, которую дал родственникам священник после обряда отпевания. 

Рабочие ритуальной команды, выкурив по сигарете, ловко опустили домовину в «открытый рот родной земли», как поет в своей бардовской песне протоиерей Олег Скобля, и взялись за лопаты.  Бригадир громким поставленным голосом сделал объявление:

– Так!  По очереди подходим к могиле и ПРАВОЙ рукой бросаем землю с лопаты на гроб, а ЛЕВОЙ бросаем деньги.

От такого распоряжения я оторопела и тихонько спрашиваю соседей:

– Какая разница, какой рукой бросать землю?  И зачем вообще бросать в могилу деньги?  Предрассудки какие-то!  Неоязычество!

Женщины, стоявшие рядом, пожимали плечами, а мужчина, запомнившийся мне в ритуальном зале, и здесь не без иронии заметил:

– Ну, что? Откупимся от смёртушки полушкой?

                Люди послушно семенили к краю могилы, брали с подставленной лопаты комочки земли, извинялись, если делали это «не той» рукой, бросали на гулкую крышку гроба.  Вместе с землей брякали деньги, дзинькая, затихали на глинистом дне могилы.

                Когда над могилой взбугрилась насыпь рыжей глины, за дело взялся бригадир.  Точными и выверенными движениями он, словно скульптор, лепил могильный холмик. Что-то завораживающее было в его работе.  Родственники, уставшие от слез, тихо смотрели, как устанавливают крест, укладывают цветы, зажигают лампадки.

                Уже направляясь к калитке погоста, бригадир оглянулся на стоящих у оградки людей:

– Кто будет последним уходить – закрывайте калитку!

– Зачем?  Чтобы покойник не сбежал? – Ироничный мужчина и тут не промолчал.

Бригадир то ли не расслышал, то ли не захотел отвечать.  Я предположила:

– Может, чтобы животные не заходили?

– Да не смешите меня, – мужчина сделал мах рукой, – посмотрите, тут половину изгороди пастухи по осени на костер перевели.

                Спустя какое-то время, были еще одни похороны, и еще…  И на всех похоронах, куда бы я ни приходила, неизменно появлялся голубоглазый бригадир со своими «рыцарями».  Если учесть, что в городе было не менее шести похоронных бригад, то вероятность наших встреч должна быть ничтожно малой.  Однако, на всех похоронах, где бы я ни появлялась, чтобы выразить соболезнование близким покойного, неизменно видела своего «старого знакомого».


               Дома стала делиться своими наблюдениями с мужем, на что он с недоумением заметил:

– А ты-то, что молчала?  Усопшие были крещены в православную веру, хоронили их по православным обычаям.  Какие «левые-правые» руки?  А тем более – кидание денег в могилу? 

– Да я то деньги не кидала, – слабо оправдывалась перед мужем, – да и как-то неудобно было, вроде, не к месту делать замечания…

– Неудобно штаны через голову надевать и на кобыле задом наперед ездить.  А после похорон нельзя было с ними переговорить, с тем же бригадиром?

– Они так быстро уезжают!  Плотный график, много работы…  Да и боюсь я… Вот так взять и сказать, стыдно отчего-то…

– Ты литературу православную читаешь?  Проповедь батюшки на Радоницу слышала?  Чего тут стыдного?  Стыдишься того, что тебя не поймут?  Даже, если не поймут сразу, зато дома обсудят, подумают.  Кто Господа постыдится, того и Господь постыдится.  Ты подумай, Бог хочет каждого спасти, и этого бригадира тоже.  Не зря люди в этом мире встречаются будто «случайно».  Он сам грешит верой в суеверие, еще и народ соблазняет. А если кто соблазнит одного из малых сих, лучше бы ему жернов на шею одеть и…  Ну, в общем, ты помнишь.

               Одним словом, убедил меня муж.  Следующие похороны не заставили долго ждать.  И я даже не удивилась, встретив все того же голубоглазого блондина-бригадира.  Когда  дело дошло до его речи по поводу бросания монет, я собралась с духом и громко сказала:

– Не надо бросать деньги в могилу! Это грех. Суеверие…

Люди стали оборачиваться в мою сторону, бригадир искал глазами поверх голов: кто это такая, дерзкая, прервала накатанный сценарий?  От всеобщего внимания я стушевалась, но все-таки закончила, хотя и более тихо:

– Лучше помяните человека в церкви, свечу поставьте…

Бригадир как-то смолк и не стал напоминать людям об открытой калитке.

                После этих событий прошло года два.  И опять встреча с бригадиром.  Другое кладбище, другие похороны, и бригадир, будто другой.  Но что-то изменилось в его облике, как-то поник он, посерел и даже постарел за эти два года.  Сошли с него деловитость и самоуверенность.  И голоса его почти не было слышно.  Подчиненные понимали его по едва заметным жестам и кивку головы.  Может, заболел?  Может, выпивать стал?

            Хоронили пожилую женщину – прихожанку нашего храма.  Среди провожающих были несколько ее подруг. Одна из них, Нина Карповна, шустрая и энергичная для своего возраста старушка, быстро двигалась вдоль стоящих людей, предлагая зажечь свечи.

                Гроб опустили в могилу с песнопением «Святый Боже», и бригадир молча отошел в сторону, передав организацию обряда в руки молодого парня, который громким голосом произнес:

– Подходите все по очереди и бросайте землю правой рукой.

                На меня навалилось какое-то теплохладное безразличие.  Ну, что толку что-то говорить?  Все равно ничего не меняется.  Первые комья земли полетели вниз вперемешку со звенящей мелочью.  И тут черной птицей метнулась вдоль людей Нина Карповна:

– Люди, миленькие!  Не делайте этого!  Не бросайте деньги в могилу.  Землю?  Да, землю можно бросать, только нет никакой разницы, какой рукой!  Левой, впрочем, удобнее, потому что правой рукой мы крестимся…

                Молодой парень вопросительно поглядел на бригадира. А бригадир как-то вяло и безразлично посмотрел на Нину Карповну.  В его взгляде читалось: «А, опять эти…»  Так же виртуозно, как и прежде, слепил он могильный холмик и идеально точно, на глаз, выверил вертикальность установленного креста.

                Про закрывание кладбищенской калитки напоминать нам не стали.