Жизнь на Севере

Рассказ тёти моей, Августы Павловны: «Всегда, всю жизнь, мы были вместе. Выживание сплотило нас навсегда. Все учились с большим опозданием, были переростками. Десятилетняя Зоя почти не ходила в школу. И Миша, и я…

Причина – нечего было надеть в школу… Но желание учиться, приобрести специальность, было огромным. В школе не раз падали в голодные обмороки, но учились, как могли.

Когда родилась самая младшая сестра, Люба, я её три года на руках держала, в школу не ходила. Потому что квартира была холодной, пол ледяной….

Зоя бегала босиком по росе, корову выгоняла. Корову надо было выгнать. Соскочит и бежит босиком, а уже иней, октябрь…

Отец мотался из одной командировки – в другую. Он, памятуя о судьбе своего  отца, не смел отказаться, и, доказывая лояльность к советской власти, принимал любое назначение. Приезжая на новое место работы, первым делом шёл отмечаться в милицию…».

Рассказ отца, Михаила Павловича: «В Колпашево нас вытряхнули. Там полтора года прокантовались… Остались в Нарынском крае.

Рядом была колония для несовершеннолетних, для малолетних преступников… Помню овраг, огромный, двести-триста метров шириной, весной заполнялся водой… Был мост. Недалеко - женская колония. А на другой стороне, через маленький посёлок, мужская…. Там же - сельский райисполком сельского совета…

Пошёл в школу, которая была на территории женской колонии. Было мне уже десять лет, за полтора года до войны… Переросток… Потом война… Время летело быстро…

Мы привыкли ничего с родителей не требовать. Бесполезное дело. Одеты в рваньё, не ходил в школу. Четыре года выпало из жизни…

Мать, Елена Ивановна, была бессильная, почти не могла работать, но учила, наставляла. Терпеть не могла распутства. Были у неё твёрдые установки, ответственность.

Мы сами возили дрова, воду. В Колпашево жили около трёх лет. Гутя была маленькая, но мы ходили на берег реки Кеть. Река равнинная, тихая. Мы добывали яйца ласточек-береговушек. Гутя держала за ноги, а я доставал яйца из норок.

Нарымский район тогда только образовывался. Медведи ходили по задам.

Сначала жили в будке моторной, переделанной под домик. Потом отец купил маленькую избушку. Но там не было огорода. Позже переехали в другой дом, где был огород. Перезимовали и собрались уезжать.

Перед родами, когда должна была родиться сестра Оля, мать увезли на самолёте. Ещё лёд повсюду лежал. Отец был в командировке.

Мы научились много что делать. Зоя была очень ответственная. Знала, где и с кем договориться, попросить, раздобыть. Ходила в магазин за хлебом и не раз падала в длиннющих очередях в голодные обмороки. Очереди были за хлебом по карточкам. Карточки выдавали на почтовых бланках, были талончики на каждый день. Продавщица вырезала талон, наклеивала себе в тетрадь. Получали за маму, за отца, на детей – выходила булка хлеба и, иногда, маленький довесочек.

Когда вернулась  мать с маленькой Олей – по берегам лежал снег.

Когда завели корову, из-за неё учёба отодвинулась на долгое время. Отец заставлял поить корову три раза в день, чтобы больше молока было…

Помню, как ходил поить корову из проруби на речку в единственных валенках, с дырой на пятке. Подшивать валенки я тогда не умел, и запихивал в валенок сено, оно торчало из дырки. Корова подкрадывалась сзади и зубами выдёргивала этот клочок, и домой приходилось скакать по сугробам, как заяц.

Зато подрос – научился валенки подшивать. Нужда много чему выучила.

Слабое место у матери было то, что она говорила – нищих не обижайте, людей больше добрых, доверяйте, не обманывайте, не жульничайте, не хитрите. Дайте то, что есть. Всю жизнь терпели попрошаек. Подлецов встречалось много, наврут, оклевещут, редко, один из ста, встретится порядочный.

Мать говорила – все хорошие. Последнее подавала, а они ещё и украдут... Хотя, думаю, что мягкотелость лучше, чем жестокость. Мать: «Что посеешь, то пожнёшь».

Отец работал день и ночь. Три-четыре раза мобилизовали на фронт, но райисполкомы возвращали, потому что он занимал пять-семь должностей, ни от каких поручений и назначений не отказывался, всего себя отдавал работе.

Все его предки были служащие, умели только служить, не занимались ни торговлей, ни сельским хозяйством. Понимал только службу, классы, категории, но не знал, как надеть топор на топорище…

Война стала заканчиваться, и все управленцы-тыловики разъехались. Их разослали по разным районам. Председателей – убрали, назначили в другие места. Политика была такая, чтобы фронтовиков не раздражать, чтобы они, придя с фронта, включались в работу. Нужно было всех фронтовиков устроить, поблажку дать…

Все тыловики оказались изгоями, их никто нигде не хотел брать на работу. Страшное дело, изгнали, наказали, хотя наказывать было не за что. Едва живых, оставляли без средств к существованию, чтобы поскорее издохли. Тыловиков перевели в другой район. Как их мучили! Семей не осталось. Многие с голоду померли…

Не лучше государство поступило с фронтовиками-калеками. Они после войны заполонили страну. Пели на вокзалах, собирали милостыню по вагонам, жили в подворотнях, в подвалах по всей стране.

Вышел указ очистить страну от фронтовых обрубков, и они… исчезли. Увезли их в неизвестном направлении, в какие-то дома…

…Отец мучился несколько лет. То председателем колхоза поставят, то агрономом… Заключил договор на Север, получил подъёмные… Ходил в шинели. Ездил в тайгу, привёз два куля орехов. Я колотил шишки. Два куля, а купил… шинель, штаны… Не купец…

Мы оказались в Кожевниковском районе Томской области. Отец работал председателем колхоза, но эта работа была совершенно не по нему. Он знал только треногу теодолита, землемерную ленту, а сельскохозяйственных инструментов в руках не держал. Отцу предложили только одну должность – по радио проводить физкультминутки. Разве это работа? Отец заключил договор и уехал, увёз всю семью в Заполярье.

Мы оказались на севере, в селе Борки Тюменской области, и я пошёл в пятый класс. Рядом с колхозом, где работал отец агрономом, был Борковский детский дом.

Потом вернулись в Шегарку. Война закончилась. Выехали из Нарыма, пятого мая приставали к Колпашево, а там на берегу – праздник. Думали – кого это встречают? А это – Победа.

Я закончил седьмой класс. Зоя тоже была переростком, четыре года не могли учиться.

Мама распорядилась – Гутя водится, а ты, Миша, дрова таскай.

Зато мне пришлось всему научиться. Но счастье было, радовались, солнышко светило, на жизнь не обижались…».