Цена жизни

       Яков тяжело опустился в кресло. Напряжение последних дней давило непомерным грузом. Он вымотался и физически и морально. Все эти три дня последовавшие после смерти Израиля Моисеевича, даже в сумасшедшей суете организации похорон, его не ни на одну минуту не оставляла мысль, что делать дальше с его собственной жизнью. Он окинул родные стены комнаты, так поражавшие воображение, всяк сюда входящих. Он не признавал традиционный обойный уют и когда он впервые здесь оказался, то оборвал отклеивающиеся обои, своими собственными руками сделал ремонт в комнате, тщательно отшпаклевав стены и, попросив своего знакомого, окончившего Суриковский художественный институт, расписать стены, как тому заблагорассудится. Друг постарался, приложив всё своё умение. Он  расписал стены абстрактными рисунками из баллончиков, как это делали пацаны на заборах. Вот расписывая эти стены, Яков разрешил использовать любую фантазию, и друг действительно выдал дикую фантасмагорию образов и сцен. В росписи стен поражала смесь реализма берега озера с плавающими кувшинками и лилиями с необузданной фантазией на другой стене,  где было переплетение разноцветных линий, неясных фигур и образов, тем не менее, связанных в единую картину необычного ландшафта какой-то фантасмагорической планеты. В тоже время одна стена целиком и часть другой стены, примыкавшей к первой, были зеркальными, что сразу зрительно увеличивало объём помещения. Всё это потребовало соответствующей расстановки мебели и обустройства быта спальни и приводило всех посетителей в неописуемый восторг.

      Яков больше пятнадцати лет прожил здесь, поэтому ему совсем не хотелось расставаться с привычным для него образом жизни.  Но обстоятельства складывались так, что он теперь был здесь совершенно посторонним человеком, и ему следовало переезжать в собственную квартиру на Алтуфьевском шоссе. Эту квартиру ему когда-то купил Израиль Моисеевич, но в которой он не жил, ни одного дня, сдавая её работнику банка, который перебрался с семьёй в Москву из Дагестана.  Это было выгодно обоим. Дагестанцу позволяло накопить деньги и в последующем купить себе собственную квартиру, а Якову давало дополнительные финансы для его жизни, позволяя не ограничивать себя во многих вещах.

      Его мама работала прорабом строительного участка на крупном заводе в провинциальном городке. Израиль Моисеевич на том же заводе работал заместителем директора. Этот строительный участок входил в сферу деятельности замдиректора и однажды ему поручили произвести ремонт ведомственного пионерлагеря. Валя всю весну жила в этом лагере вместе с рабочими, организуя ремонт и их быт. В конце мая, когда все работы были закончены и рабочие уехали в город, в лагерь приехал Израиль Моисеевич, посмотреть, как отремонтировали лагерь. Ему понравилось и качество ремонта и прораб, осуществляла руководство ремонтом. Она неоднократно обращалась к нему, прося необходимые строительные материалы и он, приезжая сюда, видел, как она по-деловому обращается с рабочими, с определённым чувством юмора и крепкого словца. Эта рыжая бестия явно ему нравилась и, приехав с инспекторской проверкой завершения ремонта, он имел определённые виды на Валю. После осмотра всей территории лагеря он предложил это отметить соответствующим образом. Валя этого не ожидала и откровенно призналась, что у неё здесь нет ни выпивки, ни закуски, что она рассчитывала сегодня уехать из лагеря и поэтому в лагере всё подобрали до крошки. Рассмеявшись, Израиль Моисеевич подвёл её к машине и открыл багажник. Перед взором Вали предстали корзины со спиртным и закусками. Её удивил не только количество всего, но и ассортимент. Там были и вырезки ветчины и нарезки колбасы, свежие овощи и фрукты, включая ананас, соки и даже салфетки в красивой подставке. Они перенесли всё это в помещение, и началось отмечание завершение ремонта лагеря. Валю поразила эта щедрость начальника и его внимание к её особе, о чём Израиль Моисеевич не забывал проявлять во время импровизированного застолья. Крепкий коньяк, обилие всего и вся, неназойливое, но весьма ощутимое мужское внимание оказали на Валю определённое воздействие. Сыграло роль и то, что она почти месяц не была дома и забыла про мужские ласки. А тут Израиль Моисеевич проявил такое внимание, что она поплыла и не заметила, как они уже страстно целовались, а потом и оказались в постели.
   
      Проснувшись рано утром, Валя ужаснулась содеянному, тихо выскользнула с кровати и побежала в туалет. Вернувшись, хотела одеться, но её одежды нигде не было, а когда глянула в сторону Израиля Моисеевича, то увидела, что он не спит и смотрит на неё смеющимися глазами. Достав из-под одеяла её одежду, он протянул её ей, но когда она хотела взять, поймал за руку и повалил на кровать. Валя попыталась вырваться, но силы были явно не равны, и повторилось вчерашнее. Учитывая, что Израиль Моисеевич был на этот раз сам за рулём, то он днём не пил спиртное, боясь проверки гаишников, но старательно угощал Валю. Спиртное и повышенное внимание высокого начальства сыграло свою роль, и к вечеру она окончательно смирилась с произошедшим. Вечером они поехали в город, но до этого в течение дня они неоднократно оказывались в постели. С этого времени Многое в её жизни изменилось, Фактически она стала руководителем строительного участка. Предшественника с почётом проводили на пенсию. С учётом постоянных премий, улучшился её материальный достаток, её фото появилось на доске почёта завода, но за всём это приходилось расплачиваться известным способом, который неожиданно выплыл наружу. Однажды Израиль Моисеевич забыл закрыть входную дверь кабинета, а тут неожиданно пришла уборщица, которая увидела довольно неприглядную картину голой Вали, лежавшей на бархате стола, а Израиль Моисеевич со спущенными штанами пританцовывал возле стола, в то время как ноги Вали лежали на его плечах. Замять это не удалось. Уборщица, несмотря на уверения перед замдиректора, что она будет молчать, всё-таки рассказала об этом своей подруге, та своей и об этом инциденте узнал весь коллектив. Не обошла эта новость и жену Израиля Моисеевича, которая немедленно подала на развод. В те времена к таким вопросам было особое внимание и членов партии за это наказывали и могли снять с работы. Чтобы погасить конфликт и не оказаться без тёплого места, Израиль Моисеевич заставил и Валю подать на развод, а затем, когда это произошло, зарегистрировал с ней свои отношения в загсе. Так Яков  оказался в одной семье с Израилем Моисеевичем.

      В последующей жизни, учитывая изворотливость Израиля Моисеевича, который проявил недюжинные способности на поприще снабжения завода необходимыми комплектующими изделиями. Он мог вагон унитазов, обменять на вагон телевизоров, а те в свою очередь загнать куда-то в Среднюю Азию, получив взамен вагон водки, который менял на то, что было нужно его родному заводу. Получив после института диплом инженера литейщика металла, он ни одного дня не работал по специальности, но успешно продвигался по карьерной лестнице. Валя со временем разобралась со своими чувствами и поняла, что поменяла настоящую любовь к своему бывшему мужу на плотскую связь с Израиль Моисеевичем.  Нормальной семейных отношений так и не получилось, хотя у них родился ребёнок, которого назвали Виктором. От первой жены у Израиля Моисеевича была дочь, жившая с матерью.

      Первая жена Израиля Моисеевича Эльза Владимировна была деятельной натурой и, получив, как и муж, профессию литейщика, прекрасно себя зарекомендовала на этом поприще. В своём карьерном росте она дошла до начальника литейного цеха завода, а когда случился инцидент с изменой мужа, она вообще ушла с завода и через некоторое время, благодаря друзьям, перебралась в Европу, на какой-то автозавод, где работала по своей специальности, обеспечив безбедное существование своей дочери, отправив её, учится в Лондон. Там дочка вышла замуж и навечно зависла в этом городе, только иногда привозя очередного внука к бабушке, в Германию. В Россию ни Эльза Владимировна, ни её дочь, так ни разу и не приезжали. Израиль Моисеевич только однажды встречался с дочерью и видел внуков, когда с негласной третьей женой был в Лондоне по туристической путёвке.

     Виктор, рос избалованным и капризным ребёнком. Израиль Моисеевич, навсегда потеряв дочь, старался обеспечить все прихоти своего чада. Отправлял его в элитные пионерские лагеря, в том числе и в Артек, доставая неведомыми путями путёвки туда. Но это только портило парня и со временем его высокомерие начинало зашкаливать. Ему не раз в школе устраивали тёмную, во время одной из которых, его так измутузили, что он месяц зализывал раны и оправлялся от сотрясения мозга. Чем он становился старше, тем в худшую сторону изменялся его характер. Со временем он даже пристрастился к наркотикам и начал прикладываться к бутылке.  Валя пыталась воздействовать на сына, но Израиль Моисеевич объяснял это поведение сына возрастным нигилизмом и ничего, мол, страшного здесь нет.
     Так что их жизнь, ни шатко, ни валко продолжала отсчитывать года, но неожиданно сделала крутой вираж, изменивший весь сложившийся уклад.  Валя застукала своего благоверного с молодой секретаршей, и шок от увиденного был таков, что она не могла этого пережить. Прелюбодействующую парочку она застала на своей даче, приехав туда совершенно случайно. Вернувшись с дачи, она повесилась в ванной комнате, на бельевой верёвке, привязав её к водяной трубе, проходящей почему-то под потолком.

      Никто ничего не мог понять, явных мотивов суицида никто не знал, поэтому шума не возникло. Но, тем не менее, Израиль Моисеевич, воизбежание  возможных пересудов, решил вообще поменять место жительства и перебраться в Москву. К этому времени он обзавёлся в столице солидными связями в аппарате министерства, которому подчинялся завод.  Он купил рядом с окружной дорогой, в элитном поселке, двухэтажный коттедж, продав квартиру в городке, где жил до этого. Естественно, что вместе с ним на новое место жительства поехали с ним и Виктор, и сын Вали Яков, который к тому времени стал уже взрослым и подрабатывал ремонтом автомашин, проявив в этом деле недюжинные способности.  А у Виктора возникли, на почве приёма наркотиков, психические расстройства и он сутками сидел в своей комнате, слушая музыку или гоняя на додже своего отца.  Израиль Моисеевич теперь работал в аппарате родного министерства и продолжал обзаводиться связями везде, где только можно, используя своё служебное положение.  Решив свои семейные дела с переездом, он немедленно приступил к решению женского вопроса. На одном подведомственном министерству предприятии он смог заполучить однокомнатную квартиру, куда немедленно поселил свою пассию, переселив её из провинции в столицу.


     В это время начался развал союза, и в стране началась неразбериха.  Мгновенно сориентировавшись и используя вновь обретённых друзей в аппарате министерства, которое фактически разваливалось на глазах, он создал частную маленькую торгово-промышленную фирму. В её состав он набрал нужный ему персонал из числа своих знакомых. Найти работу в это время практически было невозможно, а работа в этой фирме приносила ощутимый достаток. Фирма фактически ничего не делала, только что-то покупала и тут же перепродавала, но уже по другой, более высокой цене.  Раньше это называлось спекуляцией, а  в уголовном кодексе была статья, предусматривающая наказание за этот род деятельности.  Но теперь для оправдания такого рода махинаций досужие люди придумали красивое изречение про рыночные отношения и в стране в одночасье все стали рыночниками, перепродавая, одно и то же по сорок раз, не заботясь о производстве того, что надо продавать.

    Благополучие организованной фирмы целиком и полностью зависело от оперативности членов коллектива, и все старались оправдать доверенное им дело. Для раскрутки фирмы был нужен стартовый капитал. Пользуясь тем, что Израиль Моисеевич обрёл покровителей на самом верху министерства, ему, по настоятельной просьбе одного из замминистров, одно из сибирских предприятий перечислило энную сумму на их расчетный счёт, якобы для нужд министерства. Этот стартовый капитал в несколько сот тысяч рублей через короткое время превратился в миллионы. Способствовало и то, что фирма начала распродавать имеющиеся на подведомственных министерству предприятиях дефицитное сырьё и материалы, которые ранее были фондируемы и подлежали строгому учёту. Но предприятия одно за другим разваливались, сырьё никому не было нужно и находило таких людей, подобных Израилю Моисеевичу, которые находили покупателей в соседних республиках, ранее входивших в состав союза, а теперь неожиданно обретших самостоятельность. Они скупали дефицит и тут же перепродавали его за бугор.  Работники таможни, имея на этом солидный навар, смотрели на это сквозь тёмные очки, или вообще отворачиваясь при пломбировании фур и вагонов.

     В эти несколько лет, пользуясь полной неразберихой в стране, многие из чиновничьего аппарата министерств и ведомств поживились и нагрели руки.  Просуществовав всего полтора года, фирма Израиля Моисеевича (купи-продай), бесследно исчезла, обогатив его с лихвой. Какие-то крохи получили и члены коллектива. Израиль Моисеевич каждому члену его коллектива купил за счёт фирмы по машине. А в купе с приличной зарплатой все молчали, и Израиль Моисеевич спокойно перевёл все средства фирмы на свой личный счёт. Это позволило ему в последующем объездить весь земной шар, побывав во всех сколь-нибудь значащих странах и полюбовавшись историческими артефактами.  С заместителем министра, который помог ему стартовым капиталом, он рассчитывался тем, что оплачивал ему бензовозы солярки для системы отопления дачи, или организовывал турпоездки для членов его семьи. То предприятие, которое выделяло стартовый капитал, давно кануло в летку, да даже если бы и существовало, то Израиль Моисеевич шутя, расплатился бы с ним.

      Со временем его пассии надоело быть содержанкой у богатенького старичка.  Женится, он на ней не собирался, ибо тогда бы живущие с ним Яков и Виктор поняли бы причину смерти Вали.  Поэтому поняв это, она наделала ему рога с подвернувшимся олигархом, с которым её познакомил Израиль Моисеевич. Консьержка жилого дома, где жила пассия Израиля Моисеевича, сразу доложила ему о визитах молодого мужчины. Время от времени он что-то подбрасывал консьержке, то коробку конфет к празднику, то денежное вознаграждение больше её зарплаты и она старалась оправдать возложенные на ней функции бдительного стража порядка. Как только Израилю Моисеевичу стало известно об измене его бывшей секретарши, как он немедленно прекратил снабжать её деньгами, и ей пришлось искать другие источники существованию. Квартира, правда, осталась в её собственности, её она успела приватизировать ещё до этого.

      Прожив какое-то время без женщины, Израиль Моисеевич не на шутку занемог. Обращаться к проституткам ему не позволяла природная осторожность, боязнь заразится. А к дорогим, элитным представителям самой древней профессии, где с этим не было проблем, его не пускала жадность. Они обходились слишком дорого по его понятиям. Тогда он поступил проверенным ранее путём.  Он позвонил ещё одной своей секретарше, которая работала с ним когда-то на заводе.  Узнав, что она до сих пор не вышла замуж, он пригласил её на свидание, для чего ему пришлось ехать в тот город.  Во время свидания он без обиняков сделал ей предложение руки и сердца. Варвара была уже не молода, чтобы куда-то устроиться секретаршей, хотя была не дурна собой. Да и устраиваться то было некуда. Предприятия сплошь и рядом закрывались, работники выбрасывались на улицу, и устроиться на работу было весьма проблематично. А на руках была больная мать и десятилетняя дочь, которою надо было не только кормить, но ещё учить, одевать, а средств для этого, фактически не было. Они жили на скудную пенсию мамы, которой едва хватало на оплату коммунальных услуг и скудное питание. Взвесив все за и против, неделю подумав и поломав голову, она согласилась переехать жить к Израилю Моисеевичу, но только после официальной регистрации брака. Это было для него плёвым делом, и через неделю он привёз Варвару с дочкой в свой коттедж.  Приходящую домработницу Израиль Моисеевич уволил, и теперь Варвара готовила на трёх мужиков и дочку, убирала в квартире, одновременно выполняя обязанности жены, хотя это было тяжелее всего, учитывая разницу в возрасте и не совсем чистоплотного мужа. Но выбора у неё практически не было и, зажав нервы в кулак, она стойко несла свой крест.

     Больше всего ей доставалось от Виктора. Он, когда не было Израиля Моисеевича, часто подковыривал Варвару, называя её мамочкой. Яков, услышав это однажды, сделал ему замечание, но тот только махнул рукой, мол, не лезь не своё дело. А тут ко всем бедам Варвары добавилась неожиданная смерть мамы. Она уже не раз подумывала вернуться в родной город, но зная, что нигде там не найдёт работу терпела издевательства и подковырки Виктора. Сравнивая его с Яковом, она удивлялась огромной разнице между братьями. Яков был уравновешенным человеком, трудолюбивым, вечно копался в своём гараже, ремонтируя автомашины.  Всё, что зарабатывал, он тут же на эти деньги покупал гаражное оборудование, построил ещё два бокса и постепенно расширял своё дело.  Нравился этот скромный, симпатичный парень и она любовалась им, когда он загорал возле бассейна или нырял. Желваки мускулов так и играли в его кряжистом теле, что так отличало его от глистоподобного Виктора.

      Весной, когда Израиль Моисеевич стал готовиться уже к весенне-полевым работам на приусадебном участке, семью Израиля Моисеевича потрясло сразу два несчастья. После ликвидации фирмы Израиль Моисеевич отдалился от всех дел и неожиданно для всех занялся садом и огородом на участке вокруг коттеджа. Но на этот раз все полевые работы пришлось отложить.  Сначала умерла мама Варвары от обширнейшего инфаркта, когда к ней пришли домогаться продать квартиру, в обмен на домик в деревне. А буквально следом Виктор, на скользкой дороге не справился с управлением и на огромной скорости влетел в бетонный блок на краю дороги, который ограждал котлован. Бетонный блок от силы удара улетел в котлован, куда чуть не свалилась и машина. Удар был такой силы, что у Виктора аж проломило череп, и он умер мгновенно. Эта смерть подкосила и Израиля Моисеевича.   Он понял, куда привело его баловство ребёнка, а затем и взрослого парня, который вёл праздный образ жизни.  Он на глазах осунулся, стал ходить еле, еле передвигая ноги. Ни с кем из министерских сослуживцев не общался и даже те, кто работал в его фирме, отвернулись от него. Ему не простили его жадность, и он это понял.  Ко всему прочему у него открылся целый букет болезней, и он не вылезал из поликлиник и больниц, стараясь продлить существование на земле, но из этого ничего не вышло, и его расшиб инсульт. Перед смертью, он пришёл в себя и что-то хотел сказать Варваре и Якову, показывая полупарализованной рукой в сторону окна, где за окном была теплица. Но ничего из бессвязного бормотанья понять было невозможно, и спустя некоторое время он затих навсегда.
       
      На Якова легли все заботы по организации похорон Израиля Моисеевича. Похоронили его всего несколько человек, практически только родственники Варвары, приехавшие ей помочь. Яков, пользуясь телефонной книжкой, обзвонил всех его сослуживцев и знакомых. Но никто на похороны не обещал явиться, находя  тысячи причин для оправдания этого.  Вот сейчас Яков и сидел в кресле, рассуждая о цене жизни и смерти. Что может оставить после себя человек, или светлую память, или плевок в след похоронной процессии.  Раздался стук в дверь, и в комнату заглянула Варвара: «Пойдём, посидим за столом, помянем Израиля, не будем нарушать христианские традиции, как бы мы к нему не относились».  За столом сидело три человека, дальние родственницы Варвары. Яков сел за стол, попросил всех налить в рюмки встал: «О покойниках либо ничего не говорят, либо только хорошее. А учитывая это, просто прошу всех встать и помянуть Израиля, пусть земля будет эму пухом». Все встали и, не чокаясь, выпили. Начались негромкие воспоминания про покойника.

      На другой день Яков попросил зайти Варвару к нему:
      - Варь, я через неделю съеду отсюда, вот с жильцами разберусь в своей квартире.
      - Яш, не ерунди пожалуйста, съедет он. Живи здесь сколько захочешь.  Если ты уедешь, то и я уеду, я здесь одна боюсь оставаться. У тебя тут дело. Что из квартиры, что ли будешь сюда ездить?
      - Варь, ну ты вдруг захочешь изменить свою жизнь, а тут я, не все поймут.
      - А вот когда возникнет такой вариант, тогда и поговорим, а пока не морочь мне голову, живи и работай тут. Ты мне вот что скажи. Ты можешь нас на машине отвезти в наш городок, а потом в деревню. У меня до сих пор жива бабка и я маме обещала за ней приглядывать. А сейчас даже могу её сюда забрать, чего ей одной в деревне мучиться….
      - Да не вопрос. У меня сейчас в боксах ни одной машины клиентов, могу хоть сейчас.
      - Вот и чудненько, давай только по магазинам проедем и в путь.
      Яков вывел из гаража Машину Израиля Моисеевича. Это был крутой внедорожник. У него была доверенность на управление этой машиной, которую Израиль Моисеевич не доверял даже Виктору.  Они заехали в магазины, Варвара накупила родственникам подарков и они покатили в родной городок. Там Яков развёз родственников Варвары по указанным адресам, а сами они покатили в деревню, где жила бабушка Варвары.

      Та их встретила с распростёртыми объятьями и деревенским радушием. Она не знала про смерть Израиля Моисеевича и приняла Якова за мужа Варвары.
      - Глянь к, Варь, ить Надя мне говорила, что у тебя муж старый. Да какой же он старый, ну ежели чуть-чуть постарше, да энто даже хорошо для детей. Ты вот почему до сих пор не пузатая, ай непорядки какие по женскому делу?
      Варвара при этих словах бабки покраснела и глянула на Якова, который при этом развёл руками. Но ни Варвара, ни он не стали разубеждать бабушку, что Яков не муж Варвары. Та в это время кинулась в избу, приглашая и их.  Варвара достала из багажника сумку, и они пошли в избу.  Там Варвара достала гостинцы и начала их раскладывать на столе.
      - Варьк, ты чего удумала, накой всё енто накупила, ай денег много? Мне аль на танцы в ентой кофте пойтить, но за внимание благодарствую, а продукты зачем припёрла в деревню. У нас таперь тут, любой заморский фрукт, есть.
   
      Тут же на столе появилась не хитрая деревенская еда, в том числе окрошка с домашним квасом. Яша давно отвык от такого кваса и набросился на него с завидным аппетитом. Что не преминула заметить бабушка Варвары:
      - Девк, повезло тебе с мужиком, ишь как уплетает окрошку, а кто так ест, то и работает так. Ты чем милок занимаешься, Надька говорила, да я запамятовала, уж больно руки у тебя натруженные, вон какие вены проступают.
      - Таисья Филипповна, слесарь я по машинам.
      - Дык енто сейчас самое прибыльное дело. Вон скока таперь машин. Помню опосля  войны,  в деревне был только один председателев козлик, а сейчас ажныть у каждого двора. Яш, давай долью ещё, в городе ведь такого квасу нет, а это свойский, на хлебных корках, да аржаной муке.
       На дворе стало темнеть, и Таисья Филипповна бросилась в горницу стелить постель, не забывая тараторить при этом:
      - Варьк, я вам тут постелю, на перине будете спать. Поди к, ни разу и не спала. Все детство на сеновале, на свежем сене спала.
      - Да я и сейчас туда пойду, ты мне тряпку какую-нибудь дай.
      - Эт куды ж ты от мужика побежишь? Да, ить и сушил уже в сарае нет. Крыша протекла, сено сгнило и сушила обвалились. Коров то почитай лет пятнадцать не держу, как старик помер, так я уже не могла коровку содержать. Ну, вот голубки, все готово, можете ложиться, а я на привычном месте, на диванчике на кухне.

      Варвара с Яковом пошли в горницу. Там стояла железная полутороспальная кровать с никелированными шарами, который местами потрескался от времени и облетел.
      - Варь давай в постель, а я вот на этом кресле. Не беспокойся обо мне. В армии на стуле приходилось спать, так что не волнуйся, пожалуйста. Пойду в сад схожу.
      Яков вышел из избы и в нос ударил запах прелых яблок сплошным ковром лежащих на земле.  Наверное, здесь лето было засушливым, коль так много падалицы, отметил про себя Яков. Он посидел на лавочке, полюбовался появляющимися на небосклоне звездами, увидел родные с детства стожары, или, как в научной литературе их называли созвездие Плеяды. Впервые его показала ему мама, и с тех пор это стало для него каким-то счастливым амулетом.  Улыбнувшись от воспоминаний о маме, он пошёл в избу.

      Варвара уже лежала в постели. В голове пронеслась мысль, почему они не сказали правду Таисье Филипповне. Но так и не найдя ответа, он опустился в кресло, которое наверняка было ровесницей хозяйки. Кресло жалобно заскрипело, и на это сразу отреагировала Варвара:
      - Яш, иди сюда, как-нибудь уместимся, не съем я тебя.
      - Варь, а, пожалуй, так и сделаю, похоже, кресло подо мной точно развалится, - при этом он разделся и шагнул к кровати.  Варвара приподняла одеяло, и он примостился на самом краю, боясь прикоснуться к Варваре. Но так лежать было неудобно, он попытался как-то угнездиться по-другому, но начал падать с кровати и Варвара это поняла и схватила его, невольно прижав к себе.  Ощутив её горячее тело, Яков растерялся и, когда начал падать, то непроизвольно схватился за торс Варвары и сейчас его рука крепко прижима её тело к себе. И произошло то, что должно было случиться. Их губы нашли друг друга, и поцелуй был настолько значимый, что Варвара отбросила одеяло, сорвала с себя ночнушку и всем телом прижалась к телу Якова, о котором не раз думала, рассматривая возле бассейна.

      Утром Таисья Филипповна посмотрела на них с лукавой улыбкой и тут же выдала:
      - Ох, ребятушки, чую, я, что через девять месяцев стану я прабабкой.   Перина у меня знатная, кака пара на ней не поспит, обязательно с прибылью бывают. Да не красней так Варюшка, дело молодое.
     После обеда они уехали в Москву, взяв клятвенное обещание с Таисьи Филипповны в ближайшее время продать избу и переехать жить к ним. От всего случившегося Варвара светилась и была безмерно рада. Правда её смущала скоропалительность сближения её с Яковом, но глядя на него, когда он приходил из гаража обедать, была безмерно счастлива и не могла этого скрыть. Точно такое же испытывал и Яков, с его лица тоже не сходила счастливая улыбка. Предсказание бабушки сбылось, и в мае Варвара должна была родить. А в апреле Яков нанял рабочих для строительства ещё одного бокса. Когда рабочие снесли теплицу и начали рыть траншею для фундамента, то откопали чемодан с хитрым замком. Они отдали его Якову, а тот нашёл среди вещей Израиля Моисеевича ключ и открыл чемодан. Перед взором Варвары и Якова открылись банковские упаковки денег крупного номинала.
      - Дорогая цена жизни Израиля Моисеевича, но давай Яш отдадим это всё сиротам в детдом.
      - Варь, ты прочитала мои мысли, это будет искупление грехов владельца этого чемодана.
      - Яшка, твой сын только что толкнул меня в живот. Даже он одобряет наше решение, дай я тебя поцелую, радость ты моя, как я люблю тебя.