Любезный

Не помню по какому поводу, но в будний день я оказался в самом центре Москвы. Умытый город сверкал в весеннем солнце и излучал радость и незыблемую уверенность в лучшее будущее. Я вошел в троллейбус  №1, привычной толчеи не было, но не было и свободных мест. Сидели в основном пожилые женщины и молодые домохозяйки. Устроившись на задней площадке, я рассматривал пассажиров и думал: «А где же мужчины? Неужели все на работе? А пенсионеры, или из мужчин никто не доживает до пенсии?». Но только я об этом подумал, как на очередной остановке на заднюю площадку вошли, нет, взошли двое мужчин. Все женщины, как по команде повернули головы в их сторону. Да и было на что посмотреть: солидные, холеные, одетые в дорогие костюмы, с портфелями в руках они небрежным взглядом окинули салон, и не найдя свободных мест стали рядом со мной.
 
Я уставился на их портфели. Они были из крокодиловой кожи потертые и массивные. Такие передают по наследству как дорогие украшения, и они определяют статус носителя. Судя по портфелям, чиновники были очень высокого статуса. Но что их занесло в троллейбус, к народу? То ли погода тому способствовала, то ли захотелось посмотреть,  как живет народ, то ли себя показать. Скорее всего, последнее, потому что разговаривали негромко, и судя по разговору, обсуждали архиважный вопрос: как строить мост- вдоль или поперек реки.

- Позвольте с Вами не согласиться, коллега, в этом вопросе Вы неправы. Мы не сможем финансировать ваш проект в полном объеме, у нас просто не хватит средств.

Теперь мне стало ясно, что коллега, тот который помоложе и "ушлее" предлагает строить мост вдоль реки. А его визави, который постарше, все-таки хочет по старинке – поперек реки. Понятно что тот, который постарше из Госплана, а тот который помладше выпрашивает у него побольше средств на реализацию своего проекта. И судя по тому, как они мило ведут беседу, вопрос практически решен, осталось уточнить детали. А «деталь» заключалась в том: сколько надо «отмусолить» налички, чтобы не обидеть коллегу и не привлечь внимание бдительных правоохранительных органов. Вот они и вышли в народ, чтобы скрыться от своих пашей, «…от их всевидящего ока, от их все слышащих ушей». Да и портфели у них были абсолютно одинаковые, только в одном лежали бумаги, а в другом деньги. Теперь осталось «нечаянно» обменяться ими и недостающая «деталь» будет вставлена в хорошо налаженный механизм. И такой архиважный вопрос решится сам собой.

 Но на очередной остановке открылась задняя дверь, и вошел плачущий старик. Он был настолько жалким и немощным, с красными веками и трясущимися руками, что опять все женщины повернули головы в нашу сторону. Старик всхлипывал как ребенок, которого не за что обидели и не попросили прощения. Он протягивал вперед трясущиеся руки и непрерывно повторял: «мои рученьки, мои рабочие рученьки…, за что, за что?». Вельможи поморщились, они были не готовы к такому пассажу, но деваться некуда народ пристально смотрел на них и ждал справедливого суда. Увидев высокое начальство, старик еще жалобнее запричитал: «рученьки мои, рабочие рученьки, я всю жизнь ими работал за что, за что?».

- Что же ты плачешь любезный, - ласково обратился к нему вельможа постарше, - тебя кто-то обидел? Говори не бойся, мы разберемся и накажем виновного по закону.

Но старик не мог успокоиться. От пережитого унижения и неожиданной удачи на справедливый суд, он потерял дар речи и только протягивал к спасителям руки, еще громче всхлипывая. «Спасителей» это явно раздражало. Они не привыкли повторять вопрос и тем более так долго ждать ответа. Чтобы разрядить ситуацию я решил помочь старику и рассказать за него: что же случилось.

- Да ему же менты руки выкрутили, а потом наручники надели, чтобы права не качал и знал свое место. Видите, на запястьях следы остались.

Вельможа, который постарше, с досадой посмотрел на меня и назидательно произнес: «Молодой человек, а с вами не разговаривают. Вы что были свидетелем происходящего? Если да, то вас допросят, как положено по процедуре. Если нет, то вы ответите по закону за клевету». Я замолчал и отвернулся к окну.

 Троллейбус приближался к очередной остановке. Чиновники переглянулись и направились к выходу. И уже у самой двери повернувшись к старику тот, что постарше опять спросил: «Это правда? Так ли все было, как сказал молодой человек?». Старик утвердительно закивал головой и в доказательство еще раз протянул к ним трясущиеся руки.

- Ну, значит, ты был виноват, любезный. У нас невиновным наручники не надевают, - сказал назидательно старший и, обращаясь к коллеге, добавил ,- нам пора выходить.

Дверь открылась: чиновники обменялись портфелями, вышли из троллейбуса и пошли в разные стороны, будто незнакомые люди.

Молодая женщина усадила старика на свое место, достала из сумочки платочек, вытерла ему слезы и нежно, как ребенка погладив, тихо сказала: «Не плачьте, Бог их накажет». Старик успокоился, перестал моргать покрасневшими веками и отвернулся к окну. Троллейбус тронулся, в салоне опять стало тихо и по-домашнему уютно, каждый думал о своем.

 Но о чем думал старик? О прожитых годах, о лихолетии войны,о восстановлении народного хозяйства, когда вкалывали в три смены. Потом стройка, чтобы выбраться из коммуналки, и так до самой пенсии. Не было сытости и отдыха, но была гордость за свои рабочие руки, и страна ему подпевала: «… а этот парень в рабочей кепке, рукопожатием гордится крепким». Да он гордился рабочими руками, а теперь их заломили за спину, и надели наручники как преступнику. А те, кому эти наручники предназначены, живут сытно и вольготно, и уверенны, что до них очередь никогда не дойдет.

 Думал ли так старик? Не знаю, но так думал я, глядя на старика.