Витенька, самый красивый мальчик

-  А сейчас на льду победители конкурса среди школ города, звездная пара: Юлия  Прохорова   и   Виталий …
Юлька поправила  Витеньке бабочку, поцеловала его в щеку, вытерла помаду и легонько подтолкнула в спину, к выходу на лед. Самым трудным моментом было сальто, когда Витенька раскрутив, отпускал ее.

Почему Витенька? Никто не мог объяснить. Да разве дано объяснить: почему «Кувалда» из  Кувалова, Котел из Котельникова… а у Витеньки ни одного слова из фамилии. И еще: « самый красивый мальчик школы». Девчонки умирали вызревая.  Наш Есенин!...  «Ничего у тебя не получится Прохорова, - говорили ей,-  Он наш, общий…»  А у нее получилось. И вот они катались вместе. Обнимались по вечерам в темных местах. Целовались…  И даже  Витенька стал сажать ее на колени, оставляя под контролем  руки. А иногда для конспирации расходились в разные стороны, чтобы случайно  появиться в одном подъезде, в котором жили. Иногда в морозы он тащил ее в подвал, где прижавшись в пустом отсеке, они замирали с грохающими сердцами, когда кому-то из жильцов приспичивало набрать  картошки или  забрать банку грибов. Они прошли все этапы. И после выпускного и водки с шампанским  из под парты,  Витенька затащил ее в отсек подвала и неожиданно из него вырвался фонтан  настойчивости… Он шептал ей  непривычно  ласковые слова: « Юленька, лапочка, солнышко». Она боролась, отводя его руки: « Ну не здесь же Витенька… Не здесь… Завтра… ну умоляю»… Когда она увидела на простыне пятно крови: «Боже мой, мама меня убьет». Она  схватила простынь и бросилась в ванну застирывать.
 
    А потом как гром среди ясного неба:  он не поступил, а она поступила,  в политехнический. Хотя он был хорошистом и давал ей списывать, делал за нее эпюры по черчению, потому что славен был на весь класс блестящим пространственным воображением. И  как кара небесная, а не случай и злой умысел военкома, служба ему выпала на краю света, на Курилах. На призывном пункте она одной рукой прижимала его плечи к себе, а другой размазывала по лицу слезы. « Ты не волнуйся, два года пролетят, как миг… Я буду ждать тебя, писать тебе. Звони Витенька, я буду заходить к твоей маме. Ты помни - ты не один, я с тобой».
   Первое письмо пришло с дороги - из далекого Хабаровска. Потом лавиной каждую неделю. Юлька на все отвечала. Не просто добросовестно отписывалась. А вкладывала крупицы тепла и сочувствия. «Как потерпевшему»,- как писала она. Не стеснялась вложить в конверт  милые, знакомые только им двоим словечки. Я тебе разбавлю твое « одиночество в толпе». И всегда там были несколько слов из будущего. Какая у них будет дочка или сынишка. « Какую мне присмотреть марку машины?». « Только ни в коем случае не  «Москвич» и обязательно с передним приводом». Пару раз, правда, она пропускала очередь. Но это было в зимнюю сессию. А потом наверстывала повинившись. Иногда она заходила к Витенькиной маме, и рассказывала что-нибудь, потому, что маме он писал крайне редко. Или встретив ее в подъезде, коротко говорила: « Все в порядке, Мария Михайловна».
   А летом, на каникулах, она поехала с подругой к морю. И часто звонила домой, спрашивая о письмах. Но писем не было. Как будто, что- то случилось. Как будто, оборвалось или обрушилось…  Несколько раз она звонила Марии Михайловне, но и ей не приходили письма. Она стала нервничать. И даже сказала однажды подруге, что хочет вернуться домой  раньше срока.
 « Какая разница, - сказала подруга, - Ты и дома ничего не узнаешь о нем». И она сломалась. Загорала, ходила на концерты. И даже  пару раз ее затащила в ресторан подруга, стараясь развеять ее тоску. Теперь все эти пляжные валяния, концерты и экскурсии были наполнены скрытой грустью. Как бы были - ненастоящими. И даже улыбки ее - самое очаровательное ее достоинство - стали другими. Грустными.      

  Вернувшись  домой, она побежала в Марии Михайловне, но не застала ее. А когда узнала, что она в больнице,  поехала в больницу. Но и там ничего не узнала. А через месяц пришло короткое странное письмо. « У меня все в порядке, не волнуйтесь».  Письмо было странным не столько своей краткостью сколько холодностью. Будто не Витенька его писал. Но ведь почерк был Витенькин.  Она тотчас написала письмо с вопросами: « Витенька, что случилось? Напиши подробнее». Но ответа не получила. Не получила ни через месяц, ни через два, ни через три…  И она перестала писать, затаив обиду. Кое-кто, из соседей  при встрече спрашивал: «Как там Витенька?». «Нормально»- говорила она  и проходила мимо потупившись.   

   Весной закончилась у Витеньки служба. Но он и теперь не вернулся. Она послала письмо. Но в ответ  пришло письмо от его сослуживца. « Виталий  завербовался в какую - то компанию и уехал на заработки на север. Не пишите сюда больше. Адреса его я не знаю. Он не оставил». Это был удар ножом под самое сердце. Это был конец. Удар по  остаткам  надежды. Подруга сказала: « Все верно…  С глаз долой - из сердца вон…».  И начались серые будни. Лекции, лабораторки,  экзамены…


     Мой брат-старик жил от меня за тысячи километров в одиночестве. Никакие слова не могли убедить его приехать на побывку, и может быть остаться здесь со мной  навсегда. Звонил он два раза в месяц.  В первом звонке  на вопрос: «Как дела?» отвечал: « Нормально». Через день  звонил повторно, и я сообщал ему код  денежного перевода. И так продолжалось десяток лет. Пока ни позвонили соседи и  сказали, что дела у брата плохи и если я не хочу, чтобы его сдали в дом престарелых,  а квартиру отняли, лучше  мне приехать.
   И вот после долгой и трудной дороги я постучал в его дверь. После долгой паузы и каких-то громыханий за дверью послышался  глухой хриплый голос. «Кто?».       

   « Аркадий, это я - твой брат». После паузы:
    «Приехал?».   
    «Ты впустишь меня?».
    Из абсолютно черного проема отворившейся щели дыхнуло смрадом и  показалось черное изможденное лицо, чуть напоминавшее лицо брата. Я нажал на дверь, но она не поддалась,  упершись во что-то массивное и твердое. Потом дверь захлопнулась.
  «Зайди»- сказал рядом стоявший сосед.
    Я поселился в кухне однокомнатной квартиры. На полу, на ковре. В  квартире из мебели был один стул и одна кровать, на которой спал хозяин с женой. Главное: нужно было успеть  зарегистрировать свое прибытие в милиции. Иностранцу отпускалось для этого двое суток. Но была суббота, и после воскресенья оставалось три часа до обеда в связи с каким-то праздником, в течение которых надо было успеть пройти регистрацию.  Мы почти бежали с соседом от автобуса до милиции, но успели.
   Я рассчитывал затратить на поездку  дней тридцать - сорок, а застрял на два года.
   Удивительно, как могли терпеть  столько лет соседи и администрация  это безумие. На протяжении многих лет он забивал квартиру хламом. Бесчисленные ящики ульев, (держал когда-то пчел), обрезки досок, метала и поломанной  мебели,  торчали и громоздились от пола до потолка. Выбитые форточки,  были заткнуты подушками.
   К концу первого года в квартире появились свет, вода, отопление.  Но я продолжал чистить квартиру от мусора.
    Система сбора и вывоза мусора в  этом городе была уникальной. Все мусоропроводы в домах, даже пятнадцатиэтажных, были надежно заварены. Все жильцы должны  были собравшийся мусор выносить на специально оборудованные центры по сбору мусора. Это три-пять  мусорных баков огороженные  невысокой оградой с  небольшим строением  из одной - двух комнат, в которых обитал специальный работник - контролер. Иногда там  даже обитала  его семья. Принимался только бытовой мусор.  При очистке квартиры у меня с «начальниками» мусорок  были конфликты. Чтобы выбросить сломанную мебель или мешок отбитой штукатурки мне  приходилось задабривать начальника ( или как я их называл : менеджера) пачкой сигарет или бутылкой вина. Постепенно я стал приятелем нескольких мусорщиков,  знал их   по именам, и  даже здоровался с ними за руку, когда  прикатывал нагруженную мешками тачку. Привычная картина, когда люди тянутся к мусорке иногда за метров двести, иногда с ведрам, но чаще всего с черным пакетом, который просто бросают в  мусорный  бак не вскрывая.
   Начальник мусорки имел «навар» кроме зарплаты. Редко можно было увидеть его  сидящим в тени навеса. Обычно он стоял возле баков и работал, вскрывая пакеты и сортируя их  содержимое. Арбузные и дынные корки, хлебные горбушки летели в ведро. За забором часто щипал траву ослик или теленок. Но главной добычей была пластмасса: бутылки от коки и всякая  тара. Рядом громоздились мешки со смятыми и сплющенными бутылками. Одним движением невероятно сильными натренированными руками он с хрустом скручивал пластмассу для уменьшения объема. Когда начальник мусорки отлучался по делам, он разрешал поработать с баками  бомжам и алкашам, которые  были аккредитованы  при этой службе. Тут же часто был приемный пункт вторсырья. Мне нужно было стекло в межкомнатную дверь.
   Я заметил выставленные кем-то оконные стекла и стал перебирать их. Они были явно меньшего размера, чем требовалось.
-Вам нужны стекла?- спросил меня парень, перестав рыться в мусорном баке.
– Нужно стекло в  дверь, но эти маловаты.
--Кажется, у меня есть стекло, которое вам нужно.
--Покажи, где оно?
--Да тут недалеко, если хотите, покажу.
  Он сложил в сумку бутылки, вымыл руки у колонки, опустил рукава ковбойки и мы пошли вдоль длинного дома с десятком подъездов, который архитекторы положили, а могли бы и поставить.
   Около  одного  подъезда на скамейке сидела миловидная молодая женщина с детской коляской. Когда мы  подошли к  подъезду, она сказала:
—  Посмотри за коляской,  -- и ушла в  подъезд.
Мы сели на скамейку. Парень достал из кармана пачку сигарет и дрожащими руками стал вылавливать  курево.  Не получалось, и он высыпал на ладонь несколько недокуренных сигарет. Одну из которых он зажал губами и  спросил:
-- У вас спички  найдутся ?
-- Я вообще-то не курю, но зажигалку на всякий пожарный случай всегда ношу. Как зовут тебя?
  -- Виталий.
  -- Виталий, я слышал ,что курить вредно. Твое чадо?
Затянувшись, он выпустил в сторону струю дыма.
-- Если бы,- сказал он после паузы.

  К подъезду подкатил огромный черный  Кроссовер, из которого вылез коренастый,  коротко остриженный мужчина в черном костюме. Он взялся за ручку коляски и резко повернул ее, как бы вырывая коляску из рук Виталия.  Заглядывая в коляску, он нагнулся, сверкнув на солнце повисшей толстой витой цепью желтого цвета.
--А где Юлька?
--Отошла на минутку, сейчас вернется,--сказал Виталий.
-- Еще бы… Почему оставила ребенка?, -- сказал он грубовато  вернувшейся  женщине.
--Я на минутку поднялась.  И вот, Виталия попросила посмотреть.
--Я говорил тебе, что нельзя ребенка оставлять  и на минуту?...Говорил?
- Я же на минутку, и вот Виталий …
--И на минуту нельзя…
--Обедать будешь?
-- Нет, я за документами, – сказал он и почти бегом бросился в подъезд.
  Вскоре он вернулся и не слова не говоря, прошел к машине.
--Ну, поняла? --сказал он через опущенное стекло и включил стартер.

  Машина с почти неслышным мотором  уехала.
--  Крутая тачка. Кусков на пять тянет, наверное, – сказал Виталий.  И помолчав, добавил:
-- Не о такой,  мы мечтали…
Женщина  вытащила из коляски сверток и положила его на скамейку рядом с Виталием.
-- Из ящика чего не забрал?
            Мы пошли в  подъезд. У почтовых ящиков Виталий задержался. Он вытащил из ящика  сверток, развернул его и,  откусив , стал жевать еду, пока мы поднимались.  Ключ был под ковриком, он открыл дверь и поставил  в кухне сумку с бутылками.
--Вот стекло, оно из двери, так что, наверное, подойдет вам.
Дверь в комнату была  без стекла.
--Оно из этой двери? Чего ты не вставишь его?
--Нет, родное стекло разбилось, а это я приволок.
--Так поставь его.  Хочешь, помогу, инструмент у меня есть.
-Не надо, я еще найду. Будете брать?
-- Возьму, конечно. Мне нужно стекло.
--Я помогу донести, – сказал он и вынес стекло  из квартиры на площадку.
Вернувшись в кухню, он доел еду и, свернув бумагу,  бросил ее на пол. Нагнулся к крану  и стал ловить ртом струю воды.

  Закрыв дверь, Виталий бросил под коврик ключ и поднял стекло голыми руками.
--Подожди. Может рукавицы у тебя есть?
--Нет. Я и так донесу.
--Может, тряпка какая-нибудь?
--Не надо никакой тряпки.
  -- Так нельзя, можно порезаться. Давай вот как сделаем. Я  тут недалеко живу. Схожу домой принесу веревку и тряпку. И заберу его.
--Не надо никаких тряпок,-- сказал Виталий,  поднял стекло и стал спускаться.
Когда мы проходили мимо скамейки, Юля сказала:
-- Зачем ты продаешь стекло? Замерзнешь зимой…
--Не замерзну.

  Пару раз мы останавливались. Виталий отдыхал.  Потому, что нести стекло можно было только на вытянутых руках. А когда пришли в квартиру, оказалось, что стекло не подходит. Оно было короче проема в двери сантиметра на три.
--Вот черт, не повезло. Забирай его обратно, себе поставишь.
-- Не надо, я -другое  найду. Куда его поставить.
Поставив стекло на указанное место, Виталий отдернул руку и порезал палец. Порез был, наверное, глубоким. Кровь стала капать на пол. Он облизал место пореза и зажал его рукой.
--Ну вот. Я же говорил. Никогда нельзя раны брать в рот и облизывать. Сейчас я найду йод и бинт.
--Не надо.
-- Как это не надо? Сейчас, подожди.
-- Не надо ничего, --сказал Виталий и быстро вышел из квартиры.
Я открыл дверь и хотел остановить его, но он,  ушел, не оборачиваясь и не отвечая  на мои слова.
    Всякий раз, когда я проходил по коридору, бесполезное ненужное стекло  лезло ко мне  в лицо с укором, словно я совершил не то что бестактность, а преступление. Ну, я же не виноват ни в чем во всей этой истории. Юридически не виноват. А по-человечески? Это я же заставил этого непутевого, опустившегося  и, наверное, спившегося парня притащить ко мне это треклятое стекло. Что мне теперь с ним делать?  Конечно, упаковав его в тряпки и веревки, я завтра оттащу его на мусорку. И, если этот бедолага  опять будет вылавливать из мусорных баков  копейки на выпивку, он увидит это стекло и заберет его.   Интересно. Почему он его не вставил? И главное: юридически я не должен был ему платить за ненужное мне стекло. И он мог забрать его обратно. Но он же не забрал. Моя вина была в том, что я согласился взять стекло, не измерив его прежде, чем разрешить Виталию нести стекло  в мою квартиру…  И эта травма. Она усугубляла ситуацию. Конечно, обидно и жалко, что он так наплевательски относится к себе. Мог бы, и подождать пока я найду йод и бинт. И все равно скверное чувство вины угнездилось в душе. И злоба. Не на парня. На себя. И я придумал выход. Сегодня поздно - темно уже. А завтра я найду Виталия и заплачу ему. Скажу, что я вставил  стекло, закрыв щель в проеме планкой. А ненужное это стекло я потом оттащу на мусорку.
   На следующий день по пути к Виталию я зашел в аптеку, купил два напалечника и бинт. Я подумал, что порез пальца для Виталия-- не просто неприятность, а большая беда при его «работе» с мокрым мусором.  На мусорке Виталлия не было. И я пошел к нему домой. Юля опять сидела на скамейке с коляской. Я поздоровался.
--Не знаете, Виталий дома?
--Я с балкона видела, как он утром ушел куда-то.  Я знаю по некоторым приметам,  он  не возвращался.
Наверное, по оставленному свертку в почтовом ящике, подумал я.
--Вчера  у него произошла неприятность - он порезал палец. И мы не успели  обработать рану. Я купил бинт и напалечники. Вот, передайте ему, когда вернется. И еще. Я не успел заплатить за стекло. Вот деньги, передайте ему.
-- А деньги ему давать не надо, он пропьет их и будет  валяться где-нибудь голодным.  Лучше купите ему что-нибудь из еды. Пельмени, например. Или лучше кусок колбасы. Пельмени он не сварит, ему, наверное, газ отключили за неуплату.
-- А что он так бедствует? Он один живет?
--Да. Мама его умерла. А он спился. С работы выгнали.
-- Да.  Беда.  Жалко  парня, -симпатичный…  Пойду в магазин.
--Я бы купила, но вот видите с ребенком…
   Злополучное стекло я отнес на мусорку. Но Виталия никак не удавалось встретить.
   Я решил дать ему немного заработать, участвуя в ремонте моей квартиры.
   Уже несколько дней Юля не встречала Виталия. Она проверяла почтовый ящик, в котором уже начал портиться сверток. Она заменила его и написала строгую записку.  Но сверток по-прежнему никто не забирал. Прошла неделя, а Виталия все не было.  Юля иногда поднималась к нему на пятый этаж,  когда знала точно, что соседей нет, и дергала ручку двери, потому что звонок не работал.  Потом она спросила соседку с пятого этажа:
--Что-то  Виталия не видно давно?
-- Да,  я не видела его уже несколько дней.
    Однажды, когда Юля пристраивала коляску у почтовых ящиков, прошла соседка. А потом, как бы вспомнив, наклонилась сверху над перилами  и сказала:
--Слышала неприятность. Виталия   пьяного машина сбила. Насмерть. Уже похоронили как безродного. Безродного, значит -без родственников.
   Сказала и захлопнула дверь с треском похожим  на хруст спущенной гильотины.
 У Юли поплыло все перед глазами. Она уперлась руками и лбом в холодный  почтовый ящик и  заплакала. Рыдания все больше сотрясали ее.  Она била кулаками в  этот холодный  ящик. И шептала одно бессвязное слово, которое наполняло ее жизнь последнее время тревогой и грустью и которое сгоняло напрочь  с ее лица улыбку даже в те  радостные моменты, когда милое улыбчивое личико ее ребенка радовало ее  остуженную душу.
      «Витенька… Витенька... Витенька….  - Шептала она.- Что же ты наделал,   
    милый?»--повторяла она рыдая...