Концерт

   
   Как трудна, порой, неласкова к человеку  бывает жизнь!
   Уже несколько дней Живков промучился у постели больного сына. Сколько раз он просиживал в духоте квартиры, встречал врачей, готовил лекарства, от которых его охватывала тоска. И все эти дни, проведенные как в тумане, ему казалось, будто кто-то руководит им, подталкивает,  и он, словно привязанный за веревочки, исполняет чужую волю.
    В последнее время  Живков уверился,- судьба его не сложилась. Ушли мечты о карьере, путешествиях, серьезной учебе. Были мечты и поменьше, но и они, едва вспыхнув, остались позади огоньками  прошлого.
   Уныло Живков оглядывает комнату. Вот кресло, на котором  он любит сидеть после шумной, изматывающей  работы. Обычное кресло, каких выпускают тысячами, а потом ставят у таких же одинаковых телевизоров. Здесь он отдыхал от грохота станков. Порой он засыпал в кресле, забывая выключить передачу…
   Он и сам не заметил, как оказался на улице, между панелями серых домов. Мутное небо  опустилось на плечи. Снег, подхваченный ветром у земли, врывался под воротник, колол щеки. Как, какими судьбами, он оказался в  этом краю, где так мало солнца над головой?  Кто, вообще, во всем виноват?
    В глубине души Живков  чувствовал,- болезнь сына лишь одна из причин его  неудач. Просто там, в прошлом, он сам растерял что-то важное для себя.  Сам  утратил порывы и желания, а с ними и полноту жизни.
    Живков  шел, охваченный мрачными мыслями, не разбирая дороги. Метель то усиливалась, то внезапно стихала, надвигая на него углы домов. Ему вспомнилась лекторша, выступавшая у них в цеху и ее слова: «Счастье человека – в нем самом".  Ему хотелось крикнуть тогда: - Неправда! У вас все было! Деньги, время, учитель, наконец! Да, тот самый учитель и друг, которого он так и не встретил в своей жизни. Все сам, все своим умом! Но зачем этот опыт, если ничего нельзя  изменить! Исправить нельзя!
   Продрогший, осыпанный снегом, Живков остановился у здания, на котором ветер трепал афишу. Размытыми буквами его звала на концерт приезжая группа. Лицо музыканта с афиши показалось ему знакомым. Справа чернело окошко кассы. Тонкая рука протянула ему билет и скрылась.
   - Концерт! – презрительно думал он, усаживаясь в кресло. – Опять кто-нибудь из «этих»… Да им все равно, о чем петь. Я! Я! Вот что из них прет неудержимо. Какое им дело до него, Живкова?
   Уже сидя в зале и чувствуя, как отогреваются пальцы, он  забеспокоился. Пришедших оказалось подозрительно мало. Человек пятнадцать сидели темными фигурами в креслах. Живков  не знал никого из них, но чувствовал свое родство с ними.
   Напряженно проводил он взглядом по сцене. Вокруг лежали и стояли инструменты, а рядом – небольшие ящики аппаратуры. На одном из ящиков откололся угол, на другом – пузырилась обшивка.
    Музыканты стояли, спокойно настраивая инструменты. Казалось, их не волнует, сколько зрителей в зале. Но они чувствовали людей.  Живков это понял, когда один из них улыбнулся ободряюще в зал, и его обвитый блестящими трубками инструмент покачнулся и замер.
    Живков все разглядывал музыкантов. Они казались ему неяркими, будничными, не похожими на артистов. Но почему-то хотелось поверить им…
     Он так и не дождался начала музыки. Просто понял, что она уже звучит в нем. Какая-то слабая нота, похожая на дыхание ветра, охватило его. Постепенно звук нарастал, усиливался, в него вплетались другие звуки,  полутона, словно пробуя себя в странной гармонии. Все походило на слабую метель, окружившую напряженно вглядывающегося в нее человека. Незаметно погас в зале свет, и теперь музыканты виднелись белесыми тенями. Неслышно выводил мелодию скрипач, увлеченно взмахивал барабанщик. Но вскоре и они исчезли со сцены.
    Живков  увидел себя маленького, стоящего рядом с матерью и помогающего ей на кухне. Мальчик стоял, склонив голову набок и выставив живот – следствие перенесенной болезни.
   Потом он увидел школьника, задумчиво слушающего музыку у зеленого глазка радиоприемника. Толстая учительница зачем-то кричит на него. Сколько их было одноклассников, учителей… Он так и не встретил «своего» учителя. Только однажды, когда ему удалось какое-то задание, учительница вдруг внимательно посмотрела на него. Теперь он не помнит никого из них, и ту учительницу забыл, а взгляд ее – помнит.
   А вон он – подросток, напился дешевого вина и его тошнит в детской беседке. Влекущие груди девушек, шумные танцы, драки… Сколько в его жизни было случайного, ненужного.  А над всем этим – строгие родители. Они всегда много работали, а потом повторяли,  как надо жить…
   Тяжелые годы армии прошли, смазались  серым пятном. Он не любил вспоминать их. Первая женщина… разрыв с родителями… рождение сына.
    Ребенок родился слабым, недоношенным. Вот он, опухший, в больнице, а рядом такие же дети с темными пятнами под глазами. Они всегда просили посидеть с ними. Даже чужого человека. Где были их родители? Кто они?
    Живков слушал и не верил: музыка говорила о нем, о тех неудачах и радостях, что выпали ему на долю. Все было ясно, понятно ему. И главное, - она не осуждала его за то, что он шел по жизни прямо и честно, не расталкивая других локтями.
    Но теперь, рассказав о прошлом, музыка говорила и о будущем. Что-то простое, светлое наполняло его. Сын поправится, говорила она, снова пойдет в школу. Самого его ценят на работе, ждут. Надо только встряхнуться, взять себя в руки. Надо снова заняться сыном, как когда-то он занимался собой. Живков  ясно понял, как много в его жизни не сделано. И  годы, которые он прожил, показались ему пустяком перед той вершиной, на которую еще можно взойти.
   …Свет осветил лица музыкантов, их фигуры в клетчатых рубашках и джинсах. Они заметно устали и молча укладывали инструменты. Ему захотелось сказать им что-то хорошее. Он подошел к пианисту. Глаза музыканта глядели мудро, спокойно, и опять показалось, что парень похож на него самого в юности, когда он тоже хотел что-то сделать для людей, да так и не собрался.
   "Странные музыканты, - подумал Живков. - Как будто - неземные... Зачем они здесь?  А может, из другого земного измерения? С той Земли, где люди помогают друг другу?»
   Обновленный, окрепший,  Живков вышел на улицу. Метель стихла,  и теперь  снег мягко освещался  из окон. "Да, - продолжал размышлять он. - Самое трудное - увидеть человека, который нуждается в помощи и стыдится просить ее.  Стыдится не из гордости, а потому что уважает людей, стесняясь обременять их.  Оглянись, и заметишь, - в их глазах, на висках, застывшее - Помоги! Бог, уважая нас, не навязывает помощь. Но человек способен почувствовать просьбу и протянуть руку...
    Живков оглянулся:  на вывеске Дома культуры стекло  было надтреснуто в двух местах. Две ломаные трещины пересекали занесенное снегом стекло. Что-то имеющее смысл показалось ему в этой примете.
     Живков шел домой, ощущая все больше пружинистость шага. Чутье подсказывало ему – кризис кончился, и пора снова браться за дело. Сын выздоравливает, возможно, из него получится что-то в жизни. Во всяком случае, тут много зависит от него, Живкова.  Да и кто, как не он, должен стать сыну учителем, другом? Что из того, что у него такого учителя не было? Он разорвет эту цепь «неудач» и «невстреч». Может, в этом и есть его «большая задача»? Ну, хотя бы на первое время…