Рассказ. Коля

 Коля был человеком, и у него были и фамилия и отчество. Но его по фамилии и отчеству никто не называл. А это плохо – не по-человечески как-то. Вот, допустим, кота зовут Мурзик и все! Ему отчество и фамилия ни к чему. А бездомных псов и котов вообще никак не называют. Но им то все равно: как бы их ни называли, лишь бы по башке палками не били. А вот людей по отчеству и фамилии нужно называть, а то получается, что он, который: Петька, Ванька, Мишка, Машка - как бы без роду и племени.
 Коля привык, что его называли просто Коля. А,если его жена Вера, – она была высокой, толстой дамой называла своего тощего, носатого и небритого мужа по имени – Коля с ударением на букву «я», то жди беды. Колю будут бить и очень сильно.
А бить было за что: денег он в дом приносил мало и редко, пил зато часто, про супружеский долг и все другие забыл. Коля и сам был пленником своих недостатков, и страдал от них. Толпа, странным образом, содействует перевоплощению людей в животных, из которых формируется стадо и ареал его обитания. Ведь, если бы люди окончательно в животных перевоплотились, тут, конечно, как в дикой природе, закон и порядок были бы. Хотя и дикий, но порядок.
 А тут ведь что происходит: не все люди до конца в животных перерождаются. У некоторых особей что-то человеческое остается, это и мешает нормальному существованию толпы. Ну не виноват Коля, что он не полностью был собакой или свиньей, и его постоянно те, кто посильнее, отпихивали от добычи или от общего корыта.
 И когда жена Вера встречала Колю угрожающе словами: «Ну что, Коля!» – он забивался в угол прихожей,скулил и от него пахло псиной. Коля был в своем доме уже собакой, а собака была Колей, вернее – на месте Коли была такса по кличке Лорд. У Коли, кроме жены Веры, было двое детей. Дети были уже взрослые и жили отдельно, и отца своего Колю не любили. Они его старались не замечать, как какую-то старую, ненужную вещь, и они брезговали им. И, может, от него уже действительно пахло чем-то неприятным?
 Пришло время, и жена Вера выгнала из дому Колю, как паршивую собаку. Нет, не совсем верно: собаку – таксу она любила. Это был хитрый кобель, он спал на диване, и Коля называл его Таксистом. Жена Вера кормила Таксиста специальными дорогими собачьими кормами, а иногда баловала его деликатесами. Коля кормился тем, что можно было украдкой свистнуть со стола или из холодильника.
 Колю жена Вера в гостиную не пускала, она сидела с Таксистом на диване, гладила его по загривку и смотрела по телевизору сериалы. Коля спал на раскладушке в кладовке, в так называемой «тещиной комнате».
 Как-то Коля пришел домой, изрядно выпив, и хотел было пробраться к себе в коморку. И тут он, посмотрев в гостиную, увидел Таксиста. Тот лежал на диване, положив морду на подушку, и наблюдал за Колей. Причем нагло и демонстративно, не скрывая своих чувств, он смотрел хитро с пренебрежением, даже с какой-то издевкой. Коля не выдержал, подошел к псу, ничего не подозревавшему, и с иронией медленно произнес: «Господин, Лорд, высшее сословие, так сказать, а развалился на подушках, как обыкновенный кобель». Затем Коля вкатил Таксисту прехорошую затрещину. Тот взвился, заскулил и к двери рванул. Дверь открылась, – Вера пришла, увидела Лорда плачущего, а Колю сидящего на диване.
 Что тут началось... Огромная, сильная рука Веры схватила за шею тощего Колю и бросила его в прихожую к двери.
 А Лорд, он же – Таксист, сука! Визжал от радости и все пытался укусить Колю. Потом дверь открылась, Вера подняла Колю за воротник и пинком вышибла его из квартиры.
 Вот оно – пресловутое стечение обстоятельств или набор случайностей, из которых как из булыжников, выкладывается стезя.
 И люди идут по ней, весело насвистывая, или плетутся, проклиная свою судьбу, или вовсе ползут на четвереньках. Так вот, это стечение обстоятельств поставило Колю на колени, и он стоял на коленях в раздумье у закрытой двери. И мысли у него уже были не человеческие – собачьи мысли: он все смотрел на дверь затравленными, обиженными, влажными глазами пса Коли. Но пса Колю не желали пускать в дом, и он, свернувшись калачиком, лег у закрытой двери, ворочался всю ночь и вздыхал тяжело. Утром за дверьми послышался шум. Это Таксист своим длинным носом учуял Колю и стал тявкать. Коле пришлось подняться и выйти на улицу. А на улице – ноябрь, снег лежит, холодно и мерзко. От одиночества и беспросветной тяжелой мысли, что ты в этом огромном мире никому не нужен, Коле очень захотелось выпить – чего угодно: спирта, портвейна, лекарственной настойки, – лишь бы согрело немножко внутри. Но, как назло, целый день прошел мимо Коли, как бы его и не заметив. Его знакомые были с такими же пустыми карманами, и с такими же опухшими и небритыми рожами, и так же как Коля, без надежды патрулировали улицы. На дворе темнело. Падал редкий снег. Коле было холодно. И ночь не сулила ничего хорошего. Коле не хотелось быть одному в этом холодном и темном пространстве. Он с удовольствием побыл бы в тесноте и потолкался по-дружески, чтобы согреться и почувствовать плечо другого человека и знать, что ты не один.
 Но все в этом мире относительно. И Коля встретил на пути группу подростков. А вот их он не хотел встретить не только на этой улице, но даже на всем Млечном пути. Лучше бы они заблудились в туманности Андромеды. Или бы их сожрала черная дыра и выплюнула на самый далекий край Вселенной, а лучше,вообще,- за ее край. Но они шли по Млечному пути и именно по этой улице, и они состояли из тех же атомов, что и Коля, и они сближались... А у Коли, с некоторых пор, в товарищи черт напрашивался. Он ему и шепнул: «Попроси у пацанов несколько рублишек». И этот гад всегда в трудные минуты появлялся, особенно с похмелья и что-нибудь советовал. «Не дадут мне», – отмахнулся Коля. «А ты пивка попроси глотнуть», – не унимался черт. Хотя Коля его и не видел, но он ощущал – какая-то мерзкая и хитрая субстанция присутствует. Ну Коля и спросил вежливо, тихим голосом. И тогда самый долговязый из них с прыщавым лицом ощетинился, зубы оскалил. Он уже не был человеком, и в юном возрасте перевоплотился в какого-то животного. «Пива хочешь? – прошипел долговязый парень. – Это – с удовольствием». И он ударил пивной бутылкой по голове Колю. Коля упал. А подростки – их было человек шесть – с наслаждением били Колю ногами. И он уже терял сознание, когда до него стал доноситься лай собак. Собакам стало жалко, что несколько человек избивают одно¬го человека, и бьют его как собаку, и они защитили Колю. Собаки окружили Колю, а одна лохматая, серая сука легла рядом с ним и облизала Коле лицо – оно было в крови. И потом, тепло дыша своей пастью, что порой ее язык касался Колиного лица, смотрела на него человеческими, умными глазами.
 Ох, если бы его жена Вера смотрела так на Колю: он бы ей в зубах тапки приносил, и даже пить бы бросил, и нашел бы постоянную работу. Но жена Вера не могла смотреть так, потому что она была злей этой суки, которую Коля вдруг вспомнил.    Когда он выносил из квартиры мусор и пищевые отходы, его всегда сопровождала стая дворняг, и среди них была и эта собака. Коля выкладывал им остатки пищи. И вот, теперь эта лохматая сука смотрела на Колю, как на своего, из стаи.
 И после того, как Коля встал на ноги и, пошатываясь, подошел к стене дома и прислонился к ней, собаки немного постояли, подумали и ушли, оглядываясь на Колю.    «Да уж, у собак все как у людей, а у людей – все как у собак», – подумал Коля.
 А между тем, на улице стемнело. Свет в окнах горит. Коле стало очень холодно, редкие волосы ледяной корочкой покрылись. Завыть хотелось или заскулить... Колю знобило от холода, и он смотрел на окна, и ему захотелось в дом, в тепло, пусть хоть на коврик у порога. Пусть его Вера будет ругать: ублюдком, дебилом, пародией на мужика, который ни на что не способен. Пусть она будет его проклинать: «Да что б ты издох, да что б ты где за¬мерз, да что б тебе башку оторвали!» Пусть она его пнет. Только бы быть в тепле, дома, где-то в уголке, незаметно.
 И Коля понял: как страшно быть одиноким. Одинокие на этой планете погибают первыми. И пусть это будет человек или – зверь, или просто одинокое дерево... И Коля, мужик в годах, повидавший жизнь во всех ее проявлениях, заплакал горючими слезами и подвывал, сквозь стиснутые зубы. Но слезы кончились, обида утихла, и злость улетучилась. Наступило безмятежное умиротворение.
 «Смотри, замерзнет, – почудилось Коле, – надо его с собой взять, утром решим, что с ним делать...» И Коля оказался в преисподней, там было тепло, сыро, и пахло гнилью. Кто-то зажег огарок свечи.
 Во тьме преисподней стали проявляться страшные рожи. Первая, синяя морда, открыла беззубый рот и сказала: «Еще один дурак в нашем царстве теней нарисовался. От него еще падалью не воняет, – морда втянула сизым носом воздух, – чувствую, человеческим духом пахнет», – и засмеялась хрипло, потом закашлялась.
Рядом с первой мордой появился череп, обтянутый темной кожей. Череп был с железными зубами и в очках с толстыми стеклами. Череп сказал: «Да...». После того, как в тусклом свете высунулась еще одна морда: черная, волосатая, одни глаза сверкали, Коле стало страшно в этом подземелье. Да еще от этих привидений по стенам тени метались. «Налить ему надо, а то окочурится, – сказала лохматая морда. – И свет не зажигайте, а то нас и из этого подвала выгонят». Коля выпил, огонек пробежал по пищеводу, и внутри его затлелось, стало тепло. Тени на стенах успокоились и замерли, иногда колышась. И эти морды, уже не были так чудовищно страшны. И Коля, присмотревшись, стал замечать их сходство с человеческими лицами. А та первая, синяя морда с беззубым ртом, и вовсе оказалась женщиной. И у лохматого было имя – Петя.
  Коля уснул. Во сне он был на четырех лапах – ходит, кусты нюхает, у одного куста ногу поднял, пописал. А его кто-то дергает за поводок, на поводке Колю выгуливали. Посмотрел Коля наверх: а там жена его, Вера, возвышается. Она уже не жена, наверное, Коле, а просто хозяйка.
 Она его за поводок дергает и грозно ему командует: «Домой, домой, кобелина! Только жрать, да с...ть!» Зашли в квартиру. Его, уже бывшая жена Вера, произносит ласково: «Лордик, милый, возьми этого кобеля Колю». Коля смотрит: такса сидит в кресле, в Колиных мягких тапочках, и газету «Аргументы и факты» читает. И главное, он еще вытянулся, длиннее стал. Да еще, в трусах семейных в горошек сидит гад. Коля эти трусы в горошек по праздникам надевал. Лорд свою морду, тоже длинную, в Колину сторону повернул, своими глазками маслянистыми просверлил и говорит: «Ну что ты, Веруня, он же весь грязный...» Вера немножко разгневалась на Лорда: «Завтра сам его гулять поведешь! А этот, на коротких ногах, говорит: «Верочка, у меня от собачьей шерсти аллергия, и вообще, он старый стал».
Тут Коля заскулил, к двери бросился, стал ее лапами царапать и выть...
 «Что воешь, как собака?» – слышит Коля чей-то голос и видит над собой череп в очках.
 Было утро, пробивался свет через щели в подвал, и уже можно было разглядеть эти нечеловеческие маски на человеческих лицах.
 «Что воешь, страшно быть бомжем?» – спросил череп и оскалился железными зубами.   «И бомжем быть страшно, – вздохнул Коля, – и собакой, и другой тварью, если ты никому не нужен». «Это ты точно подметил», – согласился череп и снял очки, что¬бы протереть их своей рубахой. И Коля заметил, что у этой страшной маски, вовсе не страшные глаза: они и не злые, и не добрые – они были грустные и мудрые.
 «Вот что я тебе скажу, – череп надел круглые очки, спрятав за ними себя – настоящего, – есть в Москве храм Покрова. Это очень древний и красивый храм. Это бренд не только Москвы, но и России, и называют его не Покровским, а храмом Василия Блаженного. Это юродивый был, Василий-нагой еще его звали. Зимой и летом он ходил в одной рубахе, босым, и кожа его почернела, и вши были, и язвы, наверно, на теле. И люди злые надсмехались над ним и плевали в него, и били. Вот только Василий этот Бога очень почитал и день и ночь молился ему. И он еще говорил правду даже самому царю. А царем был тогда Иван Грозный. Все его боялись. А он Василия уважал и терпел за его правдивые слова, потому что с царем так больше никто не смел разговаривать. А когда умер юродивый, царь вместе с простыми людьми нес гроб с Василием. И захоронили блаженного в храме, который построили в честь взятия Казани, когда Русь великой становилась. Спроси обывателей: в честь чего был построен храм, кто строил, кто царем был тогда? Многие и не знают, а вот, что был такой, Василий Блаженный, помнят. Юродивый, по нашим меркам, бомжем был. Только тогда юродивых за святых почитали. А мы, что псы породы человеческой: ни во что не верим, правду даже себе не говорим.
 Но смысл сакральный, в сказанном мною есть... А теперь, – произнес череп, – слушай. Мы сейчас разбредемся кто куда, и ты с нами. Вечером без добычи не приходи, и еще меня все Черепом называют, хотя Юрий я, но это не столь существенно».
 Итак, Коля получил вполне конкретное задание: найти пожрать и выпить. По улице ходили реальные прохожие, было реально морозно, и падал реальный, редкий снег. Коля же находился в виртуальном пространстве, и это был не Коля, и не собака, и не бомж. Это было что-то, неконкретное и эфемерное...
 Но это хождение никуда прекратилось внезапно: Коля материализовался в парке. Вернее сказать, этот парк лесом не был, просто – лесной массив за чертой города. Коля вдруг остановился и увидел перед собой деревянный, православный крест. Видно, Бог щелкнул мышкой вселенского компьютера, и Коля перенесся из второго уровня в пятый. Перед Колей стоял высокий крест, и он узнал это место: здесь была раньше поляна, окруженная елями. Теперь на поляне из кирпичей был выложен замысловатый фундамент будущего строения. Рядом с фундаментом, на камне была прикреплена металлическая пластина с надписью: «Здесь будет возведена церковь в честь спасителя нашего Иисуса Христа».
 «Господи помилуй, Господи помилуй...» Услышал Коля пение, и увидел группу людей, движущихся в сторону поляны. Среди них шел священник в церковной одежде, с ним рядом шел совсем молодой человек, тоже в облачении. Во главе шли три женщины, странные на вид, одна из них несла икону, и среди них был и паренек, весьма болезненный на вид. «Дурак, – подумал Коля, – и тетки какие-то ненормальные». Все они пели тоненькими голосами, а паренек еще и улыбался. «Блаженные, какие-то», – думал Коля, и тут он посмотрел на священника, который по возрасту и сану был выше, чем его молодой помощник. Батюшка же освящал святой водой крест, и распевно произносил: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа...» Затем священник направился к фундаменту будущей церкви, но остановился, посмотрел на Колю и окропил его святой водой. У Коли от неожиданности перехватило дух, и он не знал что делать, но все же он перекрестился и поклонился. Батюшка же продолжал освящать и деревья, и фундамент, и снег, и все это действо происходило под пение шествующих с ним людей.
 Солнце в это время стояло в зените. Хотя совсем недавно все небо было в серых тучах. Колю не удивило внезапное появление солнца. Его удивило, что одна из женщин отстала от других, сопровождающих священника, и подошла к Коле. «Сука», – прошептал Коля и ужаснулся от слова и мысли, что женщина смотрит на него, как та, беспородная собака: понимающе и с сожалением. «Вы куда идете?» – обратилась она к Коле. Это была женщина лет тридцати с большими, серыми и умными глазами. «Идти куда-то надо, да вот неохота», – ответил Коля.
 «Пойдемте с нами», – скромно пролепетала Женщина. «Я попу плохой помощник, – усмехнулся Коля. – Я никому не нужен, и сам на других озлоблен, и Бог меня тоже не любит...» «Хоть и некогда мне: вон уже все остановились, смотрят на нас, – сказала женщина, – но притчу я вам все равно расскажу. Шел святоша в церковь. Идет по дороге он и видит, как трое избивают и грабят одного человека. Отвернулся святоша, а сам подумал: «Разбойный вертеп – совсем Бога не боятся». Идет святоша дальше и видит: лежит пожилой мужчина у дороги, без признаков жизни, и мимо прошел, а сам подумал: «Пьяный, совесть потерял – Бога не стыдится». Идет он дальше, а у самой церкви, на паперти, нищие сидят, милостыню просят. И прошел он мимо них, и подумал: «Работать ленятся и Бога позорят – попрошайничают». А на паперти сидели и вправду много притворяющихся нищими. Но один из них действительно в нищете прозябал, больной был и голоден. Зашел святоша в церковь, перекрестился. «Спасибо, – говорит, – Господи, за то, что ты любишь меня, и я не порочен, как все эти грешники»... «Татьяна!» – позвали женщину. «Иду!» – ответила Татьяна, а Коле, уходя, сказала: «Видите: кирпичи, бревна, доски лежат – церковь мы строим, и нам мужские руки нужны! А отца нашего Михаилом зовут...» «Вот блаженная, – подумал Коля, – притчу она рассказала... Кто я в ней? Тот, которого избивают? Или тот пьяный, который лежит у дороги? Или я тот, который прошел бы мимо всех этих людей, которые в беде? Или я тот нищий, который просит милостыню, а работать ленится?..»
 «Ах, Татьяна, Татьяна... – вздохнул Коля. – Я ведь строитель, бывший. Вот так и хочется, как псу, броситься вдогонку и тереться об ноги твои, и в глаза твои серые заглядывать, и служить верно.
А почему как пес? Я же, Татьяна, строитель...»