Под нашими ногами Глава 17

Думала ли я о Роберте, как об опасном парне?
С самого начала, с того самого дня, когда я впервые увидела его, стало ясно, какой он. Конечно, первое впечатление, точно так же, как и последующие, были поверхностными и не совсем верными, однако некоторые черты настолько глубоко въелись в Роберта, что с этим вряд ли можно было что-то поделать.
Думаю, людей можно разделить на множество групп, одними из которых являются характер и самообладание. Каждый, кто хотя бы раз видел Роберта, вряд ли смог бы забыть его; я понимала, почему все в школе питали к нему такое множество разнообразных чувств – от страсти до ненависти, и, возможно, презрения. Гордый, тщеславный, самоуверенный; не стоит говорить, однако, что он был классным, несмотря на все это, – все и так знали. Я не боялась его, ведь никогда не видела в нем угрозы для себя, хотя за все эти месяцы сложно было не заметить, как легко он терял самообладание и в буквальном смысле вспыхивал, – его щеки становились розовыми, волосы растрепанными, а взгляд таким острым, что, казалось, можно было порезаться. Неуравновешенный, ненормальный, беспокойный, – как много у него сторон? Можно ли пересчитать их все?
Однако все это было совершенно неважно, когда он рядом со мной.

Вернувшись в город, я была вынуждена снова серьезно заняться учебой, – казалось, за это время я забыла об окончании школы и экзаменах, которые с каждым днем становились все ближе. У меня не было повода впадать в уныние, тем более что Роберт тоже готовился к экзаменам, или, по крайней мере, делал вид. Несколько раз я пыталась узнать, на кого он собирался учиться, однако Роберт лишь пожимал плечами.
В какой-то момент я, кажется, поняла его сомнения, – с этим встречаются, наверное, все творческие люди, к которым я, к сожалению, не относилась. Однако Роберт, несомненно, относился. Я знала, как много для него значили картины, как и сам процесс рисования. Наверное, я ни разу не видела его в такой гармонии с самим собой, кроме как в моменты, когда он рисовал. Мне казалось, что именно с рисованием и были связаны его сомнения, – творческим людям всегда сложно найти себя в мире обычных профессий и земных забот, в то время как в душе царит чувство неповторимости и уверенности в своих способностях, и, особенно, в то время как в душе царит мечта.

Отыскав после школы свободный час, чтобы увидеться с ним, я позвонила Роберту, спросив о его планах. Мне жутко хотелось поделиться с ним своими предположениями, и еще сильнее хотелось услышать, что Роберт ответит мне. Он был рад слышать меня, после чего пригласил к себе, на что я ответила согласием.

Окунувшись в собственные мысли, я не заметила, как быстро и незаметно подходил к концу путь к дому Роберта. Проходя улицу за улицей, я вскоре вышла на длинную дорогу вдоль домов, что должна была прерваться полем, которое, кстати, снова пустовало. Я уже перестала задумываться о том, почему на нем не было ни души даже в такую прекрасную погоду, как сегодня.
Смотря под ноги, я поднимала пыль своей обувью во время ходьбы; вокруг было тихо и спокойно, так что я почувствовала успокоение и радость от того, что с каждой секундой становилась все ближе и ближе к Роберту.
Когда поле подходило к концу, я оторвала взгляд от земли, и, подняв голову, увидела их – около пяти человек, идущих прямо на меня. Я чувствовала, как ноги наполняются свинцом, а сердце начинает биться быстрее. Я продолжала идти, не чувствуя собственных ног, хотя прекрасно понимала, что это они. Теперь я видела в их компании двух девушек, но от этого не стало легче, – мысли движутся слишком быстро, одна за другой. Меня переполняет страх, а мысль о побеге назойливо лезет в голову. Может, правда убежать? Развернуться и бежать, бежать, бежать…
Я невольно посмотрела по сторонам, словно загнанная птица – и осознала, что могу побежать в любую сторону. Вокруг меня открытое пространство, которое вполне могло стать спасением.
Но тут я вспоминаю окровавленное лицо Роберта, вижу его слезы, слышу его крики…на меня идут люди, причинившие ему так много боли, так много страданий. Я останавливаюсь, и, бросив сумку на землю, стою, ожидая их. Совсем скоро они подойдут все ближе, и тогда я рассмотрю их лица. Я просто стою, не чувствуя ни страха, ни боли, ни волнения; я – самоубийца, но в момент, когда они подходят все ближе, мои губы невольно подрагивают, образуя подобие улыбки, хотя и не хочу этого. Я – самоубийца, хотя стою и смотрю на них будто бы свысока… Они все под моими ногами, все до единого. Что мне делать?
Когда они подходят, я вижу троих парней, двое из которых избивали Роберта в тот день, и двух девушек, совершенно мне не знакомых. Парень, которого мы с Робертом встретили в тот день на этом самом поле, не перестает улыбаться.

«Но ты не сможешь всегда быть рядом, Роб».

«Ты думаешь, это произойдет снова?»
«Да. Думаю, да».

– Одна? – Поинтересовалась вдруг девушка с черными волосами, собранными в высокий хвост. – Где же Роберт?
– Не твое дело, – спокойно отвечаю я. – Зачем вам Роберт, когда есть я?
– Ты права, – ехидно согласился парень с невероятно глупым выражением лица. – Нам ведь все равно, кого бить. Но он мог бы составить тебе компанию, как думаешь?
– Да он убьет вас всех. – Говорю вдруг я, снова почувствовав, что уголки рта вздрагивают, пытаясь улыбнуться, хотя я не хочу этого.
Одна девчонка усмехнулась, хотя остальные не разделили ее веселья.
– Убьет? – Спросила она. – Конечно, а как же. Скажи, тебя ведь Антия зовут?
– Да.
– Скажи, Антия, ты была дома у Роберта, не так ли?
– Допустим, – отвечаю я, не понимая, к чему она идет. На душе становится беспокойнее.
– Видела ружье его отца, висящее на стене в спальне? Прямо у двери.
– Я знаю, где оно висит, – резко отвечаю я.
– Роберт показывал его мне. Знаешь, оно ведь заряжено – мне так хотелось выстрелить, вот только Роберт не разрешал мне. Я все просила его, просила, а он все не разрешал. Но я все-таки нашла с ним общий язык – рассказать тебе, как это было?
Я смотрела на нее, не говоря ни слова.
– Он постоянно целовал меня, каждую секунду. Ты ведь видела шрам на его спине, верно?
Мне хотелось заткнуть ее, заставить замолчать, однако она все говорила. С каждым словом тошнота подкатывала к моему горлу, но я не могла сделать что-либо. Ноги снова наполнились свинцом, и я мечтала, чтобы они просто избили меня и ушли. Я не была готова слушать это, не была готова видеть все это перед своими глазами так явно, так четко.
Поведав мне следующие подробности, она явно наслаждалась процессом. Ее взгляд не отпускал меня, ее улыбка дразнила.
– В конце концов, он снял его для меня. Я спросила у Роберта, для чего ему это ружье, а он ничего не ответил. Он такой ненормальный, верно? Прямо-таки сумасшедший. Но я так любила это. Могу поспорить, ты тоже без ума, правда, Антия?
В момент, когда мне казалось, что во мне столько боли и ненависти, сколько не было еще ни разу в жизни, я взглянула ей в глаза, и, собрав все свое отвращение, сказала:
– Закрой свой рот.
Все произошло слишком быстро – я не успела даже заметить, кто из них сделал это,  но, получив удар в живот, на меня обрушился град ударов буквально отовсюду. Когда я упала на колени, мне удалось заметить палку, больше напоминающую некое подобие биты, лежавшую всего в нескольких шагах от меня. Я чувствовала удары, приходящиеся в основном на ребра, но мне почти не было больно. Перед моими глазами все еще был Роберт в ее объятиях, что порождало во мне ненависть, настоящую ярость. Мне понадобилось несколько секунд, прежде чем палка оказалась у меня в руках. Резко перевернувшись на спину, я наугад махнула ею – послышались вопли, после чего еще больше ударов ног о мое тело; я махнула еще раз – и еще – воплей становилось все больше, после чего я обнаружила, что все были слишком заняты собственными лицами, чем моим телом, валяющимся под их ногами.
Мне было больно подниматься, а во рту появился привкус крови; когда я привстала, у меня закружилась голова – мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание, но чье-то тело, обрушившееся сверху, вернуло меня к реальности.
Девушка, чьего имени я даже не знала, хотя она не покидала мои видения последние 20 минут, выбила палку из моих рук; она давила ногами на мои ребра, отчего боль становилась все сильнее. К счастью, она оказалась слишком легкой, поэтому я, сжав зубы, сбросила ее с себя, и, не в силах даже подняться на ноги, бью ее кулаком в лицо.
Она кричит, и, отвернувшись от меня на бок, даже не пытается встать на колени. Из ее носа хлещет кровь, которая стекает по ладоням, падая и пропадая в земле. Я замечаю, что остальные смотрят куда-то в сторону и не говорят ни слова – некоторые из них выглядят довольно потрепанно, что не может не вызвать у меня некое подобие гордости, хотя все, что я чувствую в этот момент – сплошная боль, и я говорю не только о теле.
Они переговариваются между собой, но я не различаю слов; парень с глупым лицом поднимает девушку, все еще истекающую кровью.
В какой-то момент они снова затихают, даже не смотря на меня, но всего через мгновение компания начинает отдаляться, оставляя меня лежать там, на земле, в одиночестве.
Моя сумка валяется в десяти шагах от меня, а ее содержимое – еще дальше. Попытавшись сесть, я понимаю, что оказалась среди абсолютной боли и безысходности, после чего, наконец, начинаю плакать. Я не вижу ничего, кроме одного большого пятна, несущегося ко мне. Мне хочется кричать, что я не буду больше драться, думая, что это кто-то, желающий снова наброситься на меня, хотя фигура произносит мое имя таким знакомым голосом.
Когда слезы освобождают мои глаза, я вижу Роберта, падающего передо мной на колени; он смотрит на меня глазами, полными ужаса.
– Антия, – говорит он дрожащим голосом. – Антия, ты меня слышишь?
Я киваю, чувствуя, что не могу говорить из-за слез в горле.
Сидя там передо мной на коленях, он вдруг начинает кричать, извиняясь передо мной; иногда он матерится, иногда повторяет мое имя, но снова и снова я слышу только крик. Не знаю, как долго это длится, но вскоре он, все так же сидя на коленях, собирает по земле содержимое моей сумки, и, складывая все это обратно, плачет. Я тоже плачу, хотя больше не чувствую боли в теле. Осталась лишь душевная, жаль только, что такая сильная.
– Здесь была девушка, – говорю я безэмоционально, пытаясь успокоиться. – Я не знаю ее имени. Она говорила о вас.
– Что? – Роберт повернулся ко мне – глаза его были краснее, чем обычно, а на щеках блестели дорожки от слез.
– Она рассказывала про ружье. У тебя дома. Как она просила тебя дать его ей, а ты не соглашался. И как вы…
Я не смогла договорить, ведь слезы снова подступили к горлу, и я чувствовала, что задыхаюсь.
– Что? Антия, ЧТО? – Спросил он надорвавшимся голосом. – Что – мы? Антия?
Он смотрел на меня, как вдруг голос его стал гораздо тише.
– Антия, но…ничего не было.
Я не слушала его – мне так хотелось развернуться и убежать, но я сомневалась, что смогу хотя бы подняться с земли или устоять на ногах.
– Антия, ничего не было! – Кричал Роберт. – Ничего!
Через мгновение он был рядом со мной, а я смотрела в его глаза, полные слез. Он повторял мне одно и то же, а слезы все так же катились из его чудесных глаз.
– Она была у меня дома, – говорил мне он. – Все просила дать ей ружье, но это ружье моего отца. Она начала целовать меня, но я даже не любил ее. Она ушла сразу после того, как я сказал ей об этом. Сразу, слышишь? Ничего не было.
И в момент, когда я смотрела в его глаза, так странно блестевшие из-за слез, я, кажется, поверила ему.
Когда Роберт нес меня домой на руках, я все думала о том, что это такое – любовь или страдание. Мне было сложно понять, пока, придя ко мне домой, он не смыл с меня кровь, и, переодев в домашнюю одежду, не отнес на второй этаж. Я лежала в кровати, а он сидел рядом, не говоря мне ничего и спрятав лицо в ладони. Не думаю, что он плакал – теперь Роберт создавал впечатление человека, который жутко устал. Мне хотелось поскорее забыться, просто уйти от реальности, и никогда больше не возвращаться к ней, поэтому, когда я почувствовала, что засыпаю, я слегка приоткрыла глаза – Роберт все так же сидел, только теперь он смотрел на меня, прижавшись губами к моей ладони.
И вот тогда я нашла ответ на вопрос – любовь или страдание.
Любовь.
Хотя в ней, безусловно, есть место и для страданий.