Глава 21

         На негнувшихся от волнительного трепета ногах девушка прошла вперед и с трудом подняла голову, точно она была из ржавого железа. То, что она увидела, возможно, должно было ее поразить, но на самом деле, это была обыкновенная комната. Обыкновенная комната самой обыкновенной пятнадцатилетней девочки, какой она ее оставила.

           Внутри было просторно, этого Рената никак не могла отрицать. Многие подростки лишены возможности свободно двигаться в своих «апартаментах», она же могла играть в футбол и крутить пируэты. Наверное, Вике здесь очень нравилось. Стены были до середины обиты панелями из светлого дерева, а выше оклеены обоями в мелкий розовый цветочек. Нависной потолок был раскрашен в звездное небо. Каждое созвездие соединялось внутри линиями, и Рената без труда узнала Овна, Скорпиона, Деву, Андромеду, Единорога, Змееносца, Персея, Кентавра, Ящерицу. Отдельно была нарисована звезда Бетельгейзе.

          От подобного вида захватывало дух. Видимо, Вика обожала ночь, но Рената не могла с ней не согласиться. Небо было прекрасным. Она сделала шаг вперед и увидела у правой стены широкую кровать под нежно-кремовым балдахином, заправленную кашемировым покрывалом в тон обоям. Напротив стоял письменный стол,  над которым висели постеры с Мариной Диамандис, и офисный стул на пяти колесиках. Рядом с ними расположились шкаф-стена с зеркальными дверями и икеевский комод.

          Возле двери-окна во французском стиле, ведущей на балкон, сиял металлом и синим пластиком музыкальный центр Bbk Black. Говорят, Вика танцевала. Быть может, она тренировалась и у себя дома. По крайней мере, Рената понятия не имела, как включать колонки. В комнате ничем не пахло, совсем ничем. Как будто Светлана здесь все вымыла и выветрила, чтобы девушка ничего не вспомнила.

          — Ну, ладно, я тебя оставлю, — сказала женщина и, неуверенно потеребив широкие золотые кольца на своих пальцах, вышла в коридор.

          Лишь когда на лестнице раздался стук ее каблуков, Рената позволила себе сделать еще один шаг и взглянуть на комнату с другой стороны.

          Стол был завален всякого рода безделушками, как будто его и не убирали после той аварии. На нем громоздились провода от стереопроигрывателей, картонные коробки компакт-дисков, канцелярские стаканчики с ручками, циркули и транспортиры, тетради с конспектами, исчерченные ее почерком и желтым текстовыделителем.

          Рената взяла одну из них, на пружинке, с изображением бежево-желтых цветов, и, раскрыв, вдохнула спиртовой запах маркеров. Буквы были объемными, наклоненными влево, а не как у многих, вправо, крайне редко некоторые из них соединялись. Вопросительные знаки, крючки и «о», получались у нее пузатенькими, словно бочки. Девушка провела пальцами по словам, впечатавшимся в бумагу, и, ощутив дрожь в руках, откинула тетрадь прочь. Нет, было еще слишком рано.

          Рената подхватила верхний компакт-диск и прочитала название винтажным шрифтом: «Милен Фармер». На кровати валялась наполовину вывернутая, скомканная черная футболка. По ее диагонали проходила надпись белыми кляксами: «Evanescence». Девушка помнила эту группу, помнила и певицу на другом компакт-диске. Сия поет про безудержанные развлечения, танцы и выпивку, но за этой маской просвечивается боль, отчаяние и страх. Желание забыться шумом и смехом. Получить восхищение и зависть откружающих там, где она на это способна.

          Она очень похожа на новогоднюю елку, сверкающую фонариками и гирляндами, но прячущую под собой подарки. У Сии есть такие же колючки, которые она готова выпустить, если кому-то не понравится ее мишура. А ее голос? Она поет так, словно рассказывает о ком-то в третьем лице и глумится над происходящим. Забава всегда прячет боль. Никто никогда не задумывался, что возможно, после каждого срыва девушка обещает самой себе стать взрослее и серьезнее, но получив очередную пощечину от жизни, подставляет вторую щеку и пьяная качается на люстре.

         В ящиках стола валялись пустые дизайнерские стаканчики из-под кофе, маленькие музыкальные колонки с подсветкой, фосфорные браслеты, акварель, ловцы снов и пестрые мандалы, лаки для волос, художественная тушь, использованные энергосберегающие лампочки. В другом ящике были шкатулка с украшениями, вельветовая косметичка, набор ароматизированных свечек, в которой уже не хватало одной. Запах клубники.

          Рената нашла альбом с фотографиями, на обложке которого изображалось отражение оленя в ручье, к которому он склонился. У него были такие же светло-кариа глаза, как и у девушки. Открыть альбом она не решилась. Внутри хранилась вся её жизнь, и она побоялась узнать ее за одно мгновение. Вика не вела ни дневников, ни ежедневников, ни блогов. Кроме этого альбома, у нее больше ничего не имелось, и как только фотографии в нем закончатся, она должна будет оставить надежду вспомнить.

          С одной стороны Рената была относительно довольна своей жизнью и не хотела узнавать, что могло стать страшной причиной той роковой аварии. Но с другой стороны она также не могла оставить все, как есть, смириться с участью самоубийцы и неблагодарно забыть свое прошлое. Внутри нее этому отчаянно противился внутренний сыщик-детектив. Наверное, им была Виктория Демина.

         Рената помедлила еще несколько мгновений с альбомом в руках. Не открыть ли его прямо сейчас? Вдруг там таится подсказка, которая поможет все выяснить? Вспомнить? Человек сам скалачивает себя, вспомнила девушка последнее напутствие Даниила Данильевича. Она вцепилась пальцами в корешок альбома, взглянула в родные глаза оленя и отложила альбом.

          — Прости, — сказала она Вике. — Но ты упустила свой шанс. Теперь моя очередь жить.

         Она заново соберет себя, свою жизнь, привычки, интересы, чувства. Она не станет второй Викторией Деминой, как от нее не хотели бы этого окружающие. Она стала другой и разгадает ребус той аварии сама.

           Стянув с кровати розовое покрывало, Рената укуталась в мягкий нежный кашемир и толкнула дверь на балкон. Вечерний ветер тут же разметал ее пшеничные волосы по цветочный ткани, «карамельные» глаза утонули в сепии заката. Девушка прошла мимо плетенного кресла-качалки, на котором небрежно валялся прошлогодний выпуск «Yes» и подошла к краю недлинного, но широкого балкона. Она схватилась в перила, овитые плющем, и восторженно вгляделась в даль.

          Ей открывался вид на то самое Яченское водохранилище, овалом лежащее у подножия возвышенности. Вокруг расстилались треугольники холмов, поросшие таежными деревьями, а перед ними лежало зеркало ярко-синего водохранилища без начала и конца, покрытого легким тюлем ряби. Пригорки с вершинами, припорошенными предосенней пыльцой, и зеленым платом были похожи на заснувших великанов. Казалось, Рената даже видела и слышала их дыхание, как склоны тяжело вздымались и опускались и стонали скалы, осыпаясь каменными слезами.

          Водохранилище блестело под солнцем бабьего лета, по его насыщенному цвету девушка могла определить, что там очень глубоко. В воде отражались облака, одни из которых были похожи на слоников с задранными восьмеркой хоботом, другие на рожок мороженого, посыпанного шоколадным серпантином в виде звездочек, третьи на кошку, изящно изогнувшуюся и облизывающую лапу, поднесенную к навостренным ушам. Там были и чебурашка, и танцующая женщина, и плачущая ива, склонившаяся над ручьем, и вагон поезда, оставляющий позади себя пружинистый след колдовского дыма. 

         Между домом и Яченским водохранилищем было около километра, заполненного небольшой березовой рощицей. Деревья уже оделись в наряды из багрянца и золота, и сережки их опали безжизненной грудой в корням, но стволы по-прежнему оставались кипельно-белыми, с тонкими черными штрихами. Они выглядели, как чистые холсты ватмана, на которых небрежный художник набросал пару мазков углем. Дорога, что тонкой нитью тонула среди красавиц-берез, была посыпана гравием и песком, асфальта не было видно в радиусе километра.

        Зажмурив глаза, Рената глубоко вдохнула воздух и поразилась его многообразию. С одной стороны, он был похож на воду океана, оглушавшую своим холодом и напором. С другой же стороны, это был скорее вихрь пряной пыльцы, что взлетает с цветков легким смерчем. Ну, а с третьей же, это было словно какао или горячий шоколад с тремя-четырьмя ложками сахара, божественной амброзией стекающего по воспаленному от ангины горлу. 

          Внизу, возле дома виднелся флигель, о котором говорила Светлана. Двухэтажный, из кедровых брусьев, он стоял в кольце вязов и карликовых сосен и оттого пах смолой. Такой домик очень подошел бы психологическому типу — интровертам, — не хватало только вечера, зеленой лужайки и чашки вкусного чая. Ближе всего к дому было крыльцо флигеля, с четырями круглыми колоннами из темного дерева, из того же материала была отделана крыша под оранжевой черепицей. Окна дома были с искусными изразцами на ставнях, из крыши к небу толстой антенной тянулась труба. 
          
        Каждый кустик, каждая травинка, каждое деревце здесь рассказывало Ренате историю, связанную со ней же. Птицы, кружась под куполом неба, кричали ей о том, что здесь некогда видели. Плещась, вода вместе с завывающим ветром старалась заглушить то, что ей могла сказать природа. Какие печати могла нанести на тело, покрытое рубцами. Раны от порезов и ожогов зажили благодаря этиловому спирту и бактерицидному пластырю — шрамам же не срастись. Скрипел кедр, рассказывая с какими подругами она там смеялась, а с какими парнями под ним целовалась. Вдали шелестели камыши, шепча, кто в них в детстве оттаскивал ее за уши, и с кем много лет спустя она лежала, укрывшись пледом.

        Все качало ей головой в знак приветствия. В знак того, что помнит ее.

          Рената вдохнула волшебный аромат в последний раз и вышла в комнату, плотно закрыв за собой дверь. Она должна была помнить этот балкон, это водохранилище, эту березовую рощицу, камыши. Девушка чувствовала, что с ними связаны важные воспоминания, воспоминания, которые приведут ее к разгадке всего. Ответ, казалось, вертелся на кончике языка, злился, что на него не обращают внимание, что его не понимают, отвергают. Она уже замирала, готовая узнать великую тайну, но кадр выскальзывал прямо из ладоней.

          Подойдя к кровати, Рената стянула с нее две подушки и плюхнулась на пол. Её ладони жутко чесались, как будто это и вправду они упустили подсказку. Завернувшись в кашемир плотнее, она устроилась на линолиуме и вперила взгляд в созвездия. Девушка не хотела спать на кровати, на которой спала в последнюю ночь до роковой аварии.

           Она сглотнула тяжелый ком и поерзала на жестком полу. Ударившись локтем, Рената закусила губу и перевернулась на бок. Она по-прежнему не могла отвести взгляд от ночной панорамы, завороженная искусной работой художника. Он воспроизвел все детально, с максимальной точностью, и можно было бы подумать, что это фотография, если бы не линии, соединяющие звезды. Сердце девушки подсказывало, что они были добавлены неспроста. Но зачем?

         Рената разозлилась на саму себя и уткнулась носом в подушку. Не стоит искать там, где ничего нет, велела она своей бдительности, усмиряя подозрительность, и велела себе спать. Она уже хотела отправиться за снотворным Даниила Данильевича и проглотить пилюлю, но потом поняла, что ее еще настороживало в небесном потолке. Созвездия были расположены в хаотичном порядке, совсем не так, как в реальности. Сперва девушка подумала, что это авторская задумка, но потом заметила, что некоторые созвездия намеренно искажены, перевернуты вверх ногами, дополнены какой-то звездой.

          Это не могло стать совпадением, случайностью или фетишем Виктории Деминой. Это был знак, причем от нее самой. Но о чем?

         Рената тут же вспомнила азбуку Морза, финикийский алфавит и условные обозначения всевозможных ребусов. Но ничто не подходило, и тогда она вскочила на ноги, напрочь забыв о сне. Схватила из канцелярского стаканчика простой карандаш, вырвала из тетради с конспектами чистый лист и быстро перенесла на него созвездия. Руки со шрамами на них задрожали. Она ведь могла и ошибаться, но отступать в её случае слишком позорно. Есть, конечно, еще альбом, однако Рената не решалась его использовать.

          Черты девушки вдруг ожесточились, и лицо стало уродливее, так, как если бы его сначала разбили, а потом криво склеили бы. Так рекламирует себя боль. Дешево и сердито. Боль тоже хочет быть царицей. Рената подошла к зеркальным дверцам шкафа и поднесла листок к груди. То, чувство, когда близится конец игры, и ты боишься неправильно распорядиться картами. Когда победа манит к себе, но ты остерегаешься довериться интуиции. Даниил Данильевич говорил отпустить свой голос наружу. И девушка его отпустила.

          «На «ноль» я подниму глаза. Я прочитаю то, что там написано. Я найду в себе силы узнать то, что зашифровала год назад».

           Три, два, один. Ноль...

           Там было всего два слова. «Он лжет».