Лузер

Его серьёзно подставили. С ним и раньше случалось, что он становился жертвой профессиональных мошенников, или обычных, но бессовестных и равнодушных людей… Нет, не так. Вся его несуразная жизнь являлась чередой, зачастую грубо сработанных розыгрышей и надувательств. Вечный бенефициант в спектакле, с неизменным амплуа лопуха, попадающегося на уловки, на которые не клюнул бы даже человек с явно выраженными признаками умственной отсталости.

Сколько он себя помнил, его всегда обманывали. Мало того, что он был излишне доверчивым, легко забывающим обиды рохлей, так ещё сам его вид провоцировал окружающих устроить ему какую-нибудь каверзу. Крупный, но далёкий от спорта, склонный к полноте увалень, с непослушными рыжеватыми кудряшками на лобастой голове и наивными васильково-близорукими глазами Иванушки-дурачка, за толстыми стёклами очков в роговой оправе. К сорока пяти годам в его внешности мало что изменилось. Только полнота стала более заметна, от шевелюры остался венчик кудрявых волос, вокруг внушительной лысины, а роговую оправу очков сменила тонкая, анодированная под золото. Его имя, Константин, трактовавшееся латинянами, как стойкий и твердый, приняв ещё в раннем детстве форму уменьшительно бесхребетного Коти, в кругу его немногочисленных приятелей с годами не претерпело изменений.
 
Отец пытался сделать из сына мужчину. Он показывал Коте, как надо правильно складывать пальцы в кулак, заставляя бить себя в натруженные мозолистые ладони, вывозил на зимнюю рыбалку, летом водил на футбол, или в поход с ночёвкой. Котя, забывая отцовские наставления, по-бабьи сжимая пухлые кулачки, наносил вялые удары, и терпеливо мёрз на зимней реке, жалея выловленную отцом рыбу, беспомощно трепыхающуюся на льду. Его пугали кричащие на трибунах стадиона взрослые, а папины подробные объяснения правил игры в футбол, казались ему менее интересными, нежели мамины секреты приготовления сдобного печенья, которое он так любил. Ночь же, проведённая в палатке под хоровое жужжание комаров и жутковатые звуки только кажущего спящим леса, вообще выбивала его из колеи на всю последующую неделю.
В конце концов, отец сдался, перепоручив воспитание Коти матери, чему тот был несказанно рад.

В школе Котя терпеливо сносил издевательства одноклассников, в институте – снисходительное отношение к себе сокурсниц и презрительные насмешки сокурсников в свой адрес.
 
Взрослая жизнь оказалась немногим легче. Окончив институт с красным дипломом, Котя не без труда устроился в один дышащий на ладан НИИ. По стране ударило разрушительное цунами девяностых, и для таких, как он, и это было большим везением. Защитив кандидатскую, Котя и по сей день занимал должность «МэНэСа», уступая дорогу менее талантливым, зато более самоуверенным и нахрапистым коллегам. Личная жизнь тоже не задалась. Природная робость и сковывающее его в присутствии женщин косноязычие, вкупе с придурковатой внешностью, не оставляли ему ни единого шанса погреться у семейного очага. Котя так и остался жить со стареющими родителями, в двухкомнатной малогабаритной квартире, в комнате, с детских лет пылящимися под потолком, собственноручно собранными моделями ракет и самолётов.

В тот день Котин школьный «друг», который подкладывал ему кнопки на стул, и надрезал лезвием стержни шариковых ручек, вызвонил его в половину седьмого утра. Была суббота. Котя отсыпался после трудовой недели, намереваясь провалятся в постели минимум до одиннадцати утра. Не случилось. После нескольких настойчивых звонков, проклиная звонившего, он всё-таки нащупал лежащий на краю стола мобильник, и поднёс трубку к уху.

Нетрезвый голос друга детства окончательно испортил ему настроение, а просьба, с которой тот к нему «слезно» обратился, и вовсе повергла его в ступор. Как «лепший кореш», Котя должен был (вариант отказа не рассматривался) тащиться на другой конец Москвы, взять ключи от его «Ленд Крузера» у охранника, и приехать за ним за город, так как, из офиса своей фирмы приятеля увезли на дачу на другой машине, а свою тот оставил на стоянке. Когда же Котя предложил ему вызвать такси, тот воспринял это, как удачную шутку, и долго пьяно смеялся Коте в ухо.

Одеваясь, он костерил себя непотребными словами, поражаясь, как со школьной скамьи бывший одноклассник умудряется до сих пор держать его на коротком поводке. Ведь никакой особой дружбы между ними никогда не было. Не обладая какими бы то ни было талантами, разве что наглостью и бытовой хитростью, приятель в короткий срок успел заделаться бизнесменом, и вёл разгульную жизнь нэпмана двадцатых годов прошлого века, по принципу: «Хоть день, да мой! Всё равно, рано или поздно, посадят, или застрелят». Котю он никогда не выпускал из вида, таскал его за собой на всевозможные сомнительные мероприятия и, как ни странно, вполне искренне считал его своим единственным другом. «Те, которые сейчас мне в любви и дружбе клянутся, первыми меня и зароют», - в пьяном откровении нередко сетовал одноклассник.

Отцовский «жигуль» Котя водил с четырнадцати лет до самой его безаварийной кончины, и зная его «стариковскую» манеру езды, приятель часто доверял ему руль своего железного Боливара.

Забрав машину, Котя поехал в сторону МКАДа. Через пару километров, на пока ещё относительно свободном шоссе, его одновременно обогнали две машины. Первая почему-то резко сбросила скорость, а вторая перестроившись в Котин ряд, избегая столкновения, резко затормозила перед внедорожником. Котя не успел среагировать, и врезался в бампер старенькой «Дэу Нексии».
   
Трое молодых крепких ребят вышли из машины, и чуть ли не за шиворот вытащили Котю из-за руля.
 
Ему показали многочисленные вмятины и царапины, на валяющемся на асфальте бампере, словно все нерадивые водители Москвы и области отстояли в очереди, сгорая от нетерпения протаранить именно его, по одной им известной причине. Котя заметил подозрительную проволоку, продетую в просверленные в пластике отверстия, отстранённо понимая, что именно она и не давала бамперу отвалиться ещё до столкновения, но продолжал диктовать водителю и его дружкам свой домашний адрес и номер телефона, обещая оплатить нанесённый ущерб в сумме, едва ли не превышающей стоимость всей развалюхи, так неудачно затормозившей у него под носом. Он безропотно проглотил несуразные доводы, вперемежку с угрозами, о нежелательном участии ГАИ в разборе этого происшествия.
 
«Потерпевшие» уехали, а Котя, сев в машину, продолжал стоять на месте, чуть не плача от сознания того, что его снова обвели вокруг пальца. Ему припомнился давний случай, когда он возвращался из института домой, с только что полученной  стипендией в кармане. Мимо проходила пёстрая кодла цыганок, и одна из них, подобно акуле, за несколько миль чувствующей наличие крови в воде, учуяла запах денег, исходящий от скромно одетого неуклюжего парня. Отведя Котю в сторону, цыганка нагадала кучу бед ему, и его семье, предоставив в качестве доказательства своей правоты иголку на сухонькой ладошке, после плевка на которую, та окрасилась в красный цвет. Котя заворожено смотрел на иголку, под скороговорку мошенницы отдавая ей купюру за купюрой из тощей стопочки, пока не отдал всё до копейки. Его затуманенный разум, тем не менее, фиксировал мельчайшие детали. Иголку, испещрённую мелкими рисками, со втёртой в них краской, деньги, исчезающие в складках цветастой юбки цыганки, её подрагивающие, не то смуглые, не то грязные пальцы, с облезлым лаком на ногтях. Понимание, что его облапошили, пришло с запозданием, когда аферистка растворилась в толпе поджидавших её товарок.
    
Сейчас было то же самое.

Котя представил себе выражения лиц родителей, в жизни не державших в руках денег, требуемых вымогателями. Осознание безвыходности положения, и что его, как послед-него лузера снова развели, поначалу повергло Котю в привычное уныние, сродни перманентному настроению мультяшного ослика Иа. Потом на него накатила волна пугающего своей первобытной неутолимостью гнева, сменившегося опасной для окружающих бесшабашной весёлой злостью.
 
Он не сразу обратил внимание на вертлявого парня, вылезшего из притормозившей сзади него машины, и подскочившего к приспущенному стеклу двери внедорожника.

- Ты чего, лошара, подремать тут удумал?! – угрожающе заорал парень, заставив Котю вздрогнуть.

Ещё полчаса назад он бы залепетал что-то невнятно извиняющееся, но не сейчас, когда его переполняло это новое, непривычное ему чувство, Котя сделал нечто для себя невообразимое.

- Я сейчас выйду, ты у меня свои собственные тестикулы жрать будешь, щенок! – рявкнул он, испытывая от несвойственного ему хамства болезненное удовольствие.

Парень, по виду неробкого десятка, предпочёл ретироваться, видимо, прочитав в потемневших от бешенства глазах Коти нечто грозящее серьёзными для себя неприятностями.

Котя рванул с места, и вклинился в поток проходящих машин, провожаемый негодующей какофонией клаксонов. Его возбуждённый мозг, словно припозднившаяся соседская дрель, сверлила одна мысль: «Догнать негодяев, а там…». Дальше мысль наталкивалась на непреодолимое препятствие, и затихала. Костя понятия не имел, что он будет делать, когда догонит аферистов.

Он заметил их, едущих в крайнем правом ряду далеко впереди него.

Решение пришло на каком-то подсознательном уровне. Оно могло привести к ужасающим последствиям, но Котя, ни секунды не раздумывая, принял его, как единственно верное. Прибавив скорость, он как обезбашенный  стритрейсер, играющий в «шашки» в потоке автомобилей, пустился в погоню. Никогда в жизни Котя не чувствовал себя таким уверенным и бесстрашным, как сейчас.
 
Ему удалось догнать мошенников, когда те въехали на Бусиновскую развязку. Поравнявшись с ними, Котя, с криком: «Банзай!», резко вывернул руль вправо.
Тяжёлый внедорожник с такой силой ударил легковушку, что та, оторвавшись от асфальта, зацепила колёсами отбойник, снесла ограждение, и рухнула вниз, с тридцатипятиметровой высоты.

Внедорожник влепился в бетонную стенку отбойника. Рассыпались в мелкие крошки стёкла дверей. Котя, как ни в чём не бывало, включил «аварийку», и расслабленно откинулся на сиденье.