Flying Convor

Сияние неба в тиши и, кажется,.. крошечная птичка, напоминающая сову с львиным хвостиком, летит сквозь звезды...
Это было пушистое чудо с бусинками умных глазок, умилительным клювиком, с нежно-зелёным пухом на верху головки и спинке и белоснежной грудкой и пузиком (звали её очень странно - Конвор).
Он все летел, минуя падающие звезды, сияя тёплым, ослепительным светом, точно крошечная зеленовато-белая луна с крыльями и львиным хвостом...
Конвор задумчиво задавал себе только один вопрос. Вам может показаться, что это наверняка испугавшаяся хищника беспечная певчая кроха; но это не так. Птица летела, напряжённо-совестливо стараясь не глядеть назад, на ромбовидный панцирь одной дивной планеты...
Как острыми гранями этого щита, сердце его терзалось, не переставая, единственным вопросом, доводящим грустные бусинки глаз совы до слезинок, капающих маленькой тихой кометой...
И с каждым отчаянным взмахом крыльев гул синевы впитывал в себя его страх, ненависть к самому себе и тоску...
По одной девушке, сияющей, как он, с длинными зелёными волосами и глазами, в причудливом светлом платье и короне с дивными сережками-ушками (звали её очень странно - Дочь).
Она часто тихонько засыпала у его ног, когда Конвор с зажмуренными глазками вспушивал от удовольствия тельце, ощущая лучики лун и... кроткую головку Дочери, чуть касавшуюся его.
Он слушал её дыхание и невольно любовался слабым румянцем бледных её щёк, как сказочным своеобразным морем ходили в воздухе волнами её волосы. И в этот момент он тоже задавал себе тот, колющий его душу сейчас вопрос...
А когда магический поток приносил день на ту планету, они незаметно гуляли вдвоём часто, девушка в одиночестве припадала к источнику звёзд, черпая искристые блестинки неба и поливая все вокруг, в медленном плавном танце (и он незаметно помогал ей, думая, что это счастье, купая крылышки в источнике и с дуновением тихих сказочных трелей кружась в выси...).
И было тепло, и светло, и нега безмятежности, казалось, объединяла их; часто… Конвор пристраивался поудобнее с внутренним трепетом на её коленях, слушая её сердце (это была на самом деле огромных размеров сова, достававшая Дочери до шеи, если та сядет на землю, поджав под себя ноги).
Ему хотелось в такие моменты столько рассказать ей, и спросить; но он не умел всего объяснить даже самому себе; стеснительно опуская взгляд на распускавшиеся светлые цветы, что словно обещали хранить его вопрос...
Но в один миг он... Улетел, осознавая, что... Не сможет видеть её мук, не в силах защитить её, когда ромбы планеты точили свои грани, впуская новых гостей; Конвор... Долго колебался в нерешительности, отлично интуитивно понимая, что их мир с пришельцами, старый и привычный, возможно, исчезнет навсегда, и Дочь... Все впитывала, без слов, все его страхи за неё, она… не вынесла б его голоса, молящего об том, чтобы остаться (возможно, поэтому она прикрепила к короне ушки, её сердце слишком близко отвечает, вбирает в себя любое сказанное).
Он улетел... Перед мысленным взором стояла вереница прокручивающихся, как в заколдованном круге мгновений - как она тихонько-робко гладит его, как он с восторженным замиранием касается её щеки клювиком и... Сквозь взрыв звёзд... и слез их обоих - как она отпускает его...
Птичка, сама себе кажущаяся крошечной среди синевы тишины, бессильно роняет перья, в надежде, что хоть они упадут к её руке (теперь... навсегда холодной и замершей)... Дочь… теперь точно лишь была сном, лишь мигом...
Конвор почувствовал это до вопля, едва слышного в гуле звёзд, он хотел, чтобы с этим криком вся жизнь покинула его, чтобы звезды совалось с мест... И лишь исступленно улетал в молчаливую синь Бесконечности, задавая себе тот единственный вопрос ("Была ль ты, моя любовь?..")...