4. 10 дней, которые потрясли мой мир

НА СНИМКЕ: Академик Владислав Владиславович Воеводский. Он возглавил комиссию Президиума СОАН, которая подтвердила мою невиновность


ПЕРВЫЙ ДЕНЬ – сижу дома

Проснувшись рано утром, я начал перебирать в памяти вчерашний день.

– Я уже не председатель профсоюзного комитета, – вспомнил я. – Так что, там мне делать нечего. За все то, что произойдет сегодня и в будущем, я уже не отвечаю.

Подумав об этом, я начал перебирать в памяти дела, которые надо было бы срочно сделать. Потом записал их. В институт тоже идти не хотелось, да там и делать сейчас было нечего, моя группа – Нина Малых и Боря Усов – была в отпуске. Я взял какую-то фантастику, любимое мое чтиво, и начал читать.

Через какое-то время позвонил Гарик:

– Что случилось? Почему тебя нет?

– Ты забыл Гарик, что меня сняли?

– Никто так не считает. Тут люди пришли, ждут тебя.

– С людьми разберись сам. Скажи, что меня сегодня не будет. Да, вот запиши.

И я продиктовал Гарику перечень неотложных дел. Главное дело – подготовка пионерлагеря к повторному открытию.

ВТОРОЙ ДЕНЬ – создана комиссия академиков

На следующий день Гарик сказал, что профсоюзные лидеры институтов начали требовать, чтобы меня восстановили на работе.

– Мы его избирали. Почему его снимает облсовпроф.

По Академгородку пошла волна недовольства. Это не был бунт. В те времена ни демонстрация, ни бунт были невозможны, да и забыл народ, что так можно добиваться выполнения своих требований.

Люди пошли в райком и к директорам институтов. А директора институтов – маститые академики – к академику Лаврентьеву.

Кроме того, Лавров и Белянин тоже побывали у Лаврентьева и рассказали ему в своей интерпретации о массовом заболевании детей дизентерией, о закрытии лагеря, об указании Горячева «снять меня с работы и отдать под суд», о том, что облсовпроф уже снял меня с работы, а райком едва не исключил из партии, хотя оснований для этого не было. Все это Лаврентьеву не понравилось.

Он не любил Горячева и не допускал его в дела СО АН. Горячев был членом ЦК КПСС, Лаврентьев – кандидатом в члены ЦК. Этим, безусловно определялся «вес» обоих.

Лаврентьев был руководителем республиканского ведомства - Председателем СО АН, но он был еще и вице-президентом АН СССР, союзного ведомства. Горячеву с этим приходилось считаться. Но иногда он, абсолютный хозяин в Новосибирске и области, «забывался» и начинал командовать в епархии Лаврентьева, не согласовав свои шаги с ним. В этих случаях Лаврентьев не упускал возможности «щелкнуть» Горячева по носу.

В данном конкретном случае это был пионерлагерь СО АН, и председатель профкома Качан был свой. Лаврентьев помнил, что он давал согласие на мое назначение председателем. Как же посмели без него снимать меня с работы? Он не мог допустить, чтобы за его спиной происходили такие вещи.

Да, академик Лаврентьев никогда не пропускал таких моментов, но он крайне редко лез в открытую драку.

У него были свои методы.

Любимым инструментом Лаврентьева были комиссии. Вот и теперь Президиум СО АН создал комиссию из академиков, которая должна была расследовать ЧП в пионерлагере «Солнечный» и найти причины случившегося.

Во главе комиссии был поставлен академик Воеводский. Из членов комиссии я помню академиков Будкера, академика Аганбегяна и члена-корреспондента Ширшова. Был еще кто-то из академиков биологов и химиков. Никаких технических специалистов, райСЭС, врачей и т.п. Но комиссия имела право вызвать любого и привлечь к работе тоже любого специалиста.

ТРЕТИЙ ДЕНЬ – допрос или беседа?

Очередной телефонный звонок. На этот раз из областной прокуратуры. Просили приехать тотчас же. Пришлось поехать. Какой-то вялый человек, не запомнившийся мне, попросил подробно рассказать, как готовился к приему детей пионерлагерь. Кто и за что отвечал. И почему, по моему мнению, дети заболели дизентерией.

Допрос длился часа четыре. Следователь прокуратуры всё писал и писал, а я, рассказывая о том, что произошло, еще раз перебирал в памяти все события. Вспоминал, кто, что и когда говорил и делал. Усталый приехал домой уже поздно вечером.

Любочка сказала, что одна девочка находится в больнице в тяжелом состоянии.

ЧЕТВЁРТЫЙ ДЕНЬ – я по-прежнему не работаю

Девочка по-прежнему в тяжелом состоянии.

Сижу дома, читаю фантастику и переживаю всё, что произошло. в голове все события многократно прокручиваются десятки раз.

ПЯТЫЙ ДЕНЬ – комиссия академиков все еще работает

Девочка по-прежнему в тяжелом состоянии.

Комиссия академиков работает, но меня они не вызывают, хотя я жду вызова. Однако академики прекрасно разбираются во всех деталях и без меня.

Они, безусловно, выяснили всё у Белянина и Лаврова. Потом они выработали вопросы, на которые хотели бы получить ответы. Потом послали запросы в различные учреждения. В основном члены комиссии работали с документами – заключением райСЭС, заключениями больниц, куда отвезли больных детей, результатами исследований штамма дизентерии, характера заражения. На свои четко поставленные запросы они практически немедленно получили ответы.

ШЕСТОЙ ДЕНЬ - заключение комиссии

Комиссия академиков завершила свою работу и передала свое заключение Их заключение передано в Президиум СО АН. Об этом мне немедленно по телефону поздно вечером сообщил Лавров. Он сказал, что заключение нормальное, и теперь всё будет в порядке.

А на следующий день мне позвонил уже академик Воеводский и пригласил в Президиум. Я думал, он даст мне почитать заключение, но Воеводский просто пересказал мне его содержание. Оно примерно было таким:

Первое, что выяснила комиссия – это какой был дизентерийный штамм. Оказалось, что этот штамм в Новосибирске никогда не регистрировался.

Второе – комиссия отметила необычно большие дозы дизентерийных бацилл, попавших в организм. Это было установлено всеми лабораториями, проверявшими сделанные ими посевы слюны больных детей.

В заключении комиссии были приведены слова, которые я уже упоминал: «Создается впечатление, что детям культуру бацилл просто вливали в горло».

Третье – комиссия установила, что с парохода, стоящего недалеко от детского пляжа, незадолго до открытия лагеря слили прямо в воду фекалии.

– Вот это новость! Значит я был прав!

Четвертое – комиссия проверила результаты анализа воды в детской купальне и акватории вблизи парохода (был сделан забор воды и посев) и констатирует, что вода оказалась слабо зараженной бациллами дизентерии, – в меньшей степени в детской купальне, в большей степени вблизи парохода.

– И это подтвердилось!

Пятое – комиссия констатирует, что в питьевой воде, ни в обеденном зале, ни на пищеблоке, ни в палатах, ни при одном анализе дизентерийных бацилл не обнаружено. Никто из персонала пионерлагеря или рабочих, обслуживающих пионерлагерь дизентерией не болел до открытия лагеря и не заболел после открытия. Санитарные книжки к открытию лагеря имелись у всех работников лагеря.

Комиссия сделала вывод о невиновности во вспышке дизентерии ни работников лагеря, ни руководителей инженерно-технических и хозяйственных служб СО АН, ни руководителей Объединенного комитета профсоюза СО АН.

Комиссия допускает возможность заражения дизентерией детей в результате спуска в воду фекалий с близстоящего парохода.

Комиссия не может объяснить, каким образом дети оказались заражены дизентерийной бациллой, не наблюдаемой ранее в Новосибирске, и считает целесообразным передать результаты экспертного расследования в Управление КГБ по Новосибирской области.
Воеводский улыбнулся мне своей доброй, удивительно обаятельной улыбкой и сказал:

– Я рад, Миша, что ты тут ни при чем. Работай дальше.

Впоследствии я узнал о том, что в одном из пионерлагерей Омска в это же самое время произошел аналогичный случай. И с тем же штаммом дизентерии. И там врачи тоже говорили, что у них создалось впечатление, «как будто детям вливали культуру прямо в горло».

Кроме того, мне рассказали, что буквально на следующий день после закрытия лагеря «Голос Америки», рассказывая об этом (очень оперативно!), сообщил нам, что в ситуации, когда происходят массовые заболевания дизентерией президенту Франции генералу де Голлю советуют отложить намеченную поездку в СССР.

Я не знаю, расследовал ли Комитет госбезопасности этот подозрительный на диверсию случай, но мне впоследствии сказали, что комиссия академиков все эти факты знала и учитывала. Может, поэтому мне и не показали ее заключение?

Девочке стало лучше. И душе моей стало легче.

Подготовка к повторному открытию пионерлагеря идет полным ходом. Практически всё уже готово к приему. Жалко только, что секретарь горкома КПСС по идеологии Шавалова заставила-таки нас снять все Юрины плакаты, всё наше необычное и в то же время замечательное оформление лагеря.

Гарик сказал, что звонил кто-то из Горкома КПСС и настоятельно просил нас «привести в надлежащий вид наглядную агитацию». Я попросил Володю Немировского прислать в лагерь рабочих, чтобы они вместе с Юрой Кононенко все аккуратно сняли, упаковали и спрятали в ДК.

Так и сделали. Но где эти плакаты сейчас, я не знаю. Я не думаю, что Юра забрал, – он не считал их ценными. Может быть, выкинули через какое-то время, забыв, что это такое. А вдруг так и лежат, покрытые пылью времени?

СЕДЬМОЙ ДЕНЬ - лагерь готовится к приему детей

Персонал переехал в лагерь. Уборка лагеря продолжалась, хотя день был выходным. Завтра вызываем санэпидстанцию для проверки.

ВОСЬМОЙ ДЕНЬ – я снова председатель ОКП

Санэпидстанция начала проверку готовности лагеря.

Облсовпроф восстанавливает меня на работе. На заседании некоторые члены совета хотели, чтобы я в чем-то признался и покаялся. Но я не стал этого делать.

– Мне не в чем каяться, – сказал я. Но ответственности с себя я не снимаю.

Тогда один из членов Облсовпрофа сгоряча предложил не восстанавливать меня на работе. Но, видимо, все было решено на самом верху.

– Нет, сказал председатель. Мы его восстановим в должности председателя, – пусть сам исправляет это.

Что означало «это», я не понял, но спорить не стал. Я просто уже устал от всего.

ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ – на бюро райкома, вместо строгого, объявили простой выговор

Бюро райкома собралось без приглашенных. Были члены бюро райкома и я. Быстро, практически без пояснений, бюро без голосования заменяет мне строгий выговор с занесением на «простой» выговор, т.е. выговор без занесения в учетную карточку.

Выговор был дан мне «для порядка», как сказал Владимир Потапович Можин, первый секретарь райкома.

Я не стал возражать. Выговор, – так выговор.

Владимир Ильич Караваев подошел ко мне после заседания бюро:

– Извини, Миша, – сказал он. Я не мог в первый раз голосовать по-другому. Ведь у меня в лагере был сын. Да и партийная дисциплина...

Он оказался единственным человеком, который извинился передо мной.

ДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ – пионерлагерь снова открылся

Открытие прошло буднично. Подавляющее большинство детей вернулось в лагерь. Мы проверяли и перепроверяли воду в детской купальне. А без купания какой может быть отдых? Дети стонали.

Наконец, мы убедились в том, что заразы в воде нет и разрешили короткое купание. Объясняли детям, чтобы не глотали воду. Постепенно увеличили продолжительность купания. Никаких неприятностей больше не было.

Жизнь пошла своим чередом. Только я уже был другим…

***

Второй и третий сезоны в пионерлагере прошли без происшествий.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/03/27/560