Камера-обскура
Эпизод I
От: Эксл Матильда Кауфман
Кому: Monsieur K.
Примечание, для Вас, дорогой мой собеседник:
Я буду разделять письмо на части: мой язык повествования достаточно запутан, поэтому так вся эта эпопея будет воспринята Вами проще.
Красота - есть тот гений о котором говорили известные личности, она даже выше гения в своих тонких намеках и чувственных изгибах фантомного тела.
В детстве я безумно любила фарфоровых кукол и тараканов, стараясь заполучить как можно больше экземпляров в свою коллекцию.
Куклы казались мне такими легкими и непостижимо идеальными, безукоризненно прекрасными: я видела в них то, что не могла разглядеть в себе; эти тонкие черты лица, изящные пальцы, блеск в глазах... Чувства абсолютно разной, часто противоречащей себе направленности, переполняли меня когда я глядела на них.
Тараканы так же были красивы... Множество тонких ножек, усики, твердая внешная оболочка различных оттенков – от охры до коричнево-бурого – всем этим я непомерно восхищалась, чем многих отталкивала.
Увлечение куклами одобряли все, а тараканами – никто.
Я, будучи маленькой девочкой, - этаким прообразом Лолиты с косами, гольфами и с лентами волосах. - постоянно дергала мать за юбку (она постоянно носила юбки) при виде прелестного бледного личика, - ежели Вы когда-нибудь сталкивались с ними, с этими нимфами в цветочных платьях, то наверняка поймете о чем я... я благоговела только от одного прикосновения к хрупкой фарфоровой коже. - и начинала выть. Именно выть, не иначе: не плакать или капризничать, а именно превращаться в скрипку и тыкать пальцем в очередную жертву не произнося и слова.
Однажды - мне тогда было около двенадцати, если не меньше - я научилась рисовать; поистине прекрасно - сейчас же я растеряла этот дар, как порванное жемчужное ожерелье - и если бы я могла найти те рисунки, я бы немедля приложила бы их к письму, чтобы Вы поняли... но как Вы знаете я ушла от матери ещё будучи подростком, а она, наверняка, сожгла их, как любила это делать...
Я научилась рисовать, поистине прекрасно, особенно девушек - я старалась над каждым изгибом тела, прорисовывая каждую деталь.
Если Вас до сих пор не утомило мое повествование, то я очень рада, хоть я и написала всего-навсего около двухсот сорока слов.
Но я отвлеклась.
Я продолжала увлекаться куклами и также выть и безмолвно тыкать пальцем в очередную жертву.
Один раз я показала пальцем на одну прекрасную девушку, которую воспроизвожу в своем сознании до сих пор - высокая, как столб и при этом неимоверно худа, со ступнями по размерам напоминавшие снегоступы.
Я показала на неё пальцем, со словами: "Хочу".
Моя мать мне ничего не ответила.
Ничего.
Совершенно.
Я повторила все, что сделала ранее, но никакой реакции от неё не последовало.
Мы пришли домой, где я разделась - я отчётливо помню, что было тогда на мне надето, вплоть до рисунка на ободке - и Елена - моя мать - ворвавшись в мою комнату, и дав мне хорошую пощёчину, объяснила мне, что девушки - не куклы, и даже не мои чертовы тараканы, и их нельзя купить, поставить на полку и любоваться и разбивать их, когда и как тебе угодно.
Что девушки - не куклы, и даже не мои чертовы тараканы, и их нельзя закрыть в террариуме изредка подкармливая и отрывать крылья и лапки, когда и как тебе угодно.
Что девушки - не куклы, и даже не мои чертовы тараканы, и им нельзя вспороть брюшко, аккуратно достать все внутренние органы и наполнить их непонятно чем, когда и как тебе угодно.
Что девушки - не куклы и даже не мои чертовы тараканы, и на них нельзя даже смотреть не то, что трогать.
Скажите мне, есть ли смысл в красоте, которую нельзя ощутить кинестетически, которую нельзя сохранить и аккуратно, безумно бережно, вынести за те самые, разрушающие все прекрасное, чертоги времени?
Нет.
Я разлюбила кукол и тараканов.
Эпизод II
Искусство... Я никогда не любила его по-настоящему, знаете ли, оно даже вызывало у меня отвращение в некоторый период времени, заставляя отворачиваться от очередного Рембрандта, Караваджо или Дали приправляя это гримасой театральной неприязни и отвращения, - особо сильно я не понимала (да и не хотела понимать) скульптуру. Что может быть такого прекрасного и красивого в мраморном теле, которое не подаёт ни единых признаков жизни и стоит не шевелясь, как рабыня на невольничьем рынке?..
Я не признаю её и сейчас: красота должна быть живой, она должна быть свободной, во всех своих проявлениях, она должна жить, а не существовать отталкиваясь от рамок, которые были созданы до нас, неизвестным человеком и были приняты за единственную истину...
Я отворачивалась, строя гримасы и не произнося ничего, как в истории с куклами, и игнорировала возмущенные взгляды матери, сестры и окружающих в принципе... я тогда поступала глупо, крайне глупо, мне стыдно за это даже сейчас... Ведь на данный момент, на середине своей жизни, я не поступаю так же?
***
Я попала на выставку изящных искусств, когда мне было тринадцать. (Двенадцать, тринадцать... Я, однако, ещё не разучилась структурировать мои повествования)
Я заметила работу одного моего современника, такую прелестную, даже приторно-сладкую, как мёд, если можно так сказать о изобразительной деятельности, конечно... я увидела эту работу и обомлела (вы бы видели цвет моих щёк в тот момент!) - она была крохотной с одной-единственной полупрозрачной стрекозой на лавандовом фоне.
К стрекозам я была равнодушна.
Так же, как и к живописи.
Но я заставила мать приобрести её у, как потом выяснилось, старика от которого пахло затхлостью, волосы были ужасно сальными, лицо вспотевшим... а руки - Вы бы видели его руки! - были покрыты вьевшейся краской.
Это была моя первая жертва.
К стрекозам я была равнодушна.
До этого.
Эпизод III
Вы, Мсье К., наверняка думаете:
«К чему она ведет? Театр абсурда... полнейший театр абсурда: не хватает лишь сцены и актеров.»
Но ведь даже абсурдизму присуща своя, уникальная логика, не так ли?..
Ежели мы вернемся к основной теме, то я хочу искренне пожелать Вам Божьего терпения – такого, каким не обладает ни один самый альтруистичный, добрейший и просто прекраснейший человек на Земле – мои мысли с каждым днем становятся все запутаннее и запутаннее, повествования – нелогичными и скомканными... возможно, это из-за моего состояния, но черт бы его знал, я, к сожалению, не классический сериальный мозгоправ по словам определяющий что бы то ни было.
В абсурде тоже есть своя логика... моя же в том, что я пытаюсь найти причину. Копаться в своем прошлом – начиная с того, как я родилась в N-ном городе, в N-ное время и с весом в три килограмма и сто двадцать грамм при росте в пятьдесят сантиметров, – до настоящего, есть лучший способ ее найти.
***
Я очень сильно полюбила стрекоз.
Сильнее чем собственную семью – знаете то чувство, когда тебе в руки попадает Calopteryx splendens, которого ты так давно желала?.. Тельце цвета послезакатного неба, когда оно еще не полностью отошло во владения Луны и имеет насыщенный цвет океана в период бури, прозрачные крылья – в детстве я так сильно хотела себе такие! – и эта тончайшая изящность, легкость слабого ветерка в жаркий день, хрупкость фарфоровых кружечек... я видела в своих предметах обожания все то, чем хотела обладать бы сама; они были прекрасны, прекраснее заката или звездного неба – они сами были этим небом; прекраснее пионов и нарциссов, прекраснее этой жизни... я находила в них свой собственный мир, без набожной матери, шлюхи-сестры и насильника-отчима
Любви и вина,
Э.М.
2. Первое письмо от К.
От: К.
Кому: Матильде, которая ждет.
Aditum nocendi perfido praestat fides ( Коварным верность к козням облегчает путь, - прим.авт.)
Пишу я Вам, дорогая Матильда, уж боле не в первый раз, но вся наша прошлая переписка сводилась лишь к обсуждению насущных проблем занимающих мой и Ваш разум, что вполне естественно, конечно, mon ch;ri.
На этот же раз через все Ваше письмо проносится вопрос, — поправьте меня, если сие не так, — один и тот же во всех частях:
«Вы же не думаете, что я сумасшедшая?..»
Знаете, все мы порой кажемся себе сошедшими с ума; у каждого эти причины индивидуальны, но чаще всего это происходит из-за того, что совершенное нами или же произошедшее, или, того хуже,случившееся по нашей вине ни коим образом не вписывается в рамки наших норм (возможно даже моральных?..) и нашего понимания.
Ваша проблема схожа с тем, что я описал выше: Вы, Мати, считаете, что то, что Вы делаете всю свою жизнь — и есть чрево Ваших проблем (каких?) и пытаетесь искоренить (да простите же Вы мне эту тавтологию) корень, а не решить проблему (видимо, считая, что то, что Вы совершаете не вписывается в рамки, судя по всему, чужого сознания, разума окружающих, но не Вашего). И то, и то — совершенно неправильно, хоть я и воздерживаюсь обычно от подобных комментариев; как бы глупо и банально (прямо в стиле тех самых «сериальных мозгоправов», как Вы, дорогая, выразились) это не прозвучало сейчас у Вас в голове, но все же следует стараться делать то, что Вы считаете нужным, а ни кто-то иной (а они вообще считают, что некая Эксл Матильда Кауфман в возрасте N должна делать что-то?). Хотя, — следуя тому, что я выразил в скобках, — эта самая Некто-по-имени-Эксл-Матильда себя накручивает, причем очень серьезно; прошу, прекратите это делать, пока это не привело к чему-то более серьезному.
С уважением,
Monsieur K.
Свидетельство о публикации №217032700982
"...постоянно дергала мать за юбку (она постоянно носила юбки) при виде пре..."
Прекрасная — плохо сказано, сухо, слишком банально.
Здесь, как и во многих частях твоего великолапного (я серьезно) произведения, есть анафора, т. е. единоначатие. Она, конечно, звучит приятно, но ты используешь ее слишком часто:
Я заметила работу одного моего современника, такую прелестную, даже приторно-сладкую, как мёд, если можно так сказать о изобразительной деятельности, конечно... я увидела эту работу и обомлела (вы бы видели цвет моих щёк в тот момент!) - она
В целом - мне понравилось.
Звездная Комета 20.04.2017 09:43 Заявить о нарушении