Точильщик алмазов

Ардак Жилисбаева















Точильщик алмазов

Литературный сценарий мюзикла



























Алматы, 2015 год©
 
Батыр стоял у окна. За окном редкие прохожие, пригнувшись, пробегают мимо, стараясь как-то укрыться от сильного ветра и косого дождя. Раздался звонок. Батыр пошел к телефону.
– Привет, Джерри. Хорошо. Завтра в восемь. Буду готов. Спасибо, Джерри. Пока.
Небольшой кабинет Батыра отличался тем, что повсюду на полках стояли малень-кие фигурки солдатиков всех времен и народов. Батыр сел за стол. На столе, рядом с ку-чей бумаг у компьютера, красовался оловянный раскрашенный Кришна. Батыр, положив голову на стол, стал смотреть на него. Маска Кришны приблизилась, все краски, смешав-шись, закружились, словно подхваченные вихрем времени и сна. Послышались негром-кие звуки чанга…

Рассветало…

Терракотово-красноватые скалы с западной стороны ущелья, уже приняли на себя первые лучи восходящего солнца, а в чреве его, где расположился на ночь караван, еще не высохла роса.
Хромой караванщик подошел к верблюду, взобрался на него и, взмахнув рукой, крикнул:
– Недолго осталось, вставайте!
Десятки верблюдов со своими погонщиками, огласив пробуждением ущелье, под-нялись и продолжили свой путь.

На постоялом дворе, к вечеру, стало многолюдно. Приезжий караван расположил-ся прямо посреди двора, распрягая верблюдов, нагруженных тюками со всевозможным товаром. Погонщики сновали туда, сюда, громко переговариваясь, слегка переругиваясь, но у этого гвалта людской мешанины, был радостный тон, как у птичьей стаи достиг-нувшей своего берега.
В верхних покоях, услажденных благовониями, царил полумрак. Сквозь прозрач-ную занавесь, видны очертания крепкого молодого мужчины покуривающего фимиам, время от времени привставая для этого на локоть, со своего ложа. Дверь отворилась и в комнату, пригнувшись, вошел человек. Он прихрамывал слегка. Дойдя до занавеси, отго-раживавшей его от мужчины, лежащего на ложе, он остановился, не решаясь войти.
В комнате повисла тишина.
Прикурив в очередной раз, купец привстал, опустил ноги с низкого топчана, и сказал:
– Караван добрался, много ли товара привез он?
– Много, мой господин. Все о чем ты говорил, взяли втройне.
– Хорошо.
– Много ли верблюдов пало в дороге?
– Немного, мой господин.
– Хорошо.
Помолчали.
– Дело, о котором ты говорил…
– Привез? – перебил его купец.
– Да мой господин, привез.
– Покажи!
– Человек пригнувшись, вошел в пространство, огороженное занавесью, залез в сумку, висевшую у него на шее, достал небольшой сверток и протянул его Купцу. Купец медленно взял сверток, посмотрел на него, и осторожно развернул. На засаленной тряпке лежали три сверкающих алмаза с голубиное яйцо. Лицо купца расцвело, и улыбка трону-ла его узкие тонкие губы, а глаза холодно блеснули.
– Да, это они – сказал он, – мои алмазы.
– Тот человек, говорят, вскоре умер. Напиток, что ты дал…
– Довольно, – сухо сказал купец, – можешь идти.
Человек, молча стоял, слегка переступая с ноги на ногу.
– Ну, иди же, – сказал купец, – посмотрел на него и словно что-то вспомнил, – ах да, ты славно поработал, третья часть каравана – твоя.
Человек склонился в глубоком поклоне.
– Твоя милость неисчерпаема, мой господин.
– Я знаю. Позови мне старика. Пусть придет.
Человек вышел, купец взял один алмаз, поднес его к свету и залюбовался велико-лепной игрой лучей солнца, преломленных алмазом.

Океан, как огромный горбатый зверь, дышит ночью темной…

В предрассветной тишине, одинокая фигура старика, бредущего вдоль полукруг-лой заводи у самой ее кромки, напоминает гнущийся от ветра тростник. Цепочку тяну-щихся за ним следов, стирает шепот волн. Старик остановился и повернул к океану свое, видавшее все невзгоды рыбацкой жизни, лицо.
Звуки чанга увеличились, как и пение птиц перед рассветом. К океану, с раскину-тыми по всему берегу сетями, молча стали подходить люди.
Под уже порозовевшим, темно-синим небом, рыбаки и простые горожане стояли, повернув свои лица туда, где, солнце встает всегда, всегда. Под звуки чанга, они стали раскачиваться и тихо подпевать одинокому музыканту, сидевшему на днище переверну-той лодки.
Хор голосов крепчал, лучи солнца неумолимо пробивались сквозь облака, с розо-вато-желтою каймою. Четко двигаясь под звуки музыки, люди тянули руки ладонями, к приближающемуся восходу солнца. Несколько пар стали танцевать, остальные продолжа-ли раскачиваться и петь все громче, словно подгоняя своим пением рождение солнца…
И солнце встало!
Осветив ликующий хор, танцующие пары и лицо молодого музыканта, вслушива-ющегося с полузакрытыми веками в звуки, исходящие, из его чанга.
Как первородный крик, прорвался последний аккорд, и все стихло…
Люди, еще не остынув от всеобъемлющего блага, постояв немного стали, словно спохватившись, заниматься своими лодками и сетями, собираясь идти в океан. Вскоре, все лодки покинули гавань, и горожане, проводив их, молча, разбрелись, кто куда.
Старик подошел к музыканту, все еще тихо перебиравшему струны чанга. Огром-ная, дивной формы статуя рыбы, украшала берег. Пронизывая отверстия внутри рыбы, пробивался свет солнца и, падая на песок, создавал затейливые узоры, словно странные знаки неведомого нам существа.
– Почему в ней восемь отверстий? – спросил музыкант, оставив на мгновенье свой чанг.
– Потому что, душа ее вмещает только восемь отверстий, ей недостает одного, что бы постичь полный круг превращений.
Музыкант чуть улыбнулся, кивнул головой и снова склонился над чангом.
– Наш купец обрел алмазы невиданной красоты. Он хочет наточить их и вставить в ожерелье, для своей любимой молодой жены.
Музыкант кивнул головой.
– Я научу тебя точить алмазы, ты пойдешь к нему и вставишь их в ожерелье.
– Почему ты не сделаешь это сам?
– Я стар, душа утратила свет, а руки – помыслы. Но я владею ремеслом, как никто другой в Саисе. И я давно ищу точильщика алмазов.
– Я музыкант, зачем мне алмазы?
– Алмазы сами выбирают себе точильщиков. Только чистая, как капля росы душа, способна наточить алмазы, подобной красоты.
Перебирая чанг, музыкант прикрыл глаза, нащупывая ускользающую мелодию:
– Однажды солнце увидело капельку росы и чуть не утонуло в ней.
Вот это да, – подумала росинка и быстро скатилась по листу вниз.

Тихо пропев, он отложил свой старенький чанг и взглянул на старика.
– Тебе предназначено стать точильщиком.
– Откуда тебе знать, старик, что предназначено мне свыше?
Помолчав, добавил, – сегодня хороший день и встреча с тобой мне по душе. Пой-дем, старик, что ж, что предназначено, то сделано, – сказал он, вставая с лодки.
– Да, невозмутимо сказал старик, и добавил, – почти, – вызвав улыбку на устах му-зыканта.
И они пошли вдоль полукруглой заводи, у самой ее кромки. А волны, лениво сли-зывали их следы от босых ног, на мокром, мелком песке.

Утренняя роса еще не сошла с розы нежно персикового цвета. Невольно, прикос-нувшись тонким пальчиком к капельке росы, она поднесла его к губам, словно желая вку-сить сам аромат цветка.
– Была бы я пчелкой, – сказала Джея, – кружилась вокруг тебя, – и, подхватив складни своего серого платья перехваченного широким поясом, рассмеялась и закружи-лась, любуясь прохладным летним утром и великолепным садом, разведенным по ее просьбе ее мужем, самым богатым и влиятельным купцом в славном городе Саисе.
Где-то за стеной сада послышались звуки чанга. Она остановилась, вслушиваясь в пение. Кто-то неведомый ей пел о загадочной стране, с невиданными птицами и неверо-ятными цветами. Голос был слегка хрипловат, но удивительно теплый, словно бархат-ный, нежный и страстный одновременно. Она затаила дыханье, прикрыла глаза и слуша-ла, пока неведомый кто-то, очевидно, не ушел прочь.
Слегка загрустив, она вспомнила о своем далеком родном крае, где жилось ей так привольно в доме своего дяди. Родителей своих она помнила очень смутно. Их убили, когда ей было около трех лет. Говорили, что эта история связана была, с какими-то алма-зами.
Вышла служанка, которую она увезла с собой из дома дяди, вместе с приданным, доставшимся ей еще от своих родителей. Она подошла к ней и сказала:
– Душа моя, иди скорей, пришел купец, он ждет тебя в своих покоях.
Джея повернулась и увидела в проеме окна лицо своего мужа, на мгновенье оно показалось ей страшным, и словно очнувшись, она встряхнула головой.
– Срежь мне эту розу, – сказала она служанке.
– Одну?
– Да, только одну, – сказала она и быстро прошла в дом.

Купец стоял у окна, когда она вошла в его покои, тихо приблизилась к нему, при-села на маленькую софу, расправив платье, и повернула свое лицо к мужу, почти по дет-ски, выражая свою готовность, внимать ему во всем.
Купец молчал.
Наконец он слегка повернул голову и сказал тихо.
– Душа моя сегодня преисполнилась величием и радостью.
– Что послужило этим двум качествам, поселится в ней?
Купец повернулся, и взглянул на нее:
– Трем.
–???
– Неизменное восхищение твоей красотой, навсегда поселилось в ней, когда я впервые увидел тебя, в доме твоего дяди.
– Говорят, ничего неизменного в мире нет, а красота, лишь скользит как тень, что бы украсить вашу жизнь, мой господин.
– Красота мимолетна, – сказал купец, обойдя софу и встав за ее спиной, – но обла-дать ею, может позволить себе лишь тот, кто способен ее оценить, как когда-то я, оценил тебя в доме твоего дяди, когда ты была еще совсем ребенком.
Я знал, что пройдет время, и я смогу усладить свой взор, – он поиграл пальцами, по нежным завиткам, выбившимися из уложенных волос на тонкой шее своей жены, – и насытится твоею красотой, хотя с каждым разом мне это непостижимым образом не уда-ется.
– Заполненная до краев чаша, рискует быть недонесенной к устам, – с улыбкой сказала она.
– Иногда ты мне кажешься котенком, но в глазах его, порой, я вижу властную тиг-рицу, способную к чудовищному броску, в неведомое.
– О чем говорит, мой господин! Ведь я, всего лишь капля утренней росы, в его океане бесчисленных богатств, разлитых по всему Саису.
– О, да! – оживился купец, – сегодня я получил алмазы, невиданной красы. Я нашел точильщика алмазов, он вставит их в ожерелье, и заставит их гореть дивным цве-том, играя на груди самой красивой женщины Саиса!
Он обошел софу, взял ее на руки, внес в альков и положил на ложе.

Старик, задраил последнюю штору и в наступившей темноте, склонившись над чертежами, при свете свечи, продолжил:
– Предугадать тот угол, практически невозможно, но в практике, как и везде в ми-ре, Слава Богу, есть наитие, дарованное нам Господом, оно-то, и только оно, способно подарить тот угол, в котором алмаз соберет в один пучок все линии, внутри своего серд-ца, а потом, бросит их всех разом, заставив дрожать людские руки, вскипать чувства, а порой, лишать разума. Впрочем, разума у людей и так не много, а население растет, так что…
– Старик, ты веришь, что у алмазов есть сердце?
– Это у тебя нет сердца, коли ты до сих пор, так ничего и не понял! – сказал старик сердито, и зашелся в кашле.
Он подхватил старика, накинув на него плетеную дерюгу, и бережно уложил его на грубо сколоченное подобие кровати, стоящее рядом с очагом, в котором кипело и хлюпало нечто съедобное. Налив в глиняную посудину немного бурлящей жидкости из казанка, он бережно поднес его старику.
– Я отдохну немного, – сказал, отпив старик, – и покажу, как вычислить угол, если конечно, у тебя еще осталось чуть-чуть разума, а душа не сморщилась, и не покрылась та-кой же дерюгой, потеряв все таинства дарованные ей. Уф! Уф!
Он, посмеиваясь, подоткнул его, и, взяв в руки чанг, стал потихоньку играть.
– Играй!... Благодаренье Господнему… пусть звучит… твоя музыка чиста, как кап-ля росы на рассвете и сверкающа как алмаз, при свете луны. Играй, может так ты, хоть что-то поймешь…

Роза, в черной, инкрустированной золотом вазе, стояла на столике у окна и, легкий ветерок, качнув ткань тончайшей шторы, словно слегка погладил ее нежные лепестки. Она сидела у зеркала и, смотря в отраженье, тихо прошептала:
– Как нежно любит ветерок…
– Что? Душа моя, – спросила служанка, появившись в отраженье зеркала, что бы убрать Джею ко сну.
– Аромат розы проникает прямо в сердце, ты не знаешь, почему?
– Нет, душа моя, – сказала служанка, расчесывая длинные волосы Джеи, – но воз-можно в этом ее предназначенье.
– Тогда, что предназначено ветерку, разносящему ее аромат?
– Не знаю, душа моя. Я порой, не в силах размотать клубок твоих мыслей, что словно пчелиный рой вьется в твоей, такой хорошенькой головке, – с улыбкой сказала служанка, взглянув на нее сквозь зеркало.
Она ей улыбнулась и продолжила:
– Тогда должен быть некто третий, кто это все поймет…
Ты не знаешь, кто это может быть?
– Не знаю, душа моя, но может, это сам Бог, плетет свои узоры?
– О, вот теперь мне все стало ясно! – она откинулась в кресле, закрыв свои глаза, помолчала, затем открыла их и сказала:
– Расскажи мне о своей далекой стороне.
– Что, рассказать, душа моя?
– Все, что помнишь.
– Там белые, белые мухи ложатся на землю, покрывая ее всю, словно, лебяжьим пухом.
– Всю?
– Да, душа моя.
– И деревья, и цветы и все травы?
– И деревья, и цветы и все травы…
– Красиво ли это?
– Очень, душа моя, очень.
Она вздохнула.
– Как бы я хотела это увидеть…
– Еще раз, – медленно сказала служанка.
Они посмотрели друг другу в глаза, сквозь отраженье в зеркале, и Джея, повер-нувшись, тихо сказала ей:
– Спой мне песнь твоей далекой стороны…
И она запела колыбельную, неожиданно низким, красивым, грудным, голосом.
– Ой, люли, люли, люли…

В саду, после дождя было тихо и прохладно. Джея присела на скамью в любимом уголке своего сада, под тенистой сенью раскидистого древа укрывавшего ее от посторон-них глаз, тогда как ей, со своего укромного места, открывался вид на сад, дворец, и тени-стую аллею, ведущую, к дворцу. Издалека раздался негромкий голос, напевающий тихую мелодию, которую она, уже слышала не раз. Обернувшись к увитой плюшем каменной стене, она напряженно вслушивалась, стараясь не пропустить ни одной нотки, этого ча-рующего голоса, так волновавшего ее сердце. Голос удалялся, песнь стала чуть слышна. Джея вздохнула.
Внезапно, с каменного забора в конце аллеи спрыгнул человек, тут же оказавший-ся под пристальным надзором, сопровождаемым отчаянным лаем, двух, сорвавшихся с места, огромных псов. Завидев их, молодой человек, бросился бежать в противоположен-ную сторону, прямо к скамье, где сидела Джея. Джея встала, а он, увидев ее, облегченно крикнул:
– Они не съедят нас, как вы думаете?!
– Возможно, – через паузу, – Вас.
– У Вас на глазах, – а это было бы забавно, – сказал Андо, остановившись рядом с ней.
Собаки, были готовы бросится на пришельца, проникшего в отведенную им для охраны территорию, но Джея, властным окриком остановила их очевидные намерения, судя по их оскаленным пастям истекавшими слюной.
– Вам не повезло, собаки Вас не съели, значит, забавляться будете, в другом, весь-ма неудобном, для Вас месте.
– Меня, обычно, не волнует место, предназначенное для забав.
– А что же, сама забава? – взглянув внимательно на него, спросила Джея.
– И даже не она, – сказал он, рукой, предлагая ей пройтись, на что она, поколебав-шись слегка, ступила на аллею, – а натянутая струна.
Джея, слегка повернув голову, улыбнулась и спросила:
– Ее звук?
– Ее вибрация, – сказал Андо.
Джея приостановилась, глядя перед собой, затем медленно пошла дальше. Он, мол-ча последовал за ней.
Навстречу им из дворца вышел человек, склонился перед Джеей, и спросил у при-шельца.
– Вы точильщик алмазов?
– Да, – ответил Андо, – я.
Джея взглянула на него и быстро прошла во дворец.
– Наш господин ждет Вас, я Вас провожу к нему, – сказал человек, и пошел во дворец. Андо последовал за ним.

Андо вошел в полутемную залу, осмотрелся, подошел к небольшому, сотворенно-му неким художником фонтанчику, бьющему из кувшина в руках небожителя, в подобие озерка, к которому припал тигр, с ярко зеленными изумрудами, вставленными ему, вме-сто глаз.
Он зачерпнул воды, выпил, а потом, взглянув на тигра, зарычал и, вскочив на бор-дюр фонтанчика, принял позу тигра, повторяя все изгибы его тела.
Джея, прыснула. Она наблюдала за ним сверху, оставаясь невидимой за выложен-ной мозаикой, фрамугой.
– Жажда замучила? – раздался резкий голос купца.
Андо выпрямился и, спрыгнув с фонтанчика, почтительно склонился.
– Нет, – выпрямившись, сказал он, – состязаюсь с тигром в умении видеть, даже сквозь призму фальшивых изумрудов.
– А ты хороший точильщик, еще никто не смог отличить эти изумруды, веря в то, что они настоящие.
– Настоящая вера, искрится изнутри, счастлив тот, кто может ее видеть.
Джея повернула голову и, прикусив губу, тихо вышла из галереи.
Купец оторвался от колонны, подошел к фонтанчику, став спиной к Андо, помол-чал, затем слегка повернул голову влево:
– Ты счастлив?
– Да, – ответил Андо и тоже повернулся к купцу спиной.
– Всегда?
– Когда пою, – сказал Андо и повернул голову вправо.

Купец стремительно вошел в опочивальню к Джее. Джея сидящая у зеркала, испу-гано взглянула на него. Служанка, склонившись, отошла.
– Ты должна знать, ко мне прибудет завтра один очень важный господин из дале-кой северной страны. Прием в его честь уже готовится во дворце, и я должен поразить его пышностью и великолепием.
– Чем же он так важен для Вас, мой господин?
– Своим богатством.
Джея приподняла бровь.
– Но у него нет в арсенале такой жемчужины, – Купец оперся на кресло Джеи и за-глянул в ее зеркало, встретившись с ней взглядом.
– Ты способна поразить его своей красотой и тогда я сумею склонить его к торгов-ле с его далекой северной страной.
Джея опустила глаза и, вздохнув, ответила:
– Мои способности призваны служить Вам, но не в моих силах поражать других, даже очень важных господ, прибывших из далеких неведомых стран.
– Глупости, – раздраженно сказал купец, оторвавшись от кресла, – глупости. Тебе надо сидеть и улыбаться. Этого вполне достаточно.
– Что ж, если только это, то я выполню свое служение Вам, мой господин. Мель-ком, взглянув на служанку, она спросила:
– А из какой страны прибудет этот важный господин?
– Из России, впрочем, зачем тебе это знать?
– Незачем, я просто так спросила.
– Итак, ты должна быть готова к полудню, – сказал Купец и стремительно вышел.
Служанка смотрела в окно, потом повернула голову к Джее.
– Я могу продолжить? – спросила она.
Джея кивнула.
Служанка подошла к Джее и принялась расчесывать ее волосы.
Джея следила за ней сквозь зеркало, потом отстранила ее рукой, повернулась к ней в кресле и спросила ее тихо:
– Это твоя страна?
– Да, – так же тихо ответила ей служанка.
– Тогда давай готовится вместе. Ты будешь рядом со мной на приеме.
Служанка взглянула на Джею. У нее перехватило дыханье. Джея повернулась к зеркалу и сказала:
– Что ж, если эта встреча на приеме соберет всех важных и не очень важных особ, к коим относимся мы с тобой, то пусть она поразит Господа своей забавной игрой, где каждая натянутая струна будет вести свою партию.

Крытая повозка пересекала пространство пустынного ущелья, следуя по дороге, что словно нитью врезалась в красноватые скалы, сдавливавшие ее с двух сторон.
– Как жарко! – сказал генерал Слипченко, вытирая выступивший пот на висках, – если бы не такая жара в этой стране можно жить и многому удивляться.
– Разве Вас еще можно удивить, господин Генерал? – спросил его адъютант.
– Можно, мой друг, можно. Если человека можно чем-то удивить, это значит, что он еще долго будет исправно жить и служить отечеству, царю и господу Богу. Мне, ка-жется, мы подъезжаем к городу Саису?
– Да, господин генерал.
И действительно, ущелье, за поворотом, расширилось вдруг, и утомленному взору путников в самом конце их долгого пути предстал город, который в закатные часы вы-глядел великолепно и так заманчиво!
– Что ж, посмотрим, что уготовил нам славный город Саис, его особо важный ку-пец, и прочая, прочая, прочая…
Крытая повозка, запряженная в тройку лошадей, въехала в город Саис.

Андо сидел, склонившись за низеньким столом, и внимательно всматривался в ал-маз.
– Так, где ж, твоя душа, и как же мне понять, что в ней сокрыто от всех людских и божьих глаз? Печальна будет моя участь, коль я не отворю ключом неведомым небесную твою загадку.
Он встал, потянулся, подошел к окну, присел на подоконник, свесив одну ногу и, стал смотреть в сад, на изгородь, покрытую плющом и, город, затихающий в ночи. Све-тила луна. Шел первый день полнолуния. Три дня полнолуния в Саисе, считались свя-щенными днями откровений, когда согласно древнему обычаю, стоило зазвучать рако-вине, как от ее скрученных звуков, сам Господь, мог услышать твои чистые намерения и сокрытые желания. Где-то вдалеке, тихо зазвучала океанская раковина…
Андо закрыл глаза и тихо запел. Хрипловатый голос его накапливал сдерживае-мую нежность, прорывавшуюся из его чресл, что восходила потоком, кружа голову, и песнь, словно птицей неведомой, разорвав ему грудь, выпорхнула в ночь.
Ночь – звуки сверчка доносит
Сон – сквозь прикрытые веки входит
Явь – красною страстью бродит
Луна любовью исходит…

Джея, в наимягчайших своих простынях, улыбнулась во сне и, открыв глаза, при-слушалась к тишине внутри и вовне, вздохнула, закрыв глаза, снова заснула, а на губах ее таилась все та же легкая улыбка.
– Если ты, так же умеешь точить алмазы, то я буду щедр, как никогда.
Андо открыл глаза, Купец стоял, скрестив руки, облокотившись на колонну.
Андо промолчал, взглянув на купца.
– Ты не продвинулся, в своем искусстве, а я надеялся, что уже к завтрашнему дню, я был бы рад увидеть, как сияют алмазы в ожерелье.
– Точить алмазы, словно трепещущую лунную дорожку, не зачерпнуть ведром во-ды. Путь алмаза к мерцанию далеких звезд…
– Завтра у меня пир в честь приезда гостя. Если не будут готовы алмазы, то един-ственное откупление – твоя музыка. Сумеешь тронуть гостя – не трону я тебя. В твоем распоряженье ночь, – сказал купец, повернулся и вышел вон.

Дворец с утра гудел, словно пчелиный улей, в самый жаркий день. Сновали туда-сюда слуги, а на кухне стоял сплошной пар, сквозь который, неуемные повара проявля-лись и исчезали, закидывая на столы огромные куски мяса или мешки со всевозможными травами, так необходимыми для приготовления праздничного пира.
Купец стоял у окна и смотрел в сад. Там прогуливалась его жена в сопровождении своей служанки. Она остановилась у кустов с розами и, глядя на них, спросила:
– Откуда у пчел берется такое безусловное стремление опылять розы?
– Душа моя, аромат роз, я думаю, в том повинен.
– Да, а красота? Сознают ли они, что красота невозможна без аромата?
Купец хотел было отойти от окна, как его внимание привлек точильщик, появив-шийся внезапно из-за кустов с розами.
– Так же, как невозможен звук, без тишины, – сказал Точильщик, раздвигая кусты роз.
Джея смутилась слегка, и, помолчав, спросила:
– Вы всегда так внезапны?
– Да, – сказал Андо, – когда встречаюсь с Вами, – добавил он, улыбнувшись, и внимательно взглянул на Джею.
Служанка Вара с улыбкой наблюдала за обоими.
Они замолчали. Андо, рукой, предложил им пройтись, и Джея, помедлив, продол-жила прогулку по аллее, ведущую вглубь сада.
Купец стоял и смотрел, как его жена удаляется в сопровождении Точильщика и своей любимой служанки.

Генерал Слипченко, щелкнув крышкой часов, взглянул на время, вложил их в наружный карман и сказал своему адъютанту:
– Ну-с, не будем заставлять себя ждать, словно хорошенькая девица на выданье.
– Господин Генерал, как Вы можете говорить о себе в таком тоне? Ведь Вы, про-шли столько сражений, и отметины на Вашем челе, говорят о том, что Вы не отсижива-лись в тылу, как некоторые генералы, имеющие гораздо больше знаков отличия на своих мундирах.
У Генерала действительно был шрам, пересекавший все лицо по правой стороне.
– Друг мой, что мои отметины? Они только внешне уродуют чело, а душа, она все-гда молода, и если не сдобрить ее, голубушку, изрядной толикой шутки, она зачахнет, и того и гляди, покинет своего угрюмого хозяина в поисках лучшей доли!
– Господин генерал! – протяжно сказал молоденький адъютант.
– Ну, все, все, – примиряюще сказал Генерал Слипченко, взял со столика свою лю-бимую трубку и, одернув мундир, направился к выходу из зала.

Служанка Вара присела к зеркалу и внимательно посмотрела на себя. Медленно повернула голову вправо, затем влево. Снова посмотрела на себя и, вздохнув, подняла со столика старую куклу в шляпке и в выцветших кружевах. Сняла с куклы золотую нить с подвешенным, на ней медальоном. Лоза из белого золота, усыпанная маленькими изу-мрудинками, в виде кисти зрелого винограда, украшала его. Щелкнув, открыла крышеч-ку. Искусно выполненный портрет покрытый эмалью, красивой молодой женщины с мальчиком и девочкой на руках, в миниатюре, был местами облуплен, но в целом, хоро-шо сохранился. Вара погладила портрет, подняла голову, затем резко прижала его к своей груди. Перед ее взором встал тот злополучный день, когда она вышла с матерью и братом в сопровождении гувернантки, на прогулку в город у моря, из дворца в Ливадии.

Колясочка, в которой лежала ее кукла, вся в кружевах, катилась по городской ал-лее. Аллея взбиралась на мост, соединявший небольшой пролив, что бы за тем спустится праздной людской волной, с другой стороны на каменную мостовую, пестревшую коляс-ками, сновавшими в толпе, кучерами, разгонявшими их, и ответной бранью возбужден-ного человечьего роя.
Варя толкала колясочку с усилием, на которое только была способна. И гувернант-ке, наклонившейся к ней с целью помочь, был дан решительный отказ.
– Я шама, – сказала она, – шними мой медальон, я хочу дать его Кшуше.
– Варечка, нельзя это делать, медальон Ваш, и он очень дорогой.
– Шними, щними, – топнув ножкой, сказала Варя.
Их спор привлек внимание мамы, которая в это время объясняла сыну, что бросать палки в воду нехорошо, а он бегал от мамы по кругу и кричал:
– Буду кидать! Буду кидать!
– Наденьте медальон на куклу. Так она быстро успокоится.
Медальон успешно перекочевал с шеи Варечки на шею куклы, причем Варя сказа-ла своей служанке, что бы она спрятала его за кружевной кофтой.
– Штобы ни кто не видел, што у нее есть такой дологой медальон.
Они стояли на мосту, и когда очередная повозка промчалась мимо них, колясочка Вари медленно покатилась вниз. Варя, схватив куклу, помчалась за ней, а гувернантка, засмотревшись на маленькую лодочку с сидящей в ней парочкой влюбленных, не сразу спохватилась и побежала за Варей. Неловкое движение, и она подвернула ногу.
– Варя! Варя! – закричала она, – подождите меня!
Но Варя, разогнавшись, уже не могла остановиться. Мадам Слипченко в это время догнала своего сына, отобрала, наконец, у него палку, обернувшись, увидела стремитель-но бежавшую с моста на улицу Варю. Варя юркнула на мостовую и оказалась в узком ко-ридорчике между двумя повозками, ехавшими навстречу друг другу. Вдруг, чья-то креп-кая рука схватила ее и, зажав ей рот, быстро подняла на повозку, которая мчалась куда-то по городской, выложенной камнями, мостовой.
Мадам, простите, я подвернула ногу, – закричала служанка, и не могу побежать за Варенькой!
– О, Боже! – вскрикнула мадам Слипченко, и, подхватив платье, побежала вниз вслед за Варей.
Повозки, одна за другой сновавшие по улице, не давали ей увидеть в толпе, Варю. Она кинулась сначала вправо, смотря в толпу, потом, чуть не оказавшись под колесами коляски катившейся слева, мадам Слипченко, пробиваясь сквозь толпу людей закричала:
– В-а-а-ря! Варенька-а-а-а!!!
Вари не было нигде. Сновали туда-сюда горожане и самый разный люд, а мадам металась и все кричала и кричала, а толпа вокруг нее расступилась, образовав немой круг их стоящих и смотрящих на нее людей. Где-то вдалеке, зазвучал колокол, отдаваясь в ду-ше мальчика, что прижавшись к решетчатой балюстраде, смотрел на свою маму, а слезы градом катились из его карих глаз.

Купец в черном, расшитом золотом кафтане, сидел в кресле, когда распахнулись двери и вошел генерал Слипченко, вместе со своим адъютантом. Они прошли и остано-вились в центре зала, а купец слегка помедлив, встал, протянул к гостю две руки, сошел с места и двинулся им навстречу.
– Я рад приветствовать Вас в своем дворце и в нашем городе, – сказал он, подойдя и сложив руки на груди, почтительно склонил голову.
– А я счастлив втройне, – сказал генерал, потому что увидел ваш славный город, ваш прекрасный дворец и наконец, Вас. Посмотреть в глаза человеку, с которым состоял в переписке целых три года, долгожданная радость, мой друг, ведь я смею Вас так назы-вать, – учтиво сказал генерал, тоже слегка склонив голову.
Купец развел руки.
– Пока Вы в моем дворце, я Ваш друг и покорнейший слуга, Ваша честь.

Служанка Варя тихо прикрыла фрамугу и стремительно пошла по галерее.

Джея, сидя у зеркала, последний раз взглянув на себя в отраженье, осталась до-вольна. Золотое платье, расшитое каменьями и сверкающая диадема, украшавшая ее го-ловку, поблескивали и переливались при каждом ее движении. Тихо вошла служанка Ва-ра. Строгое черное платье из бархата, оттеняло ее светлую кожу, придавая ей грациозный, в целом вид, А медальон с изумрудами, красовавшийся на шее, явно привлекал взоры.
Джея, взглянув на нее, сквозь зеркало, сказала:
– Дорогая моя, ты прекрасно выглядишь, а твой медальон удивительно подходит к твоим красивым глазам.
Вара тронула цепь, посмотрела на Джею и сказала:
– Может мне снять его?
– Нет, нет! Он прекрасен! Какая тонкая работа, видно мастер, сделавший его, лю-бит хорошее вино и знает толк в золоте! Хотела бы я взглянуть на него разок.
– На медальон?
– И на медальон тоже.
Варя медленно подошла к Джее, сидящей у зеркала, и сняла с шеи свой медальон. Щелкнула застежка, и на портрет пал луч солнца, пробившийся сквозь тончайшую тюль, тронутую ветерком. Джея изумленно взглянула на портрет, потом перевела взгляд на Ва-рю. Варя сидела тихо, не шевелясь, и смотрела на Джею, в зеркале.
– Кто они? – спросила тихо Джея.
– Это мама, мой брат и я, – ответила ей Вара.
Джея посмотрела на портрет, и провела по его очертаниям пальчиком.
– Ты не зря сумела сохранить его все эти годы, – сказала Джея. Одень его, и пой-дем на пир. Пусть это лоза преподнесет нам свой счастливый напиток, с нежным арома-том спелого винограда.
Джея встала, подошла к Варе, одела на нее медальон.
– Джея, душа моя преисполнена благодарностью к тебе и ожиданием встречи с че-ловеком с севера. Я буду счастлива тем, что мне удастся только увидеть его.
– Я представлю тебя ему.
– Нет, что ты!
– Я представлю тебя ему в нужный момент, возможно он…
Раздался стук, вошел слуга и попросил Джею прибыть в зал, где проходит торже-ство.
– Пойдем дорогая, время пришло, – сказала Джея, и, протянув руку к Варе, помог-ла ей подняться с софы. Они вышли из покоев Джеи. Впереди Джея, за ней, чуть поодаль, служанка Вара в своем длинном черном платье расшитом золотом по подолу, и с золотым медальоном в виде лозы, украшавшем ее длинную белую шею.

Андо стоял, раскинув руки на берегу океана и смотрел, как заходит солнце. Оно щедро рассыпало и разбрызгивало свои лучи с непередаваемыми оттенками божествен-ного, на облака, на океан и тонкую фигуру Андо, овеваемую ветром.
Послышалось покашливание. Андо оглянулся, опустив руки. Старик, подошел к нему, встал рядом, держа в руках его старенький чанг.
– Я не люблю закат. Он говорит о тех беспечных днях проведенных мною всуе.
Андо улыбнулся.
– Старик, и ты был беспечен?
– Много раз. Я не тот, кто не сделал дважды одной и той же ошибки.
– Возможно ли это?
– Зачем тебе знать? Ты еще чист, не время…
Они помолчали, смотря на закат. Вдруг из-за гряды гор, огибавших залив, показал-ся парус. То была шхуна, что часто бороздит океан в его закатные часы.
– Старик, ты когда-нибудь любил?
– Хм, – старик посмотрел на него, протянул ему его старенький чанг и сказал – время.

Она стояла на балюстраде в окружении свиты из нежных и дивных дев. Взоры всех присутствующих обратились к Джее. На нее трудно было смотреть, и невозможно было отвести взгляд. Разговоры притихли, словно их погасили, чтобы ничто не мешало им насладиться тем мигом красоты, что предстал перед ними, однажды. Джея стояла и стояла, а тишина все возрастала, пока не протрубили из множества раковин слуги, стоя-щие через ступеньку по лестнице, ведущей в зал. На ступеньках, между слугами с рако-винами, юные девушки раскидывали перед ней лепестки роз, на которые легко ступила Джея.
Купец, скрестив руки на груди, стоял, опершись о колонну и, наблюдал за тем, как на лицах присутствующих в зале, сменялись чередой восторг и тайная зависть, и только генерал Слипченко, ставший с низкой софы, при появлении дам, взглянув на Джею, спу-стившуюся в зал, вдруг удивленно отставив свой золотой бокал, сказал:
– Разрази меня!!!… Что я вижу?!!!
– Моя жена, позвольте Вам представить, – сказал Купец, и властно взяв Джею за руку, подвел ее к Генералу. Джея улыбнулась, слегка повернулась к Варе, кивком головы приглашая ее следовать за ней. Генерал Слипченко, скользнув взглядом по Варе, склонил голову:
– Ваша красота способна смутить разум и лишить покоя всякого, у кого есть глаза, а душа, еще не перестала удивляться совершенству, дарованному нам небесами.
– Небеса, говорят, творят чудеса с теми, кто ступает по земле так, словно не видит ее, – улыбнувшись, ответила Джея.
– Или видит, то на что, никто другой не обратит внимания, – сказал генерал Слип-ченко, слегка склонив голову в сторону Вари. У Вари, хватило сил улыбнуться.
Купец, сделал знак рукой, приглашая их присесть, и повернувшись ко всем при-сутствующим в зале, громко произнес:
– Хочу усладить ваш слух необычными звуками. Пусть войдет музыкант, которого я подобрал недавно, на пустынном берегу океана.

Андо вошел через дверь, которая находилась под лестницей, прошел через весь зал к фонтанчику с тигром, похлопал его, быстро уселся на бордюр, облокотившись на тигра, и свесив одну ногу, тронул свой чанг. Затем, словно вспомнив что-то, посмотрел на всех сидящих в зале, задержав свой взгляд на Джее, улыбнулся и, вскочив, склонился в низком поклоне.
Джея широко раскрыв глаза, смотрела на Андо. Варя, сидевшая рядом, поднесла к губам платок, и тихо сказала Джее.
– Держись, душа моя, держись…
Джея, улыбнулась и, отпив маленький глоток красного вина из своего бокала, так же тихо прошептала ей в ответ:
– И ты, а почему так кружиться голова?
Андо запел.
Медленно, протяжно запел, хрипловатый голос его вибрировал, источая странно сладостные звуки, покоряя всех присутствующих своим неповторимым тембром и чару-ющим изгибом его мелодии.
Джея, затаив дыханье слушала Андо. Впервые, она слушала его так близко, впер-вые, ее не отделяла каменная стена, впервые ее душа так наслаждалась звуками, впервые, впервые, впервые…
Купец стоял, облокотившись о колонну, затем повернулся и прошел к окну, скре-стил руки и простоял так до конца, пока Андо не закончил петь.

Тишина на секунду, зависла в зале, затем гром аплодисментов, завершил эту паузу. Только Джея оставалась недвижима словно что-то внутри у нее остановилось. Навсегда. Навсегда. Навсегда.
Андо встал, склонился в низком поклоне. Купец прошелся по залу, остановился рядом с Андо, повернулся к нему спиной и сказал:
– Славу города Саиса составляет не только золото, накопленное им, но и такие вот бродящие вдоль океана музыканты, что своим пением готовы в любую минуту усладить нам слух, ведь так? – спросил он, повернувшись к Андо.
– Океан не вмещается в понятия времени, а минуты не хватит, на то что бы пере-считать все золото Саиса, – улыбнувшись, ответил ему Андо.
Купец посмотрел на Андо и через секунду рассмеялся, и все вокруг рассмеялись тоже и, только Джея оставалась недвижимой.
– Я прошу всех пройти в сад, ночная прохлада уже спустилась в город и нам всем не помешает небольшая прогулка.
Господин генерал позвольте, – сказал Купец, предлагая ему пройтись.
– Ну, уж нет, – решительно сказал Генерал, – в присутствии стольких красивых дам, я позвольте, не позволю Вам, пройтись со мной, а возьму себе в спутницы вот эту милую даму, – сказал генерал и протянул руку Варе.
Варя взглянула на Джею. Джея, наконец, улыбнувшись, ответила Генералу.
– Я вручаю Вам не просто милую даму, господин генерал, я вручаю Вам лучшую часть моей души. Прошу Вас, помните об этом.
– Всегда, всегда, – сказал генерал Слипченко и повел Варю в дивный сад, разби-тый купцом по просьбе его молодой жены.
– В таком случае, я позволю себе отлучиться на время, а ты, Джея проведи гостей в сад, – сказал он и вышел из зала.
Джея, улыбнувшись всем, повернулась и повела всех в сад. В последний момент, она, оглянувшись, увидела, как Андо присев на бордюр фонтанчика провожал ее взгля-дом, в котором сквозило столько нежности, что у нее опять закружилась голова.

Генерал Слипченко и Варя, молча прошли по аллее вглубь сада.
Наконец генерал тихо спросил:
– Я могу задать Вам несколько вопросов, открывающих завесу вашего нахождения в этой стране?
– Это долгая история, господин генерал, к чему ворошить старое?
– Позвольте мне решать, что Вы находите старым, а что я считаю недолгим, по сравнению с человеческой жизнью.
– Жизнь…, жизнь моя поделена неравномерно. Небольшая ее часть от рождения до лет шести, была сказочной, я даже не знаю, иногда мне кажется, что она мне приснилась, и моя сегодняшняя жизнь – это жизнь служанки Вары, которая мне уготована небесами. Если бы не Джея, она ведь тоже осталась сиротой в три года, и так сильно привязалась ко мне. И я ее тоже очень люблю. Если бы не Джея…
– Что вы помните о своем детстве?
– Немного…
– Что именно?
– Я помню, как я потерялась…
– Где это произошло?
– Мы вышли гулять с мамой и моим братом…
– Где именно?
– На мосту.
Генерал Слипченко остановился и тихо спросил:
– Откуда у Вас этот медальон?
– Я сохранила его со дня моего похищения…
– Могу ли я взглянуть на него?
– Извольте, зачем это Вам?
– Надо, раз спрашиваю, – твердо сказал генерал.
Варя сняла с шеи медальон и протянула его генералу. Он медленно взял, щелкнув затвором, открыл его и взглянул на портрет.
Затем медленно закрыл медальон, вытащил свои карманные часы, показал медаль-он и часы Варе. Узоры на обеих вещах были одинаковыми. Та же лоза с виноградинками украшала их.
– Это наш фамильный герб. Затем щелкнул затвором и открыл медальон, – Варя, это мама, я и ты.
Варвара Михайловна посмотрела на генерала и затем тихо повторила:
– Мама, я и ты…
Они молча смотрели друг на друга, а потом Варя медленно как-то качнулась и упа-ла в обморок. Генерал подхватил ее на руки, но Варя очнулась через мгновенье.
– Господи, неужели это правда? – спросила она, – ты Петенька?
– Он самый, и тебе часто доставалось от меня, негодника.
– Господи, господи, господи…
– Варя, – сказал генерал, сейчас не время предаваться эмоциям – я должен знать все. Что из себя, представляет Купец, не может ли он препятствовать нам, что бы я смог увести тебя в Россию?
– Ты не зря беспокоишься. Я давно знаю его. Он может сделать все, что бы нам по-мешать. Купец страшный человек.
– Я подозревал. Слушай меня внимательно. Никто не должен знать о нашем с то-бой родстве.
– И Джея?
– Никто, родная, никто. До поры, до времени. Ты должна выполнять все, что я тебе скажу. От этого зависит твоя судьба. Доверься мне, я сделаю все, что бы ты была счастли-ва.
– Господи…
Петр и Варя посмотрели друг на друга и порывисто обнялись.

Джея, в сопровождении молоденьких дам и гостей, прогуливалась по саду. Она улыбалась, и несла гостям всяческий бред, не вслушиваясь в смысл своих слов, а уж тем более, чужих. Вдруг, где-то за стеной сада, послышались звуки раковин. Джея останови-лась. Сначала низко зазвучала одна, затем, словно отозвавшись, ей стала вторить другая, тоном выше. Звуки переплелись и долго звенели в наступившей тишине. Джея побледне-ла.
– Что с Вами? – спросила ее одна из девушек.
– Ничего, мне необходимо отлучиться на минуточку, продолжайте прогулку. Джея улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой, повернулась и быстро пошла в за-мок.
Андо стоял у фонтанчика и смотрел на дверь, ведущую в сад. Вошла Джея и оста-новилась. Он, смотрел на нее молча. Джея не двигалась. Андо медленно подошел к ней.
– Джея…
– Да…
– Джея…
– Ты звал меня, Андо?
– Да, Джея, да, я…
– Молчи, пожалуйста, молчи…
– Я не могу молчать, Джея, но если тебе так хочется, я буду молчать вечно.
– Ах, нет! Я не хочу, что бы ты молчал! Тем более вечно!!!
– Джея…
– М-мм-м…
– Джея…
– Что…? Что…? Что происходит, Андо?
– Не знаю, но я точно знаю лишь одно. Я не смогу больше жить, не видя тебя, не слыша тебя, каждое мгновенье, каждую секунду, всегда, всегда, всегда…
– Господи, господи, господи…
Андо подошел близко-близко. Джея стояла, распахнув глаза, губы ее приоткры-лись, Андо осторожно протянул к ней руки, секунда, и Джея оказалась в его объятьях.
– Джея…
– Андо…
Андо осторожно взял в свои руки лицо Джеи.
Джея тихо сказала, – у меня кружится голова, – и закрыла глаза.
Андо прикоснулся губами к ее глазам. Джея открыла глаза.
– Поцелуй меня, Андо…
И Андо стал осыпать Джею поцелуями, лицо, руки, шею…
Купец прикрыл фрамугу, закрыл глаза и сильно вдохнул и выдохнул воздух.

Купец стоял, скрестив руки в своем кабинете, и смотрел в окно.
Вошел слуга. Купец повернулся к нему и сказал:
– Приведите ко мне старика.
– Сейчас? – спросил слуга.
– Да, черт тебя побери, сейчас, немедленно!– закричал купец и закашляв, поперх-нулся. Слуга испуганно смотрел на него.
– Я сказал немедленно!!! – прохрипел купец и схватив плеть, что висела на стене стал стегать его изо всех сил. Слуга молча увертывался от ударов его плети, а купец с пе-рекошенным от злобы лицом все хлестал и хлестал его, пока не обессилив упал в кресло и, закрыв лицо руками, застонал.
Склоненный слуга тихо выскользнул из кабинета.
– Джея, что ты наделала…Чего тебе не хватало… Ведь я хотел искупить вину, а теперь мне придется убить и тебя…придется… убить…убить…убить…
Купец откинулся в кресле и, стиснув руки, неожиданно расхохотался.
– Кто…? Босяк, оборванец, точильщик ал…
Он умолк, оборвав фразу.
– Алмазы… алмазы… – он соскочил с кресла и заметался, потирая руки, затем остановился и сказал:
– Убить, это слишком просто. Я вас уничтожу. Уничтожу. Уничтожу.
Он расхохотался и опять упал в кресло.
У-нич-то-жу, – шепотом сказал купец и закрыл глаза.

Джея услышала шаги и оттолкнув Андо, быстро сказала:
– Андо, уходи, прошу тебя, уходи, я не хочу, что бы с тобой что-нибудь случилось.
– Джея, я не уйду без тебя. Пойдем со мной! Давай вместе сейчас убежим.
– Ку да?!
– Хоть куда! Я не оставлю тебя здесь, Джея!!!
– Нет, нет, купец найдет нас и …

Открылась входная дверь, и веселая толпа гостей ввалилась в зал.
Джея повернулась к гостям и сказала прерывающимся голосом:
– Вы уже здесь, а я только собиралась идти за Вами.
– Какая чудесная прогулка! – сказал генерал Слипченко, протягивая руку с Варей Джее, – могу сказать, что я получил истинное наслаждение, общаясь с лучшей частицей Вашей души, которая как оказалась, стала мне столь же близка, как и Вам.
Варя, опустив глаза, встала за Джеей.
Джея улыбнулась.
– Господин генерал, родство душ рождает радость, а радость вселяет уверенность в то, что у нас, у всех есть шанс осчастливить друг друга.
– Да, даже если ради этого придется изменить привычный ход событий, и может даже судьбу отдельных лиц и некоторых стран!
И в этот момент, вошел купец.
– Изменить? Дорогая, слышишь? Если хочешь осчастливить или обрадовать меня, тем ходом, который угоден мне, и всем остальным, так сделай это!
Джея повернулась к купцу, посмотрела на него, помолчала и тихо сказала:
– Я готова на все, это чувство, гораздо сильнее меня.
– А в чем измеряются чувства?
– В богатстве…
– В чем именно, в золоте, в серебре, а может быть в алмазах – купец повернулся к Андо с немым вопросом.
– Души, – сказал Андо, и посмотрел на Джею.
– В богатстве души, – повторил купец медленно.
Хорошо, – купец хлопнул в ладони и сказал, – приведите сюда старика, – затем скрестил руки, и подошел к фонтанчику.
Прошу Вас, присядьте, дорогие мои гости. Мы сейчас узнаем, во сколько карат оценит богатство души наш старик.
Старик вошел.
– Я знаю тебя как одного из лучших знатоков алмазных дел, старик, ведь так?
– До сей поры, было так.
– Почему до сей?
– Мое время иссякло, как иссушаются русла рек, обнажая черствую израненную почву.
– Но все ж, ты лучший?
– Нет, теперь я не готов так утверждать.
– Почему?
– Потому что есть Андо.
– Мы можем проверить сейчас, кто же из Вас лучший.
Андо посмотрел на купца.
– В каждом аккорде звучит своя высокая нота, что делает его неповторимым. И в этом смысл музыки и жизни. К чему вам проверять кто лучший?
– Я должен знать, что бы понять какая нота здесь фальшивит! Джея, дорогая, кто сможет отличить чистоту алмаза и чистоту звука, от трещины, что точит алмаз изнутри, вместе с трещинками старого рассохшегося чанга, покрытого ими, словно паутинкой, скрывающего свой истинный звук, от ничего не подозревающего слушателя.
– Смысл Ваших слов так тревожен и сокрыт, что мне Вам нечего ответить, – сказа-ла Джея, повернувшись к тигру, и погладив его слегка по крупу.
– Так кто ж тогда ответит? Может ты старик? Или ты, – купец повернулся к Андо.
– Сегодня мне приснился сон, – сказал старик, покашливая слегка, – Я оказался в том саду, где живность всякая бродили рядом, не пугаясь, что тигр нападет на лань, иль волк на зайца, а птицы пели так, что воздух сам, как будто был соткан из мельчайших звуков, переплетавшихся со звуками другими, что исторгали птицы, которые побольше. Но вот средь них увидел я две птицы на дереве одном, они и красотой своей и пением превосходили всех других Я шел по саду тихо, боясь вспугнуть тяжелой поступью своей, тех птиц, хотелось мне, приблизившись к ним, потрогать или хотя бы прикоснутся к ним. Я шел и думал, ну не может быть, что бы в моей, такой обыкновенной жизни, привиде-лось мне, эдакое чудо.
– И что же, – спросил Купец, – ты подошел?
– Да.
– Ты прикоснулся?
– Нет.
–???.
– Они растаяли, как только протянул я руки к ним.
– Какое разочарованье! Ты не взял их в руки, старик! Ты упустил свой шанс, ста-рик, дарованный тебе во сне, тогда, чего же тебе ждать еще, от ветхой твоей жизни, что теплица едва, в твоем сухом, как древо саксаула, теле.
– Я уходил из сада, держа в руках их перья, их было ровно три. Теперь, мне кажет-ся, я понял, что мне мой сон, как знак, к сегодняшнему спору твоему.
– О чем ты, говори яснее.
– Не могут солнце и луна светить вдвоем на небосклоне, не может жизни череда переступить свои пороги.
– Ерунда!!! Все можно сделать так, что бы, не зная даже, по чьей воле, склоняются пред тобою люди и жертва, чаще всего сама, свои богатства, преподносит, иногда, сюда!!!
– О, Господи! – сказала Джея, побледнев.
Купец обернулся к Джее и тихо сказал:
– Призови его самого в свидетели, Джея.
– Кого?
– Самого Господа.
– Зачем?
– Что бы понять, кто здесь сегодня вор!
– Что?! Что?! – заволновались вокруг люди.
– Надеюсь, что Вы шутите, – спросил Генерал Слипченко, – и если это так, то у этой шутки получился слишком длинный и невеселый, на мой взгляд, я бы сказал, наряд!
– Ну, Вам, мой дорогой гость, совсем не о чем беспокоиться, Вы присядьте. Сейчас Вы все поймете. И вы, дорогие гости, то же присядьте. А у меня возник вопрос. Он по-вернулся к Андо и спросил его.
– Скажи, ты наточил мои алмазы?
– Нет.
– Тогда скажи мне, где они?
– Я их оставил в сейфе.
– Ключ у тебя?
– Да.
– Принесите сюда сейф.
Затем он повернулся к старику.
– Старик. Позволь тебе закрыть глаза вот этой тряпкой, ненадолго.
– Зачем?
– Узнаешь скоро.
Слуга прошел и перевязал старику глаза. Все молчали. Тревожно переводила взгляд Джея, с купца на старика, потом подняла взгляд на фрамугу, быстро взглянула на Андо, и прикусила губу.
Внесли, через какое-то время сейф.
– Открой его, – сказал купец и скрестил руки.
Андо посмотрел на купца.
– Открой его, – еще раз медленно сказал купец.
Андо, помедлив, подошел к сейфу, открыл его, отошел к фонтанчику и присел, опустив одну ногу.
Купец сказал слуге:
– Вынь алмазы.
Слуга вынул два алмаза и положил их на столик, перед ним. Купец кивнул, слуга вышел и внес сверток внутри которого, он, покопавшись, вытащил еще два алмаза и по-ставил их на столик рядом с алмазами, которые Андо взял из сейфа.
– Развяжите ему глаза, – сказал купец. Слуга подошел и развязал старику глаза.
В зале стояла напряженная тишина.
– Старик, скажи, какие из алмазов тут настоящие?
Среди гостей послышался ропот.
– Всех остальных я попрошу молчать.
Ропот стих. Старик подошел к столику, присел перед ним, взял алмазы в руки, пе-ребирая и поднеся к горевшим свечам, долго всматривался в них. Наконец он отложил их.
– Скажи мне, где настоящие алмазы?
– Вот эти, – старик показал на алмазы, которые принес слуга.
– А эти вот, фальшивые?
– Да.
Андо встал с бордюра и посмотрел на купца. Купец сказал слуге:
– Покажи, откуда ты вытащил настоящие алмазы.
Слуга достал из свертка старенький потертый кафтан Андо.
– Это твой кафтан? – он посмотрел на Андо.
– Мой, – спокойно сказал Андо.
– Ты перепутал алмазы, свои и мои?
– У меня нет алмазов.
– Ну конечно нет, но ты хотел приобрести их, таким вот странным способом.
– Я не делал этого.
Джея отвернулась, подошла к Варе, молча схватила ее за руку. Варя посмотрела на Джею и сделала ей знак, прикоснувшись к своим губам указательным пальцем. Купец сделал знак слугам и они схватили Андо.
– Джея, ты видишь, как Господь мне указал на вора?!
Джея повернулась. Она была бледна.
– Я не делал этого, Джея, – тихо сказал Андо.
– Я знаю, – Джея медленно подошла к Купцу, – я знаю, кто это сделал.
– Кто?
– Ты.
Толпа ахнула.
– Джея, ты сошла с ума! – вскричал купец, – к чему мне красть алмазы у себя, – он развел руками.
– Что б обвинить во всем Андо.
– А что такое, почему ты вдруг, во всем винишь меня и защищаешь этого точиль-щика алмазов. Мне странно это слышать от тебя.
– Отпусти его. Сейчас же. Я останусь здесь навсегда.
– Джея! – вскрикнул Андо.
– Ты и так останешься здесь навсегда, Джея, – низким голосом сказал купец, – по-тому что, ты – моя. Я заплатил за тебя немалую сумму, дорогая. И ты не можешь ни о чем просить меня, без надобности, по своей воле.
– Я здесь в неволе, это так, но если ты отпустишь этого точильщика алмазов, то я до конца дней своих, буду тебе служить, клянусь.
– Ты будешь служить мне столько, сколько я захочу! Не думаю, что ты прослужишь мне так долго. Как хочется тебе. Как только тронет седина твои блестящие черные воло-сы, ты не будешь мне нужна, и вот тогда я выброшу тебя, как старую ненужную мне вещь.
– Господь тебе судья! – сказала Джея и подошла к Андо, – она посмотрела на него, провела по его лицу рукой, повернулась к купцу и сказала:
– Ты хочешь правду, я – скажу. Мы вместе с ним придумали украсть алмазы и убе-жать, чтоб на свободе быть друг с другом!
Толпа ахнула. Генерал Слипченко взглянул на Варю. Она покачала головой. Он понял.
– Джея!!! – вскрикнул Андо, – почему ты…, – Джея повернулась к Андо и при-крыла ему рот рукой, а потом просто сказала ему, – потому что я люблю тебя, Андо.
– Уведите их, – сказал купец, – бросте в зиндан, – пусть посидят там до утра, а зав-тра, я назначу казнь.
Варя кинулась к Джее.
Купец процедил сквозь зубы, – одну.

В зале воцарилась тишина.

Андо бросили в яму и задраили вход. Он схватился за решетку и, увидев, как Джею повели дальше, закричал:
– Джея, скажи ему правду! И он не тронет тебя!
Джея приостановилась, и повернувшись, сказала:
– Я сказала ему правду, Андо. Еще никто и никогда не любил меня так, как ты!
– Да. Джея, да! Но ты должна жить!!!
– Без тебя? Зачем!
Джею подтолкнули и повели дальше. Он смотрел, пока она не скрылась за поворо-том.
Медленно присел он на скользкий глиняный пол и стал смотреть на небо. Нале-тевший ветер принес с собой тучу, и было видно, как она быстро поглотила луну. Стало тихо и темно.

Купец, скрестил руки и посмотрел, поверх голов находившихся в зале присмирев-ших людей.
Генерал Слипченко, нашелся первым.
– Мне кажется, что Вам, необходимо отдохнуть, мой друг.
– Вы правы, как всегда, господин генерал. Что ж, вся эта история продолжиться завтра и я всех вас, дорогие мои гости, призываю стать свидетелями окончательного и справедливого разрешения этого вопроса о богатстве душ! Вас проводят, а теперь поз-вольте мне откланяться. Купец пошел сквозь толпу, которая почтительно склонилась пе-ред ним.


На мгновенье воцарилась тишина. Затем, словно спохватившись, все вдруг загово-рили разом.
– Что теперь будет? – спросил маленький, толстенький купчишка, часто моргая глазками пуговками.
– Что, что? – ответил ему, покашливая худой, высокий человек бледного вида, ку-таясь в свой теплый, расшитый зеленными попугаями халат, – а будет то, что купец наш сказывал!
– А она ведь, такая красавица, – тихо сказал совсем молоденький паренек,-неужто он ее убьет?
– Убьет, – встав с кресла, – решительно сказал мужчина, плотного сложения, – убь-ет, и поделом, нечего разводить тут поющую какофонию, ишь, ты, чего хватила! Песенки ей подавай! Так глядишь, нам всем придется плясать под дудочку этих, нищих, океанских музыкантишков! Не бывать тому! Не бывать!
Он топнул ногой и обвел всех присутствующих горящим ненавистью взглядом и, подняв голову, поспешил к выходу. Вся толпа двинулась за ним. В зале осталось трое Варвара Михайловна, Старик, и генерал Слипченко, молоденький адъютант мирно поса-пывал в кресле.

Джея стояла посреди пустой клетки, слегка пригнувшись и зажав уши, что бы, не слышать тигров, что с рычанием бросались на отгораживающую их, от нее, преграду из стальных прутьев. Ветер, свистел, и гнул кроны деревьев до самой земли, а затем, словно негодуя, вспорхнув к небу, согнал черную тучу с полной луны. Лунный свет проник сквозь прутья и, словно постелился к ногам Джеи. Стало тихо и светло. Тигры, с урчани-ем, улеглись в своих клетках, время от времени поглядывая на Джею, горящими зрачками своих желтых глаз. Джея выпрямилась, отняла руки, подняла голову, и услышала, как за-пел Андо.

Варвара Михайловна всхлипывала. Старик молчал. Генерал, покрутив свой ус, сказал:
– Ну с, если Вы считаете, что так тому и быть, и мы ни как не можем им помочь, то нам и говорить, то в общем, не о чем, сейчас.
– Нет. – Варя вскинулась, – нет!
– Как рыбу, живую, трепещущую, не удержать в руках, так и судьбу решать, не в нашей воле, вроде, – кашлянув, сказал Старик и, помолчав, добавил, – им суждено быть вместе, после смерти. Так, что мы можем сделать, против воли Господа, что ценой их жизни, решил соединить, навечно их?
– О, Боже! – Варя зарыдала.
Генерал посмотрел на нее, – ну, это мы еще посмотрим, как Бог распорядиться во-лею свободной!

Старик, подошел к очагу, взял ковш, зачерпнул воды из казанка, вернулся к столу, где сидели Петр с Варей и молоденький лейтенант, налил воду Варе в глиняную чашу и она, отпив, продолжила:
– Он появился в тот день, когда родилась Джея. Как оказалось, он приводился им дальним родственником из одного обедневшего семейства. Мать его умерла при родах, а его отец запил с того времени и промотав остатки своего состояния, представился Богу. Тогда Купцу было всего четырнадцать лет. Молодой человек был крайне любезен, и про-извел хорошее впечатление на родителей Джеи. Они были благочестивые люди и, приняв его, полюбили, как собственного сына, так как своего у них не было, а здоровье госпожи не располагало к рождению еще одного дитя.
В этот же день прибыл и Синго, младший брат отца Джеи, наконец приехавший из дальнего путешествия к вещей радости Хозяина дома.

Утренние лучи солнца, золотили темно синее небо, ярко вспыхивая на пушистых облаках. Хозяин, стоял у окна, смотрел на них и вдруг, дрожащими губами тихо загово-рил с Богом.
– Господи, всемилостивый и всемогущий, не отбирай у меня любимую мою жену. Прошу тебя, сделай так, что бы мать и дитя остались со мной. Прошу тебя, Господи, Гос-поди, Господи…

Широкие резные двери, наконец, открылись и в ту же минуту, послышался плачь, новорожденного ребенка. Хозяин, стоящий у окна, повернулся, а к нему уже спешила ра-достная повитуха:
– Хозяин! Хозяин! Господь преподнес Вам девочку!

Одно мгновенье он стоял неподвижно, затем отвернулся к окну, и только потом, смахнув невольно скатившуюся слезу, повернулся и вошел в комнату, где находилась его жена. Дитя, уже положили рядом с матерью. Он подошел к ним. Одной рукой Мали Ка-мала обняла ребенка, другую, со слабой улыбкой на утомленном тяжелыми родами, блед-ном лице, протянула мужу.
Склонившись над ними, он прошептал:
– Она прекрасна, как утренняя заря…

Купец, не отрываясь, долго смотрел на себя в зеркало. Затем, закрыв глаза, отки-нулся в кресле. Брадобрей, с ножом в руках, появившись в отражении, тихо спросил:
– Как всегда?
– Да, как всегда, – ответил Купец, не открывая глаз.
Брадобрей, молча, принялся за работу, тщательно проводя по его шее отточенным, как бритва, ножом.
Вошел слуга, склонился в поклоне.
– Письмо от русского генерала.
Купец, открыл глаза и, отведя руку брадобрея, стал читать письмо. И вдруг, он со-скочил с кресла и, зарычав, как раненный зверь, стал крушить все вокруг. Брадобрей сто-ял, сжавшись, прижав к себе нож. Внезапно, Купец остановился перед ним и посмотрел на нож.
– Дай мне – хрипло сказал ему Купец.
Испуганно смотря на Купца, брадобрей, медленно отдал нож Купцу.

Огромные резные ворота со скрипом раскрылись, и во двор въехала повозка, за-пряженная, в устало бредущих кобылиц, и было видно по их взмыленным крупам, что путь они проделали немалый. Когда ворота со скрипом стали закрываться, в них проско-чил, несмотря на окрик слуг, молоденький парнишка, в неподобающей для столь знатного рода, одежде.

Хозяин вышел на крыльцо, встретить своего младшего брата, и спустился к нему. Тот встретил его возгласом:
– О, брат мой, как я счастлив! Где они?! Я хочу видеть их! Сейчас же!
– Пойдем, пойдем, Синго, – и тут увидев, молодого человека, который склонился перед ним, в низком, до земли поклоне, спросил, – кто вы, что Вам угодно?
– Я сын Кемаля из Саиса, отец представился и перед смертью велел найти мне Вас.
– Встань, я знавал твоего отца, упокой его душу, Господь.
– Тот, кто знавал твоего отца в этой жизни, самый лучший гость и самый лучший друг, не так ли? Потому, я пришел поздравить Вас с радостью, посетившую Ваш дом, но мне нечего добавить к своим словам, простите…
Синго взглянул на него и сказал, поигрывая тростью:
– Простить можно все, если на то будет Божья воля, смотря как, к прощенью отне-сется сам прощаемый.
– Ну, будет, будет, пойдемте в дом, в котором счастье поселилось, наконец,-
И Хозяин широким жестом, пригласил всех, в свой уютный, каменный замок.

– Прожил он там, до того дня, когда Джее минуло три года. В тот день, в честь Джеи был устроен пир.
В ту душную ночь, мне не спалось. Я вышла из своей комнаты, решив пройтись по двору. Вдруг, тенью мелькнула фигура и что бы, не столкнутся с человеком, которому, по – видимому, тоже не спалось, я спряталась за ширмой, к тому же, облик его, мне показал-ся странным. Он шел, пригнувшись, озираясь по сторонам, и глядя на него, сквозь шелку, в ширме, я подумала, что этот человек, возможно, был из числа гостивших в нашем замке многочисленных людей.
Петр, очищая трубку, спросил:
– Кто это был, Купец?
– Да, это был он, я узнала его, когда он, вдруг, остановился, прислушался, повер-нулся и на него упал внезапно, лунный свет. И оттого, что я не выдала себя сразу, я и ре-шила не обнаруживать себя, надеясь на то, что он вскоре уйдет.

Купец смотрел на острие и вдруг, увидел, как скатилась кровь с кончика ножа. Он повернул нож в руках и, посмотрев на брадобрея, удивленно и тихо сказал:
– Капает, ты видишь?
– Что? – совсем вжавшись в стену, так же тихо спросил брадобрей.
– Кровь, кровь, капает,…видишь?
– Где …?
– С ножа, вот, видишь, – он поднял нож к самому лицу брадобрея.
Брадобрей побледнел.
– Ааа-аа – а! Ты видишь, – он пригнулся, повернулся, и накрыв голову, своим ха-латом, быстро, быстро заговорил, – и ты видишь, и ты то же видишь, все, все видят, и та луна, она все видела тогда, тогда, тогда…
Потом открыл лицо и тихо прокрался, оглядываясь, как в ту ночь.

– Да, быстро же он тогда, – сказал Петр, раскуривая трубку, – разбогател.
Старик, кашлянув, сказал:
– Да, купец, покинув Саис на длительное время, вернулся в город сказочно бога-тым. Он объявил, что получил наследство. Но, в то время, лютовали на караванных путях разбойники, и поговаривали разное, о них, о нем, и о его наследстве, добытое разбойни-чьим путем. Разное говорили люди.
– Люди не зря говорят, – сказала Джея, – купец страшный человек. Пытаясь похи-тить алмазы, он убил родителей Джеи, и ему удалось обмануть всех, обвинив в их смерти другого человека, которого он тоже, убил…
Всех, кроме меня. В ту ночь, я стала свидетельницей страшного действа.


Полная луна открыла вдруг свой лик, осветив темную комнату. Он остановился, прислушался и повернул к окну свое лицо.
– Ах, вот, некстати как, луна то, светит, ну ничего, я всем в вино насыпал порош-ка, они теперь едва ли завтра к полудню проснуться.
Он подошел к сейфу, вынул ключ из-за пазухи, открыл его и вытащил дрожащими руками, сверкнувшие при лунном свете, драгоценные алмазы.
И тут раздался скрип, купец вздрогнул, а с дивана, расположенного в дальнем углу комнаты, привстал человек и сказал:
– Поставь их на место и тогда я, не проснусь сейчас и никому ничего не скажу!
Купец, постояв немного в раздумье, положил алмазы, закрыл сейф, и повернулся к незнакомцу, пытаясь разглядеть его лицо.
– Я видел, как вожделенно сверкнули твои глаза, когда преподнесли Хозяину ал-мазы, я знал, как тайно ты подсыпал порошок в вино, не ведая о том, что ты купил его у человека моего а, он то, мне и рассказал, о том, что ты неладное задумал.
– Ах, это ты, Бхима! – тихо пробормотал он, и двинулся к нему.
– Да, это я.
– Я знаю, ты ненавидишь меня с самого первого дня, когда я появился здесь.
– Такой большой чести, как ненависть, ты не достоен, но часто я видел как, ты бы-вал, неискренен с Хозяином, и как частенько ты обманывал его.
Купец медленно приближался к нему.
– О чем ты говоришь? Я очень люблю нашего хозяина – тихо сказал Купец.
– Тогда что ты делал в его сейфе? – повысив голос, спросил Бхима.
– Я? – Купец перешел на шепот.
– Да, ты, ты! – выкрикнул Бхима!
– Тихо, тихо, – сказал шепотом Купец, – ты разбудишь всю челядь.
– Боишься? Бойся, потому что, ты в последний раз творишь здесь, эдакое, зло. В последний раз. Впредь, я никогда не стану, прикрывать тебя.
– Ну, хорошо, хорошо, в последний раз, в последний…
Купец подошел вплотную к Бхиме и внезапно в его руках сверкнул нож, и он, вса-дил его в живот Бхиме. Бхима страшно закричал и, схватив Купца, навалился на него, пытаясь отвести его руку, но Купец, вновь и вновь наносил удары ножом. Бхима хрипел и кричал, как раненный зверь, но силы покидали его с каждым ударом окровавленного ножа …

Я онемела. Мне казалось, что все происходит как – то, медленно, и как буд-то бы, во сне, а я все силюсь проснуться, и никак не могу. У меня все поплыло перед глазами, и я медленно как-то, опустилась на софу. Очнулась я, когда вокруг стоял страшный шум, все вокруг бегали и кричали. Говорили о том, что у Бхимы в руках были два алмаза, и что он убил родителей Джеи, и хотел убить Купца и даже ранил его, но Купец, обороняясь, убил Бхиму.


– Что происходит здесь?
Купец обернулся, В комнату вошел хозяин, за ним его жена.
– Я… здесь, – прерывающимся голосом сказал Купец, – я, убил…, он взял алма-зы…
– Всевышний, что он говорит? – испуганно спросила жена, тронув мужа рукой.
– Хозяин, хозяин, – быстро заговорил Купец идя им на встречу и пряча нож за спиной, – я ему говорю, положи алмазы, а он, – тут он вытащил нож, и тихо, шепотом сказал, – он… он, – он поднес к глазам нож и показал его, и видите кровь, кровь, капает…
И вдруг быстрым движением, он вонзил нож в хозяина. Он захрипел и опустился на колени, руками загораживая жену.
– И тебя убью сейчас…
Мали Камала молча отступала, слабо поводя рукой.
Купец подошел к ней и вонзил нож несколько раз. Мали Камала даже не вскрик-нула. Глаза ее потухли и она упала.

Брадобрей смотрел с расширенными от ужаса глазами, как Купец, стоя с ножом в руке, вонзал его, в уже не существующую плоть.

Варя плакала. Старик и Петр молчали. Лейтенант возмущенно сказал:
– Я сейчас же пойду и убью, этого негодяя!
Петр обнял сестру, прижал ее к себе и тихо сказал:
– Ну, будет, будет.
Варя замолчала, слегка отстранилась от него, повернула голову и тихо произнесла дрожащими губами:
– Через месяц у нас должна была быть свадьба. Мы хотели уехать к нему на роди-ну. Хозяин благословил нас. Но сказал держать это все втайне от челяди.
Старик покачал головой. Петр встал на одно колено, нагнулся и поцеловал руку Варе. Варя медленно подняла другую руку и погладила его по голове, перебирая его гу-стые черные волосы, уже тронутые сединой.
Старик, слегка покашливая, сказал: вчера, наш караванщик, перебрав немало креп-кого вина, стал хвастаться и говорить о том, что он Купцу, за страшную, нечеловечью тайну, добыл алмаза два. Не стал допытываться дальше я, но думается мне, что он то, зна-ет то, чего бы, не схотел Купец, что б знал, про эти два алмаза, кто-нибудь, еще.
– Где этот караванщик?
– Здесь, недалеко.
Петр повернулся к Варе.
– Варенька, мы проводим тебя во дворец. Ты должна быть там. Закройся и жди ме-ня на завтра.
– Во дворец я не пойду. Я пойду с Вами.
– Дорогая, с нами тебе нельзя, – твердо сказал Петр.
– Тогда я останусь здесь.
Петр взглянул на нее.
– Но…
– Ничего, – сказал, покашливая Старик, – пусть остается, а я во дворе привык ко-ротать свои ночи. Здесь не очень мягкая постель…
–  Зато очень чистая и безопасная – добавила Варя.
– Ну, хорошо, – согласился Петр, – отдыхай, нам еще понадобятся силы, отдыхай, – ты, – он обернулся к лейтенанту, – останешься при ней.
Лейтенант хотел было возразить, но Петр жестко сказал, – головой отвечаешь!

Старик и Петр вошли в низенькую, плохо освещенную комнату, в которой люди, сидя за низенькими столиками, тихо переговаривались, потягивая свои напитки.
В самом углу, облокотившись о стенку, подремывал хромой погонщик караванов. Старик, кивнув на него, провел Петра сквозь строй любопытных взглядов черни, прово-жавших его в этой, столь необычной для него обстановке.
На стол поставили напитки. Караванщик, проснувшись потянулся за чашей. Петр оттянул чашу на себя, прикрыв ее ладонью.
– Сначала это, – Петр протянул ему свиток, подпиши, – властно сказал он.
– Что это?
– Твое признание в том, что ты отравил человека, по приказу Купца.
– Я? Я никого не убивал, о чем он говорит, Старик?
– Если ты подпишешь, то признание твое станет твоим оправданием. И ты избе-жишь смертной казни. Твое преступление уже доказано.
– Старик? Откуда он взялся? А? И что ему надо? А? – заплетающимся языком спросил караванщик.
– Он тот кто спасет тебя, слушай его и сделай так, как он тебе говорит.
– А Купец, как же … он ведь … он убьет ведь..
– Не убьет, его поймают и…
– Нее-еет.. Его не поймают… Он же … Купец!
– Вот бумага, – Петр показал караванщику бумагу, его уже ищут и завтра они бу-дут здесь. Если подпишешь признание, то я обещаю тебе помочь, если нет, то, я беру сей-час тебя под стражу и завтра тебя казнят.
– Казнят! Меня!? Поч-чему меня? А? А не тебя? Старик, или вот его? Он показал на человека с одним глазом, сидевшего рядом, поч-ч-чему-у меня?
– Потому что бог сказал – не убий, а ты убил, – сказал Петр!
– А я же не знал! Он сказал, что он уснет только, и надо забрать у него, его Купца, алмазы, а он умер!!! А не уснул! Может я его не так понял!?!
– Именно так, и поэтому ты должен рассказать все, что произошло.
– А если я не расскажу?
– Тогда я прикажу тебя бросить в клетку с тиграми…
– Нет! Я не хочу к тиграм… к тиграм … я не…
– Подписывай!
– Да, да, – поспешно сказал караванщик и приложил свой палец к письму, которое подставил ему Петр.
– Все! – Петр встал.
– Пойдем Старик, нам больше нечего здесь делать.

Они поднялись и вышли из заведения, по молчаливым взглядам смотревших на них исподлобья, угрюмых, притихших людей.

Петр вскочил на коня и сказал Старику.
– Я вернусь к полудню. Будь на чеку, Старик.
– Я стар, меня никто не будет брать в расчет.
– Кроме меня, тем лучше, Старик, тем лучше...
Петр стегнул коня и умчался в ночь.
Старик долго стоял и смотрел ему вслед, потом тихо произнес:
– Скачи, может, найдешь справедливость, что затерялась в этом мире, если Господь узреет тебя, может, найдешь…

Рассвет застиг его в пути, маленькая речушка преградила ему путь. Он остановил-ся, стреножив коня, подошел к речке. Присел перед ней, зачерпнул воду в ладони, опо-лоснул лицо и жадно стал пить. Напившись, задумался. Капли стекали из его рук, про-зрачная вода поблескивала, тихо журча, а лучи солнца ласково провожали отраженные в ней радужные облака.

Старый дьякон лил воду на руки Петра и тихо приговаривал:
– Что ж, Петя, обмыл руки?
– Обмыл, – Петр стоял перед ним, в коротких штанишках, перепоясанный малино-вым бархатным поясом, в белоснежной кисейной рубашке, – а теперь можно?
– Можно, Петя, можно. Теперь, когда руки твои чисты, а душа светла, мы с тобой можем пойти на колокольню.
Старый дьякон взял в руки аркан и стал тихо раскачивать язык колокола.
Раз, два, три, четыре…
Петр замер в ожидании, потом зажмурился и наконец, когда прозвучал первый удар колокола, он открыл глаза и засмеялся, вздыхая полной грудью чистый воздух, что принес с собой ветер, гулявший на просторах зеленного луга, вокруг небольшого право-славного монастыря и разносивший перезвон колоколов, далеко, далеко за его пределы в лес, что отозвался шелестом своих крон, затем слетел к речке, что веселее стала течь, уно-ся с собою, этот чистый звон, так необходимый всем травам и деревьям, всем букашкам и птицам, всем людям и облакам …

Петр стоял в маленькой келье и смотрел в окно, когда скрипнула дверь. Он огля-нулся. Вошла мать, вернее матушка Елена. Он подошел к ней и склонился к ее руке. Осе-нив его крестным знаменем, она спросила:
_-Ты опять уезжаешь…
– Да, мама.
– Надолго?
– Не знаю, может быть надолго.
– Храни тебя Господь. Куда едешь на сей раз?
– В Ливадию, потом дальше морем…
– В Ливадию? – мать взглянула не него пристально.
– О, Господи я забыл, что…
– Не прошло ни дня с того момента, когда я совершила грех…
– Мама, дорогая…
– Не прошло ни одного дня, когда бы я, не возносила молитвы Господу нашему, что бы он простил меня и помог нашей Вареньке обрести свою семью. Может быть, ты встретишь ее там…
– Мама, о чем ты говоришь? Ведь прошло столько лет…
– Да, столько лет прошло… Я помню все так ясно, словно это произошло только вчера…
– Мама…
Иди, сынок, иди, и да хранит тебя Господь!

Петр вздохнул, встал, посмотрел вокруг, сел на коня, и поскакал дальше, вдоль не-большой речушки, с прилегавшими к ней, небольшими островками зеленных кустарни-ков, что так трогательно выглядели, среди этой пустынной, красновато – терракотовой, глиняной земле, простершейся на всем видимом человечьему глазу, пространстве.

Кадий прочел бумагу, положил их на стол, посмотрел на них и сказал:
– Дело по обвинению в убийстве может быть рассмотрено.
– Когда?
– В порядке очереди.
– В каком порядке?
– В общем порядке…
– Сколько нужно времени на этот порядок?
– Месяц, может больше, – произнес кадий, прищурив один глаз.
– Ну, пока ваш порядок подойдет, то уже никакого распоряжения не понадобиться! Время – не терпит!
– У нас говорят, что время пробуждается, когда Господь открывает свои глаза и смотрит на Землю.
– И тогда Господь отчитывает, – Петр вытащил из наружного кармана свои золо-тые часы, щелкнув, открыл их, взглянул на циферблат, затем закрыл и, бросив их небрежно на стол перед кадием, сказал, – минуты, которые вмещают в себя всю человече-скую жизнь…
Кадий взял часы и стал рассматривать их, приговаривая:
– М-м-мм! Какая тонкая работа! Ну, так, что там надо подписать?
Кадий молча подписал и протянул ему письмо. Петр внимательно просмотрел письмо, остался доволен и, сложив его в карман, сказал
– Ну, все теперь в порядке.
– А-аа-а, все издержки дела, начал было кадий…
– Ах, да, – Петр протянул ему пачку купюр.
Кадий взял, пересчитал их, и медленно сказал, взглянув на Петра:
– Но, здесь не все…
– Да. Остальное потом, когда все будет сделано. Ваши люди должны меня сопро-вождать.
– Хорошо, я дам им соответствующие указания.
Сделайте это сейчас, при мне, господин кадий, – сказал Петр, выпустив сладкова-тый дым из своей любимой трубки.

Варя, услышав цокот копыт, поднялась и прислушалась. Узнав, уже такой родной голос Петра, она соскочила и выбежала во двор.
Петр спешился и говорил со Стариком. Увидев Варю, он пошел к ней навстречу.
– Собирайся Варенька, мы можем пойти во дворец и освободить их.
Варя стояла и молча, смотрела во все глаза на Петра, а слезы градом брызнули из ее глаз.
– Ну, ну, дорогая, поспешим!

Андо открыл глаза. Заря уже занималась и свет проник к нему в зиндан. Маленькая птичка присела на решетку и, прочирикав что-то, на своем птичьем языке, вспорхнула и улетела дальше, по своим делам.
Андо улыбнулся.
– Расскажи Джее, что наступило утро. Джея, Джея… Лучи солнца ласково прика-саясь к твоему лицу, смогут распахнуть твои пушистые ресницы, сомкнутые сном… Хо-тя, быть может, ты и не спишь…
Андо помрачнел и закрыл глаза.

– Отберите у него нож! – сказал Петр.
Купец забился в угол комнаты, и проводил по острию ножа, то одним пальцем, то другим, поворачивая нож, по которому, играя, скользил луч солнца, разбрызгивая по сте-нам комнаты пучок своих, уже цветных лучей.
Опасливо переглянувшись, трое мужчин стали медленно подходить к Купцу. Ку-пец замер и через мгновенье, взглянув куда-то наверх, тихо прошептал: «луна велит…» Внезапно он соскочил и, закружившись вокруг себя с криком: «луна, луна, она велит!» с размаху вонзил в самое сердце острый нож! Лицо его исказила гримаса ужаса, он медлен-но опустился на пол и светлая улыбка проступила на его усталом лице.
Варя закрыла глаза и по ее щекам медленно покатились слезы. Петр обнял сестру:
– Ну, ну, дорогая, все кончилось, все …, все…

Петр, со Стариком и Варей, прошли сквозь строй людей, смотревших на них со смешанным чувством почтения и любопытства.

Джея прислушалась, Людские голоса приближались. Их было много. Она выпря-милась и, подставив солнцу свое лицо, закрыв глаза, прошептала:
– Андо! Увижу ль я тебя еще, хотя бы раз… О. Солнце, передай ему мою горячую любовь, что словно, кипящая твоя лава, перетекла в мою душу!

Варя кинулась к Джее.
– Дорогая! Все кончено, ты свободна!
Джея молчала.
– Пойдем, душа моя! Пойдем отсюда!
Джея не двигалась.
– Ну, что же ты?
– Я не уйду, отсюда без Андо.
– Так пойдем к нему! Вы свободны!
– И Андо?
– Да, душа моя, и Андо!
– И что…, Купец…?
– Он лишился разума, Джея, – сказал Петр, – и свел счеты с жизнью.
– Так, Господь распорядился волею своею, – сказал Старик, затем посмотрев на Петра, добавил, слегка покашливая, – свободною, волею.

Андо и Джея стояли друг перед другом и молчали. И все вокруг, то же молчали. И смотрели на то, как Андо и Джея бесконечно смотрят друг на друга и молчат. И только Старик, прервав тишину, обратился к Петру:
– Мне кажется, что пришло их время, а нам, уже пора к океану, он ждет…

Джея и Варя, стояли, обнявшись и молчали.
– Когда ты приедешь к нам? – спросила Варя.
– А Андо? – спросила Джея.
– О, Господи, как же без Андо! – рассмеялась Варя.
А Андо, сидя на лестнице, тихо поигрывая что-то, на своем стареньком чанге, за-тем, взглянув, на отъезжающих, отставил его и сказал:
– Мелодия должна быть закончена. Мы приедем, когда я наточу алмазы.
Он встал, подошел к Джее и обнял ее за талию.
– А хочу, что бы эта мелодия длилась вечно, – сказала Джея, улыбаясь
– Ну, вечность – это мелодия Всевышнего, – сказал Старик покашливая.
– И только в его воле сделать ее нескончаемой, – сказал Петр, протягивая Варе ру-ку.
– Свободной воле, – слегка покашливая, сказал старик, – в его свободной воле…

Ветер сорвал уже поредевшие листья с тоненьких берез, что окружали старый мо-настырь, к воротам которого подъехала карета. Из нее вышел Петр и подал руку Варе. Варя вышла, остановилась, взглянула на монастырские ворота и, поклонившись, перекре-стилась. Петр постучав, сказал, выглянувшему монаху:
– Это мы, мы приехали к матушке Елене.
Им открыли ворота, и они прошли в монастырь.

Варя, с матушкой Еленой, обнявшись и прижавшись к друг другу, молча плакали, в келье.
– Господь услышал мои молитвы, Варенька! Ты жива и ты с нами!
– Да. Мама! Это все Петр! Если бы не он...
– И не Господь Бог, – сказал Петр, покручивая ус, и добавил, усмехнувшись, – со своей свободной волей!
– Теперь, я смогу спокойно умереть…
– Нет, мама. Теперь, мы спокойно можем жить…
– Да, доченька моя, да, – сказала матушка Елена, поглаживая руку Варе.

Старик пришел как раз вовремя. Люди, как всегда, собрались у океана, к восходу солнца. Андо сидел на своем месте, настраивая свой старенький чанг, а Джея примости-лась рядом, подогнув коленки. Старик встал к океану лицом и тихо прошептал:
– Ну, что, ты затих… это хорошо… не поднимай своих волн сегодня… Ведь людям нужна твоя рыба... они должны есть, иначе они все умрут, будь мило стлив к ним, они слабы. Не чета тебе, ох не чета…
Океан тихо шелестел волнами у ног Старика. А за его спиной уже запел Андо.

Метельщики не успевали очистить улицы от густого белого снега, что завалил все улицы, и карета с трудом подъехала к царскому дворцу.
Джея выскочила из нее и закружилась, хватая ртом белые хлопья.
– О, Господи! Джея! Осторожнее! Тебе нельзя так резвиться, в твоем положении, – сказала с улыбкой ей Варя, но смотря, как к ней присоединился Андо, засмеялась, а Джея подхватила Вареньку, и закружилась с нею вместе.
– Эт, что за, детские страсти! – строгим голосом сказал Петр, – отставить веселье, принять подобающий вид и двигаться всем за мною!
– О, есть Ваше Превосходительство, – хором сказали все, и улыбнулись, перегля-нувшись.
– Ну, то-то же, – примирительно сказал Петр и первым двинулся во дворец.

Царица сидела в своем кабинете, отставила перо и даже встала, что бы попривет-ствовать своих гостей.
Все почтительно склонились перед Ее Величеством. Она подняла их взмахом руки.
– Позвольте Вам, Ваше Величество, представить, чету Андо, с его супругой Джеей, – сказал Петр.
– Вы приехали из славного города Саиса, я очень много знаю о нем из рассказов Варвары Михайловны. Подойдите ко мне, я хочу рассмотреть вас поближе, присаживай-тесь поудобнее, – ласково сказала им Царица.
Дамы сели в кресла, мужчины встали позади, рядом с ними.
На груди у обеих дам, красовались одинаковые драгоценные ожерелья. Изумруды в виде виноградной лозы, исполненной из белого золота, обрамляли великолепный, крупный алмаз величиною с голубиное яйцо.
– Ваша красота так необычна, для наших краев, – обратилась она к Джее, – так же, как и Ваши драгоценности, что выдают их восточное происхождение, – сказала с улыб-кой она.
– Ваше величество, – учтиво заметила Джея, – нам очень хочется преподнести Вам в дар, еще одно ожерелье, в котором, вставлен самый красивый и самый крупный алмаз из трех, самых больших алмазов, обнаруженных в славном городе Саисе.
Андо подошел к Царице и присев на дно колено, преподнес ей футляр с ожерель-ем. Царица взглянула на него. Это было ожерелье, где крупный алмаз обрамляли сапфиры и гранаты, рассыпанные с особой щедростью.
– О! Ни одна женщина не устоит перед таким подарком, – с улыбкой сказала она, – даже если она – царица!
Все заулыбались.
– Ваше Величество, – сказала Варя, – эти ожерелья, что выполнены с таким искус-ством, сделал сам Андо, он превосходный точильщик алмазов, лучший в Саисе.
– Нет, там, в Саисе, остался мастер, который научил меня искусству различать ис-тинную красоту, от ложной, и этой особой ценности я навсегда обязан только ему, – ска-зал Андо.
– Но, кроме того, что он превосходный точильщик алмазов, он еще и чрезвычай-ным образом поет, Ваше Величество, – сказала Варя.
– О! Спойте нам тогда, – просто сказала царица, – спойте.
Андо взглянул на Джею, она улыбнулась ему и он запел.
Стены этого дворца, еще никогда не оглашались подобными звуками…

Отзвучал последний звук чанга. Маска Кришны проступила в наступившей тишине. Батыр открыл глаза, взглянул на маску, поднял голову и тут скрипнула дверь. В комнату вошла Айгерим. Она остановилась в дверях, помолчала, улыбнулась, и, посмот-рев на Батыра, тихо сказала:
– Что произошло, Батыр? Ты весь светишься!
– Ты веришь мне?
– Да.
– Настоящая вера светит изнутри, счастлив тот, кто ее видит…
– Ты счастлив?
– Да.
– Всегда?
– Когда пишу…
Айгерим улыбнулась, и это было последнее, что удалось увидеть нам в славной сказке под названием «Точильщик алмазов».