Селфи как самопознание

Ирина Пекарская

«Жестокие игры» Алексея Арбузова, реж. Александр Созонов, Театр драмы имени Федора Волкова, Ярославль. В начале сезона 2016/2017 годов спектакль побывал на Молодёжном форуме-фестивале «АртМиграция» в Москве.

Молодой режиссёр Александр Созонов выбрал пьесу Алексея Арбузова «Жестокие игры» для лаборатории в Ярославле. Эксперимент оказался успешным - постановка вошла в репертуар малой сцены Волковского театра. В сентябре 2016 года был изменён формат постановки – из-за своей высокой популярности у зрителей «Игры» переведены на большую сцену. Как говорил сам режиссёр, в постановке «Жестоких игр» много автобиографичных моментов. Пьеса, посвященная вечной теме отцов и детей, задевает даже того, кто проходил этапы взросления более или менее мягко. И на спектакле каждый зритель ощущает: постановка про него лично.
Отваливающиеся, отсыревшие обои со старомодным принтом, выгоревшие постеры на стене. Облезлая белёная статуя пионера с горном - из тех, что стояли во дворах советских школ. Мутное зеркало-трюмо, похожее доживало свои дни у моей бабушки на даче. Новенькая электрогитара лежит на старом деревянном кресле с кожаным потрескавшимся сиденьем. Маленький ретро-холодильник и большое мусорное ведро в оборках чёрного пакета. Через полсцены зигзагом тянется подиум из стеклопластика, который, как ящики для игрушек из нашего детства, наполнен плюшевыми мишками и зайцами, волчками и куклами. Слева окно-экран. В нём светится цитата из пьесы «Кто боится Вирджинии Вульф?» Эдварда Олби: «Потом он подрос… Ходил на прогулку… и шёл между нами, дав каждому ручку, зная, что мы поддержим и научим его уму-разуму, чувствуя нашу нежность и даже любовь». Свет гаснет и, слегка фосфоресцируя, остаётся только цитата из Олби, в темноте становясь более выпуклой. Но затем и она исчезает. Вместо неё приходит ремарка: «Конец сентября. Москва. Дом на Тверском бульваре. Идёт сильный дождь».
Цитату из пьесы Олби Арбузов взял в качестве эпиграфа как иллюстрацию своей идеи, но необходимо понимать родство этих произведений. «Жестокие игры» – продолжение игр американской пьесы, но «наизнанку». У Олби бездетная пара изобрела игру – Джек и Марта придумали себе ребенка, его биографию и даже смерть. Они рассказывали про сына, которого нет. Герои Арбузова ведут не менее интересную игру, но здесь за рамки своей жизни взрослые дети вывели родителей, которые, так или иначе, игнорировали их самих. Взаимное исключение детей и родителей привело к состоянию нерождённости, кэрроловскому замершему времени, отсутствию движения и привязанностей в жизни уже достаточно взрослых людей – у Арбузова главным героям по двадцать лет.
В ярославской постановке герои Арбузова выглядят современными молодыми людьми, ухоженными и модными, несмотря на совершенно не гламурный антураж из отваливающегося хлопьями со стен ушедшего ХХ столетия, созданный художником Марией Утробиной. Кроме подиума для показа мод, мусорного ведра и гитары, здесь всё – из прошлого, как будто именно в этих, ныне сильно обветшалых стенах разыгрывались события первых постановок пьесы Арбузова. Теперь – новое поколение вешает на статую пионера сумки и промокшие кеды. Главных героев – Кая, Тёрку и Никиту – режиссёр делает своими ровесниками, им по двадцать девять, но при этом они и по виду, и по статусу остаются студентами. Здесь возникает один необъяснимый момент – почему вдруг Никита в этом возрасте до сих пор учится, получает какие-то «пятерки» и гордится этим?
Евгения Родина (Неля), Кирилл Искратов (Кай), Максим Поздин (Никита) и Сергей Карпов (Терентий) составили тонкий, эмоционально-чуткий ансамбль: ощущаются живые отношения между героями, нюансы, которые нельзя отразить грубой конструкцией из слов. В эту молодёжную компанию органично входит и Константинов, отец Терентия, в исполнении народного артиста РФ Валерия Кириллова.
Неля Евгении Родиной красива и девически-обаятельна, в то же время игрива и проста – редкое сочетание красоты и органики. В персонаже Нели с её характерной непосредственностью и лёгкой грубоватостью можно заподозрить родство с Фросей Бурлаковой из кинофильма Евгения Ташкова «Приходите завтра». И точно так же к финалу поведение героини смягчается, происходит переосмысление себя. Отличает персонаж Арбузова уже пережитое жизненное разочарование. В Неле Евгении Родиной есть лоск и игривое кокетство. Появляется она в доме Кая без приглашения, как кэролловская Алиса на безумном чаепитии, с той лишь разницей, что в сказке на столе стояли лишние чашки, а здесь героиня отмечает избыточное количество комнат для одинокого Леонидова. Бойкая провинциалка Неля легко включается в его игру словами и интонацией, они говорят в микрофон, искусственным звуком усиливая ощущение игры. Оба героя в этот момент изображают определённые «тусовочные маски», играют «роли». В просящей фразе Нели («Приюти меня, Леонидов») звучит сексуальность и ирония. Отчаявшись, девушка начинает раздеваться, под плащом оказывается лишь простенькая ночная рубашка в цветочек. Неля начинает снимать и её, но при этом в ней уже нет того призыва зрелой женщины, который звучал в словах, перед нами испуганная девчонка. Красивая, но испуганная – «роль» не выдержала, обнажила страх. И Кай (Кирилл Искратов) с усмешкой, снисходительно рассматривает её как занятный экспонат, хорохорящегося ребёнка. И хотя в этот момент Неля стоит на подиуме, на авансцене, лицом к залу, сохраняется чёткое ощущение диалога, закрытой комнаты. Почему-то отмечаешь то, что в театре является нормой – для Нели и Кая зритель отсутствует. Эта первая встреча с героями постановки сразу же втягивает в атмосферу этой квартиры, становится не одной из сцен спектакля, а воспоминанием зрителя о «жизни» Нели и Кая. Формируется история отношений этих сценических героев, в них начинаешь верить, как в настоящих, даже несмотря на то, что ослеплённая светом фонарика Неля умудряется, странным образом, заметить пыль и беспорядок в доме Кая в полной темноте.
Мягко, интеллигентно строит образ Кая Кирилл Искратов. Сначала эта роль отражает не характер героя, а, скорее, маску, которую тот натянул на себя – равнодушного, немного циничного тусовщика с наклонностями социопата, который даже не может понять – художник он или играет в художника (ярославский Кай, скорее, фотограф). Входит в дом, делая селфи в разных ракурсах, что неожиданно иллюстрирует определение, которое Кай формулирует Терентию: «Самопознание – это, вероятно, бегство от себя. Чтобы себя увидеть, познать, надо отойти в сторону, не замечать себя, уйти... А затем обернуться вдруг и увидеть... не раздумывая». Но, вероятно, поскольку его не удовлетворяет ни одна из его работ, не успевает достаточно быстро обернуться и сфотографировать себя «без себя». Яркой оказывается сцена его встречи с отчимом. В речи Кая чувствуется и обида, и затаённая угроза, он ёрничает, иронизирует, кричит, провоцирует. Здесь обыграна даже разница в росте – низкорослый Кай встаёт на стул, чтобы говорить с отчимом на равных, докричаться до его самодовольства. Отчим (Олег Павлов) сохраняет вид, что ничего не происходит, его презрительно-равнодушное отношение выводит Кая из себя, но он бессилен что-либо сделать. И этот крик, отчаяние, ощущение брошенности, даже невзрослости прекрасно удаётся передать артисту. И в этом крике раскрывается истинная страстность Кая, его потребность в материнской любви, в необходимости знать, как живёт и что чувствует его мама. Но она далёко, надежно спряталась за безликим печатным текстом. Во всех остальных ситуациях в общении с друзьями Кай Искратова мягко, но уверенно лидирует. Совершенно замечательна реакция Кая, когда Неля вернулась после долгого отсутствия. Его растерянность и радость заразительны и обаятельны, слова Неле «Неужели ты меня оставишь!», сказанные мягким баритоном, вызывают симпатию. С его стороны, нет никаких претензий к девушке, но в этой короткой реплике столько тепла, простоты! И можно гадать: что за эмоция здесь скрыта: любовь, дружба, братское чувство? Как в жизни – может быть всё.
Никита в исполнении Максима Подзина – красивый, холодный молодой человек, и, в отличие от одетых в стиле хип-хопа, в толстовках и трикотажных штанах, Кая и Терентия, он больше похож на стилягу из 60-х. Этот персонаж олицетворяет собой юношу из благополучной семьи, в которой все делают успешную карьеру, и дети, по умолчанию, тоже движутся в этом направлении. Но никто и не задумывается, что ребенку нужны внимание и нежность. Его образ не знающего «опыта беды» героя типичен. Классический фаворит студенток и завсегдатаев клубов, он, наследник Дон Жуана, сам не привязывается ни к кому, не даёт и не ищет тепла. Романтический дуэт Нели и Никиты получился союзом красивых и равно лёгких людей.
Терентий (Сергей Карпов), судя по его пластике, поклонник хип-хопа не только в одежде. Возможно, в силу того, что он проще своих друзей, его жизнь не стоит на месте – есть у него любимая работа, увлечения. И отец рядом – старается загладить грехи молодости. Основная черта этого простоватого парня – преданность. Герой – своеобразный антипод Никиты – готов исправлять ошибки друзей. Отец «Тёрки» (Терентия) появляется на квартире у Кая-Юлика день за днём, надеясь преодолеть колючую «ограду», которой закрывается от него сын. Константинов, угловато-неловкий, простоватый, с чувством вины перед сыном. Говорит герой тихо, мягко, с робко-виноватой улыбкой, что придает образу своеобразную интеллигентность и обаяние. Он придумывает поводы для общения и заботы. Притом режиссёр немного изменил его действия. Так, Константинов покупает билеты не на кинофильм, а на мультфильм, что делает б;льший акцент на упущенном времени в отношениях отца и сына. Со временем «дядя Серёжа» начинает поддерживать всех ребят, по опыту зная, что потерять легче, чем найти. Постепенно герой встраивается в жизнь «братства» дома Леонидова, и, когда в последних сценах он обнимает плачущую Нелю, понимаешь, что у этого человека уже всё будет хорошо, его доброта стала не навязчивой, а естественной, необходимой.
Ключевые монологи произносятся артистами в репортажном речитативе и, как ни странно, через этот приём повествование становится «рассказом обо мне, озвучивают мою боль, от моего лица». Многие такие монологи можно назвать модным термином «каминг аут», герои совершают самораскрытие, нервно бравируя своей историей, показывая равнодушие, но лишь ещё раз делая больно самим себе. Чтобы не сорваться, человек играет роль переживающего событие. Или же герои совершают самопознание именно говоря отстранённо, согласно приведённому Каем определению. Приём оказывается психологичным: нам свойственно говорить о важных для нас вещах дистанцированно, в «маске» равнодушия. Мы улыбаемся и смотрим в никуда, лишь бы не в глаза. И этот приём помогает сдержаться и… зрителю.
Подиум на сцене, кроме утилитарной функции разделения пространства на две части – квартиру Кая и дом Земцовых, – интересный символ. Двери квартиры Кая открыты для всех, здесь регулярно проходят вечеринки - безбашенно, нетрезво и демонстративно, под заглушающий мысли грохот музыки. Гости заходят в дом по подиуму, как на показе мод, с холодными отрешенными лицами, каждый выход для этих людей – перфоманс. Но все лица-маски свидетельствуют также о наигранности веселья, об отсутствии реальной жизни в душах этих людей. Они ходят по стеклянному подиуму со скрытыми в нем игрушками как по кладбищу собственного детства, отчуждённые от самих себя. Этим немым или кричащим участникам кордебалета ничего не нужно рассказывать о себе – их выход показывает массовость «болезни» недолюбленности главных героев, лишенных привязанностей. Под грохочущий рок и крики ломаные коллективные танцы (хореограф Ирина Ляховская) углубляют драматическое напряжение постановки.
Но, тем не менее, в пьесе Арбузова герои преодолевают негативное наследие подросткового возраста, в отличие, например, от идей старшего современника автора француза Жана Ануя, считавшего, что память не позволяет быть счастливым. Угнетённые детскими обидами, застрявшие в состоянии незрелости, арбузовские персонажи вспоминают своё раннее детство, когда «в доме было красиво и стояла наряженная ёлка». И, возможно, прощают своё прошлое, своих родителей, начинают отвечать за свою жизнь и сами создавать красоту. На сцене изменяются интонации, голоса приобретают тёплые, мягкие обертона. Вынимают игрушки, до сих пор попираемые ногами, зажигаются бенгальские огни – когда в доме появляется ребёнок (последний привет Эдварду Олби). Ведь рождается человек лишь тогда, когда понимает – зачем. Мелодраматический финал превращает постановку в новогоднюю сказку, обещающую, что всё будет хорошо. И есть шанс, что ярославские эмоционально-концентрированные «Жестокие игры» для кого-то могут послужить стимулом реально изменить свою жизнь.

Опубликовано в блоге СТД РФ 27.03.2017 http://start-std.ru/ru/blog/135/