Под нашими ногами Глава 18

Не знаю, как много времени прошло, прежде чем я проснулась, но за окном сияло солнце, заливая лучами всю мою комнату. Когда я посмотрела на электронные часы, то с удивлением заметила, что проснулась слишком рано даже для самой себя – они показывали половину седьмого утра.
Одна моя рука лежала под подушкой, а вторая свисала с кровати, рядом с которой, сидя на стуле в весьма неудобной позе, спал Роберт. Одной рукой он упирался в щеку, свесив голову; я не представляла, как можно было спать в такой позе – почему он не лег со мной или на диване в гостиной? Лежа в кровати и глядя на него, я заметила, что выглядел Роберт действительно потрепанно и устало; даже сейчас были заметны синяки под его глазами, а волосы лежали еще хуже, чем обычно. Как долго он не спал? О чем думал?
Какое-то время я лежала в кровати, глядя на него и думая обо всем, произошедшем вчера. Все это выглядело как страшный сон – мне так хотелось, чтобы это действительно было сном. Сейчас, пока я неподвижно лежала и не видела своего отражения, я совсем не чувствовала боли, но, стоило мне подняться с кровати, некоторые части моего тела разом заныли, заставив меня состроить гримасу, не издав при этом ни звука.
Когда я подошла к зеркалу в комнате, меня ждала не самая приятная картина, хотя я в очередной раз отметила, что все было не так критично. Небольшая ранка под нижней губой, жутковатый синяк на скуле и отсутствие небольшого участка кожи над бровью и под ней. Все это, конечно, заставляло меня выглядеть мужественнее и, возможно, даже круче, но я не чувствовала себя ни мужественнее, ни круче; я чувствовала себя паршиво – и не из-за боли, которую, кстати, стало легче игнорировать. Я не понимала, почему произошедшее вчера случилось именно со мной – не сказать, что я хотела бы, чтобы это произошло с кем-нибудь другим, нет, но почему я? Один-единственный вопрос мучил меня с того самого момента, как Роберт, взяв меня на руки, понес домой. Сначала я, конечно, думала о том, что ему, наверное, тяжело нести меня – я, не будучи полной, все равно весила больше 50-ти килограмм, а Роберту, будучи не совсем спортивной комплекции, это, вероятно, доставляло трудности.
Как бы там ни было, он ни разу не сказал мне что-либо – Роберт спокойно нес меня, как будто так должно было произойти, – но было очевидно, что все это из-за огромного чувства, затмевающего даже любовь – чувства вины.
Я не хотела, чтобы он чувствовал себя так, хотя что-то в глубине меня твердило, что так оно и есть. Эта моя черта была, видимо, самой паршивой вещью во мне – я осознавала, что Роберт вполне мог умереть за меня, хотя, конечно, никогда не желала этого; умереть, убить за меня. Это не льстило мне, лишь пугало – в обоих случаях, что бы с ним не произошло – я останусь лишь с непомерной болью, которая вряд ли выльется во что-либо положительное.
В отражении я увидела, что Роберт шевельнулся – я обернулась, и в следующую секунду он приоткрыл глаза. Его неосознанный сонный взгляд скользнул по мне, после чего он снова закрыл их, и, потерев руки, выпрямился на стуле.
Когда Роберт снова открыл глаза, наши взгляды встретились, и все, что я прочла в его холодных, безумных глазах – необъятное «мне жаль», пропитанное чувством сострадания и стыда.
– Не смотри так, – сказала я с неожиданным даже для самой себя раздражением.
– Антия, – произнес он, будто не слыша меня.
Было видно, что он хочет сказать что-то еще, но я не хотела слышать, что ему жаль. Не хотела видеть его слезы, не хотела видеть его боль. Мне хотелось, чтобы все, что  произошло вчера, покинуло нас – покинуло раз и навсегда, но было видно, что Роберт не был готов к этому – чувство вины словно перекрывало все на свете, что раздражало меня еще сильнее.
– Как ты? – Спросил он вдруг.
Я задумалась. Как я? Соврать? Сказать правду?
– Если ты перестанешь смотреть на меня так, будто я – жертва неизлечимой болезни, будет значительно лучше.
– Тогда хотя бы разок взгляни на меня, как на ничтожество, – предложил он. – У тебя ни капли отвращения ко мне даже после случившегося. Неужели я презираю себя сильнее, чем ты?
– Я не презираю тебя.
– Черт возьми, Антия, от этого только хуже, понимаешь? Я всегда знал, что ты лучше меня – но неужели настолько? Ты должна презирать меня.
– Вот как? – Я чувствовала, что меня раздражают его слова, раздражают так сильно, что я была готова посмотреть на него с презрением – самым настоящим презрением. – Я должна?
Я смотрела на него, думая, что сказать. Я чувствовала себя так странно – меня преодолевало два противоположных желания, – мне хотелось либо бросить в него что-то, либо обнять.
– Ты не знаешь, что я чувствую, – сказал Роберт. – Не знаешь, что съедает меня прямо сейчас, что съедало меня всю эту ночь, пока я смотрел на тебя, ненавидя себя все сильнее. Ты не знаешь.
– Я не хочу знать, мне все равно. – Ответила я, чувствуя, что еще чуть-чуть, и я закричу на него. – Мне наплевать, потому что я не хочу знать. Не хочу твоей вины, не хочу твоего стыда, не хочу твоей жалости. Я не жалею, понятно? Ни о чем, ни капли. И если ты жалеешь хоть о секунде, хоть о мгновении, то проваливай.
Я смотрела на Роберта, на его растерянное лицо, не понимая, почему все внутри меня сжалось в один сплошной ноющий ком. Затем все стало еще хуже – я почувствовала, что глаза наполняются слезами, а воздух перестает поступать в легкие.
– Ну? – Мой голос предательски задрожал, как у ребенка. – Жалеешь? Жалеешь?
Последнее слово я почти крикнула, и, схватив с ближайшей полки первую попавшуюся под руку вещь – пластмассовый стакан с ручками – метнула им в Роберта, но промазала; стакан пролетел рядом с его плечом, но угодил в стену и с глухим треском упал на пол.
Роберт стоял, как ни в чем не бывало – будто не замечая, что я кричала на него, а моя рука снова потянулась к полке в поисках чего-то, чем можно было бы бросить в него снова. Наткнувшись на что-то, я повернула голову и увидела, что держу подставку со стеклянным шаром, наполненным водой и блестками.
Я посмотрела на Роберта, который теперь, казалось, хотел улыбнуться; я снова увидела в его глазах тот взгляд, поразивший меня в нашу первую встречу. Я видела его холодные, безумные глаза, его черные брови, отличавшие его от типичных американцев, отличавшие его от всех. Мне тоже хотелось улыбнуться, ведь теперь все это было похоже на какую-то игру, совершенно глупую и безумную.
– Бросай, – сказал он.
Не знаю, чего он ожидал от меня, но в следующую секунду я действительно бросила шар в Роберта, – он поймал его руками в области живота, слегка согнувшись пополам, и, выпрямившись, действительно улыбнулся.
– Мне пора, – просто сказал он в следующий момент, положив подставку на стол рядом с собой.
– Куда? – Спросила я.
– В школу.
– В школу? – В моем голосе слышалось явное удивление. – Никогда не замечала у тебя такой тяги к учебе.
– Я ненадолго, отдать кое-какие тесты.
– Можно с тобой?
Он посмотрел на меня с каким-то странным видом, будто сильно сомневался в чем-то, после чего ответил:
– Тебе лучше остаться дома, ты выглядишь очень усталой.
Я с недоверием смотрела на него.
– Что? – Спросил Роберт.
Несколько секунд я молчала.
– Ты уверен? – Это был единственный вопрос, который я хотела задать ему прямо сейчас.
Он посмотрел на меня, заглянув прямо в глаза, после чего ответил:
– Да. Конечно.
Едва дверь открылась, я почувствовала еле заметное волнение, не в силах найти этому объяснение. С улицы дул по-весеннему теплый ветер – сегодня действительно был прекрасный солнечный день.
– Когда ты придешь? – Спросила я.
– Вечером, – ответил Роберт. – Хочешь?
– Конечно.
Мой голос звучал так наивно, так глупо – совсем как у ребенка. Я смотрела на Роберта, понимая, что каждая минута, пока он не вернется, будет съедать меня. Мне не хотелось, чтобы он уходил.
И тогда я обняла его – не знаю, как долго это происходило, но я все не отпускала его, чувствуя целый водопад эмоций. У меня не было сил испытывать их всех, поэтому я просто заплакала.
Глупо, глупо, глупо…
Я все повторяла себе это – но одна маленькая слеза катилась по левой щеке, хотя я не понимала, почему. Когда я посмотрела на Роберта, мне хотелось сказать ему что-то, но я просто не знала, что сказать.
– Я люблю тебя, – сказал он, а потом улыбнулся, глядя на меня. Он выглядел таким счастливым, что я вдруг тоже почувствовала себя невероятно счастливой. И я улыбнулась в ответ.
И тогда Роберт ушел, а я, закрыв за ним дверь, поднялась к себе в комнату.
Время шло быстрее, чем я думала – «всего через пару часов вернется мама», – подумала я. Мне сложно было представить, как объяснить ей происходящее – мне так не хотелось, чтобы она винила Роберта. В какой-то момент мне казалось, что только я одна действительно понимала, что в произошедшем не было его вины – только моя. Я могла убежать, увидев их, но я осталась. Сейчас меня тошнило от самой себя, от этой поддельной храбрости и отчаянности – я ведь понимала, чем это обернется для меня. Я знала, что боль, которую придется испытать мне, вероятно, разделится еще на двоих, самых главных в этой жизни для меня людей – маму и Роберта.
Не эгоистично ли это? Еще как.
Мне стало так паршиво от самой себя, что я не могла сидеть на месте – я все бродила по дому, будто не зная, куда приткнуться. Но от самой себя не уйдешь.
Пока я бесцельно слонялась по комнатам, солнце за окном становилось все ярче, а лучи его грели все сильнее. Наткнувшись на зеркало в гостиной, я заметила, что выгляжу не так уж плохо – отек на лице значительно спал, оставив лишь ссадины. Я выглядела гораздо лучше, чем вчера – и это радовало меня, хотя внутри меня словно снова образовалась зияющая дыра. Меня тошнило от того, что сегодня утром я и вправду почувствовала себя счастливой, еще и посчитав, что это чертово понятие счастья как-то относилось к Роберту. Я понимала, что он не был счастлив – так же, как и я.

Лежа на диване, я смотрела в экран телевизора, не до конца осознавая, о чем идет речь. Мой взгляд все чаще падал на настенные часы – наверное, Роберт все еще в школе, а мама приедет всего через полчаса.
Конечно, я скучала по маме и хотела встретить ее, хотя меня и пугал близившийся разговор. Но мне так хотелось, чтобы снова наступил вечер, – вечер, когда мы будем сидеть на диване и смотреть какую-то бессмысленную передачу. Мне не хотелось говорить с ней ни об экзаменах, ни о Роберте, – мы бы разговаривали совсем о других вещах, простых и, возможно, совсем не важных.
Где же она?
И тут случилось это.
Паническая атака.
Страх, беспокойство, ужас, сковывающий тело – это поразило меня в самое сердце, заставив глаза расшириться, а тело покрыться потом. Я села на диване, и, судорожно смотря по сторонам, пыталась понять, что именно напугало меня. В голове не было ни одной мысли, как будто я находилась в глубоком сне. Ноги сами повели меня на кухню, где я пила воду прямо из стеклянного графина, чувствуя, что дышать стало легче, хотя страх никуда не ушел.
Я брызгала в лицо холодной водой из-под крана, пытаясь дышать глубоко. Я чувствовала, что мне становится легче, намного легче. Я присела на стул и посмотрела в пол, прислушиваясь к собственному сердцебиению. Что происходит?
Я не могла понять, что именно напугало меня, но я чувствовала необъяснимую тревогу, которая разразилась внутри меня, словно сирена, всего десять минут назад. Встав со стула, я чувствовала необъяснимую слабость, будто пройдя не один километр.
В следующий момент я уже держала в руках джинсовую куртку, и, накинув ее на себя поверх футболки, выбежала из дома.
Я шла по дороге, не до конца понимая, где моя цель. Это было совершенно непонятно, но я шла куда-то, будто зная дорогу. Я действительно знала дорогу.
Дом за домом, дерево за деревом, здание за зданием – все менялось довольно быстро перед моими глазами. Я чувствовала себя беспокойно, однако, чем ближе я становилась, тем спокойнее мне было. Когда я зашла за очередной угол, то увидела спортивную площадку и сиденья, как на небольшом стадионе. Он был пуст.
Отвернувшись от него, я заметила корпус, окруженный людьми. Там стояло множество людей, настоящая толпа, состоящая не только из учеников.
«Может, они идут на игру?» – Подумала я, вспомнив пустой стадион.
Чем ближе я подходила к ним, тем шумнее становилось вокруг. Они все говорили о чем-то, возбужденно обсуждая, как я поняла, предстоящую игру. Даже когда я подошла максимально близко, никто не обратил на меня внимания. Толпа была слишком плотная, закрывающая обзор.
И тут я заметила ужас, с которым они обсуждали это. Услышала, как кто-то плакал, слышала, как грубый мужской голос быстро говорил что-то. Голоса были повсюду.
Пытаясь протолкнуться, я увидела еще кое-что. Машины. Полицейские машины. Полицейские были везде, окружив здание со всех сторон. Вокруг творился настоящий хаос.
– Что происходит? – Вслух спросила я, ни к кому конкретно ни обращаясь, хотя никто и не отозвался. Повернув голову, я увидела рядом с собой высокого парня, который, вероятно, прекрасно видел происходящее благодаря своему росту, находясь даже здесь, в самой гуще непроглядной толпы. Я дернула его за рукав рубашки. – Что происходит?
– Скулшутинг, – ответил он, не глядя на меня.
– Что? – Переспросила я.
Тогда он посмотрел на меня, на какую-то секунду, видимо, растерявшись из-за моего внешнего вида.
– Стрельба в школе. Какой-то парень устроил стрельбу прямо в школьном коридоре. Трое умерли на месте, а другой, похоже, еще живой.
Я слушала его, не до конца понимая, о чем он говорит.
– Что? – Снова повторила я. – Почему?
– Думаешь, я знаю? – Спросил он. – Наверное, псих какой-то.
– Он учится здесь?
– Да, – неожиданно ответила девушка, стоящая с другой стороны от меня. Я резко повернулась к ней. – Я с ним не знакома, но знаю, что он старшеклассник. Какие-то ребята называли его имя, – и она принялась рассеянно смотреть по сторонам.
Я смотрела на нее, чувствуя, что не понимаю ни слова. Скулшутинг, стрельба, смерть, полиция… Это напоминало сюжет фильма, какого-то глупого фильма, о котором я когда-то слышала. Неужели они верят в это? Все эти люди?
Я посмотрела по сторонам, не веря происходящему. Все слова казались глупыми. Я не знала, кому сказать об этом.
«Вдруг Роберт здесь?» – Пришла в голову мысль. Мне захотелось найти его.
– Роберт! – Позвала я, вставая на цыпочки и шаря глазами по толпе, но видя лишь множество мелькающих фигур.
– Да! – Воскликнула девушка рядом. Я обернулась к ней снова.
Она смотрела на меня с глупым выражением своего кукольного личика и широко раскрытыми голубыми глазами, кивая.
– Да, – повторила она. – Правильно.
– Что правильно?
– Роберт, – повторила она возбужденно, вставая на цыпочки и пытаясь хоть что-то увидеть. – Так его зовут.
Тишина.
Сердце словно перестало биться, а легкие лишились последней капли воздуха. Я смотрела на девушку, чувствуя, что ноги стали ватными. Кажется, сначала я едва не потеряла равновесие, но вовремя схватилась за руку какого-то парня. Он сказал мне что-то, но я не расслышала из-за шума вокруг; я смотрела по сторонам, но все начало вращаться. Земля уходила из-под ног, я не могла стоять. Мысль о том, что Роберт не был единственным Робертом на планете, казалось, вернула меня к здравому смыслу. Я начала звать Роберта, надеясь, что он услышит меня. Он должен услышать меня, он был где-то рядом, я знала это. Я пробиралась сквозь толпу, расталкивая людей вокруг – мне было плевать, причинила ли я им неудобство, плевать на оскорбления, прозвучавшие в мой адрес.
Меня толкали, но уже в следующий момент передо мной почти не было людей – я стояла у самого ограждения в виде оградительной ленты. Сначала я не увидела ничего особенного, кроме центрального входа в школу, вдоль которого ходили полицейские, переговариваясь по рациям. Не было крови, не было тел, не было всего того ужаса, о котором говорили те подростки. Конечно, во всем этом чувствовалась атмосфера какого-то инцидента и суматохи, но это было заметно, только если ты знал об этом. Я была более, чем уверена, что в здании школы не осталось ни одного студента или преподавателя, ведь на территории находилась, казалось, вся школа. Во мне росло чувство, близкое к раздражению, которое я испытываю всегда, когда приходится долго ждать чего-то, стоя на одном месте. Однако обстановка быстро разрядилась, ведь в следующий момент полицейские принялись давать указания толпе, чтобы та сделала несколько шагов назад. Упитанный полицейский полностью закрыл мой обзор, как вдруг я услышала невероятный гул, пронесшийся по всей толпе; голосов стало, судя по всему, в сотни раз больше, однако было невозможно расслышать хоть что-то. Пытаясь увидеть хоть что-то, я выглядываю из-за плеча полицейского, вставая на носочки, однако все и так прекрасно видно. Слишком прекрасно.
 Двое полицейских вели парня, чьи руки были скованы наручниками за спиной. Его голова была опущена, но, стоило слегка поднять ее, безучастный взгляд невероятно грустных глаз быстро пробежался по толпе, не выказав никаких эмоций. Ни ненависти, ни злости, ни отчаяния – его лицо сейчас приобрело самое отстраненное выражение, которое я когда-либо видела.
Я стояла, глядя на него. Почему они делают это? Почему ведут в наручниках, словно какого-то преступника, самого дорогого человека в моей жизни?

«Я ведь действительно готов на убийство, Антия. Иногда я осознаю это. Не знаю, готов ли я на что-то еще».

«Да он убьет вас всех».
«Убьет? Конечно, а как же».

«Видела ружье его отца, висящее на стене в спальне? Прямо у двери.
Я спросила у него, для чего ему это ружье, а он ничего не ответил. Он такой ненормальный, верно?»

«Прямо-таки сумасшедший».

«Роберт не убийца», – мне хотелось сказать об этом вслух, так, чтобы кто-то услышал меня, но я не смогла сказать ни слова.
«Я ведь действительно готов на убийство, Антия», – я слышала его голос прямо сейчас, словно из другого конца длинного туннеля. «Иногда я осознаю это».
До ближайшей полицейской машины оставалось около десяти шагов, и тогда я наконец позвала его, не в силах напрячь голос так, чтобы он услышал меня. Толпа была слишком шумной.
Но он услышал.
Повернув голову, он смотрел прямо на меня своими прекрасными глазами. Он смотрел на меня, не моргая, и тогда мне показалось, что в его глазах проступило какое-то чувство, одно-единственное. В них появилась боль, такая боль, что я чувствовала, как болит мое сердце, чувствовала, как оно готово разорваться прямо сейчас, в ту же секунду. Мне хотелось умереть. Кажется, в его взгляде был и страх, но я не верила, что он действительно мог испугаться. Роберт был смелым.
Все чувства будто пропали, оставив только ужас. Я даже не плакала – но ужас занял каждую клеточку моего тела, и мне так хотелось закричать. Я не верила, что он сделал это. Он убил их. Навсегда.
И девчонку, которой я сломала нос, и парня с глупым выражением лица. Я больше никогда не увижу их. Никто больше не увидит их.
«Безумие», – подумала я, почувствовав желание закрыть лицо руками, но ведь тогда я бы не смогла видеть Роберта. «Это безумие».
И в момент, когда я чувствовала, что ноги больше не могут держать меня, он сказал мне что-то, но из-за шума толпы я не смогла услышать его. Роберт сказал это всего раз, после чего отвернул от толпы голову, уставившись под ноги. Когда открывается дверь автомобиля, я, кажется, понимаю, что он сказал.
«Прости».
Или же это всего лишь мое воображение.


Рецензии