Глава 27

Утром Рената разбудила Гориславыча раньше положенного, чтобы он отвез ее в школу.

        Она едва выдержала уроки до большой перемены, вычерчивая бензольное кольцо на химии, склоняя деепричастия на русском, разбирая первые статьи Конституции на обществе и высчитывая дни до осенних каникул. Девушка не прочла домашние параграфы по цитологии и неолитической революции и планировала их хоть мельком обследовать на большой перемене, но было кое-что, что волновало и терзало ее сильнее биологии и истории.

           Её пылающие щеки, лихорадочный взгляд и дерганные жесты заметил и Денис и после очередного отказа поиграть в крестики-нолики на обществе прошептал, что она выглядит плоховато. Это действительно было так, несмотря на то, что Рената оделась в черный комбинезон с широкими брюками и тонкими бретельками и ту блузку из органзы, а в уши вставила крохотные гламурные бантики из сверкающего медицинского сплава.

           В ответ на это девушка лишь рассеянно кивнула и, небрежно собрав вещи, со звонком выскочила из кабинета. Она бегала по коридорам и лестницам, спрашивала у знакомых, но нигде, как назло, не могла отыскать ни девчонок, ни Лео с Яром, ни Игоря, ни того незнакомца, в котором она нуждалась больше всего.

           Вскоре ее начало трясти. Мелькавший, почти сливавшийся воедино радужный эмпатический поток Дениса сводил ее с ума, пассивные, агрессивные или негативные эмоции учителей впивались в голову черкесскими кинжалами. Стоило ей только оказаться в толпе, как чужие нити, синтетические и настоящие, светлые и темные, длинные и короткие захватывали ее в свою паутину и прессовали, прессовали, прессовали до тех пор, пока жертва не становилась утрамбованной пластинкой.

          Тонувший в море пытается выхватить какую-то точку — ориентир — на береге. Путешественники прокладывают дороги по вереницам точек — звездам. Танцоры крутят шене, туры и реневерсе, держа точку. У каждого человека есть в жизнь цель — маячок, — которая станет последним знаком препинания. Точкой.

          У Ренаты в массе чужих эмпатических потоков этой точкой всегда был Игорь. С его чистыми, пахнувшими ладаном эмоциями ей не было страшно заблудиться в буреломе потусторонних ощущений, настроений, состояний, страхов и желаний. С его яркими, пронзительными нитями она не боялась потерять себя и всегда понимала, какие чувства и фобии принадлежат только ей.

          В этот раз Игорь не пришел на помощь. Рената тонула в океане, а ей не был брошен якорь. Она шла в темном поле, а на небе не было ни единой звездочки. Она крутила шене, тур и реневерсе, а перед глазами расползалась серая пелена. Она шагала ногу в ногу с обществом, бок о бок с ним, а ясная и четкая цель все не приходила ей на ум. Точек не было — одни запятые, дефисы, тире, зигзаги, перевернутые восьмерки, символизировавшие вечность, незыблимую бесконечность.

           Не пришли на помощь и Лина с харизматичными эмоциями, и Тина с её особенной печалью и досадой, и Тася, чувствовшая почти идентично с Ренатой. Не оказалось поблизости и скромного Лео, действовавшего как ромашка, и заносчивого Яра, который катализатором заставил бы ее сбежать отсюда. От опасности. Но ноги девушки точно приросли к полу, прямо посреди кишащей толпы.

          Нигде не было видно, словно проклятье, и загадочного незнакомца, чья пустота вместо эмпатического потока засосала бы инородные эмоции. Скрипнув зубами, Рената втянула шею и плечи в туловище. Кругом плясали дьявольский, языческий, ведьминский танец чужие эмоции.

           Азарт. Возмущение. Волнение. Восторг. Высокомерие. Гнев. Гордыня. Грусть. Горе. Зависть. Заискивание. Злорадство. Злоба. Изумление. Испуг. Ликование. Радость. Упорство. Ярость. С юга на север, с запада на восток, справа налево, сверху вниз, по всем диагоналям и разным плоскостям ей был предоставлен всевозможный эмпатический спектр, от единицы до миллиарда, от «А» до «Я», от зачатия до разложения.

          Рената закрыла глаза и глубоко втянула воздух. Постаралась успокоиться. Не помогло — назойливые, надменные и беспощадные эмоции продолжали мельтешить нимбом вокруг ее головы. Она вспомнила напрасный труд Сизифа, вспомнила белку в колесе,  и ощутила себя такой же. Одинокой.

           Теперь у нее не было даже Даниила Данильевича. Лишь одни его советы. Девушка ощутила, как надулась венка на ее лбу. «Надо продолжать жить. Не зацикливаться на проблемах, а идти вперед во что бы то ни стало. И никогда не останавливаться, катить, как Сизиф, свой камень дальше на гору». Венка вздулась сильнее. «В жизни каждого есть неподъемные моменты, моменты, в которые не только можно, но и нужно ныть. И я разрешаю тебе сдаваться, опускать руки и падать, лишь для того, чтобы заново подняться. Подняться и стать сильнее».

           Кровь закипела. «Когда проснешься утром и снова станешь ныть, что жизнь ужасна, вспомни, что солнце заходит лишь вечером. Еще не вечер». Еще не вечер. Еще не вечер. Человек скалачивает себя сам. Мир встал на ходули и покачнулся. Если у тебя нет путеводной звезды, стань ею сама.

         Сияй.

          Рената резко распахнула глаза и впилась в чужие эмоции, хлеставшие ее, как бамбуковые палки. Нет, она знала, что не испытывала ничего этого. Ей принадлежали обида на семью за ложь, боязнь нового обмана, недоверие к друзьям, горечь, страх потерять Игоря. И стоило ей только понять, что творится внутри нее, как внешние эмпатические потоки резко упорядочились. Нет, они продолжали проходить прямо сквозь девушку, скапливаясь в её матрице, кодируясь и вырываясь обратно наружу, но больше не причиняли ей физический вред, анатомическую боль, не разрушали ее тело. 

          Тошнота отступила также внезапно, как и появилась, словно по велению волшебной палочки Гарри Поттера. Рената еще раз оглядела людный холл и вздохнула свободней. Теперь она могла убежать в безопасное место, пока приступы не вернутся. А в том, что самоконтроль продержится недолго, она не сомневалась.

          По лестнице, прямо перед девушкой вихрем пронесся паренек лет двенадцати. Шустро орудая локтями и сбивая всех, кто попадался ему на пути, он под аккомпанемент чужой ругани взлетел на четвертый этаж. Осуждающе цокая языком, рядом стоявшие с Ренатой с укором качали головой. Мол, манеры сейчас совсем никому не прививают.

           Рената была бы рада считать также, но что-то в эмпатическом потоке парнишки ее насторожило. Тропическое в своем жаре отчаяние. Боль. Вспомнив, что на четвертом этаже находится люк на крышу, девушка все поняла.

           И бросилась за ним.

           Её руки дрожали, когда она взбиралась по перекладинам вертикальной лестницы. Холодный воздух порывами бил в лицо, едва не сталкивая вниз. Этот сентябрь вышел ветреным и сырым, в противовес засушливому и жаркому августу. Схватившись в верхние выступы, Рената подтянула себя на руках и бегемотом завалилась на бок на ледяной шершавый шифер, хрипло дыша.

           Ветер заревел сильнее. Девушка поднялась на дрожащие ноги — кругом расстилался урбанистический пейзаж. Силуэт мальчика чернел на фоне голубого неба прямо на краю крыши. Стоя на одной ноге, он качался из одной стороны в другую и выравнивал равновесие, размахивая руками. Сердце Ренаты пропустило один удар.

            Поскальзываясь на мокрой крыше, она подкралась к мальчику и встала рядом, стараясь не глядеть вниз. Там уже собралась изрядная толпа, шумевшая шепотками и глумливыми смешками. Боль мальчика увеличилась в несколько раз, и от нее девушка едва не рухнула на асфальт. Представив свой расколотый череп, лужу рубиновой крови вокруг него и разметавшиеся рядом кишки и почки, Рената сглотнула ком тошноты и широко развела ноги для надежности.

           — Не делай этого! — громко произнесла она, перекрикивая ветер. — Смерть не поможет!

            Мальчик резко, словно сверхъестественное существо, повернул к ней голову. Его недоверие, возмущение и страх били девушку к живот.

          — Тебе откуда знать? — его голос оказался надломленным, как и у всех подростков в этом возрасте.

             Рената покачнулась и зажмурилась от высоты.

           — У меня своя история! Но смерть мне не помогла! После нее мы по-прежнему существуем! Расскажи мне, что произошло.

           Мальчик презрительно скривился.

            — Тебе не понять! Ты же девчонка!

        Внизу все пришло в действие, как будто начался некий спектакль и актеры, подхватив реквизит, выскочили на сцену. Рената тоже чувствовала себя, как на сцене. И все прожектора светили прямо на нее. Главная роль. Металлический лязг прорезал пространство. Сирена МЧС оглушила девушку.

           — Алексей, не дури! Спускайся! — раздался, как всегда, сосредоточенный голос Инны Геннадьевны.

           Девушка чувствовала по эмпатическому потоку мальчика, что тот уже готов шагнуть вперед. Паника стукнула ее по голове.

          — Я понимаю тебя! — прокричала она, задирая рукав водолазки и впервые обнажая перед посторонним свои шрамы. — Гляди! Я не похожа на других девчонок!

             Тот неуверенно и изумленно моргнул, его решительность на секунду дрогнула. Но всего на секунду. Затем ярость вылилась в жуткую улыбку на лице.

           — Они не отстанут от меня! Так и будут гнобить! Ты сильная! В отличие от меня.

           — Нет, — горячо заспорила Рената. — Ты похож на борца на ринге. А ты видел, чтобы они хоть раз сдавались?

           Девушка была уверена, что за эту метафору Гориславычу отведут койку в раю. Но нужно было спешить — мороз трепал ее кожу, а ветер продолжал гарцевать, перебирая ее льняные волосы. Она понимала, что сейчас превратилась в детонатор, и в её силах, как спасти мальчика, так и самолично толкнуть его навстречу старухе с косой. Один ее неверный шаг мог все испортить. Рената приблизилась на несколько сантиметров к мальчику.

           — Алексей, здесь твоя мама! — продолжала вещать в громкоговоритель директриса. — Хочешь с ней поговорить?

           Его лицо исказилось в ответ печальной, совсем не детский судорогой. Девушке хотелось выть от его эмоций.

           — Ты можешь мне доверять, — ее голос был сладким, точно ваниль. — Расскажи все. За что тебя обижают одноклассники?

           Выражение лица мальчика было постным, но его эмпатический поток выражал симпатию. И нравились ему далеко не бойцовские шрамы — отвага встать на край, доброта заговорить с ним, отсутствия гнева  из-за разных взглядов. Наверное, таким должен быть человек.

           — Я — мусульманин, — проговорил мальчик наконец неровным голосом. — А у моего отца две жены.

          И вправду внизу, рядом с Инной Геннадьевной, показалась женщина в черном хиджабе. Слезливым голосом с восточным акцентом она упрашивала сына спуститься.

          — Ты что, не любишь свою маму?

          — Люблю! — в глазах мальчика встали слезы.

          — Зачем же тогда с ней так поступаешь? — она и не думала смягчаться. — Ты думаешь, Аллах дарует ей еще таких прекрасных сыновей?

          Мальчик посмотрел на нее, как подстреленный, пытаясь различить, что это было: толерантность или издевка.

           — Не смей превращать свою религию в повод для насмешек, — сказала Рената, незаметно приблизившись еще. — Сделай ее своей фишкой. Все мы разные. Ты замечал? Кто-то не выговаривает какую-то букву, а кто-то влюбляется в представителей собственного пола, кто-то не ест мяса, а кто-то занимается немодным делом, кто-то имеет большой размер ноги, а кто-то терпеть не может родинки на своем лице.

            — А ты не любишь свои шрамы, — взглянул на нее мальчик. — Да?

          — Не люблю, — помрачнела Рената. — Видишь, и я отличаюсь. Кто сказал, что мы должны быть похожими? Разве придумали идеальную модель человека?

           Тот смущенно покачал головой.

           — Леша, — продолжать плакать на весь двор голос женщины в хиджабе. — Пожалуйста, прости меня. Не делай этого. Хочешь, я куплю тебе твоих любимых шоколадных мишек?

           — Спустись и обними свою маму, — твердо проговорила девушка, ощущая революционную перемену в его эмоциях. — Будь мужественным и крепким, таким, какого сына заслуживает она. Не позволяй другим менять себя.

           Мальчик кивнул, но по-прежнему не отходя от края. Вместо этого он достал из кармана окурок сигареты и спички и, подкурив, протянул Ренате. Та ни минуты не колебалась, даже не задумываясь, кто курил эту сигарету до нее. Сделав первую затяжку, она едва не упала от головокружения вниз. Едкий никотин обжег ее гортань, и пелена застелила глаза. Она попробовала откашляться.

           — Еще, — попросил он.

           Девушка чувствовала, как кипела ее кровь и разъедалась кожа ротовой полости, и тем не менее сделала вторую затяжку, потому что мальчик уже был почти готов. Нельзя было спугнуть его. Рената заставила себя поверить, что ей нравился никотин. Подчерпнула для этого его эмоции.

            — А ты в кого веришь? — спросил мальчик, все ещё не сводя глаз с нее.

          Девушка покачала головой, улыбнувшись.

          — Ни в кого. Я слышала, женщинам нельзя в мечеть, но ради тебя я готова прочесть Коран.

          И она почувствовала, как его стена дала трещину, и эмоции запульсировали золотой жилой. Воодушевление. Надежда. Радость. Желание жить. В то же мгновение тлевший окурок полетел на асфальт, а Рената схватила мальчика в охапку и вместе с ним кубарем полетела на шифер, зарабатывая новые ссадины и гематомы. Снизу послышались восторженные ободряющие крики.

         Ликование раздирало девушку. Она. Спасла. Людскую. Жизнь. И помогла ей в этом... Эмпатия.