Пустоцвет. Глава 24. Затмение Аластора

Глава 24. Затмение Аластора

***
Это были жуткие несколько часов. Которые отбивались мертвым перезвоном по всем нашим лицам, вторили тяжелому, надрывному биению сердец и вколачивались в сознание ржавыми прутьями неизбежности грядущего.
Так и остались мы в проклятом доме... дожидаться итога. Ублюдков - в наручники, и усадили на стулья, за стол, напротив нас, жертв бесчеловечного беспредела: меня - без мгновения утопленницу, и девушки - изнасилованной... едва ли не вдовы. Мужчина на полу - все же зашевелился. Люди Пахомова (Николай и Евгений) - заботливо оттащили оного на кровать (в другую комнату) и оказали ему первую медицинскую помощь.
Коля... тот, кто успел схватить, кто вытащил меня... из колодца. Он же к Анне Федосеевне затем и пошел, наведался. Успокоил старушку, сочинив, что я пока у них сижу: с уборкой и едой помогаю. Дом-то, в котором "охрана" моя осталась, оказался практически нежилой: чья-то "летняя дача" и только.
Блинов притащил к чаю...
Да ничего не лезло в горло. Поминальным каким-то... вышел обед.
Мерные, холодные минуты, десятки минут, которым не было конца. Скверна лизала своими языками настоящее, отравляя вместе с тем и будущее, какое бы оно не было: ничего, как прежде, уже... ни для кого из всех нас... не будет.
Вдохи тяжелые, шумные, горькие.
Скоро приедет Пахомов... и земля вновь разверзнется, являя очередной, новый круг ада, засосав, снова потащив грешников, но уже окончательно, на самое дно.

***
- Я же так сдохну, - скривился от раздражения, превозмогая боль и давя внутреннюю тревогу, ублюдок. Тот самый, что буквально тик времени назад играл со мной... в мудрого судью, в праведного "Вершителя судеб". Оперся на стену спиной, зажмурил веки - и отсчитывал покорно последние колебания маятника часов... своей глупой, безрассудной жизни. И кто его знает, какие муки его сейчас терзали больше, сильнее, рьянее: физические - эхо ранения в плечо, али душевные - если они ему... вообще присущи, если у него вообще есть... душа.
- Ты лучше молись, как бы этот ваш... "пациент" коней не двинул, - неожиданно отозвался Женя, гаркнув злобно. - А то уж там... точно пиши пропало... без вариантов.
- А че вообще здесь произошло? Че за х**ню вы тут замутили? - рявкнул, вклиниваясь, Николай.
- Должник он наш, - неохотно... вынужденно пробормотал Раненный. - Кредитов набрал, а отдавать - х** там! Без работы, квартиры нет: забрать нечего. Еще и скрываться стал, псина горбатая. Сюда примчал вон: к шмаре своей... гражданской, - кивнул на девушку. - Думал, заныкается, отсидится - искать устанем, забудем.
- А баб на**я трогали? - яростно выпалил Коля.
Скривился соратник моего Изувера. Прожевал эмоции, виновато пряча взор:
- Чтоб наука наглядней была.
- А до полусмерти к*зла... не наглядно? - с презрением.
- НЕТ! - гневно сплюнув, вмиг вскрикнул Ранненый. - Будто первый раз! Мы на него еще в городе давили! В мясо с*ку - и по **ю: никакой реакции!
- Ну, молодцы! - оскалился, упиваясь сарказмом, Женя, откидываясь на спинку стула.  Замотал резво головой: - Довы***вались. На**я хоть вторую схватили?
- ОНА САМА ПРИШЛА! - злобно, отчасти горько рявкнул Палач, невольно (тихо) застонав от перенапряжения. Шумных вздох: - Че ж еще делать?
- На х** распять! - ошалев, дико взревел Николай, тотчас сорвавшись с места. - ВЫ ЧЕ, ОХ**ЛИ?! - яростная жестикуляция, руки сжались в кулаки. - ВЫ ЧЕ, МРАЗИ, ТВОРИТЕ?! Бабло вам надо?! Оно всему голова?! Важнее людей?! Человечности?! Размотать за него решили... не только виноватого, но и всех подряд?! По-ка-зательность, б***ь! - скривился от отвращения и тут же сплюнул в их сторону. - С*ки... У вас че... девяностые до сих пор в башке бушуют? ИЛИ ЧЕ? БАБЛО... И че теперь, ваше бабло? Спасет вас? *** ТАМ! П**да вам! Честно и откровенно: пи*-*а! - едко и основательно, жестко и уверенно выпалил, констатируя. Закивал головой.
Еще миг - и выдох. Разбитый эмоциями, прошелся по комнате.
- Лиз, умойся лучше... - тихо, неуверенно, будто повинный в чем, неожиданно прошептал Женя. - А то еще, и вправду, завалит их на**й, причем здесь же, не разбираясь…
- Да не поможет! - рявкнул в момент Коля, но тут же осекся. - Это же Пахомов, б***ь... - добавил сдержанно. - Он за своих - глотку рвет. Без вариантов.

***
Отлетела дверь... с ноги выбитая. Рев дикого зверя:
- ГДЕ ЭТА С*КА?!! - Костя.
Тотчас заледенело у меня всё внутри, будто дьявола явление узрела. Но силы в кулак, напор храбрости - и мигом бросаюсь к нему. Трепетом объятая, словно на раскаленные угли, отчаянно кидаюсь к своему инквизитору, себя не щадя.
Резвое движение, едва ли не сметая меня на своем пути, сам того не осознавая, не понимая, рвется куда-то вперед. Но еще миг - и обомлел, едва узрел всецело картину. Ужас обдал волной его, распиная, меняя до неузнаваемости. Даже попятился невольно. Глаза округлились. Лицо перекосилось. Не моргает. Не дышит. Лишь жадно, маниакально изучает все то, что реальность вынуждает впитывать в сознание. Губы мои разбиты, нос опух. Засохшими пятнами крови покрыты шея, грудь - все усеяно, измазано, будто дразня своей шаткостью, бренностью существования. Одежда разодрана, на ногах и руках - проступили синяки, довершая, оттачивая пятна и без того исковерканной, стесанной, содранной кожи на локтях и коленях.
Нервически сглотнул слюну.
И вдруг холодным, мертвым, отрешенным шепотом:
- В машину... с*к.
Взрывная,  анафемская тишина.
- А этих?  - осмеливается отозваться, не менее жутким, грохочущим, будто проклятие, голосом Николай.
Не сразу ведется - решает, желает оторвать взор от меня Пахомов и уставиться в указанном направлении. И наконец-то - все же сверлит... жестокостью девушку.
- Там еще ее муж есть... - вклинивается Женя. - Только ему совсем х**во. Скоро отъедет, если не уже...
- В больницу. Обоих. А вякните что кому, - рявкнул внезапно на несчастную: - Рядом закопаем. Ясно?

Запекло тотчас у меня в груди; сердце захлебнулось кровью:
- Костя, - испуганно, дрожащим голосом, шепчу я.
Вынужденно переводит на меня взгляд Тиран.
Невнятная, задумчивая игра скулами - и наконец-то наводит фокус - глаза в глаза со мной:
- А ты... - ядовитое, пронзительное, горькое, будто предателю, в очи, - вообще молчи.
Зажмурил веки болезненно. Жуткие, пугающие мгновения тишины, прожевывая злость, обиду, разочарование, - и осмеливается на то, что буквально заживо испепеляло его изнутри. Отрешенным шепотом:
- Ты только... одно мне скажи: кроме всего того... что парни во дворе видели, ОН... успел... тебе что-то сделать?
Жгучая боль от воспоминаний сдавила горло, но покорно выпаливаю пушечным ядром:
- Нет.
Вздрогнул невольно. Открыл глаза - пристальное, бурящее, в саму душу щупальцами пробираясь:
- А на самом деле? - сурово-неумолимое.
- Нет, Костя, - выдавливаю из себя тающую горечь. - Не успел.
Удовлетворенно закивал головой. И снова застыл в рассуждениях. Мгновения - и:
- А эту? - машинально кивнул куда-то в сторону (где Она была доселе - увели... увели уже всех долой: остались мы одни... во всем этом жутком доме).
Замялась я в ужасе, страшась озвучить мерзкое, будто от этого зависит: обретет оно реальность в нашем мире, или нет.
Палящие минуты молчаливого напора - и сдаюсь (пряча стыдливо взор):
- Да.
Чиркнул враз зубами от свирепости, нервно сглотнул слюну. Оскалился.
- Костя, - отчаянно, испуганно позвала его я, будто у демона вымаливая не идти по пути своему грешному, извращенному, губительному... для нас обоих. - Не убивай их! Унизь, избей, накажи, посади, но не убивай их! Прошу...
Окоченел в момент, округлив очи. Долгие, знойные мгновения сомнений - и наконец-то гаркнул:
- Я САМ РЕШУ! – аж побелев.
Взволнованно проглотила я скопившийся жути ком.
И страшно, но и не смолчать нельзя:
- Костя... пожалуйста, и так сколько трупов.
- Этому... не бывать, - резко, грубо, деспотически. Без компромиссов и преград.
- Пожалуйста... - вновь болезненно протянула я. Шаг ближе - вплотную обмерла, близостью, теплом своим его ледяное сердце топя. - Не будь, как они! Прошу! КОСТЯ! - заклиная, едва ли не взвыла я.
Резвое, смелое - касаюсь его груди. Вздрогнул, будто ужалила в самую душу. Но не отстранился - стерпел. Стоит, испуганный, встревоженный, пляшет взором по моему лицу, истинные эмоции мои ища.
- Ну, чего ты бесишься? – решаюсь, еще сильнее к нему прижимаюсь… лаской, будто чем-то нестерпимо жгучим язвя. – Я здесь, я рядом… Со мной всё хорошо… И я – твоя…  И только твоя.
Плавно скользя вниз, медленно опускаюсь перед ним на колени. Проворная игра пальцев - и расстегнула его бляху; поддался ремень. Тотчас ухватил за кисти Пахомов (и, будто кандалами, сжав, до боли, до хруста, силой потащил на себя обратно). Ошеломленно, свирепо заорал:
- ТЫ СЕРЬЕЗНО?!! РАДИ НИХ?!!
- РАДИ НАС! - гневно рявкнула я, стиснув зубы. Глаза в глаза.
Лица на расстоянии вдоха.

Внезапно резвое движение – и развернул к себе спиной. Силой прибил к стене.
- Костя, мне больно!.. – невольно вскрикнула я от его напора.
Недобро, горько рыкнул в ответ:
- А мне не больно?! ЛИЗА! ТЫ ЧЕ ТВОРИШЬ?! – яростно. – Когда ты уже начнешь думать, что делаешь?! Ты хоть на миг представила… что со мной было бы, если бы тебя не стало?!
Прижался ко мне вплотную. Уткнулся, зарылся носом в волосы. Чувствую у виска его нервное, сбитое дыхание.
Смолчала.
Лишь несмелое движение свободной рукой - хватаю его руку. Прижать насильно ладонь к своей груди. Обмер – не дышит. Сердце нещадно забилось, заколотилось, еще отчаянее, чем доселе изводилось. Но не поддается – не шевелится, стоит неприступной скалой Пахомов: выжидает дальнейшего моего… беспринципного, смелого, безумного представления.
А потому ведусь - оторвать от себя его руку и смело засовываю оную под платье.
Шумный вздох его, роняя сдержанный, вожделенный стон на грани неистового безумия – и в момент сжал меня за плоть, будто в бездну порока ныряя: наслаждаясь дозволенным, доводя в момент до колких ощущений меня, себя; всколыхивая потаенное, чиркая запалом страсти. Томные, шальные мгновения откровенной дерзости, пошлости, разврата, бесстыдного искушения – и содрогнулась Вселенная. Некогда упрямый, непреклонный протуберанец потерял равновесие - и, павши жертвой шального притяжения к доселе недоступному, рванул эрупцией ввысь, теряя связь с Солнцем – теряя себя, свой разум и стыд, вторя мне, разлетаясь на осколки, искры, части плазмы, дымку где-то в глубинах Космоса… Рывок, отстранился назад Костя; грубым велением схватил меня за бедра - и силой подал на себя, прогнул кошкой (оперлась руками на стену). Изматывающие мгновения ожидания, его (скрытых от моих глаз) движений, усердий – и новая вспышка озарила пылающую Звезду…
Дерзкая власть: до боли, до слез; казалось, разрывая меня на части... так что едва удавалось сдерживать горькие вскрики. Рывки за рывками, ухватив за волосы, напор за напором… Костя, казалось, душу из меня хотел выбить: болью моей - свою заглушить, а злость и обиду – смыть, стереть очищающим пламенем. Будто пробуя меня, убеждаясь, что я... жива, я здесь, и я - его... и только.
Время убегало в никуда - и каждое мгновение услады, зноя, насыщения, гасило неоправданную его грубость, смиряло насилие. Теряла жестокость свою суть, значимость, надобность, а вскоре и вовсе пораженчески распалась, сменившись на сладость, нежность, ласку, хотя и не без налета ревности, опала и всепоглощающего оксюморона боли, онемения, на грани эйфории и порочного наслаждения.
Еще миг – и, будто побеждая время, страх и нашу обреченность, обмер Костя во мне, утопая в блаженстве. Шумный вздох, минуты догорающего удовольствия - и нехотя, неспешно отстранился…
Едва поправила свое платье, едва и он привел себя в порядок, как тотчас резвое Пахомова движение, - и ухватив меня за руку, силой дернул на себя. Рухнула в жаркие объятия. Грубым, топорным поцелуем в момент впился в мои губы. Не успела даже ответить, как тут же прекратил сей бой. Лоб в лоб. Нос к носу. Обхватил мое лицо, утопил его в своих ладонях.
Тихим рыком, пронзенным целой бурей скрытых чувств и мучений, шепнул, обжигая дыханием мои уста:
- Не делай так больше! НИКОГДА! Я не хочу себя ненавидеть...
Облизала я губы, все еще сгорая в дерзком пламени своего Тирана. Отчаянно, храбро, хоть и давясь по-прежнему страхом и горечью:
- Не убивай их… прошу. Ради нас, Костя… Не будь таким, как они… - на грани плача.
Скривился в болезненном оскале. Но голос уже ровный, сдержанный, уступчивый:
- Посмотрим…