Мысли полковника. Мопассан

«Клянусь, - сказал полковник Лапорт, - я стар, у меня подагра, ноги одеревенели, как столбы в заборе, и однако, если хорошенькая женщина предложит мне пролезть сквозь игольное ушко, я прыгну, как клоун через обруч. Я умру таким, это в крови. Я – старый волокита, старой школы. Вид хорошенькой женщины волнует меня до кончиков пальцев на ногах. Вот так.
К тому же, мы все немного похожи – мужчины во Франции. Мы остаемся шевалье, тем не менее, - шевалье любви и случая, поскольку во Франции отменили Бога, чьим телохранителем мы являемся.
Но женщину, видите ли, не выбросить из наших сердец. Она там есть и будет. Мы любим женщин и будем любить, мы совершим для них всевозможные безумства, покуда Франция существует на карте Европы. Тем более, если уберут Францию, останутся французы.
Лично я перед глазами женщины, хорошенькой женщины способен на всё. Чёрт возьми! Когда в меня проникает её взгляд, этот её взгляд, который воспламеняет кровь, во мне просыпается желание сам не знаю чего: биться, сражаться, ломать мебель, показывать, что я самый сильный, самый смелый, самый отважный и преданный из мужчин.
Но я не одинок; вся французская армия похожа на меня, я вам клянусь. Начиная новобранцем и заканчивая генералом, мы ринемся вперёд до конца, когда речь идёт о женщине, о хорошенькой женщине. Вспомните, что с нами сотворила когда-то Жанна дАрк. Держу пари, что если бы хорошенькая женщина приняла на себя командование армией в Седане, когда маршал де Мак-Маон был ранен, мы бы прорвали прусские заграждения, чёрт возьми!
В Париже бы быть не Трошю, а святой Женевьеве.
Я вспоминаю небольшой военный анекдот, который доказывает, что перед лицом женщины мы способны на всё.
Тогда я был капитаном, простым капитаном, и командовал отрядов разведчиков, которые сражались в середине местности, наполненной пруссаками. Мы были преследуемы, выбились из сил, умирали от усталости и голода.
Нам нужно было за один день занять Бар-сюр-Тэн, без этого нас истребили бы. Как нам было проникнуть так далеко? Я сам не знал, как нам это сделать. Нам оставалось пройти 12 лье ночью, 12 лье по снегу и под снегом, с пустыми животами. Я думал: «Нам конец, никогда мои молодцы так далеко не пройдут».
Мы уже сутки ничего не ели. Весь день мы прятались в риге, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло, неспособные говорить и двигаться, и спали отрывками, как спят люди, полумёртвые от усталости.
В 17 часов стемнело, но от снега всё было бело. Я потряс своих парней. Многие больше не хотели вставать, неспособные двигаться или держаться на ногах; их суставы закоснели от холода и отдыха.
Перед нами расстилалась долина, белая от снега. Снег падал, как занавес, падали белые хлопья, скрывавшие всё под толстой ледяной шубой. Это было похоже на конец света.
- В путь, дети мои!
Они посмотрели на снег, на эту белую пыль, спускавшуюся с неба, и, казалось, подумали: «С нас хватит, лучше умереть здесь».
Тогда я вынул револьвер:
- Первого, кто откажется идти, я застрелю.
Тогда они тронулись в путь, очень медленно, как люди, у которых отказывают ноги.
Я отправил четверых вперёд, на разведку, на расстоянии 300 метров от нас; за ними вперемешку последовали остальные. Самых крепких я расположил сзади, приказав им колоть штыками в спину тех, кто будет лениво тащиться.
Казалось, снег погребёт нас живьём; он падал на наши шапки и одежду, не тая, и мы превращались в привидений, в призраков мёртвых солдат.
Я говорил себе: «Мы никогда не выйдем отсюда, если не произойдёт чудо».
Иногда мы останавливались на несколько минут из-за тех, кто не могли следовать за нами. Тогда мы больше не слышали тихого шелеста снега, который производили падающие хлопья.
Некоторые отряхивались, другие не шевелились.
Затем я давал приказ вновь идти. Ружья возвращались на плечи, и измученные солдаты трогались в путь.
Внезапно разведчики впереди подали знак. Что-то их встревожило. Они услышали разговор впереди. Я послал к ним шестерых солдат и сержанта. Я ждал.
Внезапно высокий женский крик прорвал снежную тишину, и через минуту мне привели двух пленников: старика и молодую женщину.
Я тихо допрашивал их. Они бежали от пруссаков, которые заняли их дом вечером и были пьяны. Отец испугался за дочь, и они, даже не предупредив слуг, бежали в ночь.
Я сразу же узнал, что они были из зажиточной буржуазии.
- Вы будете сопровождать нас, - сказал я им.
Мы вновь тронулись в путь. Так как старик знал местность, он стал нашим проводником.
Снег перестал падать; показались звёзды, а холод стал невыносимым.
Девушка, поддерживающая под руку отца, шла неуверенным шагом. Она несколько раз пробормотала: «Я не чувствую ног», и я очень страдал из-за того, что ей приходилось брести в снегу.
Внезапно она остановилась:
- Отец, - сказала она, - я так устала, что не могу идти дальше.
Старик хотел нести её, но не смог даже приподнять, и она опустилась на землю, издав глубокий вздох.
Солдаты образовали кольцо вокруг них. Я топтался на месте, не зная, что делать, и не мог решиться оставить в таком положении старика и его бедное дитя.
Внезапно один из моих солдат, парижанин, которого прозвали «Практичным», произнёс:
- Давайте, ребята, понесём эту мадемуазель, иначе мы не французы, чёрт возьми!
Клянусь, я думал, что выругаюсь от удовольствия.
- Это хорошее предложение, дети мои. Я тоже хочу участвовать.
Слева в тени виднелись деревья небольшого лесочка. Несколько солдат пошли туда и вернулись с носилками из переплетённых веток.
- Кто одолжит пальто? – крикнул Практичный. – Это для красивой девушки, братцы.
У его ног упали 10 пальто. За секунду девушку укутали этими тёплыми одеждами и подняли на 6 плеч. Я расположился впереди, справа, и был рад, что тоже участвую.
Мы отправились в путь, словно хлебнули вина: живее и веселее. Я даже слышал шутки. Видите, женщины хватает, чтобы электризовать французов.
Солдаты почти выстроили вновь ряды, приободрились, согрелись. Старый франтирёр, который шёл за носилками, ждал своей очереди, чтобы заменить первого товарища, который шёл и бормотал своему соседу достаточно громко, чтобы я слышал:
- Я уже не молод, но женщины – клянусь! – их хватает, чтобы вас взволновать.
До трёх часов утра мы шли почти без отдыха. Затем внезапно разведчики опять дали знак, и скоро всё отделение легло в снег и стало слабой тенью под солнцем.
Я отдавал приказы тихим голосом и слышал позади себя сухой металлический лязг вооружавшейся батареи.
Там, посреди равнины, двигалось что-то странное. Оно было похоже на огромное животное, которое бежало, растягивалось как змея или собиралось в клубок, двигалось скачками то вправо, то влево, останавливалось и вновь двигалось в путь.
Внезапно это странное существо приблизилось, и я увидел дюжину уланов, которые заблудились и искали дорогу.
Они были так близко, что я слышал теперь хриплое дыхание лошадей, лязганье оружия и скрип сёдел.
Я крикнул:
- Пли!
50 выстрелов прорвали тишину ночи. 4-5 детонирующих выстрелов последовало за этим, затем ещё один, последний, и когда ослепляющий снег рассеялся, мы увидели, что 12 человек и 9 лошадей упали. 3 лошади убегали бешеным галопом, и одна тащилась за ними, волоча за собой тело своего седока.
Один солдат позади меня засмеялся ужасным смехом. Другой сказал:
- Вдовы готовы.
Возможно, он был женат.
Из носилок высунулась головка:
- Что это были за выстрелы?
Я ответил:
- Ничего, мадемуазель; мы только что отправили на тот свет дюжину пруссаков.
Она прошептала:
- Бедные люди!
Но так как ей было холодно, она вновь зарылась в пальто.
Мы двинулись в путь. Шли долго. Наконец, небо побледнело. Снег стал светлым, блестящим, и на востоке показалась розовая полоска.
Далекий голос крикнул:
- Кто идёт?
Всё отделение ускорилось; я прошёл вперёд, чтобы представиться.
Мы дошли до французских укреплений.
Когда мои парни проходили мимо поста, командир на лошади, которого я только что ввёл в курс дела, спросил зычным голосом, видя носилки:
- Что это тут у вас?
Тогда появилась маленькая светлая головка, растрёпанная и улыбающаяся:
- Это я, сударь.
Среди солдат начался смех, и радость поднялась к сердцам.
Тогда Практичный, который шёл сбоку носилок, помахал своей кепкой и крикнул:
- Да здравствует Франция!
И я, сам не знаю почему, был очень тронут, настолько галантным я это нашёл.
Мне показалось, что мы только что спасли страну, сделали что-то такое, чего не делал никто до нас, что-то простое и очень патриотичное.
Видите ли, я никогда не забуду эту головку; если бы я высказал своё мнение по поводу отмены барабанов и горнов, я бы предложил заменить их в каждом отряде красивой девушкой. Это было бы даже лучше, чем играть «Марсельезу». Клянусь, это настолько вдохновляет солдат, когда рядом с полковником есть такая мадонна».
Он помолчал несколько секунд, затем добавил убеждённым тоном, подняв голову:
- Всё равно, мы, французы, любим женщин!

9 июня 1884
(Переведено 27-28 марта 2017)