Как интеллигент интеллигенту

       Надпись на могиле: «Здесь лежит напёрсточник Гиви… или здесь…»

В первые годы перестройки наряду со всякого рода партиями и союзами активно проявило себя одно яркое, неординарное, но официально нигде не зарегистрированное движение.
Движение наперсточников.
Было оно сродни эпидемии или нашествию марсиан. На вокзалах, рынках, возле магазинов шустрые парни раскладывали нехитрые причиндалы: станок, три наперстка, крохотный шарик – и вовсю обдирали доверчивых простаков или, иначе говоря, лохов.
Выиграть у наперсточников невозможно. Это – аксиома. Благодаря прессе ее знали все. Но сидящая в нас «жаба», азарт и надежда на авось собирали вкруг парней толпу. Присутствовал тут и чисто эстетический момент: наперсточники по мере сил удовлетворяли исконную потребность народа в зрелищах. Этакий балаган со своими актерами, зрителями, простенькой драматургией, недюжинным накалом страстей. Время от времени здесь даже происходило нечто похожее на катарсис. Слез, во всяком случае, на представлениях хватало…
Выиграть у наперсточников – затея безумная, и, тем не менее, именно о позорном, сокрушительном, беспрецедентном их поражении, свидетелем которого я однажды стал, – мой рассказ.
Как-то летним утром я приехал к Буденновскому автомагазину для интервью с работником СТО ВАЗа. Человек занятой, он сам назначил удобное для него место и время, но на встречу опаздывал. В ожидании собеседника я пополнил группу зевак, окруживших мастеров шара и наперстка, и (о волшебная сила искусства!) вскоре забыл о своей досаде, людской необязательности и почти сорокаградусной жаре.
За станком сидел веселый, голубоглазый абхазец (на жаргоне наперсточников – «нижний»).
– Игра проста от пятидесяти до ста, – с легким акцентом балагурил голубоглазый. – Кто отыщет мой шар, тот получит гонорар. Подходите, люди, не стесняйтесь, в задних рядах не толкайтесь!
Люди не стеснялись. Они подходили, вручали «нижнему» пятьдесят, а случалось и сто рублей и затем до боли в глазах всматривались в молниеносные движения рук абхазца. Тот, кто угадывал, под каким наперстком шарик, получал двойную сумму и, бурно радуясь, исчезал…чтобы минут через пять-десять появиться и выиграть снова! Это были помощники голубоглазого, так называемые «верхние». Поверив им, лох проигрывал свои кровные денежки и в лучшем случае уходил от греха подальше, а в худшем – жаждал реванша и лез в карман за новой купюрой…
Вскоре я заметил, что чуть в стороне от толпы за игрой наблюдают два немолодых, интеллигентного вида человека. Причем если в глазах одного читался неподдельный интерес, то с лица другого не сходила брезгливо-презрительная гримаса.
Наконец тот, что с гримасой, не выдерживает и обращается к заинтересованному:
– Нет, вы только посмотрите! Ну что за темный народ! Ведь ясно же – дурят, видно же – аферисты! А ему хоть бы хны – лезет и лезет, лезет и лезет!
– Да, – соглашается заинтересованный, – вы правы. Абсолютно. Вас, простите, как звать-величать?
– Мешков, Константин Иванович, историк, доцент ДПИ. Между прочим, противник азартных игр. Моя воля – на столбах бы вешал!
– Очень приятно. Будем знакомы. Шилов, Михаил Борисович, доктор физико-математических наук. Тружусь в закрытом НИИ. Так вот, уважаемый Константин Иванович, скажу вам как интеллигент интеллигенту: вы сто раз правы насчет этих жуков и тысячу – относительно темноты масс. Но что касается игр – позвольте возразить. Многие великие, как вам известно, этим грешили, что же говорить о нас? Я, например, по натуре игрок, в чем не вижу ничего плохого. Суть в том, как играть. Я играю честно, а вот они – шулера. И таких не на столбах, конечно, вешать, но наказывать надо. Что я и делаю.
– То есть? – вскинул брови Мешков.
– Как вы уже знаете, я – игрок, и причем азартный. Однажды на Северном автовокзале продул таким вот барбосам сто рублей. Хотел отыграться – снова попал. Еще раз ткнулся – обобрали до нитки. И так мне обидно стало! Что же это, думаю, я – доктор наук и бессилен перед какими-то босяками?! Стал в свободное время наперсточников посещать (у меня «жигуль» старенький – вон стоит). Играть не играл, только смотрел. Изучал то есть. Я ведь математик, мне логику надо понять, закономерность. Раскусил их быстро. Уловки у них примитивные и у всех, в принципе, одни и те же. Выработал свою систему борьбы, и дело пошло.
– Неужели выигрывали?
– Представьте, да. Трижды наказывал. Все время новых, разумеется. Сегодня очередь вот этих.
– А не боитесь, Михаил Борисович?
– Что деньги отберут или побьют? Исключено! У них свои законы, свой кодекс чести, если хотите. Вы, я чувствую, далеки от всего этого, потому не знаете, что аферист и грабитель – профессии разные. Шулерам люди деньги отдают сами, зачем же их отбирать силой?
– Но ведь в газетах пишут – выиграть нельзя…
– Ерунда! Знаете, почему ошибается играющий? Потому что смотрит на наперстки сверху. Это мое открытие. А мой секрет – успеть присесть во время их перестановки. Сейчас я вам это наглядно покажу. Только осторожно, а то заметят…
Они присели на корточки и зашептались.
У наперсточников как раз наступило затишье. Клиенты отсутствовали. Куда-то запропали «верхние». «Нижний», который обязан быть всегда в форме, лениво переставлял наперстки и показывал время от времени шарик немногочисленным зевакам.
– Игра проста, – заученно, без энтузиазма бормотал он, – от десяти до ста…
– Пять из шести! – услышал я восхищенный шепот историка. – Невероятно!
– По теории вероятности, – так же шепотом подхватил Шилов, – этого достаточно. Поболейте за меня. Я пошел.
И он шагнул к наперсточникам.
В детстве у меня в банке-аквариуме жили меченосцы. Две самки лежали целыми днями на дне и всплывали лишь при кормежке. Я накопил денег, купил самца, пустил его к ним и через минуту не узнал своих меченосок. Они мотались, как угорелые, всплывали, погружались и даже как будто охорашивались. В аквариуме началась жизнь.
Нечто подобное я наблюдал сейчас.
Встрепенулся абхазец. Откуда ни возьмись появились «верхние». Прямо на глазах стала разбухать толпа.
Первые свои пятьдесят Шилов проиграл: голубоглазый так резво двинул наперстки, что, я подумал, математик просто не успел среагировать.
Абхазец с деланным сочувствием развел руками, кто-то из зевак хихикнул. Историк забеспокоился и попытался вмешаться:
– Михаил Борисович, пойдемте отсюда! А?
Шилов нетерпеливо, почти грубо отстранил своего нового приятеля. В глазах математика появился лихорадочный блеск.
– Еще, – сказал он, ткнув «нижнему» очередную пятидесятку. Толпа напряглась. Она знала и любила эти мгновения. Сейчас, сейчас мужика закрутит, завертит, понесет, и он не остановится до тех пор, пока не просадит все приготовленные для покупки запчастей деньги. Потом опомнится и, жалко улыбаясь, на дрожащих ногах уйдет восвояси…
«Нижний», не ведая о шиловской затее, производит привычные пассы, и вторая полусотенная перекочевывает в его бездонный карман.
– Ничего, папаша, – говорит он. – Не повезло сегодня, повезет завтра!..
– Пятьсот, – выдыхает Шилов.
– Чего-о-о?!
– Пятьсот! – рявкает математик.
Наступает оглушительная тишина. Разорвись рядом граната – никто не услышит.
К лицу Шилова приливает нездоровый румянец. Бледнеет Мешков. Абхазец добавляет к пятистам математика еще столько же, хищно зыркает выпуклыми глазами и делает ход…
Шилов приседает. Резко, неожиданно для его грузной комплекции, а главное – для «нижнего».
– Здесь! – кричит математик, накрывая что-то ладонью.
– Здесь! – повторяет он и поднимает наперсток.
Под ним – шарик!
Дальнейшее происходит почти одновременно. Ахает толпа, с воплем «я твою маму имел!» тычет Шилову его выигрыш абхазец, и кто-то трогает меня за плечо.
Мой будущий собеседник подоспел прямо к финалу этого потрясающего поединка. Мы здороваемся, он извиняется за опоздание и приглашает меня в свою машину. Уходя, я оборачиваюсь и вижу, как математик спешит к «Жигулям», а историк что-то возбужденно говорит «нижнему».
…Взяв интервью, покидаю раскаленную «Волгу» и, мучимый жаждой, плетусь в ближайшую забегаловку выпить чего-нибудь холодного. Здесь я неожиданно застаю Шилова. Он сидит за столиком и неспешно, с видимым удовольствием приканчивает бутылку воды.
Мимо меня проходят двое, в которых я узнаю «верхних». Они направляются прямиком к математику, и я цепенею от нехорошего предчувствия.
«Шилов, Шилов, прекраснодушный интеллигент, – думаю я. – Ты явно недооценил своих врагов. Посмотри на них! Какие там правила, какие кодексы чести?! Сейчас ты поплатишься за свою наивность. Хорошо, если только деньгами…»
Парни между тем подсаживаются к математику, и я поражаюсь его выдержке: ни один мускул не дрогнул на полном лице Шилова. Зато как струна напрягся я, и до моего обостренного слуха донеслось:
– Сколько?
– Двести.
– Неплохо.
– Нормально.
И вдруг подобострастно и визгливо сквозь подавляемый смех:
– Вы бы видели, Михал Борисыч, как этот лох приседал, как этот лох приседа-а-ал!!!