Годы службы в армии

        В 1921 году меня вызвали в военкомат, но врачи признали меня больным, не пригодным для службы в армии. Обнаружили порок сердца. Вместе с отцом стал заниматься сельским хозяйством. Урожай в этом году не уродился, пришлось искать дополнительный источник дохода. Многие, в том числе и я стали на косах реки Зеи мыть золото.
Добытый металл сдавали в китайские лавки, взамен получали муку, растительное масло, обувь и т.д. Картошку и капусту теперь выращивали сами. Мать стала привыкать к этой жизни. Сестра, которая осталась в Воронеже, писала редко, так как сама была безграмотной и просила других лиц писать за неё. Последнее письмо она прислала в 1923 году, сообщала, что 3 последних года у них стоит засуха, люди умирают с голода, у нее самой умерли девочка и мальчик. Мать вспомнила вещие слова, сказанные ей несколько лет тому назад каким -  то мужчиной о предстоящих голодных годах и войне в центральных районах России. Заочно выразила ему благодарность за такой прогноз.
       В 1923 году меня снова вызвали в военкомат для определения моей пригодности для службы в армии. Со всех сел волости в помещении военкомата призывников набралось около 30 человек, в их числе были и женатые. У некоторых особого желания расставаться с домом, семьей не было, мне хотелось служить, боялся, что меня опять признают больным. Был среди нас и шутник из села Александровки Пантрус Артем. Всем нам он говорил, что здоров как бык, но обещал шутки ради разыграть врачей, постарается убедить их о своей инвалидности. Даже предлагал призывникам на спор, что способен на это. Перед тем как войти на осмотр к врачам он ступню левой ноги развернул так, что она оказалась с другой стороны. Прихрамывая, и волоча ногу, он вошел в помещение. На вопрос медицинского работника отвечал, что его ступня в таком положении с момента рождения. Врач после тщательного осмотре и всевозможных проверок сделал вывод о естественном состоянии такого разворота ступни и признал Пантруса негодным для службы. Один из призывников не желающий служить о проделке Пантруса рассказал призывной комиссии. Патруса опять вызвали на медосмотр, теперь он шел в помещение по всем правилам. На вопрос военкома почему призывник обманул комиссию, тот ответил, что для того они врачи, что бы обследовать как следует.

       Из числа овсянковских призывников годными для службы признали Днепровского Михаила, Истомина Вячеслава и меня. Военком дал нам направление в город Хабаровск, куда мы должны были без сопровождающего прибыть самостоятельно.
Все 120 километров от Овсянки до станции Тыгда мы прошли пешком за два дня, еще сутки ждали на вокзале поезда, сели в вагон – товарняк. Поезда тогда ходили медленно, до Хабаровска ехали около 3х суток, за это время 6 раз останавливались на длительное время для заправки дровами и воды. Мы помогали машинисту загружать дрова и носили воду. Когда поезд шел на подъем, некоторые из наших товарищей выскакивали из вагона по нужде и затем успевали сесть на ходу в него.
Перед рекой Амур состав остановился так как два пролета моста отсутствовали – были взорваны во время гражданской войны. По льду через Амур была проложена временная железная дорога. Поезд по два вагона переталкивал их на противоположный берег реки, а там вагоны цепляли к другому локомотиву. Мы все овсянковские не стали дожидаться конца переправы вагонов и решили пешком добраться до города. У Истомина находилось письмо от знакомого из Овсянки какому – то Великанову. По адресу на конверте мы быстро нашли необходимый нам дом. Хозяин нас встретил с радостью, пригласил в квартиру, вечером хорошо покормил и мы остались у него ночевать. Утром прибыли в расположение части, откуда через 6 дней поездом нас перевезли в город Владивосток. Это расстояние преодолели за 4 суток. Прибыли мы на конечный пункт 23 февраля.

       Через два дня по льду из города мы переправились на остров Русский. Разместили нас в недостроенной кирпичной казарме, которую только условно можно назвать пригодной для жилья. Помещение, без какого – либо отопления, окна без стекол, пол бетонный. Что бы как то согреться мы две кровати сдвигали вместе и втроём ложились в постель. Среднему из нас было относительно тепло, крайние замерзали. Укрывались собственной одеждой.
Дня через два – три на утреннем построение большую группу отобрали и объявили , что отправляют всех на учебу на командиров. В числе названных были и мы – все трое из Овсянки.

       На новом месте нас сводили в баню после которой переодели в военную форму: холщёвые брюки, рубаху синего цвета и фуражку такого же цвета, ботинки и обмотки. Разбили повзводно и по отделениям, определялось все это по ранжиру (по росту). С этого времени началось наше обучение военному делу: учили правильно строиться, выполнять другие команды. На первых порах у нас мало что получалось, особенно после команды «отбой», не успевали во время раздеться и успеть лечь в постель. Таких как я набралось человек сорок, по приказу нашего непосредственного начальника нас поднимали и заставляли всю ночь ходить вокруг казармы. Так продолжалось до тех пор, пока мы на стали укладываться в норматив. Через три дня получили винтовки и продолжили своё обучение с ними. Такая наука нам давалась с трудом. Отрабатывали необходимые навыки весь апрель месяц – готовили к параду 1 мая.

       1 мая на одной из площадей города Владивостока в торжественной обстановке наше подразделение принимало присягу. Я на всю жизнь запомнил ее текст: « я сын трудового народа и т.д.» сказано было словно про нас – парней из далекого села Овсянка Амурской области. После присяги новоиспеченных воинов повели строем на площадь города. Там, в ожидании нас шеренгами выстроились береговые моряки, пехотная кавалерия, артиллеристы и пулеметчики и теперь все вместе под звуки духового оркестра мы пришли на митинг на центральную площадь. После митинга состоялись представления, отображающие этапы борьбы народа за свою свободу.
По окончании всех торжеств нас на катере переправили на остров Русский. В этот день был приготовлен хороший праздничный ужин. В остальные будничные дни питание было отвратительное из протухших продуктов и очень плохо приготовленных. Хлеба хватало только на то, чтобы с ним попить чай.
Время на острове проходило однообразно. Был клуб, но туда водили нас два раза в месяц и только для того, чтобы зачитать приказы. Кинофильмы не показывали. Гражданское население на острове не проживало, было всего три женщины – жены командира, его заместителя, комиссара и две прачки. Опротивели нам песни, куда бы мы не шли, а ходили только строем, обязаны были исполнять песни, выбор которых был не велик. Однажды после длительного пробега красноармейцы отказались идти с песней, очень устали за день. На все уговоры старшины мы никак не реагировали. Пришлось вмешиваться в этот конфликт начальнику школы. Каких либо выводов для себя командование не сделало. Но и никто из подчиненных наказан не был. А самые настоящие мучения мы испытали на лагерных сборах. Командиры могли по 3 – 4 раза в неделю устраивать всевозможные маневры, с марш – бросками на большие расстояния. Спать приходилось по 4 -5 часов в сутки. Могли и среди ночи по два раза объявлять тревогу. Помню, как нас в выходной день пытались отправить рыть окопы для предстоящих стрельб. Красноармейцы потребовали, что бы вместе с ними пешком для рытья отправились и их младшие командиры. Отмечались и другие несправедливые придирки со стороны командного состава школы. В этот период наметилось единичное дезертирство курсантов из части.

        В июле в школу прибыл для знакомства с системой обучения и положением дел в учебном центре командующий Дальневосточной армии Уборевич. Для встречи командующего был построен весь личный состав школы. После принятия рапортов от руководства курсов Уборевич решил проверить степень подготовки курсантов по различным направлениям: физической, теоретической и умению обращаться с противогазами. Из каждого отделения он вызывал по два человека и предлагал им подтянуться на перекладине, другим отжаться на брусьях, третьим – одеть противогаз. Никто из случайно выбранных из строя с заданием не справился.
               
       Уборевич обратил внимание на то, что у всех нас вид был болезненный, исхудавший, но никто не высказал каких либо жалоб. Командующий заметил, что он побывал во всех воинских частях, но нигде не видел таких угрюмых мучеников как у нас. На вопрос: «есть ли среди Вас больные?» подняли руки все курсанты без исключения. Не смог ответить на вопрос командующего начальник школы о количестве мяса и других продуктов, положенных по норме  каждому курсанту.
После отъезда Уборевича в школу младших командиров прибыла медицинская комиссия с проверкой состояния здоровья военнослужащих. Ею было выявлено 30 курсантов с заболеванием легких, в их число попал и я. ( Уборевич Иероним Петрович (1896 – 12.06 1937г.г.) командарм 1 ранга, с 17 сентября 1922 года председатель военного совета и Военный министр Дальневосточной республики, главнокомандующий НРА и флота ДВР. С 22 ноября 1922 года командарм 5 краснознаменной армии по июнь 1924 года. Награжден 3 орденами Красного Знамени. репрессирован.)
Для лечения и дальнейшего прохождения службы нас перевели в город на улицу «Вторая речка». Условия нашего содержания на новом месте разительно отличались от предыдущего. Мы получали в достаточном количестве хлеб, мясо, сливочное масло и другие продукты. За месяц нахождения здесь  я прибавил в весе на 5 килограмм. Такие же положительные изменения  произошли и у других моих товарищей.
Запомнились мне военные маневры проведенные нашим полком в сентябре 1923 года в районе населенного пункта Раздольное, куда меня перевели служить в августе того же года. Перед выходом из расположения части командир проинструктировал нас о правилах поведения при общении с гражданским населением. Рекомендовал вести себя вежливо и обходительно с  жителями сел, стараться избегать конфликтных ситуаций. Объяснялось это тем, что в районе проведения маневров в основном проживает зажиточное и середняцкое крестьянство, которое негативно относится к мероприятиям советской власти.

        Что бы избежать конфликта во время учений на ночлег мы останавливались вне пределов населённых пунктов. Только в селе Воздвиженке из – за дождливой погоды нам пришлось проситься на постой в квартиры селян.
Внешний вид и само расположение населенного пункта поразило нас своим великолепием. Чувствовалось, что здесь люди проживают в достатке и хорошие хозяева. Село большое по протяженности. Дома, амбары, конюшни, все было накрыто оцинкованным металлом, у отдельных хозяев даже городьба их такого же материала. Улицы чистые, с насаждением деревьев по ним. На возвышении и в центре поселения красовались две церкви. Невольно в моем сознании возникло сравнение с моим селом – Овсянкой, ее примитивными строениями. Радовало лишь то, что природа вокруг нашего села превосходила эту – Воздвиженскую.
На ночлег наше отделение определили к какому то зажиточному сельчанину, в его старом доме, а наш командир и политрук – в новом. По этому поводу вечером хозяин строений (находясь « под градусом») высказал недовольство тем, что «он ещё дом не освятил, а в нем уже поселились однорогие черти» и предложил нашим командирам покинуть эту квартиру, что они и сделали.
Протрезвев, утром он, конечно, извинился за свое поведение, политрук весь этот разговор превратил в шутку, отметил, что видимо с пьяна у хозяина наши головные уборы – шлёмы ему стали казаться рогами чертей. Хозяин радостно с этим согласился.

        Наше пребывание в Воздвиженке совпало с каким то праздником. После обеда наш полковой духовой оркестр вышел на площадь и заиграл. Как только по селу раздались звуки музыки из всех улиц на площадь потянулись местные парни и девушки. Девушки были бойкими и стали приглашать красноармейцев на танцы. И закружились парочки под звуки вальса. Веселье на площади продолжалось около 4х часов.

       На следующий день провожать наш полк вышла почти вся молодежь села.
Мы вернулись к месту своей постоянной дислокации в Раздольное и продолжили своё обучение военному делу. Надо отметить, что в те времена честь командирам не отдавали, а просто здоровались как товарищ с товарищем. В казармах, столовой и в других  местах гарнизона  порядок и чистота были идеальными.
Перед демобилизацией меня на несколько месяцев вернули на остров Русский, в ту же школу. За время моего отсутствия здесь произошли кардинальные изменения – сменили командира, обновился весь состав курсантов. Улучшилось питание, система обучения и многое другое. Таков был итог посещения нашей школы командармом Уборевичем.
На острове Русском я пробыл около 2х месяцев, затем некоторое время охранял скирды сена у разъезда Кипарисово. Участвовал в поисках и задержании дезертиров, в большом количестве скрывающихся в этой местности. В основной массе эти банды состояли из сынков кулаков. Длительное время они терроризировали местное население, совершали грабежи и убийства сельских активистов.
Наконец в конце лета 1925 года наступил долгожданный день моей демобилизации. На станции Угольной я сдал оружие, получил необходимые документы и сел в вагон – теплушку состава с демобилизованными солдатами.
Не доезжая до Хабаровска, мы остановились, машинист заявил, что дальше состав не поведет, так как нет его смены и он устал. Нам предстояло ожидать на этой станции целых 10 часов.

        После долгих уговоров, плотного обеда в вагон – кухне с угощением вином, машинист согласился продолжить вести состав дальше до следующей смены. Поезд развил такую скорость, что ему мог позавидовать куръерский. За прошедшие годы пролеты моста через Амур были восстановлены. На одной из многочисленных остановок, когда демобилизованные солдаты выходили на перрон я встретил своего друга и земляка Александра Рубца. Он, оказывается, ехал этим же составом. Мы договорились, что сойдем в городе Свободном, откуда пароходом можем быстрее добраться домой. Станция Тыгда нас не устраивала по той причине, что нужно еще 90 километров добираться пешком или искать попутный транспорт до Овсянки.
В городе Свободном прождали пароход целые сутки. Домой прибыли перед восходом солнца через два дня. За время моего отсутствия отец переехал на другую, более просторную квартиру, которая сохранилась до настоящего времени.
                6.Наконец – то дома.

Дома никого из родителей не было, там находилась только жена брата. Вскоре появился отец с матерью. Всей семьей мы отметили мое возвращение со службы. На следующий день я с Александром на лошадях поехал в город Зею и встал на воинский учет.
Теперь нам предстояло определиться со своей дальнейшей жизнью. После долгих размышлений пришли к мысли заняться добычей золота на косах реки Зеи. Уж если честно признаться, то у нас и выбора по работе особенного не было. Сделали бутарку, две тачки для подвоза золотоносного песка к бутарке. К нам присоединились еще два парня из нашего села. Это на первых порах был неплохой заработок. Золото сдавали в китайские лавки находящиеся в Овсянке, за него получали продукты, мануфактуру.
 
   В зимнее время подвозили к железной дороге шпалы, так продолжалось около 4х лет.
За эти годы произошли изменения и в нашей с Александром Рубец семейной жизни. Оба женились, сначала он в 1924 году, а затем я в 1925.Оба прибегли к простому способу – брать девушек в жены «убегом».
В один из декабрьских вечеров, когда местная молодежь ставила в школе спектакль, Александр со своей девушкой Павлиной, решили по окончании спектакля пойти к нему жить на квартиру без ведома ее родителей. Об их договоренности я был осведомлен. После спектакля на несколько минут я зашел домой, а затем отправился к другу узнать, чем закончился его уговор с девушкой. Когда подходил к дому Рубца, то издали заметил, что оба молодых все еще находятся на улице. На мой вопрос Александр ответил, что Павлина не решается войти в дом. Я знал, что она была стеснительной. Пришлось мне брать инициативу в свои руки. Вошел в квартиру, зажег лампу и разбудил родителей жениха. Объяснил им причину своего поведения, после этого вышел на улицу, взял за руку невесту и привел ее в коридор, откуда уже мать Александра позвала нас всех в квартиру. На второй день молодые отправились к родителям Павлины и попросили у них прощения. Родители дали свое согласие на брак, они знали, что у Рубца денег на свадьбу нет.
На следующий год и я взял таким способом себе в жены девушку – сироту. Мое положение с женитьбой казалось мне немного проще. Дело в том, что моя избранница была сиротой. Ее родители ранее проживали в станице Верхние ключи Забайкалья. Когда девочке исполнилось 10 лет, ее сестрам 8 и 6 , а брату 4 умерла сначала мать, а затем отец. Перед смертью отец наказал, чтобы детей не разлучали. Из Овсянки за ними приехал брат отца и всех их увез с собою. Там их на воспитание взяли два брата отца и племянник. Агрипина и Фекла остались у дяди, который ездил за ними в Забайкалье.

        Когда дети подросли, то одну из них отдали в служанки местному зажиточному крестьянину. Так, что практически Агрипине выходить замуж «убегом» было не от кого.
Я до сих пор помню все обстоятельства моего знакомства с девушкой, а они таковы: В 1925 году на вечерке я познакомился с девушкой, ей было 18 лет, была она не из числа балованных, за парнями не гонялась.
В те годы существовал такой порядок среди молодёжи: перед тем, как заканчивается вечерка, парень спрашивает разрешения у девушки можно ли её провожать домой? Только после такого согласия я решился проводить девушку. За время нашего пути до её дома мы больше молчали, я робел и не мог никак начать наш разговор, она смущалась от того, что её впервые провожает домой парень. Одним словом, оба робели. Только при расставании я набрался смелости и спросил свою напарницу, согласна ли она и в дальнейшем со мною встречаться? На мой вопрос она сразу не ответила, подумала и через некоторое время ответила, что все будет зависеть от моего дальнейшего поведения. Тем самым дала понять, что рассчитывает на постоянные встречи при моей верности ей. Она знала, что я несколько раз провожал с вечёрки другую девушку, но та мне не нравилась из – за своей болтливости и частой смены ухажеров.

      С этого времени я стал её постоянным провожатым. В следующее  воскресенье с её согласия я впервые поцеловал девушку. Наши встречи продолжались в течение месяца. В один из таких вечеров я и предложил ей выйти за меня « убегом», она не возражала, но боялась отказа со стороны своего дяди. Он был строг, а тетя – ласковой.  Вот этого и боялась Груня, так звали мою любимую. Объяснила, что дядя может сослаться на молодость невесты.
До этого вечера я своим родителям о планах женитьбы ничего не рассказывал, я хорошо знал, что они давно мечтали о таком. Отец с матерью были спокойными, но жили очень бедно и я понимал, что если засылать к родственникам Груни сватов, то затем нужно в обязательном порядке готовиться к свадьбе. В таком случае дядя заставит нас обвенчаться в церкви. А в нашей семье денег на такое мероприятие денег было слишком мало.

      Вот по этой причине я и уговаривал Груню обойтись «убёгом». Договорились, что в следующее воскресенье сразу же после  «вечёрки» я привожу её к нам домой. Решив все эти вопросы заранее, на следующее утро рассказал родителям, что в воскресенье вечером привожу в дом себе жену, а им невестку. Родители знали Груню, и возражать не стали, она давно им нравилась своим характером, трудолюбием, уважительностью. Именно о такой невестке родители давно мечтали.
Когда после вечёрки я пришёл с Груней домой, то к нашему приходу стол уже был накрыт нехитрой снедью. Мы сели за стол. Выпили за счастье молодых и благополучие в доме. Груня от спиртного отказалась, ей было стыдно, что в наш дом она вошла таким способом.
Когда её дядя узнал об этом, то стал ругать свою жену, грозился, что никогда не простит молодых, пока те не обвенчаются.
На четвертый день мы узнали, что дядя выехал из села по своим делам и сразу же отправились к её тёте. Та нас простила и благословила, а затем это же сделал и дядя. Так мы и не венчались в церкви, а съездили в город Зею и зарегистрировались гражданским браком. С тех пор проживаем совместно с родителями, невестка им сразу понравилась как характером. Так и отношением к родителям мужа своего, а мне тем более. Я полюбил её ещё до нашего бракосочетания. Я не сказал бы  что она красавица и не скажу, что некрасива, но почему- то она мне казалась очень завлекательной, привлекательной и характером очень спокойным, ни разу я её не видел сердитой, или чем то недовольной. Вот так мы с ней и живем, вырастили всех детей, остались вдвоём.

В мае 1928 года мой отец заболел, он постоянно жаловался на боли в груди, как в постель, так и в больницу ложиться отказывался, лечился своими средствами. В июле того же года он скончался.
Мой брат сначала работал в сельпо в Умлекане, затем его перевели в кредитное товарищество в Овсянку. Из Александровки мы перевезли купленную братом избу и поставили ее на одной усадьбе. Вскоре произвели раздел имущества. Брату досталась лошадь с подростком и корова, а мне две лошади и корова. Мать, как и следует из традиций, осталась с младшим сыном, то есть со мной.

                7. Колхозная жизнь.

В 1928 году в Овсянке организовали машинное товарищество, состоящее из 5 хозяйств, в том числе и моего. У 3х членов товарищества было по 2 лошади и у двоих  не было ничего – безлошадные.
Посев производили своими семенами, к уборке урожая взяли в кредит жнейку – самосброску. Несколько процентов зерна от собранного урожая сдавали в счет погашения долга. Такое коллективное наше объединение просуществовало 3 года. По нашему примеру Овдиенко Прокоп – человек смышленый, организовал коммуну. Некоторые бедняки тоже подали заявления о присоединении к нему, но компаньоны Прокопа – Сиводед и Беспалов стали категорически возражать и настояла на отказе в приеме бедняков.

       В 1930 году в Заречном – на Уркане братья Алексеевы организовали первый в районе колхоз – «Пробуждение». В этом же году и в нашем селе Овсянка комсомольцами был организован колхоз «Комсомолец севера». Сначала там было мало людей, но молодежь подобралась дружная, трудолюбивая. Председателем избрали Алексея Никитовича Рыбака. По натуре парень пробивной, развитый, в первый же год он смог добиться, что бы колхозу выделили трактор «Фордзон».

          
Посевная площадь была небольшой, но хорошо обработанная. Осенью получили высокий урожай зерновых.
1 мая 1931 года на площади села состоялся митинг, на который собралось почти все население Овсянки. Решался вопрос о дальнейшей судьбе сельчан. Выступающий председатель райисполкома предлагал крестьянам объединиться для совместного труда в колхоз. На второй день после митинга посыпались от сельчан заявления о вступление в колхоз. Подал документ и я.

         В коллективное хозяйство не принимали только тех хозяев, которые до этого продали своих лошадей и коров. Обобществляли все движимое имущество за исключением птиц, свиней, коров. Я сдал в общий «котел» 2х лошадей и жеребенка, две телеги и двое саней, а также 4 куля семенной пшеницы, 5 кулей овса, 2 – ячменя и 1 – гречихи. На общем собрании выбрали правление в количестве 9 человек, в том числе и меня. Избрали завхоза, кладовщика, старшего конюха, полевода и бригадира пчеловодческой и огороднической бригады. Для молодежи отвели дом под общежитие состоящий из двух половин – для девушек и отдельное на парней.

        Когда все это урегулировалось, правление колхоза составило план посева, разбили поля на 4 бригады, распределили лошадей, инвентарь. Одну бригаду организовали из одних комсомольцев, остальные 3 – из крестьян среднего возраста, пожилых определили на внутрихозяйственные работы. В те годы молодежи в селе было много, как парней так и девушек. Потому что у всех семьи были большими по 7 – 9 человек.

        Бригады получили порядковые номера – 1я, 2я,3я, 4я, меня назначили бригадиром 2й.
Всего под посевы распределили около 400 десятин пахотной земли. На каждую хозяйственную единицу определили по 100 десятин, кроме того у каждого крестьянского хозяина оставалось под огороды по 1 десятине. Таким образом, весь пахотный земельный надел колхоза составлял около 550 десятин. Тягловой силы – лошадей в общем хозяйстве насчитывалось около 150 голов. В каждую бригаду выделили по 30 голов, 5 плугов, бороны. Сеяли вручную. О трудоднях тогда мы понятия не имели. На общем собрании решили, что работающим в поле и на других участках за проработанный день в табеле ставили единицы, а отсутствующим – «крестик». В каждую бригаду передали по две коровы и повара. Хлеб привозили из колхозной пекарни. Мясо добывали специально выделенные по четыре  человека от бригад охотники. Охотились на изюбра, коз. Свежую рыбу в обеденный перерыв ловили по озерам неводом.

       По воскресеньям с полей выезжали на отдых домой. Бригада молодежи в обязательном порядке въезжала в село на тройках с колокольчиками в дуге, с гармошкой и песнями.

       В первый же год собрали хороший урожай зерновых. А вот при распределении оплаты за труд в колхозе на правлении возникли серьезные разногласия. Сначала решили выдавать зерно по едокам. Вынесли этот вопрос на общее собрание хозяйства. Здесь разгорелись жаркие споры, ведь мы до образования колхоза не имели опыта коллективного труда, жили каждый сам за себя. Все- таки  утвердили принятое на правление решение. Теперь, по прошествии многих лет я понял, что такой принцип распределения оттолкнул много хороших сельчан. Получалось, что семьи, в которых было по 2 работника и 5 иждивенцев находились в лучшем положении, чем семьи, где два работника и ни одного иждивенца, но мы тогда хотели, чтобы всем было хорошо жить. Из – за этого несправедливого распределения в 1932 году некоторые трудолюбивые крестьяне вышли из колхоза и уехали на заработки на прииска, в лестранхоз. Это были в основном бездетные. Об их исключении из хозяйства решалось на общем собрании.

         Были и совсем анекдотичные причины ухода из хозяйства. Подал такое заявление и многодетный татарин Вахретинов, на вопрос председателя колхоза Рыбака о причине работник ответил так : «мой  конь мимо меня проходит, моя старуха  воет, воет, воет,а собака Амурка сильно плачет» - на такие слова раздался дружный смех собравшихся. А на вопрос, зачем ты тогда вступал в колхоз, последовал ответ: « сам попал в волчий капкан». Под общий смех собрания удовлетворили просьбу Вахретинова, но с условием, что одну из двух лошадей колхоз оставляет за собой. Кулаки в колхоз не вступали.
На общем собрании решили коммуну Овдиенко Прокопия ликвидировать, признали ее кулацкой, а членов семей как кулаков выслать на Оборскую ветку в Хабаровский край. Имущество раскулаченных передали в колхоз.
Осенью правление заключило договор с лестранхозом на вывозку леса. Возили его на лошадях по ледяной дороге. С заработанного колхозникам платили по 40 %, остальные средства поступала на счета хозяйства. Работа эта была тяжелой, за каждым возчиком закреплялось по две лошади, на погрузку и выгрузку выделялось по 4 человека, сани и подсанки получали в лестранхозе. На лошадь грузили по 10 – 15 кубометров леса. Заработок был небольшим, деляны находились в 12 километрах от реки Зеи, куда доставлялся лес для формирования плотов и дальнейшего сплава.
   
Весной правление колхоза разработало нормы выработки на основные виды работ и систему оплаты в трудоднях. Из раскулаченных хозяйств привезли 3 плуга – «самолета» с сиденьями,
2 плуга  «козлики», несколько дисковых сеялок, две молотилки и другой сельскохозяйственный инвентарь. В плуга –«самолеты» и «козлики» запрягали по 3 лошади, а в «исковские» и «брянские» -по 2. Норма выработки на вспашке на «самолете» 1га 25 соток, за ее выполнение начислялся 1,25 трудодня, на «козлике» - те же цифры, на остальные виды плугов за 0,75 га – 1,25 трудодня. Сено косили вручную литовками при норме для мужчин – 40 соток, для женщин – 30. При оплате за норму те же 1,25 трудодня.

     Председателя колхоза Рыбака направили на курсы, а вместо него избрали коммуниста Хомко Алексея, малограмотного, необщительного и без пробивной струнки. Молодежь такого руководителя бойкотировала, через 3 месяца назначили новые выборы, в результате чего новым председателем стал бывший партизан, хорошо знающий специфику сельского хозяйства Доценко Василий Кузьмич. Благодаря вовремя принятым мерам весенние полевые работы были завершены в срок.
В колхозе было 2 трактора «Фордзон», которые использовались на подъеме целины. Эти машины были капризными, особенно при запуске. Осваивали новые земли только на высоких местах не заливаемые во время наводнений.
По завершении сева часть колхозников была отпущена на заработки на стороне. После завершения обучения на курсах нашего председателя Рыбака направили в пригородное хозяйство Бочкарево (около нынешнего города Белогорска). Доценко остался руководителем в нашем хозяйстве.

       Развитие нашего коллективного хозяйства шло по восходящей. Добрая слава о нем выходила за пределы района. В правление стали поступать многочисленные заявления о приеме в колхоз от единоличников Овсянки, железнодорожников. Каждая кандидатура обсуждалась на общем собрании. Вступали в колхоз и служащие, хотя таких было и немного. Их принимали при условии, что они в фонд хозяйства внесут свой пай – деньгами. Его размер определяло правление.
За счет нового приплода увеличилось поголовье молодняка крупного рогатого скота. В летний период его пасли на обширных лугах за протокой. К зиме решили построить для них специальные помещения, для этих целей выделили 12 плотников. Из Овсянки перевезли бревна от разобранных помещений сосланных кулаков. Из такого же материала для полеводческой бригады построили два хороших жилых дома. Два амбара для хранения зерна будущего урожая. Сараи для зимовки скота к осени были построены. Их утеплили с крыши и боков соломой, для присмотра направили 3 скотников.

       Зима в этот год выдалась суровой, начался массовый падеж молодняка, из 70 голов пало 40. Ветеринары района установили, что причиной гибели животных стали яд, содержащийся в цветах ландыша, в большом количестве произрастающий на лугу, предназначенном для пастьбы молодняка.
На посевную за протоку направили бригаду молодых ребят и девушек, а из старшего возраста конюха и повара, выделили им 2х дойных коров, продукты. Молодежь взяла с собой 2 гармошки и столько же балалаек. После работы вечерами веселились, пели, танцевали и конечно влюблялись. На выходные дни домой не возвращались, была у них здесь и баня. Образовывались и пары, старались быть верными друг другу. Непостоянство двух парней привело к трагедии. Две девушки после измены их парней решили одновременно покончить жизнь и приняли смертельные дозы отравляющей жидкости. Одну из них все – таки удалось спасти, вторую – нет.

       На время учебы на курсах председателя колхоза Доценко его обязанности поручили исполнять члену правления Падакову. Из –за моей принципиальной позиции новый руководитель стал придираться ко мне, писал жалобы в прокуратуру и райзо. Всевозможные проверки доказали мою невиновность.
Полевой стан за протокой передали лестранхозу в обмен на 3х квартирный барак. На этом месте новый хозяин организовал пригородное хозяйство, выстроили  там ещё 6 домов и поселили в них своих работников. Засеяли овес, овощи, а также содержали там крупный рогатый скот. За 3 года у них здесь не было ни одного случая падежа, как взрослого, так и молодняка домашних животных.
Работа в нашем колхозе была налажена, председатель ежегодно отчитывался перед собранием за истекший год, то же самое делала ревизионная комиссия. Счетовод докладывал, сколько и чего приходится на трудодень. Деятельности руководства давали оценку и вновь избирали новый состав правления. Меня всегда оставляли в составе правления, где я оставался до 1934 года.
Летом работал бригадиром, а зимой на грузоперевозках. Товар возили на лошадях по договору от «Союззолото» на прииски Людмилинский и Трехсвятительский. В бригаде было 10 человек, за каждым закреплено по 4 лошади, а у бригадира – 2. В мои обязанности входило принять груз по весу, оформить документы, нести ответственность за доставку и сохранность переданного товара и лошадей. «Союззолото» оплачивало колхозу за работу, а колхоз со своими работниками занятых извозом из расчета 40 % от общей суммы.
Заработки были неплохими, работа не тяжелая, но хлопотная, спать приходилось мало. Расстояние от Зеи до приисков около 300 километров. Через каждые 30 километров «Союззолото» содержало зимовье для ночлега возчиков. Возчики сами готовили ужин, чай  - зимовщики. Морозы в тех краях стояли от 45 до 50 градусов. Ночью приходилось вставать, обметать лошадей, поить их и давать овес.

     Летом на эти прииски дороги не было, поэтому груз доставлялся только зимой и на весь год. Шли станками по 30 километров, с ночевкой, обратно без груза на ночлег останавливались через 60 километров. На один оборот уходило по 15 суток. Затем 3 дня отдыхали в Зее, где было оборудовано хорошее заезжее помещение с баней. И снова в путь. Так и проходила вся зима в дороге.

В 1934 году женщины колхоза занялись раскорчевкой мелкого кустарника под посевы. Корчевали мотыгами, лопатами, топорами. Кустарник сжигали.

       Урожай с этой земли собрали хороший. На трудодень получили пшеницы 7 килограмм, гречихи -5, овса – 3, меду -400 грамм и по 1 рублю деньгами. Колхозники повеселели, оставив себе запас на год до нового урожая излишки продали государству. Молодежь на вырученные деньги покупала велосипеды, балалайки и все необходимое для дома. Оставшиеся единоличники села, убедившись, что колхозники стали жить лучше, увереннее начали подавать заявления об их приеме в хозяйство.
На сенокосе было задействовано все население – мужчины, женщины, подростки, работа находилась всем. Были и такие (их считанное количество), которые пытались создавать видимость работы, решением общего собрания нерадивых исключали.
Одновременно с сенокосом женщины занимались заготовкой дров для колхоза, благо лес находился рядом. За период покоса бригада заготавливала до 600 кубометров дров и 300 тонн сена.
      В 1934 году в Овсянке организовалась МТС (машино – тракторная станция). Начали с постройки кузнецы, под мастерскую переоборудовали помещение, бывшее под мельницей Прокопа Овдиенко. В мастерской поставили токарный станок. В первый год в МТС поступило 6 тракторов. Обучали наспех трактористов из числа молодежи, а затем организовали 3х месячные курсы. Колхозам было рекомендовано направить на курсы молодежь, я тоже подал заявление. Председатель колхоза меня не хотел отпускать, но благодаря агроному Фанькову меня также зачислили. Собралось нас человек 30 на первые занятия, молодые парни надо мною посмеивались (мне в то время было 34 года). Предполагая, что я не смогу осилить программу. Изучали мы трактора СТЗ, ЗТЗ и ЧТЗ, плуга, культиваторы, дисковые бороны, агрономию. Преподаватели вели занятия со знанием дела, тщательно разъясняли нам устройство техники и по другим вопросам. От нашего колхоза было 2 человека – я и Литвинцев Степан. После 3х месячной теоретической подготовки прошли практику, езду на тракторах. В первых числах апреля сдавали экзамены. Я с Литвинцевым сдал на «отлично». В эти же дни на станцию Тыгда для МТС поступило ещё 10 колесных тракторов. Всех курсантов направили на станцию для перегонки новой техники в Овсянку.. Встречать нас собралось чуть ли не все село, многим хотелось посмотреть на это чудо – технику.
       Весной все трактора были распределены по хозяйствам. В наш колхоз выделили 4 трактора к 2 ранее поступившим. За мной на пару с Литвинцевым закрепили СТЗ и направили в полеводческую бригаду за протоку. Работали мы посменно, прицепщиками у нас были пожилые Илюхин Федор и бывший председатель колхоза Доценко В.К. Плуга были 4х корпусными. Руководителем колхоза в тот период был Бессонов Михаил Гаврилович.
Примерно дней через 8 меня вызвали к руководству МТС, где директор Балюков Петр Иванович предложил мне возглавить бригаду, работавшую на участках колхоза «Пробуждение» в районе реки Уркан. Объяснил, что не намерен держать в бригадирах человека который  в рабочее время при работающих двигателях вместе с трактористами гоняет по лесу бурундуков. После длительного разговора я согласился на бригадирство. По окончании сева всех трактористов отпустили домой на заготовку сена.
        Дома также не приходилось отдыхать. В колхозе была своя МТФ (молочно – товарная ферма). Для этого общественного стада требовалось на зиму заготавливать большое количество корма. На летний период из трактористов и доярок формировалась бригада, руководителем которой постоянно назначали меня. Мы дружно выезжали на луга, обустраивали место для постоянного жилья и оставались там до тех пор, пока не выполним план заготовки фуража. Женщины – доярки на стане не ночевали, для дойки коров выезжали в село, а утром для сенокошения возвращались.
В зимний период на ферму подсобных работников не давали, на женщин – доярок был возложен полный уход за скотом. Им приходилось самим чистить помещения, а весной весь навоз вывозить на поля. Их заработная плата была небольшой. Так как неправильно организован учет – трудодни начислялись не за удой, а за количество закрепленных за ними дойных коров. По этой причине и особого стимула к повышению удойности коров у доярок не было.
        Перед  уборкой урожая бригадир тракторной бригады, работавшей за протокой, подал заявление на увольнение. Директор МТС Болюнов принял решение назначить на освободившееся место Литвинцева Степана. Предварительно советовался со мной в отношении предложенной кандидатуры. Он отметил, что еще весной хотел это сделать, но бывший председатель колхоза Доценко категорически возражал. При этом ссылался на то, что якобы Литвинцев является сыном кулака.
Мне пришлось подробно рассказать биографию будущего бригадира. Знаю, что в этой семье было 6 братьев, отец с матерью умерли, когда Степану исполнилось только 4 года. Хозяйством распоряжался старший брат, который к тому времени имел уже свою семью, он и воспитывал своих младших братьев.
       В хозяйстве у них было 5  лошадей и 2 коровы. Братья выстроили новый дом и сохранили 2 старых избушки. Один из пяти трагически погиб, остальные через некоторое время обзавелись своими семьями. Затем разделились, 18 летнему Степану достался один дом, и он последовал примеру старших – женился. Нанялся в работники на сплав леса. В завершении своего рассказа я объяснил Болюнову, что бывший председатель колхоза злоупотреблял последний период спиртными напитками, на деятельность колхоза не обращал внимания. Литвинцев о таком поведении своего руководителя написал в стенгазете, это и послужило причиной ненависти к трактористу со стороны Доценко.
        Болюнов выслушал меня, покачал головой и сказал: «Не зная людей не надо до выяснения всех обстоятельств им до конца верить». Литвинцев был назначен бригадиром на участок за протокой и в селе Березовка.
Надо отметить, что у бригадиров обязанностей было много, кроме того, что они сами управляли тракторами, на них были возложен учет израсходованного горючего. Заправщики не были предусмотрены штатным расписанием. Специалист МТС только доставлял топливо на полевой стан, а бригадир заправлял трактора, вел учет расхода топлива, производил замер обработанной земли, а затем эти данные сдавал в бухгалтерию и уже по этим рапортичкам трактористам начисляли трудодни. За каждый трудодень механизатору причиталось по 2 рубля и зерном наравне с колхозниками.
За вспашку зяби обе бригады (моя и Литвинцева) были премированы в сумме по 150 рублей. На следующий год в мою бригаду дали три трактора ХТЗ и один – ЧТЗ. Помощника мне не дали, так как механизаторы у меня были более опытные, поля находились близко друг от друга. Для облегчения учета в предыдущий год я на каждом участке закопал столбики с указанием размера. Теперь мне не было необходимости производить какие – либо замеры.
       Однажды мне потребовался для трактора подшипник, знал, что запасной имеется в колхозе  «Ударник», с этой целью отправился туда. Прибыв на место – на поле увидел целое столпотворение  у трактора. Полеводческий бригадир рассказал мне, что техника стоит уже три дня, так как трактор не развивает обороты и у него не хватает мощности для работы, просил меня разобраться в причине. Трактористами были отец и дочь Лидманы, по национальности латыши. Техника у них была новая, всего первый год в работе. Около суток мы провозились у трактора, выискивая причину слабой работы двигателя. После того, как буквально по частям мы разобрали и собрали двигатель, я спросил у Лидмана проверял ли он зазоры в клапанах. Тот утверждал, что делал это не менее пяти раз и там все в порядке и предлагал мне искать причину в другом месте. Я все – таки проверил  и убедился, что у одного из клапанов полностью отсутствует зазор. После устранения дефекта двигатель заработал на полную мощность и легко выполнял работу на 3й передаче. Во время нашей работы к нам подъехал директор МТС, он узнал о простое и предложил,  чтобы я заехал к нему в контору. При личном общении Болюнов сообщил, что Лидман в годы гражданской войны был на стороне белогвардейцев, в селе Арби у манегорки изъял и присвоил себе швейную машинку. Через неделю Лидмана арестовали и больше я его не видел.
       Болюнова отозвали для работы в области, а вместо него назначили руководителем Аделя, вскоре и его заменили. Деятельность этого временного руководителя запомнилась лишь тем, что он был труслив и над ним все смеялись в открытую.Поводом к таким насмешкам явился один случай связанный с женой механика МТС Федореева Максима Федоровича. Этому специалисту приходилось обслуживать технику в 3х бригадах удаленных на расстоянии 60 – 80 километров от МТС. Для получения зарплаты он всегда оставлял доверенность на имя своей жены. Однажды ей не хватило в кассе денег, кассир заявил, что она пока зарплату мужа не получит, тогда женщина отправилась к Аделю, который пообещал, что они появятся через два дня. Супруга механика настойчиво заявила, что если в назначенный срок она деньги не получит, то придет и директору топором голову отрубит. Эти два дня в кассу она не ходила, а на третий понесла соседу топор, который брала для колки дров. Ее путь проходил мимо конторы МТС, Адель в это время сидел у окна, увидел женщину с топором и с другого кабинета выскочил через окно и побежал в сторону мастерской. Свидетели данного происшествия рассказали остальным сельчанам.
      Директором МТС прислали Макова Николая Поликарповича. При нем поступила новая техника – трактора газогенераторные. Эти машины работали на березовых чурках с обязательным стандартом 5х5 сантиметров. В работе были капризны, состояли из многочисленных трубок. Для них специально женщины готовили березу, пилили, кололи ее, а затем тщательно сушили в специальных сушилках для удаления влаги. Отступление от этих требований приводило к остановке двигателя из – за засмоленности в трубопроводах. Требовался постоянный контроль за качеством газочурок.
Фото 20
Газогенераторный трактор за работой. Фото 1934 года.
Зимой приходилось полностью разбирать двигатель таких тракторов и в ручную производить очистку и шлиховку его частей. С постройкой новой кирпичной двухэтажной мастерской с ее всевозможными отделами труд по ремонту агрегатов был усовершенствован. Был такой случай, когда закрепленный за мной трактор долго не мог выйти из мастерской, приближалась пора сева, а я все не мог найти причину, почему двигатель не развивает обороты, глохнет. С механиком около недели пытался найти причину, но, ни как не мог обнаружить дефект. Только по случайности обнаружил, что кто – то забил деревянную пробку в выхлопную трубу. Что это? Забывчивость или чей – то злой умысел? Для меня это осталось загадкой.
       Колхоз стал расширять поля, сначала распахивали промежутки между делянами, пни убирали корчевателями. Затем стали разрабатывать в других местах, которые сначала казались нам не пригодными для обработки.
Пришли в МТС молотилки, до этого в хозяйстве обрабатывали снопы небольшой молотилкой, работающей от привода, который приводился в движение 8 лошадьми. На этом приспособлении трудились одни женщины, только двое мужчин посменно подавали снопы в барабан. Зерно из под молотилки выходило не чистым, его приходилось ещё дополнительно веять,  после чего свозили в колхозный амбар. Работали круглосуточно в две смены. Весной перед посевной зерно ещё раз очищали, протравливали. Для сдачи государству его сушили на солнце под навесом. Урожай зерновых убирали жнейками – самосбросками и сноповязалкой.
В колхозе сеяли лён и коноплю, после обмолота его вымачивали в воде несколько дней, затем сушили на солнце, потом мяли на ручных мялках и с волокна вили верёвки. Сеяли также табак для сдачи государству. За него получали хорошую прибыль.
        С каждым годом хозяйство Овсянки росло и крепло, расширялось само поселение, прибывали новые люди. Выстроили свою мельницу, с крупорушкой, заведующим назначили Лашкина, человека ответственного и справедливого. Старшим на мельнице был Синюшкин, машинистом Овдиенко Трофим, кочегаром его брат Иван. Рабочие, следившие за качеством помола Буйный, Кальченко и Рубец. Охрану мельницы несли 3 сторожа. Кроме перечисленных лиц в штате были весовщик и бухгалтер. В паровом отделении стояло небольшое динамо для освещения мельницы и близлежащих домов жителей села. Услугами мельницы пользовались крестьяне, как Овсянки, так и других населенных пунктов района. Для приезжих на территории был построен отдельный дом. Из гречихи здесь же делали крупу которая пользовалась большим спросом у населения.
       Однажды в 1933 году из Зеи приехал на мельницу сотрудник ОГПУ Янсон и потребовал от Лашкина, что бы тот выдал ему 3 мешка овса, заведующий отказал, объяснил, что овёс ему лично не принадлежит, находится на строгом учете  и распоряжается им область. Янсон настаивал на своем, но требуемое так и не получил. После этого дня через три в выходной день Янсон вторично появился на мельнице, дал команду кочегару подавать тревожные гудки. На них прибежали все работники мельницы. Сотрудник ОГПУ загнал их всех в помещение сторожки, вырвал из рук сторожа берданку и его также закрыл вместе с остальными работниками мельницы. Через некоторое время подошла машина с 2 милиционерами, задержанных в неё посадили и увезли в районный центр. После нам стало известно, что всех 11 человек увезли в город Свободный, а затем их осудили «тройкой» к десяти годам лишения свободы каждый. Через несколько дней после событий на мельнице Янсон вызвал на допрос несколько жителей Овсянки и заставлял их подписать составленный им фиктивный акт о том, что все арестованные являются кулаками. Большинство из сельчан отказывались подписывать такой документ, пытались объяснить Янсону, что эти люди не кулаки и ни какой вредительской деятельности они не вели в населенном пункте. В конце концов, Янсон путем запугивания заставил нескольких из числа вызванных  подписать такой акт.
        Из заключения живыми вернулись только трое – Лашкин, Неверов и Соснин Василий, а остальные умерли в неволе.
        Лашкин поселился у меня на квартире и в ходе длинных вечерних разговоров рассказал о том, как их арестованных в Зее каждую ночь конвоиры водили на допрос к Янсону и как он издевался над ними. Лашкин написал об избиениях и незаконном аресте прокурору, надеялся на справедливое решение. На это обращение сотрудник ОГПУ с некоторой издевкой над арестованным заявил, что письмо находится в его руках и дальше никуда не пойдет, бесполезно сопротивляться, надо признаться в предъявленных обвинениях и ждать справедливого решения суда. Писал Лашкин и в ЦК, но оно до адресата не дошло. Пришлось ему отбывать в заключении все 10 лет. Через некоторое время он уехал на постоянное место жительства в город Хабаровск.
Василий Соснин после отбытия срока «наказания» возвратился в Овсянку и трудился в колхозе до выхода на пенсию.( По имеющимся у меня неполным данным за 1932 – 1938 годы 44 жителя села Овсянка подвергались политическим репрессиям: Багмут Феодосий Мартынович , 1876 года рождения, уроженец Екатеринославской губернии, проживал в селе, хлебороб. Осужден 16 августа 1929 года к 3 годам высылки. Балдов Кирилл Аверьянович, родился в 1885 году в Пензенской губернии, работал сторожем на мельнице. Осужден тройкой ОГПУ ДВК (Особое государственное политическое управление Дальневосточного края).Овдиенко Иван Прокопьевич, 1894 года рождения, уроженец Черниговской губернии, работал кочегаром на мельнице.  Арестован 23 марта 1933 года по статье 58-11. Осужден тройкой НКВД (Народный комиссариат внутренних дел) 17 августа 1933 года к 10 годам концлагерей. Овдиенко Трофим Прокопьевич, 1890 года рождения, уроженец Черниговской губернии, работал машинистом на мельнице. Осужден 17 августа 1933 года к 10 годам концлагерей. Неверов Павел Борисович, 1885 года рождения. Осужден 17 августа 1933 года к 10 годам концлагерей. Соснин Василий Васильевич, 1894 года рождения, уроженец села Верхние Ключи Нерчинского уезда Читинской области. Заведующий мельницей. Арестован 23 марта 1933 года по статье 58 -10. Постановлением тройки ПП ОГПУ от 17.08. 1933 года осужден к ВМН (высшая мера наказания –расстрел).29.09.1933 года приговор заменён на 10 лет концлагерей. (Дело П – 72447). Шпак Яков Сергеевич, 1877 года рождения, уроженец Орловского уезда Черниговской губернии, работал в колхозе. Арестован 23.05.1932 года. Постановлением тройки 19.01.1933 года  приговорён к 10 годам концлагерей. Храмцов Антон Фёдорович, 1880 года рождения, уроженец села Новоселье Суражского уезда Черниговской губернии, сапожник. 16.10.1937 года приговорён к высшей мере наказания. Приговор исполнен 10.11.1937 года. Дело П -73457.Чашин Иван Захарович, 1888 года рождения, уроженец Башкирии, работал бухгалтором на мельнице. 17.08.1933 года осужден к 10 годам концлагерей. Попов Антон Илларионович, 1898 года рождения, уроженец Витебской губернии, арестован 29.02.1920 года, осужден за контрреволюционную деятельность 08.09. 1920 года к 15 годам общественных работ. Пономаренко Михаил Васильевич, 1898 года рождения, уроженец Черниговской губернии, крестьянин. 30 декабря 1937 года расстрелян. Савин Николай Константинович, 1896 года рождения, уроженец станицы Черняево, работал сторожем в «Заготзерно» в селе. Арестован 04.01.1938 года.04.06.1938 года осужден к ВМН, расстрелян 09.07.1938 года. Дело П – 72434. Коротких Алексей Иванович, 1870 года рождения, уроженец станицы Толбузино, сторож на лесопункте. Осужден тройкой УНКВД по ДВК. 16 октября 1937 года расстрелян. Лашкин Степан Дмитриевич, 1893 года рождения, уроженец Пензенской губернии, уполномоченный «Райзаготзерно». Осужден тройкой ОГПУ ДВК 17 августа 1933 года к 10 годам концлагерей. Для сведения: в состав «Тройки» входили – начальник подразделения НКВД, 1ый секретарь ВКПб –( Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков) и прокурор района. – В.Р.)
       В 1939 году в МТС поступили первые комбайны «Коммунар», один из них выделили для нашего колхоза. Многие жители ходили смотреть на эту диковинку. В работе комбайн зарекомендовал себя с хорошей стороны. Зерно из бункера высыпали на подготовленную площадку, а затем на телегах лошадьми вывозили на колхозный зерновой двор.
       В хозяйстве по проекту самоучки Хомко Гордея Фомича из кирпича и металлических конструкций изготовлена примитивная сушилка со всевозможными подъемниками и шнеками. Вся эта система приводилась в движение от шкива трактора.
На время уборочной компании из районного центра в села присылали всевозможных уполномоченных, которые следили за качеством уборки. За каждым комбайнером закрепляли обкосчика, они в ручную серпом или литовкой обкашивали пни, ямы, затем всю кошенину свозили в одно место для дальнейшей обработки с помощью комбайна. Таким способом уменьшались потери зерна.
В годы войны много молодежи и мужчин среднего возраста призвали в армию. Почти весь труд, как на ферме, так и в полях лег на плечи женщин. На отдельных трактористов военкоматом была наложена «бронь». Работы прибавилось всем, трудились не покладая рук.
        В 1942 году опять избрали председателем колхоза Доценко В.К., а меня  - председателем ревизионной комиссии, эта должность была не освобожденной. Я так и оставался бригадиром тракторной бригады. Ревизионная комиссия проверяла работу по отчетам бухгалтерии правильность расходования средств и начисления трудодней один раз в году. На это у ревкомиссии обычно уходило дней 10. За эти дни членам комиссии начисляли трудодни.
Мною совместно с двумя другими членами при проверке законности начисления трудодней было высказано предположение, что председателю Райзо незаконно начислили 740 трудодней. Это стало известно многим членам хозяйства. Колхозники подняли шум по этому поводу. Я стал уточнять, за какие такие заслуги руководителю Райзо произвели начисления. Выяснил, что 440 из них приписали за повышение надоя молока и 300 за высокий урожай овощных культур. Мне пришлось внимательно изучить положение, в котором подробно излагался порядок начисления трудодней. В нем записано, что председателю колхоза за повышение  удоя начисляются трудодни, но только при отсутствии падежа скота. Счетовод представил справку, согласно которой указывалось, что в текущем году пало 5 коров,7 подростков и 20 коз. Следовательно. 440 трудодней председатель не заслужил. Стал проверять остальные 300 трудодней, выяснил, что в овощи включена картофель. После консультации со специалистами и просмотра необходимой литературы пришёл к выводу, что картофель не относится к овощам и, следовательно, Доценко В.К. незаконно приписали 740 трудодней. С такими своими аргументами я ознакомил председателя колхоза. Он выразил сомнение в моей компетенции. Я позвонил в присутствии Доценко специалистам районного звена. Те подтвердили правильность моих выводов.                Аналогичное заключение сделал, и бухгалтер МТС Власюк В.К. Он предложил с этим вопросом зайти в политотдел к Янашкину Петру Моновичу. Тот после изучения инструкции спросил у меня, сколько фактически начислено Доценко трудодней, я ответил, что 440. После раздумий Янашкин утвердительно сказал, что все сделано правильно. Власюк ему возразил что из – за большого падежа скота председателю положено всего  9 трудодней. Петр Монович похлопал по плечу Власюка и предложил ему проспаться, а потом пусть скажет, правильно ли начислены трудодни. Уже на улице бухгалтер прокомментировал слова работника политотдела как угрозу в свой адрес и рекомендацию никому не рассказывать о приписках во избежание неприятностей в дальнейшем. Мне было известно, что сын Доценко дружил с дочерью Янашкина и родители детей хотели быть сватьями. Я больше по данному вопросу не стал никому обращаться., а за овощи с Доценко сняли 300 трудодней. После этого Доценко на меня взъелся и попросил руководство МТС,  чтобы меня в данный колхоз больше не направляли. Меня направили в колхоз расположенный в городе Зея «Путь крестьянина», в нем ежегодно было отставание во время посевной и значительный перерасход горючего. В тракторной бригаде было 7 тракторов: два газогенератора, один НАТИ и 4 ХТЗ. Газогенераторы работали в две смены, ХТЗ – в одну. Поселили нас на поле в зимовье, выдали продукты. Готовили сами посменно. Всю работу мы выполнили за неделю. Затем перевели в Сосновый Бор. Поселили в дом, поставили топчаны, стол, скамейки и закрепили повара, трактористы сразу повеселели.              Председатель  колхоза Щербина Федор Тимофеевич по характеру был не разговорчивый, всегда ходил мрачным, но для нас создал отличные условия. Колхозники большинство были спецпоселенцами из других областей, среди них мужчин было мало, так как их принудительно отправили куда то на угольные шахты. Поселок колхоза был небольшим, всего домов 40, все дома однотипные – двухквартирные, зато стоял он на возвышении. Вокруг росли деревья – березы, сосны, а внизу длинное озеро. Нам все здесь нравилось всем говорили, что живем как на даче. На весновспашку выехали 21 апреля, почва уже прогрелась, большинство полей были песчаники. Трактористов своих в колхозе не было, присылали из других хозяйств – Овсянки – 3, Александровки -2, Сиана -1. Остальные с Гулика. Возраст механизаторов колебался от 30 до 35 лет, трудились все добросовестно.
      Трактор НАТИ, закреплённый за Овдеевым Михаилом, проработав дней 10 с перебоями, не стал тянуть плуг. Проверили мы все агрегаты, но положительного результата не добились. Уполномоченный по посевной Погорелов, он же и комендант над высланными стал придираться к трактористу, заявил, что посадит его как дезорганизатора производства. Чтобы спасти хорошего человека я написал записку директору МТС с просьбой перевести Овдеева в другое хозяйство. Овдеев взял мою записку и уехал в МТС. Директор направил его в Сиан. С посевной мы справились в срок и с хорошим качеством. До уборки урожая поднимали целину  и пахали пары.
      Подошло время уборки урожая, я с председателем сходил в поле проверить, как созревают хлеба, решили дня через два пускать комбайны. Предложил председателю к комбайну прикрепить обкосчика, потому что на полях много пней, он согласился. Приезжал на поле посмотреть за ходом уборки и председатель райисполкома  Некрасов с заместителем райзо. При них уполномоченный Погорелов пытался обвинить нас в срыве начала уборки зерновых. Я объяснил причину задержки. Некрасов  лично убедился, что пшеница ещё не созрела и рекомендовал Погорелову к нам больше не приставать, объяснил, что мы люди надежные с работой справимся. Больше уполномоченного возле себя мы не видели.
После завершения уборки урожая 4х трактористов перевели в лестранхоз у которого на механизаторов была «бронь». Я с помощником остался вдвоем, и мы приступили к молотьбе снопов, я работал за машиниста, помощник за тракториста, один местный мужчина подавал снопы в барабан. А остальную работу выполняли женщины.

      Через пять дней прислали и мне повестку из военкомата, в военкомате мне сказали, что завтра после обеда будут отправлять на фронт и чтобы я к назначенному сроку  был на месте. У военкома я отпросился на ночь домой, чтобы успеть рассчитаться, собраться в дорогу и попрощаться с семьей.
     В Овсянку я приехал только в 6 часов утра, жена меня встретила в слезах. Она уже от кого- то узнала о предстоящем моем призыве в армию. Позавтракав, я отправился в контору МТС за расчетом, директор Маков  поинтересовался причиной моего нахождения в помещении конторы, а не на поле. Я рассказал о предстоящей моей отправке на фронт. Директор этому удивился и сразу же решил уточнить у военкома, отметил, что у трактористов  «бронь». Из военкомата ответили, что с Токаревым произошла ошибка и пусть он продолжает трудиться. В эти же дни Макова сменил новый директор Бессонов Михаил, который направил меня бригадиром в колхоз «Заря Востока» в село Ивановку. В распоряжение бригады выделили ЧТЗ, газогенератор, два СТЗ и « универсал», обслуживали технику три мужчины  - тракториста, женщина и две девушки. Председателем колхоза в тот период был Синько Николай Ефремович, дисциплину он поддерживал в хозяйстве крепкую. Поля в колхозе были маленькими и разбросаны. Так, в районе реки Арби 19 участков полей занимали площадь всего в 9 гектаров. Почва разная. Весна 1944 года была затяжная, холодная, к севу и весновспашке приступили только 10 мая. Техника часто выходила из строя, посевную закончили с большим опозданием. Сразу после этого пошли затяжные дожди, почва раскисла, и полевые работы пришлось отложить до самой уборочной. В июле из бригады 3х мужчин призвали в армию и в моем распоряжении остались только 3 девушки и комбайнер. С таким штатом мы приступили к уборочной. Наравне со всеми на поля выходили подростки и старики, непригодные по возрасту для службы в армии.
       В 1945 году из – за переувлажнения почвы к севу приступили также только 10 мая, колесные трактора вязли, приходилось отрывать от основной работы гусеничные трактора и вытаскивать их грязи. Кроме этого, по два раза за день приходилось заниматься перетяжкой шатунных подшипников, всю эту работу приходилось выполнять мне, так как девушки опыта в ремонте двигателей не имели.
Посевная затянулась, а тут ещё жена позвонила, сообщила, что председатель колхоза Доценко мне мстит за списанные с него трудодни и не хочет пахать нам огород. Отметила, что у некоторых сельчан уже начала картофель всходить, а наша -  ещё не посажена. Я рассказал уполномоченному Хонину о моей проблеме, он пообещал помочь  и слово свое сдержал.
      По факту простоев тракторов и затяжкой с севом зерновых прокурор района грозился, что он посадит меня или отправит на фронт. Когда выяснили, что и в других хозяйствах района та же проблема с двигателями тракторов и что во всем виновато некачественное смазочное масло – автол, прокурор передо мной извинился.
По окончании уборочной по докладу уполномоченного Доценко из – за злоупотребления спиртными и прогулы с работы сняли. На общем собрании председателем избрали Винник Василия Андреевича. До этого фактически колхозом руководил полеводческий бригадир Бессонов П.Г., Хотя он был и малограмотным, но свое дело хорошо знал. Многодетный и бедный. Когда уполномоченный узнал, что у крупного руководителя нет даже сменных штанов, то был крайне удивлён. По его докладной Бессонову на запасные брюки выделили шинельное сукно, из которого затем супруга бригадира сшила штаны.
      В отношении нового руководителя колхоза Винника можно сказать, что дело своё он знал хорошо, с крестьянами общался доброжелательно. Всю посевную, сенокос и уборочную проводил на поле.
В этот год в селе Сиан была образована новая МТС и нашего директора Бессонова М.Г. перевели туда., а в Овсянковскую назначили Хабарова Федора Васильевича. Благодаря содействию Винника меня  перевели в наше село – Овсянку.
По окончании войны многие из числа оставшихся в живых сельчан вернулись домой, но в колхозе работать не захотели, устроились в лестранхозе, «Союззолото». В МТС стала поступать новая техника, а механизаторов стало не хватать, их присылали из других областей страны, но долго они не задерживались, да и работниками они были плохими.
       При МТС организовали годичные курсы трактористов, а школа механизации в городе Зея – комбайнеров. Буквально через год  дефицит механизаторов был ликвидирован. План заготовки сена для колхоза был не посилен, тогда райисполком для его выполнения стал давать задания для организаций города.
В 1948 году в район прибыли спецпоселенцы – латыши, всех их распределили по колхозам. В Овсянку направили 8 семей. В основном массу сосланных составляли женщины, молодые парни и девушки. Все они были достаточно высоким по тем временам образовательным уровнем – 7 классов. Многие парни имели специальности трактористов, а женщин направили доярками и по уходу за молодняком крупного рогатого скота. Девушек определили для работы на полевых станах поварами, прицепщицами на тракторах, зимой – на разных работах.
В первые дни приезда они питались своими продуктами, затем им выделили на питание из кладовой колхоза в счет будущей заработной платы. Многие русский язык не понимали, но быстро его освоили.
      Анзожа Потра и его жену определили конюхами, за лошадьми они ухаживали добросовестно, вовремя их кормили, поили и чистили.
У Студенс Августа семья была большой – 5 дочерей и сын, жена лежала в постели парализованной. Следует отметить, что в основной массе сосланные латыши были дисциплинированными, исполнительными и трудолюбивыми.
Отбыв срок, почти все они вернулись на свою историческую Родину – в Латвию. Остались в селе только Студенс Август со своими дочерьми, которые к тому времени вышли замуж, сын уехал, жена умерла.
Остался ещё Симанис Злман. Женился он русской девушке и работал шофером. Отъезжающие латыши увозили с собой по 10 мешков муки, мебель и другие, необходимые для жизни вещи.
       За годы войны в Овсянке выросло много молодёжи, её направляли на годичные курсы трактористов широкого профиля, а также шоферов, агрономов, растениеводов и по другим специальностям необходимых для работы в сельском хозяйстве.
       В колхозе стали свои доморощенные квалифицированные кадры. Улучшалась и жизнь колхозников. На полевых станах построили хорошее жильё для бригад, обеспечили их поварами, пекарями, библиотеками. 2 раза в неделю демонстрировали кинофильмы, читали лекции, ставили спектакли. Молодёжь проводила вечера с танцами, песнями.
       Директора МТС Хабарова перевели в другой район, а к нам из Благовещенска прислали Егорова Дмитрия Владимировича. Он быстро освоился в хозяйстве. По характеру общительный и обходительный, но дисциплину держал крепко.
К нему в заместители из западных районов страны прислали главным инженером Кузнецова и по сельхоз инвентарю – Иванникова. Оба они работали в МТС не по своим предыдущим специальностям. Кузнецов был груб, но настойчив в освоении новой для него специальности. Пытался все познать сам, не прибегая к помощи знающих людей.
Иванников наоборот, советовался с рабочими, обращался при необходимости к ним за помощью. Рассказывал, что до перевода на Дальний Восток работал в металлургической промышленности, его как коммуниста отправили для пополнения кадрами в сельском хозяйстве. Не скрывал, что в этой области ещё не разбирается, но надеется, что с помощью сельчан освоит этот вид работы. Бригадиры к такому человеку относились с уважением и оказывали Иванникову помощь. Изучал он и специальную литературу. Благодаря всему этому в течение непродолжительного времени он стал необходимым кадровым работником. Своим спокойным характером, выдержкой, трудолюбием понравился сельчанам.
       Кузнецова не любили из – за его гонористого, высокомерного характера. Неоднократно по возможности ставили его в неловкое положение. Был такой случай, когда во время весенних полевых работ бригадир колхоза « Заря Востока» послал тракториста МТС за подшипником к сеялке и наказал взять ремень вентилятора к трактору ЧТЗ. Бригадир знал, что у данной марки трактора не предусмотрены ремни. Кузнецов полдня рылся в складе в поисках злополучной запасной части, убедившись, что таковой на складе не имеется. Он написал бригадиру записку о том, что ремня нет в настоящее время, а как только они появятся, то обязательно перешлет.
По этому поводу над Кузнецовым ещё долго смеялись.

        К сенокосу поступили тракторные сенокосилки, но они в хозяйстве мало использовались из за отсутствия ровных массивов. Задания по заготовке сена продолжали распределять, в том числе и организациям города, сел. Директор МТС Егоров нашел другой метод по выполнению задания, он вызывал всех механизаторов по списку и спрашивал каждого, сколько у него трудоспособных членов семьи. И по их числу  давал задание на заготовку сена.
        В колхозы района стали прибывать организованные переселенцы из Брянской области. Хозяйство к их приезду подготовилось плохо, не были достроены жилые дома, но на первых порах 10 семей кое- как разместили, остальных направили по другим колхозам. В Овсянковском колхозе переселенцы задержались, а из остальных - возвратились к себе на родину.
        В период уборочной страды, как правило, шли затяжные дожди, а почвы здесь глинистые и влагу плохо впитывают. При уборке под колеса комбайнов ставили из листового железа лыжи и в сцепке из двух тракторов осуществляли таким способом агрегат. Уборка зерновых на свал жаткой в такую погоду приводил к тому, что зерно в валках прорастало и в дальнейшем как для помола, так и в качестве посевного материала оказывалось непригодным.
        Поля в хозяйстве за счет корчевания расширялись, трактористам и комбайнерам стало легче выполнять дневные задания и естественно повышалась их заработная плата. Механизаторам МТС выплачивала по 6 рублей на трудодень и по 3 килограмма зерном, остальные продукты выдавали наравне с колхозниками. Бригадиру начислялся средний заработок его подчиненных.За экономию горючего доплачивали отдельно, за перерасход  -высчитывали. Благодаря такой системе механизаторы старались делать меньше холостых перегонов и на остановках глушили двигатели.
Многие из работников такого профиля за экономию за сезон дополнительно получали по 200 – 250 рублей.
         В 1960  году МТС реорганизовали в РТС (ремонтно-техническую станцию), технику передали в хозяйства. Трактористы колхозов подали заявления об увольнении, и перешли на работу в РТС. Я остался в штате колхоза. Председателем нашего хозяйства избрали Ускова Андрея Петровича, до этого он возглавлял местный сельский Совет. Имел среднее образование – достаточно высокое по тем временам. За счет самообложения при нем было много сделано по благоустройству села. По его ходатайству прах Матвея Татарченкова перенесли на стадион и установили памятник..
Усков стал наводить порядок и в колхозе, произвел несколько перестановок руководящих кадров, меня назначил бригадиром комплексной бригады.
Он лично следил за качеством выполняемых работ, трудился наравне с остальными.         Ввел обязательную вечернюю планерку. Благодаря этому рабочие ещё с вечера знали, чем будут заниматься на следующий день, а не толпиться по утрам у конторы в ожидании наряда на работу.
         К сенокосу поступили прессподборщики, их долго не могли отрегулировать, они рвали проволоку или не стягивали кипы сена. Механик Клепиков Т.П. долго искал причину, но все – таки смог устранить неполадку. На вывозку спрессованного сена была выделена одна грузовая автомашина, ее погрузкой занимался я вместе с Кусковым. Шофер за день делал по 5 – 6 рейсов.
В середине лета в колхоз поступил первый гусеничный комбайн и два колёсных. Гусеничные отлично зарекомендовали себя на низких, переувлажненных почвах.
В хозяйстве сеяли пшеницу, сою, кукурузу. Хороший урожай давал ячмень, зеленная масса кукурузы, соя не вызревала. Поступили и первые картофелесажалки для квадратно гнездового способа посадки клубней, но они плохо прижились в колхозе.
В 1961 году колхоз реорганизовали в совхоз, директора РТС Егорова перевели в город Благовещенск, а вместо него прислали из Тамбовки Олешко. В этот год мой трудовой стаж достиг 25 лет и подошел возраст для ухода на заслуженный отдых, я ушел на пенсию. За все эти годы я ни разу не использовал отпуск. При увольнении мне такой предоставили на 30 суток.

                8.Размышления о прошлом.
       Теперь для меня наступило время размышлений о прошлом, время оценить весь свой жизненный путь, вспомнить все прошедшие события, дать им свою оценку. Время у меня ещё есть.
       Невольно в памяти воскресают люди, с которыми мне приходилось общаться. Решил , что пора заняться и своей собственной семьёй, которой я так мало уделял внимания из за работы, постоянных выездов на продолжительный срок в другие села района для выполнения хозяйственной работы. До этого главным было: работа, работа во имя благополучия семьи. Это и был мой вклад, моя обязанность в семейную копилку.
А семья у меня большая – 9 человек: четверо сыновей и три дочери. Я ими горжусь, все они своим упорным трудом и заботой своей матери чего – то достигли в жизни. Старшая Раиса окончила техникум и трудится в Якутске в госбанке, сын Владимир с 15 лет пошел учиться на слесаря в МТС, проработал там 2 года, опять – учеба, теперь на токаря. На этом не закончил – поступил в ремесленное училище для получения профессии машиниста широкого профиля. Отработал положенный срок и снова учеба – в техникуме на электромеханика. По окончании оформился на работу электриком в леспромхоз.
Виктор окончил лесотехнический техникум, потом заочно – институт народного хозяйства. Лев – Новосибирский институт  связи и сейчас он трудится старшим инженером на «Орбите» в городе Зея. Петр - речное училище. Валентина – кулинарное училище, Ольга  - курсы парикмахеров. Все они обзавелись семьями, остались мы вдвоем с моей любимой и единственной – Груней – Агриппиной. На детей не обижаемся, они нас навещают и чем могут, тем помогают.

    В 1967 году я ослеп на левый глаз, да и правый совсем плохо видеть стал. Хорошо, что наш сельский врач Ханов после осмотра дал направление на операцию в Благовещенск в областную больницу. Молодцы врачи – восстановили мне зрение с перерывами в год и теперь я хоть с очками, но могу читать и писать. Наступило время о своем житье, бытье рассказать детям и внукам, оставить память о себе и других людях, что бы они знали, что своим упорным трудом мы смогли достичь на склоне лет того спокойствия, свободы и счастья о котором мечтал наш отец – Федор Акимович и мама Прасковья Иннокентьевна.

     Я благодарен советской власти, октябрьской революции, свергнувшей царя и давшей власть народу. Не будь революции – не видела бы моя семья хорошей счастливой жизни, быть бы нам всем бедняками, батраками.
До революции у молодежи Овсянки не было ни сапог, ни ботинок, парни и девушки ходили в ичигах, о костюмах понятия не имели, носили простые тужурки и штаны, девушки в платьях из китайской сарженки или ситца.
До 1934 года ни у кого в селе не было велосипедов. Помню, как однажды из города Зеи приехал на велосипеде сын золотопромышленника, молодежь сбежалась смотреть и удивлялась, что ездят на двух колёсах и не падают. В настоящее время чуть ли не у каждой семьи имеются велосипеды, мотоцикл или даже легковой автомобиль.. Дети приобретают под свой возраст и рост специальные велосипеды.
При царизме на бедняков и батраков медицина не обращала внимание, а о высшем образовании - и мечтать не могли.
      Я часто вспоминаю, как мы ехали с Воронежа на Дальний Восток, и моя мама всем говорила, что едем на волю, за счастьем. Но мы до 1917 года её не видели, увидели её только при советской власти, жалко только, что мои родители – мама и папа не дожили до настоящего времени и не увидели того – к чему стремились, следуя на Восток – навстречу солнцу. Но они дали нам то, к чему стремились сами, решившись на переселение в далёкий, но ставший родным Зейский район.
В настоящее время в выходные дни не различить по одежде крестьянина от служащего, идут по селу в костюмах и при галстуке. На работе не переутомляются, все её виды трудовой деятельности в селе механизированы и установлен 7 часовой рабочий день. Изменилась и сама наша малая Родина – Овсянка. Построены новые добротные дома, а не наши первые хатенки крытые корьем и соломой, с самодельными скамьями, полатями и лавками внутри. В селе 3 промтоварных и 8 продовольственных магазина, 2 хозяйственных и 2 с уценёнными товарами.
        В совхозе много автомашин, тракторов, комбайнов и другой сельскохозяйственной техники. У всех работников в квартирах телевизоры, хорошая мебель. Плановые переселенцы обзавелись хозяйством. В селе отличный стадион, молодежь увлекается спортом потому, что у неё появилось много свободного времени.
      Немного о манеграх.
         Помню, что в 1945 году на полевой стан колхоза «Заря Востока» (село Ивановка), когда я делал техуход трактора, ко мне подошёл старик манегр, он поздоровался и присел отдохнуть. Я им заинтересовался и спросил про его возраст, старик ответил «110». На вопрос, откуда пошли манегры незнакомец рассказал следующее: « Мы бежали в 1891 году из Маньчжурии (ныне - Северный Китай) от войны, сначала поселились в районе нынешнего села Овсянка, на самом берегу реки Зея. Собрали юрты и в них стали жить. Тогда русских здесь не было, дичи было много. У нас имелись лошади, занимались исключительно охотой на пушного зверя, сохатого, изюбра, коз. Добывали мясо для пропитания и шкуры для одежды. О рыбалке понятия не имели. Порох и другие припасы нам после  ледохода на реках Амур и Зея на лодках доставляли китайские торговцы. Первым делом они угощали нас спиртом, а затем за бесценок скупали у нас всю пушнину. В пьяном состоянии между нами драк почти не происходило, убийств – никогда.
       Наши женщины занимались выделкой шкур для одежды и обуви. Пищу готовили на кострах, не курили. Если кто – нибудь из нас заболеет, то остальные оставляли такому человеку пищу на несколько дней, а сами уходили на другое место. Боялись. что бы болезнь не захватила остальных, продукты звероловства сбывают как маньчжурам, так и русским торговцам.». (Справка – Манегры- или манягры, народ сибирской ветви тунгусского племени, проживали по правому берегу реки Зеи от Перы (Свободненский район) до Депа (Зейский район) и выше. Язык манегров схож с языком ороченов. Костюм состоит из халата, спускающегося ниже колен, курток без рукавов, кафтана, а зимой шубы, сшитой из шкур косуль. Мужчины бреют головы, оставляя сзади длинную косичку. Ведут кочевой образ жизни. Лето проводят на берегах Зеи и Селемджи и с наступлением зимы перекочевывают в леса и горы. Жилищем служат юрты, покрытые берестой и выделанными шкурами лосей. После 1917 года ушли в Китай, только несколько их семей остались проживать в отдаленных местах Зейского и Мазановского района. В годы гражданской войны проживали по реке Деп. Первоначальным местом жительства манегров являлась северная часть Якутии и южные склоны Станового хребта. Манегры склонны к воровству, нередки кражи лошадей и разных вещей у русских при посещении селений – В.Р.)