Сломанное знамя

(зарисовка нескольких судеб)

"Кто не мечтает о море в июльскую знойную ночь? Кто не думает о водах города N, где цветут гортензии и стройные туи возвышаются над куполом парковой беседки..."

-Нет, нет, зачеркнуть... парковая беседка... как скучно! Ну какая беседка? Туи, церквушка...

Зной поднимался от земли и пылью колебался в воздухе, свистящий шум ветра слышно носился где-то там; в комнате шторки вздувались парусом, но прохлады не чувствовалось.

-Я думаю, это не принципиально, Миша, что там было: парковая ли, церквушка ли. Это все одно, — женщина вальяжно растянулась на диване и грациозно зевнула.

"...над куполом старой осевшей церквушки. Все лето с упоением вспоминают прошлый водный сезон, новые знакомства, праздники-маскарады у губернатора".

-Что ты там шепчешь? Губернатор? Я думаю, Миш, не стоит писать о губернаторе. Время сейчас неспокойное, напряжешь людей и себя, подумай о людях. О чем ты вообще там пишешь?
-О золотом расцвете, об эпохе изящных слов и государственных интриг. О прошлом веке, дорогая.
-Зачем тебе писать о прошлом веке? О нем и так довольно написано, все всё знают уже давным-давно.
-Люба, я писатель, я хочу рассказать о закате золотого века, я еще...
-Будет тебе, Миш. Писатель... Ты о настоящем пиши, о будущем. Окно закрой, пожалуйста, мне дует.

Сутулый человек вздохнул и встал. Оседающее солнце зажгло фонарь пролысины на его голове, чахлый ветер вздыбил штору в последний раз и остался за тонким дрожащим окном. На столе лежали чайные розы.

-Не включай сегодня музыки. Я хочу побыть в тишине.

"Наталья, старшая дочь помещика Выройского, до сих пор вспоминала красивые усы губернатора и его изящный длинный нос. Все говорило о первой влюбленности этой прекрасной девушки в женатого мужчину..."

-Миш, ну что ты пишешь? Миш... ты не пиши о губернаторе, не надо. Потом Наталье Дмитриевне из партийного управления объяснять, чего это она фигурирует в твоем рассказике. —Женщина легко вскочила и встала за спиной у мужа и облокотилась на его сутулое плечо. Ее темные жесткие волосы были распущены и свисали неаккуратно до пояса.
-Люба, мне только музыку не включай, я хочу побыть в тишине. Наталья имя необычное, хорошее имя. Ты бы сама села за перевод для Натальи Дмитриевны. Нет же, привязалась. —Муж обернулся и дрожащими пальцами взял жену за руку, крепко и как-то костляво сжал и отпустил, все еще смотря на нее. — Я писатель, дорогая, понимаешь? Я хочу рассказать о том, что было, я хочу узнать сам о судьбе этих двух людей. Понимаешь?

Женщина с темными жесткими волосами созерцательно посмотрела на мужа и почти ласково произнесла:
-Глаза у тебя, Миша, как у собаки, жаль таким глазам пропадать. Не видел ты того мира, нечего о нем и рассказывать. Пиши о нашем, о партии, о народе, о свадьбе нашей. А лучше о будущем пиши. Не заигрывай с начальством, жаль таким глазам пропадать... Дай выйду на балкон, душно.

Сутулый мужчина вздохнул и вернулся к исписанным неровным почерком листам, где слабо билось живое чувство, да зачеркнул имя старшей дочери помещика. Искоса взглянул на жену, стоявшую на тесном балконе.

-Хребет у тебя сломан, Люба. — прошуршал он и подписал:

        "Анна не спала ночами, Анна жила своим чувством к губернатору. Анна полюбила женатого человека с длинным изящным носом".

        Женщина облокотилась на перила балкона и повернулась чуть вбок.
"Сейчас бы шел какой-нибудь фотограф, а я стояла бы с розами, он удивился и сделал бы снимок. И вот я запечатлелась в истории будущих людей. Где мои розы?"

-Миша, где мои розы?

Внезапный шумный порыв разорвал жесткие пряди волос и стойную череду слов.

"Но не было ответа ей ни в прошлых, ни в будущих снах на немой вопрос:
"А любит ли он меня?"