Интервью с Анатолием Котенёвым

Анатолий КОТЕНЁВ: «В ЖИЗНИ Я ГОРАЗДО СЛОЖНЕЕ»

У Анатолия Котенёва одинаково много поклонников, как в Беларуси, где он проживает со своей семьёй, так и в России, куда он регулярно приезжает на съёмки. Как признаётся сам актёр, чаще всего у людей его образ ассоциируется с самым знаковым в его кинокарьере персонаже – Борисом Шубиным из культового советского сериала «Секретный фарватер». Но мало кто знает, что в фильмографии артиста на сегодняшний день уже более 120 киноролей. Кроме того, круг его интересов не ограничивается только киноиндустрией… Впрочем, обо всём по порядку.

ДОСЬЕ
Анатолий Владимирович Котенёв родился 25 сентября 1958 года в городе Сухуми Абхазской АССР. В 1959 году вся семья переехала на свою историческую родину, в Ставрополье.
В седьмом классе увлёкся театром. Первые выступления проходили в театре миниатюры и эстрады при Дворце культуры химиков города Невинномысска. В 17 лет поступил в Свердловское театральное училище. Там же, на Урале, был призван на армейскую службу.
В 1980 году поступил в Школу-студию МХАТ. Ещё будучи студентом дебютировал в телефильме Григория Аронова «Неизвестный солдат». После окончания школы-студии сыграл главную роль в фильме «Матрос Железняк». Но популярность к актёру пришла после выхода на экраны фильма «Секретный фарватер».
В 1984 году по приглашению руководителя Театра-студии киноактёра Бориса Ивановича Луценко переехал в Минск, где проживает по настоящее время.

– Среднестатистическому зрителю Вы больше запомнились по фильму «Секретный фарватер». Не жалеете, что все прочие роли как-то померкли на фоне образа командира торпедного катера Бориса Шубина?

– Слава Богу, что в моём арсенале есть такая картина, как «Секретный фарватер», которая по сути является моей визитной карточкой. Во многом благодаря ей меня до сих пор узнают, несмотря на то, что с годами я несколько трансформировался (смеётся). Вот, сейчас у метро подошёл человек: «Здравствуйте! А я вас знаю...» И наверняка, если спросить его, откуда он меня знает, он в числе прочих фильмов назовёт и «Секретный фарватер». А то, что другие картины померкли по сравнению с ним, значит где-то не дотянули. Это, как любой художник или композитор, не может создавать только хорошие произведения. Обязательно будет что-то лучше, что-то хуже. Так и в кино – все фильмы не могут быть хорошими. Всегда должна существовать какая-то планочка.

– Как Вы думаете, в чём секрет успеха этой картины?

– Я думаю, прежде всего в том, что осталось за кадром. То, что фильм снимался на плёнку, это понятно. Сейчас на плёнку уже почти не снимают, слишком дорогостоящий процесс. То, что всё было натуральное – подводные лодки, плавание, ныряние, вода настоящая, всё это, само собой. Это видимая сторона. Но очень важный момент, который практически никому не виден, это мой личный романтизм, который у меня был в тот период. К сожалению, он довольно быстро улетучился, и я стал относиться к съёмкам, просто как к работе. Да, такая любимая, иногда сложная, иногда полегче, но всё-таки работа. А тогда я был во власти романтизма. Представьте, Одесса, море, съёмки, девушки… Я попал в какую-то сказку, другой мир. Мне всё нравилось. И съёмочный процесс доставлял удовольствие.
Вадим Костроменко, режиссёр фильма, многое мне доверял. Он не давил на меня, а, напротив, советовался. Например, при съёмке очередной сцены, рассказывал, как бы хотел, чтобы она была снята. А потом выслушивал мои предложения. И нередко говорил: «Да, твой вариант мне больше нравится». Это тоже стало одной из составляющих успеха картины.

– Какие ещё фильмы в своей карьере Вы бы могли выделить особо?

– Их не так много, наверное, пять-шесть, за которые действительно не стыдно. Но опять же, не хочется обижать режиссёров. Многие из них поставлены в жёсткие рамки, и это не всегда благотворно сказывается на качестве фильмов. Как пример профессионального подхода к делу, вспоминается работа над картиной «Пока несут ноги». В российском прокате она вышла под названием «Побег из Гулага». Её снимали немцы, снимали для себя, и поэтому мы там все, советские солдаты и офицеры, охранявшие лагерь, выглядим, конечно, негодяями. А немцы-заключённые, напротив, борцы за справедливость. Это несмотря на то, что они пришли завоёвывать чужую землю. Но я сейчас не об этом. А о самом процессе. Им удалось собрать очень профессиональную команду. Павла Тимофеевича Лебешева – классика отечественного операторского искусства. Композитора Эдуарда Артемьева. Художника Валентина Гидулянова («Место встречи изменить нельзя» и др.). В такой команде просто невозможно было сыграть плохо. А какой размах, масштаб! Из-за одной сцены можно было ехать куда угодно, в Узбекистан, например. За такую работу не стыдно. И не жалко потраченного времени.

– У успешного человека особо не принято интересоваться, через какие испытания ему пришлось пройти. Но мне известно, что Ваш путь был достаточно тернист. Что из этого вспоминается особо?

– Понимаете, смотря с чем сравнивать. Может быть кому-то мой тернистый путь покажется лёгкой беговой дорожкой, а для кого-то… Действительно, если учитывать, что в 16 лет я уже уехал из родительского дома и начал самостоятельную жизнь. У меня тогда были волосы до плеч, и я попросил отца отрезать мне их. А потом сел в поезд и поехал. Поступил в Свердловское театральное училище, и началось…

– Насколько я знаю, основной пик проблем пришёлся у Вас на, так называемые, лихие 90-е…

– Ах, Вы конкретно про 90-е годы? Да, тут есть, о чём рассказать. После того, как я снялся в «Секретном фарватере», мне сразу же поступило 9 предложений. Ну, всё, думаю, началось. А тут как раз эти злосчастные 90-е. И до свидания, кинематограф! Тем более, в Минске, где и в лучшие годы снималось не так много фильмов.
Справедливости ради отмечу, что из девяти картин в четырёх я всё-таки снялся. Но после этого понял, что лучше так не делать. Потому что просыпаешься и не помнишь, где ты, в каком городе. Настолько бешеный график, буквально с одной картины на другую, мечешься, толком ничего не успеваешь. Чемодан поставил, вошёл в кадр, сыграл, взял чемодан, дальше полетел.
Так вот, за отсутствием работы, я переквалифицировался в ювелиры. Думал, ненадолго, а вышло на целых десять лет. Сначала занимался самой простой огранкой – кабошоном. Потом начал работать с металлами – золотом, серебром. Покупал по дешёвке материал, обрабатывал и сдавал за копейки. На семью хватало. Рождённые в СССР, мы на митинги не ходили, и на кухнях не брюзжали, а просто выживали как могли. Даже весело как-то было. В силу молодости, наверное.

– Ваши экранные герои – люди самоотверженные. Играя их, наверняка, приходилось проходить через определённые испытания – физические, моральные. Какие моменты особо отложились в памяти?

– Тут, конечно, надо говорить больше не о физических травмах, а о моральных. Но два слова и о физических. В начале своей карьеры я, как и все молодые люди, был достаточно ретивый, не понимал, что у каскадёров тоже есть дети, и им тоже нужно зарабатывать, выполняя трюки. А вот себя как раз нужно беречь. Но нет, кровь кипит! «Да, что я, молодой, не спрыгну с этой крыши? Смотрите!» Раз, и всё – нога пополам. А причин может быть масса. Сапоги велики, например. Или оператор подгоняет, у него, видишь ли, небо в кадре красивое, на фоне которого я должен пробежать по крыше и спрыгнуть. Или в фильме «Гол в Спасские ворота», мой герой – прототип Всеволода Боброва (выдающийся советский футболист – прим. авт.) – должен был выпрыгивать и забивать мяч головой. А я, прямо скажем, не большой любитель футбола, разве что чемпионат мира по телевизору посмотреть (смеётся). Бах, и коленный сустав в хлам. И тут уже поневоле начинают подключать дублёра. Или в фильме «Матрос Железняк» я должен был разбивать маленькое окошко в тюрьме. На репетиции было всё нормально, 2-х миллиметровое стекло. А на съёмках вдруг поставили чуть ли не 6 миллиметров! Я – бац! А оно не бьётся! Я второй раз, уже со всей мощи. Рука – вдрызг! А снимать надо. Перебинтовали. «Бей!» Я говорю: «Вы чего, с ума сошли?» «Бей левой!» Пришлось дожимать дубль. В общем, и руки и ноги ломал.
А моральные испытания… Я уже не про кинематограф. Хотя и про него тоже. Когда, например, во время съёмок у тебя умирает отец. Как это было со мной на фильме «Секретный фарватер». 59 лет… Относительно молодой ещё… Всё это, безусловно, накладывает отпечаток и на роль. Но и без этого тоже нельзя. Без переживаний актёр – пустышка. Поэтому, когда я говорю о моральных испытаниях, то воспринимаю их, как необходимый багаж, который тоже нужен в моей работе.

– В повседневной жизни есть в Вас что-то от Ваших экранных героев?

– В жизни я гораздо сложнее, и хотелось бы думать, что интереснее, чем те персонажи, которые в результате получаются на экране. Да это, собственно, и не важно, какой я в жизни. По гороскопу я «весы», сегодня один, завтра – другой (улыбается).

– Чем Вы руководствуетесь, принимая от режиссёров предложения сняться в том или иной картине?

– Гонораром (смеётся). Нет, ну конечно, хотелось, чтобы была классная команда, режиссёр понятливый. От режиссёра, безусловно, многое зависит. В киношной среде ходит байка о том, как встречаются два актёра, и один другого спрашивает: «Ну, что, где сейчас снимаешься?» Второй отвечает, там-то и там-то. Первый опять: «И как режиссёр?» Второй: «Режиссёр хороший. Не мешает!» А, ведь, иногда случается, что режиссёр лезет буквально во всё, начинает учить актёров, как вести себя в кадре, вплоть до поворота головы, взгляда, делает из них какую-то машину. Вот тут у меня крыша начинает съезжать. Я говорю: «Чего ты лезешь? Вот тебе мой костюм, играй сам!» Хотя это крайний случай, вообще-то я достаточно гибкий человек. Как правило у меня складываются хорошие отношения с режиссёрами. Да и с любой группой я обычно нахожу общий язык.

– Какой след в Вашей памяти оставила служба в армии?

– Это тоже было одно из испытаний, поначалу, скажем, не самых приятных. К моменту призыва я уже был студентом Свердловского театрального училища. Училище не давало отсрочки. И вот мы с Владимиром Большовым (актёр театра Константина Райкина «Сатирикон», заслуженный артист России – прим. авт.) были призваны на срочную службу. Такие баловни уже, в общаге пожили, пропитались атмосферой театра, сцены. И вдруг – армия! Совсем другой мир! Нас в роте почему-то называли композиторами, им как-то не нравилось, что мы не «от сохи», как говорится, пришли.  Но, правда, они были удивлены, когда я больше всех делал отжиманий, от пола, на брусьях, дольше других держал уголок. «Вот, это молодец! А то, что руки в карманах держишь, так будь добр, пойди и набери полные карманы мелких камешков и зашей их». И потом ходишь с такими карманами и ничего поделать не можешь. Ну ничего, со временем как-то свыкся, и всё стало нормально. А с Володей мы после армии ещё четыре года в Школе-студии МХАТ учились. И до сих пор время от времени общаемся.

– Кстати, сказать, с кем из людей Вашей профессии у Вас ещё сложились по-настоящему дружеские отношения? Много таких?

– Да, конечно. Например, с Алексеем Ивановичем Булдаковым. Мы с ним ещё в 1985 году на Беларусьфильм познакомились, и с тех пор дружим. С Михаилом Васьковым тоже замечательные отношения. Мы с ним в фильме «Лесник» снимались. С однокурсниками, конечно. С Серёжей Гармашом, например. Мы с ним, вообще, пока учились четыре года, были не разлей вода. Потом жизнь разбросала. Но иногда пересекаемся, и на съёмках, и вне. С тем же Володей Большовым. С Ершовым Володей из театра на Малой Бронной. Вот с ними поддерживаю отношения. Но так, чтобы встречаться регулярно, такого нет. Иногда перезваниваемся, хожу к ним на премьеры.

– В каких проектах Вы сейчас задействованы? Есть ли что-то заслуживающее внимания?

– В основной своей массе проекты, в которых я сейчас занят, не представляют особого интереса. Это просто работа. А вот о чём бы действительно хотелось рассказать, так это о фильме «Время первых», выход которого запланирован в 2017 году. Это будет по-настоящему качественное кино. Продюсер фильма Тимур Бекмамбетов, что уже само по себе говорит о многом.
Картина об отечественной космонавтике, о выходе в открытый космос первого человека Земли. В главных ролях Евгений Миронов и Константин Хабенский. Один играет Алексея Леонова, второй – Павла Беляева. А ещё Владимир Ильин, ему досталась роль Сергея Павловича Королёва. Я в фильме играю Николая Каманина – одного из первых Героев Советского Союза, получившего это звание за спасение челюскинцев, впоследствии занимавшегося подготовкой первых советских космонавтов. Сложный персонаж, сложный характер, но это и добавляет интереса. Он этакий антипод Королёва.
Но основная интрига всё-таки разворачивается вокруг возвращения космонавта на борт корабля. Сам Алексей Архипович много раз об этом рассказывал, но версии всё равно расходятся. Одно точно, что вместо того, чтобы войти в шлюз ногами, он заходил в него головой. После шлюза космонавт попадает в капсулу, диаметр которой всего 2.60, в ней два кресла, и вся она набита приборами. Не развернись от в шлюзе, в капсуле бы точно этого сделать не получилось. Но он каким-то образом сумел развернутся, и это, несмотря на то, что скафандр раздуло. Не буду всё пересказывать, но напряжение не спадает на протяжении всего фильма. Я уверен, что картина будет иметь хороший зрительский успех.

– Вы сегодня фактически живёте на две страны – Беларусь и Россию. Что устаивает в одной, и может быть не устраивает – в другой?

– В Беларуси хорошо, там травка, земля, природа. Но ими одними сыт не будешь. Волка ноги кормят. Поэтому много времени приходится проводить в Москве. И опять же, когда возвращаюсь в Беларусь, всё замечательно – чистота, порядок, кругом счастливые люди ходят. Но после Москвы как-то пусто. Мне кажется, Москва – это город людей, обречённых зарабатывать. Никому нет ни до кого дела. Только к пятнице начинают просыпаться, узнавать на улице. А в будни такое ощущение, что все погружены в себя.

– Кстати, как Вы относитесь к популярности?

– Честно говоря, иногда раздражает, особенно когда подходят и начинают панибратствовать. В Москве у меня машины нет, поэтому перемещаться приходится в основном в метро, на такси не наездишься. Бывает подходит человек, ни с того, ни с сего начинает тыкать. А ещё достаёт какой-нибудь чек из магазина и просит расписаться. Хочется спросить: «Зачем вам это? Что вы делаете с этими бумажками?» Гораздо приятнее, когда девушка проходит мимо и улыбается. Улыбнулась, значит узнала, что ещё надо? Все бы так (смеётся).

– Каким образом удаётся поддерживать хорошую физическую форму?

– Я ничего особенно не делаю, кроме упражнений с гантелями, приседаний, отжиманий. И то нерегулярно, в основном перед напряжённым съёмочным периодом. Чтобы сил хватило на весь день приходится с утра разминаться. Это раньше было проще – встал и как огурчик, а сейчас уже возраст даёт о себе знать.

– В таком случае, Ваше отношение к вредным привычкам.

– В армии я курил, но потом понял, что это не моё. И в фильмах тоже стараюсь не курить. Понимаете, не могу я просто выпускать дым, имитировать курение, а затягиваться мне неприятно. В общем, я против курения, как на экране, так и в жизни.

– Был период в Вашей жизни, когда Вы серьёзно занимались рукоделием и ювелирным ремеслом. Сегодня находите ли на это время? И вообще, чему посвящаете свободное время, если оно появляется?

– Главное моё увлечение последнего времени – это живопись. Причём, я не считаю себя художником, потому что у меня за плечами нет школы. И поэтому обычно говорю, что не пишу картины, а просто крашу холсты. Иногда что-то получается. Во время плотного съёмочного графика, часто мечтаю хоть об одном свободном дне, чтобы опять ощутить этот волнующий запах краски, растворителя, который меня будоражит.

– Что чаще всего рисуется?

– В основном природа, пейзажи, реже – натюрморты. Рыб люблю рисовать, животных. 

– А есть какая-то отдача от Вашего увлечения? Может, планируется персональная выставка?

– Да, я как раз намереваюсь это сделать. Потому что картины не должны стоять у стеночки, их надо показывать. Ведь если икона – это окно в тот мир, то картина – это окно во внутренний мир художника. Станислав Сергеевич Говорухин однажды сказал: «Мои картины говорят обо мне больше, чем я сам могу о себе рассказать». Точнее не скажешь.

– У вас двое взрослых сыновей. Принимали ли Вы какое-то участие в выборе ими будущих профессий?

– Нет, слава Богу, дети у меня самостоятельные. И я это приветствую. Потому что сам в своё время делал самостоятельный выбор. Так и дети. Старший, Володя, с самого начала знал, чего он хочет. В то время, когда его одноклассники рвались в престижные вузы, он заявил, что пойдёт на философский факультет. Поставил перед собой цель, поступил, закончил, сейчас сдал экзамены в аспирантуру. А младший, Клим, поступает в иняз. Тоже вполне осознанный выбор. Так что, по моим стопам никто из них не пошёл. Может это и к лучшему.

– Есть ли у Вас своя «формула счастья»? Каковы её составляющие?

– По-моему, счастье – это такое мимолётное чувство, которое трудно распознать сразу. Осознание приходит потом, когда ты уже пережил счастливые моменты. Оглядываешься назад и понимаешь, вот оно было, счастье – общение с близкими, совместные поездки, встречи с друзьями. А ты отвлекался на что-то, вместо того, чтобы ещё больше насладиться этими мгновениями. Поэтому формула счастья очень проста – суметь не проглядеть его в повседневной жизни.

– Что бы Вы могли пожелать читателям журнала, большая часть которых – сотрудники органов внутренних дел?

– Думаю, как врачам, так и сотрудникам органов внутренних дел важно пожелать, чтобы у них было как можно меньше работы. Чтобы они имели возможность больше внимания уделять себе и своим семьям. А ещё хочется пожелать – не унывать, ибо уныние – это страшный грех. Ну и, конечно, здоровья!


Опубликовано в журнале «Содружество» (№ 2-2016).


В сентябре 2017 года вышла в свет моя новая книга «Поэзия быстрого реагирования», изданная по программе «Печать по требованию». Книгу можно приобрести во всех крупных интернет-магазинах, достаточно набрать ее название в поисковой строке.