Мир Кронина

               


                эссе о творчестве Арчибальда Кронина




Самый известный в нашей стране роман английского писателя А. Кронина – «Путь Шеннона», о жизни врача. Кронин и сам был практикующим врачом, что, на мой взгляд, для литератора очень благотворно – такие люди имеют самый трезвый и точный взгляд на людей, соответственно – на мир, хотя, конечно, и у них есть свои иллюзии.

На мой взгляд, его герои отличаются тем, что можно назвать «естественной мужественностью». В противовес мужественности, которая создается как имиджевая, некий супербрутальный образ героя без страха и упрека. В этом упрекали, к примеру, Хэмингуэя. Нет, читая книги Кронина, создается впечатление, что автору и в голову не приходит специально делать на этом акцент, но именно его герои, как доктор Солт у Пристли, мужественны по-настоящему, без рисовки, позерства, игры на публику.

В разных обстоятельствах это проявляется абсолютно по-разному. Кронин старается не повторяться. Он выбирает для главных героев профессии медика, священника, политика, художника… Выходец из низов, он глубоко сочувствовал бедным людям. Вместе с тем, возмущаясь несправедливостью жизни, он мог пожалеть и богатых – разглядев как под микроскопом все их слабости, тайные тревоги и опасения. Природная душевная широта, всеобъемлющее сочувствие – редкий дар. Именно он вел писателя Кронина за собой, не позволяя стать чересчур назидательным или упростить окружающий мир, расставив черные и белые акценты. Он рос в Шотландии – стране, где очень суровая вера. И даже на атеиста это не могло не  наложить отпечаток.

В романе «Вычеркнутый из жизни» пуританин Пол, юноша, который считает себя очень правильным, а свои религиозные принципы незыблемыми, узнает, что отец его был несправедливо осужден за убийство женщины. И все эти годы отбывал срок, потому что настоящий виновник – богатый и уважаемый человек, столп общества. Для самого Пола расследование и установление истины, бесстрашная борьба с системой становятся некой возможностью выйти из круга своих узких представлений о морали и понять всю сложность человеческой натуры. Он ценой невероятных усилий заставил правосудие освободить его отца, человека уже настолько опустошенного и озлобленного, что ему свобода – не в радость. Понял, в каком внутреннем аду жил все эти годы настоящий убийца, и даже нашел в себе силы его пожалеть:

«Дрожь прошла по телу Пола, когда он заметил возрастающее волнение Освальда, темную нестерпимую муку, усиливающуюся с каждым мгновением. Жутко было смотреть на это изломанное человеческое существо, однако чем большее отчаяние овладевало Освальдом, тем большую жалость вызывал он в Поле. Теперь он ясно понял, что собеседник его не в своем уме». Но, конечно, этому способствовал рассказ Освальда, его признание, что все эти годы он посвятил себя служению ближним, чтобы искупить свою вину. Но смелости признаться у него не хватило:

«Не скрою: несколько раз я порывался отдаться в руки правосудия. Но голос во мраке ночи звучал снова и снова и с каждым разом все настойчивее: «Как?! Ты тоже из тех, кто, начав строить дом, не доводит дела до конца? Пойди отдай себя в руки правосудия, и по закону все твое достояние отойдет государству. Воздержись!»

И он убедил себя, что так лучше, такова воля Господа. Сцена признания Освальда – это некое испытание для Пола, которое могло его безмерно ожесточить или могло смягчить. Произошло так, что они поняли друг друга:

«- Дорогой мой юноша, позвольте еще раз поблагодарить вас за доброе отношение. Вам, наверно, пора идти. Не тревожьтесь, все будет в порядке.
Пол медлил, чувствуя в сердце гнет непонятной нерастраченной жалости.
- Вы обещаете исчезнуть?
- Обещаю, - Освальд снова улыбнулся, кивнул и опустил руку на плечо Пола. – Я ведь все это предвидел. И подготовился. Да благословит вас Бог».

Понятно, что он намекает на самоубийство.

В начале романа о главном героя говорится: «Все здесь без слов характеризовало Пола, указывало, что у него здоровое тело и живой, восприимчивый ум. Если бы вам вздумалось отыскать в этой комнате какой-то недостаток, то за таковой могла бы сойти разве что педантичная аккуратность, говорившая об известной сухости ее обитателя, о его чрезмерном стремлении к безупречности, вероятно, под влиянием матери, склонной вечно учить и «наставлять». И после того, как он лучше узнал жизнь и людей, он научился снисходительности, пониманию, что такое видимость нравственности (соблюдение неких формальностей) и настоящая нравственность. Он понимает, что отец его был повинен только в легкомыслии, которое шло от избытка жизнелюбия, а его заклеймили как нелюдя. Постигает истинную натуру кажущейся очень порядочной девушки Эллы, которая на самом деле банальная эгоистка и просто подстраивается под свое окружение. И перестает осуждать женщин, по той или иной причине перешедших черту (утративших невинность), если у них живая человечная, даже жертвенная душа, как у его новой знакомой – Лены. Он, напротив, проникается к ней большей жалостью и даже нежностью.

Герой романа «Ключи от царства»  - неприметный с точки зрения общества рядовой священнослужитель Фрэнсис Чисхолм. Показан его жизненный путь. Смерть любящих друг друга родителей. Смерть девушки, которую он любил: «Если я такой уж «святой», почему же я ничего не делаю для Бога? Почему я не борюсь с равнодушием, охватившим такое множество людей? Почему я не борюсь с материализмом, который с глумливой усмешкой завладевает современным миром… Короче говоря, почему же я не становлюсь священником?.. Ну что ж… я должен быть честным. Я думаю, что это из-за Норы. Красота и нежность моего чувства к ней переполняют мне сердце. Ее светлое милое личико стоит у меня перед глазами, даже когда я в церкви молюсь Пресвятой Деве. Милая, милая Нора. Ты истинная причина того, что я не беру билета на божественное путешествие в Сан-Моралес». Фрэнсис – не Пол. Он и от природы куда мягче. Нора – девушка со сложным характером, она ожесточается после того, как стала жертвой соблазнения и тайно родила незаконнорожденного ребенка. Для нее тошнотворным является выход из этой ситуации: брак с человеком, который согласился на ней жениться, чтобы спасти ее репутацию. С ней происходит несчастный случай накануне дня навязанной свадьбы. Возможно, она этого хотела… Но после ее смерти уже ничего нельзя доказать.

И Фрэнсис больше не колеблется. Он отдает себя служению церкви и принимает сан. Ему приходится ехать в Китай и обращать в свою веру жителей этой страны. Он отказывается делать это так, как его предшественники, которые хитрили, подкупали людей. Ему нужны только искренние обращенные. Естественность его религиозности, идущей из глубины существа, оборачивает к нему сердца самых предубежденных:

«Меня побеждает его молчание, его способность стоически все переносить, не говоря ни слова. Я уже рассказывала тебе о его работе во время чумы, когда он расхаживал среди заразы и внезапной омерзительной смерти так беззаботно, словно прогуливался по главной улице своей ужасной шотландской деревни. И дело тут не только в его храбрости – именно простота этой храбрости и полное отсутствие малейшей мысли о себе придавали ей такой невероятный героизм. Когда его друг доктор умер, он обнимал его, совершенно не думая о заразе, о том, что его щека забрызгана запекшейся кровью, которой кашлял под конец больной. А выражение его лица… Это сострадание и полнейшая самоотверженность… Оно пронзило мне сердце».

Во время войны он просто не может не бросить вызов позиции официальной церкви:

«- Одному Богу известно, как Ему надоели эти вопли, взывающие, к Нему. – Фрэнсис резко встал и начал ходить по комнате, весь во власти охватившего его волнения. – Я не могу опровергать противоречия кардиналов и архиепископов с помощью других противоречий. Да я и не возьму на себя смелость делать это. Я никто, ничтожный шотландский священник, сидящий в дебрях Китая, где вот-вот разразится бандитская война. Но неужели вы не видите всего безумия и всей низости войны? Мы – Святая католическая церковь да и все великие церкви христианского мира – оправдываем эту войну. Мы идем дальше – мы с лицемерной улыбкой и апостольским благословением мы освящаем эту войну. Мы посылаем миллионы наших верных сынов, чтобы их калечили и убивали, чтобы увечили их тела и души, чтобы они убивали и уничтожали друг друга».

В гневном порыве он обвиняет церковь в искажении истинно христианского духа: «Христос проповедовал вечную любовь. Он проповедовал братство людей. Он не кричал, взойдя на гору: «Убивайте, убивайте! Кричите о своей ненависти и вонзайте штыки в тела своих братьев!» И кульминация его речи: «Церковь поплатится за свою трусость». Он называет христианство религией лжи, классов, денег и национальной ненависти, считает, что священнослужители, вопреки политикам и тем, кому войны выгодны экономически, должны бороться с самой идеей любой войны, отрицать ее, осуждать – бесповоротно. Как зверство. Понятно, что война – праведная для тех, на кого напали, у них нет выхода, они должны защищаться. Но она не может быть праведной для нападающих. И самому ему в Китае приходится применить насилие, чтобы спасти жизни окружающих. И он страшно страдал из-за этого: «В нем беспорядочно мешались чувства торжества и раскаяния и тяжелое неотступное чувство изумления, что он, священник, слуга Бога, должен был поднять руку на своих ближних и убить их».

Тема пацифизма, осуждения войны с христианской точки зрения возникает и в романе «Звезды смотрят вниз». Один из главных героев, Артур, отказывается принять участие в войне, отстаивая свои взгляды, и предпочитает сесть в тюрьму. Его стыдятся богатый отец, невеста, все его окружение. Но толкнуло его на это именно лицемерие отца, который был виноват в катастрофе на шахте, ни во что не ставил жизнь простых людей, считая, что они – это просто мясо, а во время войны изображавший из себя патриота. Артур возненавидел его: «Отец его, Ричард Баррас, передвигавший флажки, показался ему каким-то собирательным образом тех, кто вызывал войну». Возможно, робкий идеалист Артур – личность не героическая, он и не изображал никогда из себя героя, но оставался верен себе. Слишком сильно было в нем отвращение к толстосумам, которые произносят трескучие патриотические речи, а сами в душе глубоко презирают тех, кто ложится под пули, и даже не думают рискнуть своей собственной жизнью. Артур отвергал этот мир лицемеров, и мир отторгал его.

Другой герой, Дэвид, выходец из шахтерской семьи, получил образование. И решил, что надо бороться с системой, заняться политикой:

«- Вначале я чувствовал то же самое, что вы. Пожалуй, даже нечто похуже… Ненависть… страшную ненависть. Но я старался побороть ее в себе. Не легко это. Когда человек бросает в вас бомбу, то первое ваше естественное побуждение схватить ее и бросить в него обратно. Я говорил обо всем этом с Нэджентом, когда он был здесь. Жаль, что вы не знакомы с ним, Артур, - это самый разумный человек из всех, кого я знаю. Так вот, Артур, ничего нет хорошего в том, чтобы бросить бомбу обратно. Гораздо умнее не обращать внимания на того, кто ее бросил, и заняться организацией, которая его послала. Бесполезно добиваться наказания отдельных лиц за несчастье в «Нептуне», когда виновата вся экономическая система».

Дэвид тоже – идеалист, но на войну он идет, не считая для себя возможным уклониться. У автора не было однозначной точки зрения на этот вопрос, он предоставлял разным героям относиться к одному и тому же событию по-разному. Разочаровавшись в политике, поняв, что в ней идеалистам – не место, он возвращается на шахту, к своим истокам.

Показательный момент для меня – отношение Дэвида к своей жене, Дженни, беспечной ветреной глуповатой и любящей приврать особе. Когда-то она показалась ему воплощением юной прелести, и потом, поняв все ее недостатки, отчетливо разглядев ее внутренний облик, он находит в себе силы простить ее, когда застает в беде. И это очень трогательно, показатель рыцарского отношения героев Кронина к женщинам вообще:

«У Дэвида сжалось сердце, он не мог вымолвить ни слова и тяжело опустился на стул у койки. Больнее всего его поразило выражение глаз Дженни. Оно напоминало взгляд побитой собаки».

Кронин не идеализирует народ: встречаются у него как лучшие, так и худшие разновидности выходцев из рабочей среды. Вплоть до самых отталкивающих (Джо Гоулен).

В романах «Цитадель» и «Памятник крестоносцу» неким нравственным ориентиром являются скорее женщины – жены главных героев. Кристин, учительница, жена врача Эндрю Мэнсона, наблюдает за тем, как меняется ее муж. Он отходит от юношеских идеалов помощи бедным, становится модным врачом для богатых и заражается бациллой высокомерия. Он становится ей неприятен, любила она другого Эндрю. И она ищет утешения в религии. Не из фанатизма – а от одиночества:

«- О, Господи! – Он был поражен, даже взбешен. – Вот ты до чего дошла? Библией увлекаешься?
- А почему же нет? Я еще до знакомства с тобой часто ее читала.
- Вот как?
- Да. – Странное выражение муки было в глазах Кристин.
- Наверное, твои друзья из «Плаза» не одобрили бы этого. Но это, во всяком случае, хорошая литература.
- Знаешь, что я тебе скажу: ты превращаешься в настоящую психопатку.
- Возможно. Это, конечно, тоже всецело моя вина? Но разреши сказать тебе, что лучше быть психопаткой, но сохранить живую душу, чем быть карьеристкой и дойти до духовной смерти!»

Кристин очень страдала: «Но она сердцем чуяла, что в те времена Эндрю был чистым и честным идеалистом, и это освещало их жизнь ясным белым пламенем. Теперь пламя пожелтело, абажур, сквозь который оно светит загрязнен».

Им удалось выйти из этого тупика, но случайная смерть Кристин убивает все радужные надежды Эндрю. И читатели осознают, что именно в ней была сосредоточена жизненная энергия этого романа.

В романе «Памятник крестоносцу» жена Стефена Десмонда, художника, который вынужден отстаивать свое право заниматься любимым делом, простая служанка Дженни настолько любит своего больного, физически слабого мужа, что готова ради него на все. Он, мягкий и нерешительный по натуре, но ведомый мощным инстинктом творца, отвергает среду буржуазную, потому что чувствует в ней угрозу для своего искусства – и отказывается связать свою жизнь с женщиной обеспеченной, которая могла бы создать для него комфортные условия. А Дженни, которой и в голову не пришло бы его менять, переделывать в угоду той или иной среде, влиять на его творчество, становится для него отдушиной. В ней он находит понимание – не умозрительное, а инстинктивное. А такое понимание гораздо глубже: «Сердце у Стефена отчаянно колотилось – никогда еще он не испытывал такого неудержимого влечения. Все, что он знал до сих пор – мимолетное чувство к Клэр, непонятная тяга к Эмми, - меркло перед этим сладостным томлением. Он считал себя странным, противоестественным существом, для которого навеки заказана радость разделенной любви. Все это была ложь».

После свадьбы Дженни содержит его, пытаясь продлить его угасающую жизнь. Она считает, что Стефен сделал ее счастливой, и у нее даже в мыслях нет упрекать его и считать свое поведение подвигом или жертвой. Для нее естественно поступать именно так.

Дженни описана с большой любовью: «И он снова – уже в который раз – подумал о том, сколь многим он обязан не только ее веселой, здоровой, щедрой натуре, ее сдержанности и добродушию, но и ее чутью, ее инстинктивному пониманию человеческой природы. Ее сочувствие – молчаливое сочувствие, которое она дарила ему, когда он впадал в уныние, - действовало, как целительный бальзам. Ее скромные вкусы и желания, сводившиеся к «чашечке крепкого чайку» или приобретению нового половика для кухни, отсутствие зависти, ее поистине детский интерес к более богатым и счастливым, чьи фотографии печатают в журналах, казались ему необычайно трогательными».

Трагедией для отца Стефена стала его жизнь (вне среды) и ранняя смерть: «Как часто за последние годы приходилось ему слышать хвалы своему сыну! Сначала робкие, они все возрастали, сливаясь в громкий хор, и высокопарные слова вроде тех, что только что произносила молодая наставница, повторявшись снова и снова. Категорические суждения недругов, мнивших себя знатоками, были наконец опровергнуты, то, что считалось безнадежной неудачей, получило признание, и вот его сын, Стефен, - великий художник… Да, даже такое слово, как «гений», без оглядки пускалось теперь в ход. Но настоятель, думая об этом, не испытывал ни гордости, ни торжества – лишь смутную тревожную печаль. И, вспоминая муки и разочарования целой жизни, слишком поздно, лишь посмертно увенчанной признанием, он спрашивал себя: стоила ли игра свеч? Стоит ли хоть одна картина на свете – пусть даже величайшее произведение искусства, - чтобы за нее платить такой ценой? Что же такое, в конце концов, красота, ради которой люди готовы перенести столько страданий и даже пожертвовать жизнью, подобно святым мученикам, умиравшим когда-то за веру? Бертраму казалось, что этот спор между жизнью и искусством никогда не будет разрешен». Понять, что искусство для художника – это его религия, люди, для которых оно мало значит или не значит вообще ничего, конечно, не смогут. А это и есть крест Стефена, который ему предназначено было нести. В романе речь о выборе приоритетов – вправе ли человек сам судить, что для него главное в жизни: среда, материальные ценности, семья, родина или призвание? Или кто-то вправе ему это навязать?

Традиция гуманизма в литературе – писать о неприметных людях, не сделавших головокружительную карьеру и не ставших при жизни сенсацией. О тех, чей молчаливый подвиг, никто не видит и даже о нем не догадывается. Освещать то, что скрыто от нас, большинства. А не то, что лежит на поверхности и кричит о себе, в лишней рекламе и так не нуждаясь.

Как правило, романы Кронина заканчиваются достаточно грустно – и привкус горечи не может не остаться, когда понимаешь, что в реальном мире борьба за справедливость или за самобытность часто заканчивается поражением или частичным признанием правоты только после смерти героя. И вместе с тем в этом горьком смирении главных его персонажей, в этой печальной улыбке автора столько великодушия, что оно само по себе примиряет с несовершенством мира.


Рецензии
западные романы ми читаем
как сборники Ситуаций,
как Обучение-ихней жизни,
а во всякие тонкости,кто такой главный герой,
или Героиня(?)ум уже и не доползает,
мало того есть Подозрения,
что Наша Литература 19го века,
как то Чужда нам..!!
ведь Писатели то-дворяне.
а советский Народ-он не дворянский,
по большей части.
и наверно советские Писатели,
Такие как Маканин,Шукшин,
являются Наиболле Близкими.
к тому же интернет,
создал другой совершенно тип Чтения,
и Читателей,и последнее-появился Огромный Океан,
Писателей самоучек-это именно сам народ и есть.
только постсоветский.

Анатолий Бурматоф   27.11.2017 14:15     Заявить о нарушении
Ну, каждый читает по-своему... Кронин - не из дворян, только о народе и пишет. Правда, не о русском. :)

Наталия Май   29.11.2017 20:27   Заявить о нарушении