Двуликий Янус

Берлин… Чудесный сумасшедший город. Нет, это не просто кусок земли, разбитый на улицы, кишащие толпой – Берлин живой. Прекрасные глаза Нового озера, меняющие свой цвет в зависимости от погоды от нежно-голубого до глубокого серого, сосуды Шпре, острый носик Телевизионной башни, без умолку говорящие уста Александровской площади. Берлин – это женщина, женщина без возраста, безумная и свободная, она не требует от тебя ничего и готова дать тебе все… за умеренную плату.
Я медленно брел по Кантштрассе. Я обожаю эту улицу. Отгороженная от ритмичного центра тенистой прохладой Тиргартена, ее кровь текла медленней, заставляя меня расслабиться и забыть обо всем. В Берлине царствовала весна, что разлилась по моим венам сегодня, как никогда раньше, поэтому я, не задумываясь, свернул в Эротический музей и блуждал по нему до закрытия, размышляя о природе сексуальности.
Как давно секс перестал быть для человечества просто инстинктом? Почему он занял доминирующее положение среди удовольствий? Все эти замысловатые изобретения отнюдь не предназначены для продолжения рода. Они вызывают смущение, трепет и будят желания, разжигая пламя глубоко внутри, первичное пламя, что дарит жизнь и свет любви. Сотворенные умами творческих личностей, одержимых этим первородным огнем, последователями Мазоха и де Сада, эти предметы станут прекрасными декорациями в наших спектаклях или инструментами, подобными кистям или мастихинам в руках художника. Они помогут нам создать свое произведение искусства в театре «двоих для двоих»… или в любой другой вариации. Ведь за тысячелетия развития общества секс давно трансформировался в искусство – визуальное, вербальное, тактильное. И оценивая при встрече потенциального партнера, мы не думаем о том, насколько красивыми и сильными у нас могут быть дети, но насколько страстным и азартным будет наше шоу.
Все еще прокручивая в голове эту тему, я выбрался на улицу и с наслаждением затянулся первой сигаретой за последние несколько часов. Мой «день» только начинался. «День» потому что мои биологические часы сломались когда-то давно, и я, будто вампир, не выношу солнечного света и предпочитаю выбираться из своего жилища с наступление темноты, а отходить ко сну с первыми лучами. Ночь – прекрасная пора для страсти и вдохновения, и это – моя стихия.
Немного покрутившись на месте и решая, куда бы мне пойти, я двинулся в сторону Европа-Центра. Часы на церкви показывали 12:25, мне некуда было спешить, я был абсолютно свободен и от этого я чувствовал себя превосходно. Дав своим ногам отдохнуть, я присел на мраморное ограждение фонтана. Кажется, это произведение называется «танцующий человек». Весьма пошлое творение – обнаженный старик то ли танцует, то ли гоняется за квадратным подобием человека без каких-либо половых признаков.
Я улыбнулся собственным дурацким мыслям и все с тем же весенним настроением принялся с удовольствием разглядывать шлюх, что медленно и вальяжно прошли метрах в двадцати от меня. Мы обменялись взглядами, одна из девушек улыбнулась мне, поймав мое пристальное любопытное внимание.
Глядя в их лица, я пытался угадать, получают ли они, в самом деле, удовольствие от того, чем занимаются или нет. Я люблю то, что я делаю, и никогда бы не смог жить по-другому. Верее выжить. Но чужая душа так далеко. Я не мог их понять, прочесть, так как я видел только то, что они хотели, чтобы я видел – их маски. Эти улыбки, приветливые взгляды, интерес и желание сблизиться – лож, которую я чувствовал.
Я ведь тоже ношу маску. К этой мысли я пришел не так давно, хотя ношу ее уже много лет. Я заковал себя в доспехи приличия и благонравия, потому что так хотела толпа, именующая себя обществом. И я настолько привык к этой маске, что стал забывать снимать ее дома. И она вросла в мое лицо. Поэтому, даже наедине со мной, я лгал и лгу. Все мои «неугодные» чувства, хранящиеся в самой глубине моего сердца я запер на замок, за железную дверь спрятал и выстроил стену безразличия перед. И я долго не мог понять, отчего мне порой так плохо. Сейчас я твердо знаю, что это мое истинное «Я» билось о стены своей темницы, разбивая руки в кровь и громко требуя свободы. Мои доспехи стали слишком малы мне и в них стало трудно дышать, и я принялся постепенно отрывать ненавистный металл. Однако, это тяжелый и весьма болезненный процесс. Куда проще жить в королевстве кривых зеркал и видеть в отражении маску, которую ты сам для тебя избрал. Но перед самим собой надо быть честным, или уже ничто не будет иметь смысл.
Я закурил очередную сигарету, подсвечивая мое лицо красными всполохами. Медленно и почти бесшумно со стороны центра подъехала машина, остановившись напротив девушек, которые охотно продемонстрировали свои прелести, что «могут стать вашими» за действительно символическую сумму.
Я узнал водителя. Весьма неожиданная и приятная встреча. Видимо, он тоже узнал меня, так как откровенно игнорировал суету вокруг его авто, пристально глядя в мое лицо. Я не нуждался в словах от него. Я понимал его настолько, насколько понимал меня самого. Поэтому я просто встал и пошел к машине. Осознав ситуацию, девушки разочарованно махнули руками и одарили меня парочкой ругательств (естественно, я забрал у них хлеб!). Я все также беззлобно и мило улыбнулся и сел в машину.
Ни «привет!», ни «как дела?». Он всегда считал эти формулы вежливости напрасным колебанием воздуха, и я был с ним согласен. Он вел машину прочь из города, набирая скорость, которой мы оба были больны, под чудную игру Ванесы Мэй. Я откинулся в кресле.
Свет проносящихся мимо фонарей высвечивал нам путь сквозь тьму. Все приходит и уходит: время, пейзажи, дома, города, люди… чувства; и лишь дорога постоянна, и ее верный сателлит – Луна. Белесым слеповатым окон на голубом небосводе днем и горящим желтым ночью она всегда там. И даже в хмурую погоду, подняв голову к небу, я не вижу ее, но знаю, что она есть. Я смотрел на золотистое блюдце, несущееся вместе с нами над кронами деревьев. Постоянство в движении.
Мы уже проскочили пригород, и тьма стала густой и плотной, обволакивая нас лесным массивом. Он скинул скорость, съехал на обочину и остановился. Заглушил мотор и развернулся ко мне. Я тоже повернулся к нему и посмотрел в его глаза. Такие теплые, родные, знакомые до боли где-то глубоко в грудной клетке. Да, судьба развела нас по разным дорогам, растащила по разным городам, разным странам; но когда бы я не подумал о тебе, я знаю, что ты есть… и этого достаточно.
Он так же некоторое время разглядывал мое лицо. Возможно, в нем что-то изменилось с нашей последней встречи. А затем он порылся в карманах, извлек двадцатку, и молча кинул ее на панель приборов.
- Что? Серьезно? – я засмеялся.
К чему этот цирк? Разве не ты учил меня принимать меня таким, каков я есть? Так зачем же ты сейчас со мной, со мной – кто знает тебя лучше, чем ты сам!!; строишь из тебя… А впрочем, хочешь попробовать роль Доминанта и только мне доверяешь на столько, чтобы на это отважиться? Ладно. Я забрал двадцатку – дешево ты меня оценил: в три пачки сигарет; запихнул ее в задний карман брюк и потянулся к его ширинке. Раз уж я сегодня обычная шлюха, никаких поцелуев не будет… а так хотелось: впиться сейчас в твои губы, опустить это чертово сидение вместе с тобой… Если бы я не любил тебя столь безмерно, ты бы очень дорого заплатил за твою выходку. Но от тебя, и лишь от тебя, в благодарность за все, что ты от меня вытерпел, я переступлю через меня.
Я расстегнул его брюки, проник рукой под резинку трусов и извлек на свет Божий его плоть. Он не был возбужден, да и не странно: в былые времена ты заводился от совсем другого. Я знаю, в чем ты нуждаешься, и я способен дать тебе это – ты знаешь это. Так к чему..?
Ну, хорошо. Я склонился над ним, вбирая губами его плоть. Он откинулся в кресле, наконец додумавшись его немного опустить. Я старался быть нежным и ласковым; с тобой это совсем не сложно – в моем сердце достаточно нежности для тебя. Он замер, закрыл глаза, но даже после нескольких минут полная эрекция не приходила.
- Извини, - он аккуратно оттолкнул меня.
- Все нормально, - мы же оба знаем, что твоя сущность в другом. Может, хватит кривляться? – Поехали ко мне.
- Куда? В отель? Твой хозяин вряд ли будет этому рад.
- Он – хороший человек, и с ним можно договориться. Да к тому же в это время он уже спит, и если ты уйдешь до того, как он проснется – он просто не узнает, что ты там был.
- Все равно я не считаю эту идею хорошей.
- Другие варианты? Твои девочки дома?
- Да.
- Я не хочу, чтобы они меня видели. К тому же, если не приведи Господь, ты будешь кричать! – в твоем доме 100 % найдется монтажный скотч, но я сейчас очень хочу слышать твой голос. И с хозяином я как-нибудь объяснюсь. В конце концов, деньги решают много проблем. А вот с твоими дочерями мне объясняться не придется. Они прекрасно знают, кто их отец, хоть и не говорят об этом вслух. И полагаю, помнят, кто загнал его в палату реанимации.
- Да, ладно. Действительно из двух зол стоит выбирать меньшее. Поехали в твой отель, - он застегнул брюки, завел машину, и развернул ее в сторону города.
Я достал из кармана его двадцатку: я же не заработал; ухмыльнулся, открыл бардачок и бросил ее туда. Мой взгляд привлекли две упаковки гитарных струн. О, ваш Лидер опять не в адеквате?! Интересно, что на этот раз? Кризис сорока он должен был уже преодолеть. Но ты все еще заботишься о нем. Потакаешь его капризам. Как всегда. Как и прежде. Ты всегда любил его больше, чем кого-либо. Больше, чем меня. Я взял в руки струны. Он краем глаз уловил мое движение, но промолчал. Хм, я надеюсь, ты понимаешь, что я ушел вовсе не из-за этого. Я понимал, что не способен дать тебе то, чего ты жаждешь от него, и никогда даже не пытался с ним соперничать, хотя вне всяких сомнений я ревновал. Но наши отношения базировались в другой стороне твоего сердца, на оборотной стороне твоего лица… Господи, я понял, что только что произошло! Какая же глупость!!! Я убрал струны в мой карман. Я твердо знаю, что я сейчас с тобой сделаю.
Мы добрались до отеля, бесшумно пробрались в комнату. Да, меня всегда поражало, как при твоей комплекции и грации бегемота ты умудрялся двигаться тише мыши. В былые времена я даже хотел колокольчик тебе на шею повязать, потому как вечно вздрагивал, когда твои медвежьи лапы внезапно обвивали меня: это не страх, это рефлекс! И это раздражало.
Я запер дверь и обернулся к нему, наблюдая, как он избавляется от одежды. Ни тени смущения или стыда. А откуда им взяться, если я лично знаком со всеми шрамами на твоем теле?.. Если только за эти годы их не стало больше. Я некоторое время наслаждался, разглядывая его. В моих глазах ты все такой же, как и прежде – огромная скала нежности и тепла. Я знаю, что ты способен на насилие, даже на убийство, но ты скорее позволишь убить тебя, чем причинишь мне хоть малейшее неудобство. Я достал из кармана струны.
- Что ты собираешься с этим делать? – поинтересовался он.
- Связать тебя.
- Слишком короткие.
- Для твоей грудной клетки – да, а на руки достаточно.
- Перережешь сухожилья.
- А ты не сопротивляйся. Я буду аккуратна.
- Ок, - он посмотрел на пол и ушел в ванную комнату.
Я в удивлении вскинул бровь. Хм, я не пойду туда за тобой, там слишком тесно для нас двоих. Но уже через минуту он вернулся оттуда с шторкой для душа в руках и постелил ее на пол. В самом деле, если кровь попадет на ковролин, вымыть ее будет нереально. А ты ведь и не собирался меня слушаться, не так ли? Ты мазохист, фанатичный мазохист, но вот ведь что забавно: ты никогда не был нижним.
Я достал из упаковки струны. Самую тонкую действительно использовать не стоит. Не факт, что тебя смогут правильно зашить, и ты не останешься без действующих рук. Хотя я уверен, что тебе плевать. Но мне нет. Я зашел за спину, провел ладонями по его рукам от плеч к запястьям, соединяя их вместе, взял струны и принялся их стягивать.
- Сильнее, - ох, а теперь ты будешь мной командовать, приводя в бешенство моего зверя, чтобы он вырвался и порвал тебя.
- Заткнись!
Я закончил бандаж, не проронив ни капли его крови. Но ты ведь хочешь, чтобы она текла?! Он дернул руками, проверяя фиксацию. Струны впились в его мышцы, в нескольких местах порезав кожу. Я отвернулся и закрыл глаза. Он заметил это.
- С каких пор ты опустилась до жалости ко мне? Или я так плохо выгляжу, что не заслуживаю больше твоей любви?
Я повернулся к нему, надменно ухмыльнулся. Подошел к тумбочке и вынул из ящика нож. Ты жаждешь не меня, а монстра внутри меня, которому позволяешь все… даже нарушать твои табу. Я приблизился к нему, схватил за затылок и приставил острие к его глазу.
- Ты понимаешь не верно. Это вовсе не сострадание, кое ты именуешь жалостью… То, что произошло с тобой тогда действительно изменило меня. Только не в ту сторону. Так что… не смей сдохнуть! Я не хочу в психушку.
Я опустил лезвие на его грудь и прочертил полоску. Ты не должен даже предполагать, что любовь к тебе ослабила меня. Поэтому я продолжил рисовать на нем хаотичные 7-10 сантиметровые полоски. Он напряг мышцы, и лезвие скользило мягко и легко. Плечи, ключица, торс. Тебе страшно?
Я наблюдал, как маленькие струйки крови сползают по нему, превращая его тело в шедевр экспрессионизма. Я откинул нож, надавил пальцами на одну из ранок, выталкивая из нее больше крови, и принялся соединять их алыми росчерками одному мне понятной пентаграммы. Я и раньше рисовал на тебе защитные обереги, только ты об этом никогда не знал. Я поднял на него глаза. Холодные хрусталики лунного света.
- С солью было бы лучше, - он слегка улыбнулся.
- У меня есть кое-что получше.
Я пошел в ванную и принес оттуда мой тоник. Он содержит спирт, а значит щипать должен прилично. Да и обеззаразит заодно. Я нанес тоник на ватные диски и стал обрабатывать его раны. Он прикрыл глаза. Теперь боль достаточная, чтобы ты возбудился. Я закончил с его торсом, обошел его, и начал протирать его руки, давя на раны, заставляя струны проникать в его плоть глубже. Может и слишком рано тебя трогать, но я очень хочу. Свободной рукой я аккуратно погладил его возбужденный член. Он шумно выдохнул. Сейчас твое тело горит не только болью, но и адреналином. Я провел пальцами по натянутым струнам, извлекая из них жуткую какофонию. Он резко развернулся ко мне и потянулся к губам, чтобы поцеловать. Я улыбнулся и отстранился.
- На колени! – твоя груда мышц слишком давит, малыш.
Он выполнил незамедлительно, и не пререкаясь, глядя в мои глаза теперь уже снизу вверх. Я провел рукой по его волосам и щеке.
- Оу, ухо заросло? Хочешь, снова проколю?
- Да, давай.
Я предложил, но не подумал, что иглы у меня нет. Впрочем, мои серьги-гвоздики должны с этим справиться. Я опустился рядом с ним на колени, вынул серьгу из моего уха и поднес к его мочке. Мое дыхание сбилось, и я даже не заметил когда. А сейчас я так близко к тебе, что мое дыхание плавит твой рассудок. Я смотрел в его глаза. Нам обоим место в психушке.
Он дернулся в попытке обнять меня, когда гвоздик с нажимом прошел сквозь мочку. Ты забыл о путах? Кровь заструилась по его рукам, попадая на спину, ноги и шторку. Как предусмотрительно было с твоей стороны ее постелить.
- Спокойно, малыш,- я мягко поцеловал его в козелок.
- Наделай во мне еще дырок!
Продолжаешь мной управлять, злить, чтобы я был жестче. Ладно. Я вынул вторую серьгу из моего уха и приложил к верхней части его. В этот раз будет сложнее и больнее: я пробью хрящ. Он подвинулся ко мне, пытаясь прижаться всем корпусом. Я схватил его за горло, пристально всматриваясь в глаза. Разума в них уже нет, но там светиться то, что я люблю в тебе больше жизни: твое безумие. Я жадно впился в его губы, продолжая давить на серьгу. И вскоре она пробила ухо. Он вздрогнул всем телом. Я оторвался от его губ.
- Еще, делай еще, - он задыхался.
Я пренебрежительно усмехнулся, вынул серьгу из только что сделанного отверстия и приложил рядом. Ты всегда позволял мне все: любые издевательства, унижения, любую боль. Просто потому, что я всегда делал именно то, что ты хотел. Я одновременно надавил на серьгу и его кадык. Несколько капель спермы скатились по его члену. По одной щеке ползла слеза. Ну что ж, значит, сделаем еще дыр.
Я вновь вынул серьгу и приставил чуть ниже. Обнял его, прижимая ко мне, и надавил, наблюдая, как кровь капает с его дрожащих пальцев маленькими рубинами, разлетаясь осколками в небольшой лужице меж его ступней. Природа, бесспорно, самый искусный творец, шедевры которого нам никогда не превзойти.
Я плотно прижимал его тело. Шепот ветра за окном слился в моем сознании с его дыханием, дополненным сдержанным стоном, биением сердца и звуками капели, рождая минорную симфонию, прекраснее которой я ничего раньше не слышал. Я провел пальцами по струнам, добавляя нот. Давление преодолело сопротивление, и его огромное, огненное и влажное тело забилось в моих объятиях. Переносицу сдавило, и хлынули слезы. Способен ли ты понять, представить хоть малую часть того бесконечного чувства, что во мне для тебя? Знаешь ли, как безмерно я тебя люблю? Всегда и навеки. Я – твое дитя. Ты освободил меня и воспитал. По образу и подобию твоему. И ты для меня и Отец, и Бог. И все твои раны – мои. Каждая капля крови, каждый стон…
Я еще долго прижимал его ко мне, силясь совладать с моими чувствами. Это слезы счастья, а не сострадания, но ты все равно не должен их видеть. Я должен оставаться сильным, холодным, бессердечным и жестоким в твоих глазах, ведь таким ты хочешь меня иметь. Однако я хочу верить, что ты знаешь и любишь меня полностью. Я смахнул слезы с лица и отстранился от него. Левая рука вся в крови, как и моя одежда пропитана его потом, спермой и кровью.
- Нам обоим надо в душ, - заключил я. – Иди первый. Вдвоем там не разместиться.
Он легко улыбнулся в ответ. В глазах по-прежнему нет разума. Но он вернется. Скоро. Я подобрал нож, перерезал и буквально вытащил из него струны. Тебе надо в больницу. Все-таки пару швов наложить придется. Он поднялся, забрал шторку, и, стараясь не капать кровью на пол, ушел в ванную. Я стянул рубашку и брюки, подошел к окну и открыл его настежь, уставился в белую стену здания напротив: чистую и бесцветную, как моя жизнь без тебя.