Идиллия. Мопассан

Поезд только что выехал из Генуи и шёл по направлению к Марселю, следуя длинным изгибам скалистого берега, который скользил, словно железная змея между морем и горами, ползя по пляжам с жёлтым песком, которые небольшие волны окаймляли серебряной нитью, и внезапно проникая в чёрные пасти туннелей, как зверь в нору.
В последнем вагоне поезда сидели лицом к лицу толстая женщина и молодой мужчина; иногда они смотрели друг на друга. Ей было около 25 лет; она сидела у окна и любовалась пейзажем. Это была крепкая пьемонтская крестьянка с чёрными глазами, объёмной грудью и мясистыми щеками. Под деревянную скамью она заткнула несколько пакетов, а на коленях держала корзину.
Ему было около 20 лет; он был худощавым и загорелым, как человек, который много работает на земле под жарким солнцем. Рядом с ним в носовом платке лежало всё его имущество: пара туфель, рубашка, брюки и куртка. Под скамейкой он тоже кое-что держал: лопату и кирку, связанные верёвкой. Он ехал искать работу во Франции.
Поднявшееся в небе солнце поливало берег огненным дождём; был конец мая, и в вагон, где были опущены стёкла, проникали нежные запахи. Цветущие апельсинные и лимонные деревья, источая в спокойное небо свои сладкие ароматы, смешивали их с дыханием роз, которые росли повсюду, как трава, вдоль дороги, в богатых садах, перед дверями домиков и в полях.
На этом берегу розы - везде! Они наполняют край своим сильным лёгким ароматом, они делают из воздуха лакомство, что-то более вкусное и более пьянящее, чем вино.
Поезд ехал медленно, словно для того, чтобы задержаться в этом саду. Он постоянно останавливался на маленьких станциях перед белыми домиками, затем вновь начинал движение, издав долгий свист. Никто не входил. Можно было подумать, что мир заснул и не мог решиться проснуться в это жаркое весеннее утро.
Толстая женщина иногда закрывала глаза, затем быстро открывала их, когда корзина скользила у неё на коленях, готовая упасть. Она подхватывала её быстрым жестом, смотрела в окно несколько минут, затем вновь начинала дремать. На её лбу блестели капли пота, она тяжело дышала.
Молодой человек наклонил голову и спал крепким сном крестьянина.
Внезапно, когда они выехали с маленькой станции, крестьянка проснулась и вынула из корзины кусок хлеба, крутые яйца, фляжку с вином и красивые красные сливы; она начала есть.
Мужчина, в свою очередь, проснулся и смотрел на неё, смотрел на каждый кусок у неё на коленях. Он сидел со скрещенными руками, с впалыми щеками, со сжатыми губами, и внимательно смотрел.
Она прожорливо ела, запивая каждый кусок вином, и иногда останавливалась, чтобы вдохнуть.
Всё исчезло в её рте: хлеб, яйца, сливы, вино. И едва она закончила завтрак, парень вновь закрыл глаза. Тогда она распустила корсаж, а мужчина внезапно опять посмотрел на неё.
Это не обеспокоило её, она продолжила расстёгивать платье, и сильное давление её грудей приподнимало ткань, показывая в расширяющемся декольте белую полоску белья и кожу.
Когда крестьянка почувствовала себя комфортно, она произнесла по-итальянски: «Снаружи так жарко, что невозможно дышать».
Молодой человек ответил на том же языке, с тем же произношением: «Хорошая погода для путешествий».
Она спросила:
- Вы из Пьемонта?
- Я из Асти.
- А я из Казаля.
Они были соседями. Они начали беседовать.
Они долго говорили о банальных вещах, которые постоянно повторяют люди из народа, которых хватает их медленному уму без горизонтов. Они говорили о своём крае. У них были общие знакомые. Они называли имена и становились друзьями по мере того, как открывали нового человека, которого видели они оба. Быстрые слова вылетали из их ртов со звонкими окончаниями и певучестью итальянского языка. Затем они расспросили друг о друге.
Она была замужем; она оставила троих детей под присмотр сестры, так как нашла хорошее место кормилицы у одной дамы в Марселе.
Он искал работу. Ему сказали, что во Франции он её найдёт, так как был хорошим строителем.
Затем они замолчали.
Жара становилась невыносимой, падала дождём на крышу вагона. За поездом реяло облако пыли и проникало внутрь, а запахи цветущих деревьев и роз становились сильнее, и от них тяжелела голова.

*
Путешественники заснули вновь.
Они открыли глаза почти одновременно. Солнце опускалось в море, освещало его голубую скатерть светлым ливнем. Воздух стал свежее и как будто легче.
Кормилица тяжело дышала с открытым корсажем и сказала измученным голосом:
- Я не давала грудь со вчерашнего дня; я чувствую себя так, как будто сейчас лопну.
Он не ответил, не зная, что говорить. Она продолжила: «Когда у женщины столько молока, как у меня, надо давать грудь три раза в день, иначе чувствуешь себя плохо. У меня как будто гиря под сердцем, гиря, которая мешает дышать. Большое несчастье, когда у тебя столько молока".
Он произнёс: «Да. Это несчастье. Это должно вас беспокоить».
Действительно, у неё был больной вид. Она прошептала: «Достаточно нажать сюда, и молоко польётся фонтаном. На это любопытно смотреть. В это трудно поверить. В Казале все соседи приходили смотреть».
Он сказал: «Ах, в самом деле?»
- Да. Я бы вам показала, но незачем. Таким манером молоко не потеряешь.
И она замолчала.
Состав остановился на какой-то станции. Там у забора женщина держала на руках плачущего ребёнка. Она была худой и в лохмотьях.
Кормилица смотрела на неё. Она сказала сочувственно: «Вот ещё одна, чью участь я могла бы облегчить. А малыш облегчил бы мою. Я небогата, раз покидаю дом, и мои домочадцы, и мой последний крошка вынудили меня к этому, но я дала бы 5 франков за то, чтобы этот ребёнок на 10 минут оказался здесь и я дала ему грудь. Это успокоило бы нас обоих. Мне кажется, я воскресла бы».
Она опять замолчала. Затем несколько раз провела рукой по лбу, по которому струился пот. Она простонала: «Я больше не могу терпеть. Мне кажется, я сейчас умру». И бессознательным жестом она полностью расстегнула платье.
Появилась правая грудь, огромная и налитая, с коричневым соском. Бедная женщина стонала: «Ах, Боже мой! Ах, Боже мой! Что мне делать?»
Поезд вновь двинулся и продолжил свой путь среди цветов, которые источали своё дыхание в тёплый вечер. Иногда на поверхности воды виднелась рыбацкая лодка с неподвижным белым парусом, которая, казалось, спала и отражалась в воде так, словно там была вторая, перевёрнутая вверх дном.
Молодой человек смущённо пробормотал: «Но… сударыня… Я мог бы… мог бы помочь вам».
Она произнесла: «Да, пожалуйста. Вы окажете мне большую услугу. Я больше не могу терпеть».
Он стал на колени перед ней, а она наклонилась над ним, поместив кончик груди ему в рот жестом кормилицы. При этом жесте на соске появилась капля молока. Он живо выпил её, схватив грудь губами, как фрукт. И он начал жадно сосать.
Он обнял женщину за талию двумя руками, чтобы приблизиться к ней, и пил, дёргая шеей, как делают дети.
Внезапно она сказала: «С этой достаточно, теперь берите другую».
Он покорно подчинился.
Она положила руки на спину молодого человека и теперь дышала с силой, счастливо, вдыхая ароматы цветов из воздуха.
Она сказала: «Здесь хорошо пахнет».
Он не ответил, так как всё ещё пил; он даже закрыл глаза, словно для того, чтобы лучше распробовать.
Но она мягко отстранила его: «Достаточно. Я чувствую себя лучше».
Он встал, вытирая рот тыльной стороной ладони.
Она сказала ему, вправляя груди в платье:
- Вы оказали мне большую услугу. Благодарю, сударь.
Он ответил признательным тоном:
- Это я вас благодарю, сударыня. Вот уже 2 дня я ничего не ел.

12 февраля 1884
(Переведено 29 марта 2017)