3017-й, часть XIII

XVII


Утром они позавтракали, весело щебетая ни о чём. После его вчерашних слов о принятии гражданства она, казалось, совершенно успокоилась, и лишь одна-единственная гнетущая мысль порой (всего на несколько секунд) налетала тенью на её светлое лицо. Он же, приняв окончательное решение, отрезавшее всякие пути к Прошлому, выглядел счастливо-безмятежным мещанином, далёким от любых тонких философий. Лишь за 20 минут до её отъезда на работу он поднял относительно серьёзную тему.

- Ты же трудишься в ЗАГСе, если на языке нашего века - он дружески слегка толкнул её в бок. - И всё знаешь о 27 парах Общества Семейного Уюта на территории бывшего Среднего Поволжья.

- Нам очень повезло, что наши ближайшие соседи, всего-то в пятнадцати минутах езды, - Вяземские. Остальные живут значительно дальше, и я не думаю, что общение с ними будет отличаться теплотой и взаимопониманием того вечера, что случился недавно в Поместье. Сам посуди: примерно в ста километрах отсюда - несколько огромных усадеб. 10 пар Знати - со времён Смуты и до эпохи царя Александра. Которые не только живут, но и держатся обособленно от всех. Вот там, кстати, - те самые манерность и чопорность, коих ты так опасался у Вяземских. Пётр Алексеевич и Софья Владимировна, всё-таки, намного ближе и понятнее нашему веку. Там нет такой пропасти - от обычаев, уклада, языка до мировоззренческих вещей. А возлюбленные, к примеру, эпохи Екатерины - вот это снобизм. Спросят тебя о чистоте кровей, истории фамильного герба, количестве крепостных душ в Поместье и псарне для охоты.

- Они что, вчера сюда попали? - рассмеялся он.

- Видишь ли, у них в сознании абсолютно не укладывается иной быт. А мы с тобой для них со своим образом жизни - "финский домик", веранда, садик и тропинка к пляжу у реки - некто вроде зажиточных крестьян, получивших вольную плебеев. И чего нам к ним напрашиваться? Чтобы ты тихонько елозил ногами под шикарным столом от всех манерных глупостей, а потом мы сбежали оттуда гулять и целоваться - при первой возможности. А к полуночи ты бы заново впал в свои философии о пропасти поколений...

- Да - бесконечно-язвительно изрёк он - и где они только работают?

- В сельском хозяйстве и юриспруденции, на должностях государственных советников - если общо. Напрасно иронизируешь. Благодетель говорит, что это - бесценные специалисты. А вот женщины совсем не трудятся, как и принято у Знати тех эпох. Сидят и варятся в собственном соку. Думаю, там - скукотища смертная - улыбнулась она.

- И всё же, при всех сословных напыщенностях, там тоже живёт любовь, достойная Общества Нового Века - задумчиво произнёс он.

- Скорее - преданность и взаимопочитание - поправила она. - Хотя, кто знает, - что такое любовь? Прости, я совершенно не готова об этом. Я знаю лишь то, что рядом с тобой мне хорошо, интересно и спокойно - как ни с кем иным.

- Прости, и я не хочу никаких высоких теорий о "подлинной любви" - понимающе кивнул он. - Хорошо. Еще 16 пар...

- Вообще, из нашего отрезка времён есть всего 9 русскоговорящих союзов, но они живут - кто в Греции, столице Общества Семейного Уюта, кто - на территории бывшей Америки. А здесь... Люди середины и конца второго тысячелетия. Теперь уже мы для них предстанем наивными и старомодными. Кроме того, Благодетель сказал мне об их ужасном (по нашим меркам) - очень небрежном, искажённом и вольном русском. Тебе, с твоей любовью к Слову, их речь просто искорёжит слух. Вообще, президент считает наше поколение последними носителями относительно неиспорченного языка классиков Серебряного века.

- Хорошо, сдаюсь. Ты права. Как я понимаю, регистрацией и учётом сообществ поэтов и учёных ты не занимаешься.

- Нет, но скажу. Для учёных-рационализаторов и изобретателей мы неинтересны. Это свой мир, иной язык. Знаешь, кто мы для них? Талантливый, но поверхностный дилетант под руку с красивой подружкой. И оба - нули в их призвании - науке. А Общество литераторов... (она слегка запнулась).

- Говори, как есть - он улыбнулся и поцеловал её в щеку.

- Я никогда и ничего тебе не запрещала - ты знаешь. Курить ты бросил по своей личной воле. И сейчас - запретить не могу. Но я - против твоего общения с литераторами разных эпох. По крайней мере - сейчас, когда ты освоился тут далеко не до конца.

- Не знай я тебя - подумал бы, что банально ревнуешь к другим интересным людям, которые отнимут наше время наедине. Но я так не думаю - он прямо взглянул в её глаза. - Удивительно, ты одна из тех совсем немногих, кого я готов послушаться без обсуждений.

- Я ради твоего же блага - тихонько, но твёрдо произнесла она. - Сам сказал о хождении по тонкой линии, страшных искажениях среди увлечённых поэтов. И не заметишь, как заново втянешься в высокие споры. Не потому, что ты меня обманывал или лукавил. А просто - ты человек искренний, увлечённый. Само собой всё произойдёт...

- Знаешь - он откинулся в кресле и так улыбнулся, что у неё мигом отлегло на душе. - Если в ближайшие лет 300 я хоть что-то тут накарябую, отдам тебе все черновики. Правь, вычёркивай, дополняй и издавай - рассмеялся он.   
- А лучше - оставь только то, что нравится тебе; остальное - в урну. Я буду иногда читать - исключительно по твоей просьбе. Вот и все мои литераторские "амбиции" - чтоб ты понимала и не домысливала...
 
В 9 часов утра крепко обнялись перед её отъездом на службу. Он собирался посвятить день очередному неспешному чтению семитомника Истории тысячелетия, послушать любимого Маккартни, а под вечер - сготовить ужин к её возвращению. Совершенно не предполагая удивительных приключений двух предстоящих дней...




XVIII



Спустя всего неполный час с момента её отъезда на лужайку стремительно влетело президентское такси. Он быстро оправился от изумления и тепло поздоровался с Благодетелем.

- Не люблю затяжных приветственных церемоний - улыбнулся он. - Вчера вечером я получил твоё извещение по скайпу о решении принять гражданство и навсегда остаться здесь. Давай так: все поздравления и прочие процедуры - получение карты, регистрация - потом, когда сделаем общее дело.

- Дело? - слегка удивился он.

- Именно. Раз уж ты теперь наш новый подданный - окажи услугу - не мне, а всей Империи.

- Я? Но... как?!

- Не торопись. Давай присядем, и я всё объясню. Итак... (Президент достал из такси дипломат, кипу бумаг и нечто вроде ноутбука). Введу в курс дела. На днях Совет Сообществ единогласно высказался за депортацию талантливого учёного, математика и физика по призванию. Познакомься пока что заочно: твой соотечественник, Александр Дмитриевич Соболев.

С экрана монитора на него взглянул мужчина лет сорока с аккуратной бородкой, умными, но измученно-грустными глазами.

- 1943 года рождения. Никогда не демонстрировал выдающихся успехов на физмате, пару раз висел на грани отчисления. Связано это с тем, что он уже тогда - как и его американский коллега, профессор Нэш, работал над теорией динамического равновесия, позволяющей строить гармоничные взаимоотношения между людьми и государствами - без войн и даже конфликтов. И это - не единственное перспективное направление, что он разрабатывал, частично наплевав на личную успеваемость в университете. Но тебе, как гуманитарию - да и мне, собственно, это не слишком интересно и понятно. Я лишь передаю просьбу президента Сообщества учёных, поскольку мы с тобой уже знакомы.

- Поразительно - улыбнулся он. - Всего полтора часа назад моя жена объясняла - почему мне совершенно не о чем общаться с учёными, и сам я абсолютно неинтересен им - как человек.

- Не спеши с выводами. Я продолжу... После физмата Соболев окончил аспирантуру и трудился в одном из московских НИИ. Зарплата - почти нищенская, около 70-80 рублей. Его научные разработки никого не заинтересовали. Справедливости ради - скажу, что он, как и всякий подлинный талант, опередил своё время - часть открытий насущны и востребованы уже в нашем тысячелетии. Но тогда, в СССР... В общем, к началу 80-х годов у него сложились чрезвычайно тяжёлые личные обстоятельства. Жена, бывшая однокурсница, постоянно пилила из-за безденежья, ставила в пример куда более успешных коллег и других прекрасно зарабатывающих друзей юности. Потом - изменила ему и сейчас попеременно живёт у мамы и любовника. Единственное, что удерживает обоих от официального развода - 12-летний сын, живущий у бабушки. В 1983 году Александр Дмитриевич ушёл из НИИ и... работает на рынке, где получает 120 рублей и иногда - продуктовые излишки. Две трети денег отдаёт на сына, а сам (в свободное время) по-прежнему разрабатывает свои теории. Более никого и ничего у него в жизни не осталось. Родители - умерли, а дальние родственники, как ты понимаешь, не желают особо общаться с этой "учёной нищетой", не умеющей жить...

- Бесконечно грустная судьба - он откинулся в кресле и тяжело выдохнул. - Одна из тех историй, за которую я с юности совершенно не уважаю своё бывшее государство, как его не назови: СССР, Россия...
 
- Это всё обобщающая патетика гуманитария, уж прости. Нам необходимо сосредоточиться на совершенно конкретных - судьбе и человеке - жёстко произнёс Благодетель.

- Да, конечно. Я слушаю.

- Соболев в той ситуации, когда всякому трезвомыслящему человеку без гуманитарных иллюзий (снова - прости!) совершенно очевидно: жизнь не просто "не удалась" - она полетела под откос. Его будущее в ХХ веке нам известно. Жена более не вернётся - вне зависимости от уровня его доходов. Сын подрастёт и будет относиться к отцу достаточно прохладно - они не жили вместе, начиная с его десятилетия, а о том, что он годами отдавал последнее из заработанного, отказывая себе в самом насущном, никто и не вспомнит...

- О, это знакомо - кивнул он. - Найдутся "доброжелатели", всякие братья и сёстры, дяди и тёти, которые в оба уха понарассказывают о "нехорошем отце", попутно выпячивая свои "личные заслуги". Старая, как Мир - история.

- Да, вижу ты меня понимаешь. Результат - смерть в полном одиночестве от острой сердечной недостаточности в такую же, как сегодня, июльскую жару на даче. В 55 лет. И никому не нужные научные труды, которые полетят в мусорную корзину, когда сын и родственники начнут делить имущество через суд.

- Я понял. Итак, что я должен предпринять? - он взглянул на Благодетеля с полнейшим вниманием.

- Ты отправишься в 1983 год - пообщаться с Александром Дмитриевичем относительно его депортации в Общество Нового Века. Никаких актёрских перевоплощений и "юродивых сцен" не требуется - президент сделал решительный жест рукой, словно отметая саму возможность. - Спокойный, откровенный и доверительный разговор по душам, не скрывая ни единого факта - в том числе, из Будущего. Разумеется, он поверит тебе далеко не сразу, поэтому вот в этой папке - посекундная хронология событий его жизни в последующую неделю. Изучишь сегодня вечером и запомнишь - с твоей памятью это легко.

- И, всё-таки... (он подбирал слова в лёгком изумлении). - Почему именно я? А не его коллега-учёный, способный общаться с Соболевым на языке науки?

- Потому что общечеловеческий язык, в данном случае, - стократ важнее. У тебя есть несомненная способность располагать к себе умных людей в общении наедине. Ты знаешь - как построить диалог, повернуть его в зависимости от ситуации - особенно, если речь идёт не о личном. И сам побывал в частично схожей жизненной ситуации. Знаком с ней изнутри. О том, что вы соотечественники - и говорить излишне.

Благодетель слегка повысил тон, тщательно выговаривая каждое слово.

- Итак, 30 и 31 августа 1983 года. У Александра Дмитриевича два выходных от работы на рынке, поэтому он сидит в одиночестве на скромной подмосковной даче, привычно корпя над научными проектами. Ты отправишься именно туда.

- 1983 год - он мечтательно вытянул ноги. - Вы знаете, 8 лет подряд месяц летних школьных каникул я неизменно проводил в Москве у родной сестры бабушки и прекрасно помню советскую столицу 80-х. А вот Питер никогда не манил меня по-настоящему - искусственный город с сомнительным климатом...

Президент очень жёстко взглянул на него, начисто отторгая всякие намёки на сентиментальные воспоминания.

- Никакой ностальгии. Ты должен осознать От и До: перед тобой стоит узкая и совершенно конкретная задача. Встретился. Пообщался. Вернулся. И, прошу, никаких дачных электричек с последующим гулянием по Москве. Здесь твои - документы 1983 года (он указал на отдельную папку). На самом деле, ничего не случится, но лучше перестраховаться. А вот в этом дипломате - ампулы для депортации. Если нечаянно разобьёшь или утратишь - не переживай, мы будем смотреть за тобой в режиме online (как говорили в твоё время) и всё равно вытащим назад, домой.

- Как всё серьёзно - задумчиво произнёс он. - Откровенно говоря, у меня мелькала мысль, что Вы поручаете мне эту миссию, дабы я не чувствовал себя бесполезным в Обществе Нового Века.

- Ни в коем случае, да ты и сам уже это понял. Я очень рассчитываю на успешный итог разговора. Не стану ничего советовать - ты изучишь документы и всё поймёшь сам. Не волнуйся: для твоей спутницы последние дни августа 1983 года пройдут как мгновение. Вернёшься в ту же минуту, на которой был отправлен в 1983-й. Очень рассчитываю на тебя - повторил он и дружески хлопнул его по плечу. - Как будешь готов, дай знать по скайпу. Извещать или нет свою любимую - решай сам. Это уже явно не моё дело, будь я хоть трижды Благодетель - пошутил он.

Он крепко пожал его руку и мгновенно - как обычно - умчался по новым государственным делам.



***


Вечером она застала его сосредоточенно склонившимся над какими-то листами за письменным столом. Он даже не услышал её лёгких шагов, ибо был - нет, не увлечён, а задумчив, словно при розыгрыше сложной шахматной партии.

- Прости - очнулся он, почувствовав, наконец, её безмолвное присутствие. - Я тут сижу и размышляю уже часа три, но ужин сготовил. Пойдём, я тебе обо всём расскажу...

Выслушав о его предстоящей "миссии" и отужинав, она выглядела заметно обеспокоенной. Наконец, произнесла непривычно-жёстко:

- Ты должен дать мне слово, что все твои - ностальгия, фантазия и прочие "творческие перехлёсты" (прости!) никуда не заведут тебя в 1983. Я умоляю: без всякой самодеятельности!

Он примирительно покачал головой и улыбнулся.

- Не переживай. Я вовсе не предвкушаю - пусть и уникальное, невозможное ранее - путешествие. Точнее, перемещение. Думаю совсем об ином: как выйти на естественный контакт с учёным, как построить разговор, на что сделать главные акценты. Видишь ли - самоиронично усмехнулся он - Благодетель уверен, что я сам, без его подсказок, изучив досье Соболева, прекрасно во всём разберусь за один вечер.

- Не усложняй. Суть дела ты уже изучил - сужу об этом потому, что только что прекрасно передал мне его на словах. Главное, не лезь в дебри. У тебя, в сущности, одна конкретная задача: пообщаться, расположить к себе, донести главное. Какое значение имеет разница в восприятиях "физика" и "лирика"? Вы же не о смыслах станете дискутировать - если ты сам в это не полезешь.

- Нет, не полезу. Но - имеет. Я этот мир, точнее - устройство душ учёных совсем не знаю. И бессмысленно вешать мою собственную голову на плечи человека научного склада ума, а потом домысливать и "формулировать". Знаешь... Я часто вспоминаю, как профессор Нэш - совершенно искренне, без намёка на язвительность, - обратился в интервью к Диме Быкову:

- Я слышал, Вы пишете стихи. Интересно - а зачем Вы это делаете?

Нэш - не понимает. И вопрошает с непосредственностью ребёнка и практика - одновременно. И что ответить на подобный вопрос? Если уже мне, в свою очередь, не дано понять - как можно месяцами корпеть над деталью сложного чертежа, жить в мире корней, дробей, интегралов? Единственное, на что хватает ума - не спрашивать об этом физиков напрямую...

Он как-то обречённо махнул рукой в пространстве.

- Я волнуюсь. Ужасно хочется принести ощутимую пользу новому государству. И просто, по-человечески, - не подвести приютивших нас людей. (Он взглянул на неё и увидел отклик собственным мыслям и чувствам).
- Слушай, я понимаю, что ты устала после службы. Но - пойдём прогуляемся к Реке, хотя бы на часок.

Она кивнула.

Уже на закате, сидя на берегу, он грустно произнёс:

- Наука, разработки, открытия... Стоит ли это такой искорёженной судьбы, как у Александра Дмитриевича? Вечная недооценка, а то и игнорирование самовлюблённых, завистливых коллег. Жена и быт, ежедневно тыкающие в лицо личной финансовой несостоятельностью. Потом - измена супруги, разлука с сыном, работа на рынке с барыгами и торгашами ради относительно приличной зарплаты и продуктового пайка. Абсолютно чуждая среда. Духота и невозможность хотя бы частично реализовать свои таланты. И единственный просвет - письменный стол с формулами и чертежами в свободные от борьбы за физическое выживание часы...

Он тихонько коснулся её волос.

- Никому человек не нужен. Абсолютно! Полное, леденящее одиночество. И смерть в 55 лет на даче. Закопали в землю с дешёвыми похоронами и кинулись делить нехитрое имущество...

Она взглянула на него - с пониманием, но и с лёгким укором.

- Помнишь, что сказал тебе президент при первой встрече? Ты забываешься и судишь людей по себе - восприятие, мировоззрение, душевные приоритеты. С чего ты взял, что достойная и умная женщина рядом, романтичные встречи и прогулки для него важнее здоровой самореализации и призвания в науке? И что он сам не осознаёт ту неизбежную цену, которую всякий человек платит за собственные приоритеты? Но идёт на это - сознательно. Если и просит о чём-то - то о понимании, а не о сочувствии. Это мы с тобой - внутренне совсем иные.

- Ты права, но плата (судя по его жизни) - страшная. Знаешь... (он взглянул её прямо в глаза) - и мне сто раз приходилось пить эту долю: тотальное непонимание ближних, нелюбимая работа, вынужденное общение с внутренне чуждыми людьми, финансовая бедность. И тоже - стихи, да рассказы - как единственный, подчас, лучик во всём этом искажённом социуме. Но мне - грех ныть и жаловаться. Я, частично, - но реализовался. И, главное, никогда (при всей сумме внешних обстоятельств)... слышишь - никогда (!) - не ощущал себя внутренне одиноким. Как бы ни била жизнь, я всегда чувствовал, что есть люди, которые меня любят. (Пусть мне и достаточно единственной - тебя...). Даже если - здесь и сейчас - они не в силах реально помочь или просто пообщаться. Люди, которые будут меня помнить и молиться за меня - что бы ни случилось. В этом смысле я - баловень.

- Про "баловня" можно говорить лишь тому, кто совсем ничего из себя не представляет. Ты тоже (когда-то, в чём-то) им внутренне помогал.

- Тем не менее... Мне невозможно представить долю Александра Дмитриевича. И я искренне хочу ему помочь. Я не библеист, но мне запомнились слова:

«Вкушая, вкусих мало мёда, и се аз умираю» - которые в Книге Царств произносит сын библейского царя Саула, Ионофан.

Смысл (как я его понимаю): Отчего человек, достойный счастья и свободной жизни, должен гибнуть в забвении? Отчего необходимо так цепляться за совершенно не ценящих тебя, а то и презирающих - государство, социум, ближних...

- Ты знаешь, что и как ему донести - ободряюще произнесла она. - Благодетель - не тот человек, что станет заниматься безвкусной комплиментарщиной - как ты сам выражаешься. Отправляйся, только...

Она вдруг крепко, как-то не по-женски, сжала его руку.

- По возвращении немедленно (!) дай знать - если я буду на службе. Чем бы ни закончился разговор и как бы сам ни устал.

- Конечно.

- И ещё... (Она достала чёрно-белую фотокарточку).

- Что это?

- Не узнаёшь? Я так сильно изменилась? - улыбнулась она. - Это моё фото в девятом классе. Возьми. Когда тебя потянет на "приключенческие познания" в августе 1983 года, посмотришь на эту карточку и, быть может, отбросишь любую "художественную самодеятельность".

- Не потянет. Сделаю ровно то, о чём просил президент. Без всякого "творчества".

- Не говори так - она помотала головой. - Вот попадёшь в ту реальность из детства, каникул в Москве - только тогда поймёшь. Только помни: наш Дом - здесь. А теперь пойдём, пора спать. У тебя завтра трудный день, да и мне с утра на службу...


(продолжение следует)