Камзол из лоскутков. Детство. Гл. 5

        В начальной школе нас училось одиннадцать человек в классе, а в городе стало сорок один, и это было ужасно. Свежего воздуха не хватало, а мне, деревенской, привыкшей к свободе, эта скученность ужасно не нравилась. Шум, гам на переменках, да и на уроках не лучше. А больше всего я невзлюбила учительницу.

        Ее звали Мария Антоновна, но среди учеников иначе как Кошкой никто не называл. Что-то было такое в ее лице, что оно ассоциировалось с кошкой,  но на мою любимую Мурку Мария Антоновна совсем не походила. Она, хоть и имела такие же зеленые и немного на выкате глаза, круглое лицо и маленький ротик, но моя Мурка ласково мяукала, а учительница выглядела всегда сердитой, если ей что-то не нравилось, поджимала губы с мелкими морщинками вокруг рта.
 
        Она уже не первый год была  на пенсии, наверное, сильно устала от работы, но спасалась в школе от одиночества, потому что не имела ни семьи, ни детей. Сейчас я обязательно пожалела бы женщину, а тогда значение имело лишь отношение к нам, детям, а оно оставляло желать лучшего.
 
        Вряд ли Мария Антоновна знала о моих чувствах, ведь с первого дня я училась прилежно. Сейчас вспоминая, понимаю, она просто казалась строгой, потому что уважала дисциплину и требовала ее от нас. С другой стороны, дай нам волю, школу бы разнесли.
 
        Посадили меня с мальчиком по имени Иосиф. Мало того, что он плохо учился, так еще был все время простужен.  Его не приучили пользоваться носовым платком, и в его одной ноздре постоянно блестела сопля. О, ужас! До той поры я не знала слова и понятия Брезгливость.

        В наше время, как и теперь, на двадцать третье февраля девочки покупали мальчикам открытки, подписывали каждому индивидуально и на большой перемене устраивали поздравление. Я подарила Иосифу носовой платочек – с намеком. Но он намек не понял! Промучившись первую четверть, а попросила меня пересадить, правда, причину своего желания объяснять не стала.

        Припомнился мой первый урок физики в пятом классе.

        Кабинета физики в нашей старой школе не было. Мы сидели в своем классе, зашел учитель - мужчина лет тридцати пяти - сорока. Светло-рыжие курчавые волосы, чуб такой залихвастый у него, светлое лицо, все в рыжих веснушках, и шея такая розовая, вся в пупырышках. 

        Я сидела почти на первой парте, прямо у него под носом, смотрела снизу вверх и вдруг поняла, на кого он мне похож. На какую-то птицу похож - то ли орла, то ли сокола, видела такую в зоопарке с голой шеей, вот, точно такой! И взгляд его бирюзовых глаз тоже какой-то птичий, и поворот головы, при котором шея вытягивается.
 
        Одной смеяться скучно и я повернулась к девочке, которая сидела за мной. Лариса - веселая, заводная, лидер класса. Вокруг нее на переменках собирались все наши ребята, она - душа компании, кажется, все ее сразу полюбили, я тоже.

        - Лариса, посмотри, как он похож на... птицу, - шепнула ей чуть слышно, - только с хохолком.

        Пауза. Лариса начала в упор его рассматривать, сравнивая, видимо, с этой самой птицей. По мере того, как она его разглядывала, на ее лице появлялась улыбка, потом раздался первый смешок, за ним еще и еще - мы смеялись уже вдвоем, не в силах остановиться.

        В этот момент наш смех уже привлек внимание учителя, он повернул голову и вопросительно взглянул в нашу сторону. Ну точно, словно птица посмотрела! Как-то одной половиной лица, одним глазом, что-ли… Очередной взрыв хохота!

        Такое вряд ли понравится на первом уроке, Ларису выгнали из класса. Поскольку я сидела у него под рукой, определить он не смог, кто зачинщик - я осталась на уроке.
 
        Мне уже не очень смешно, попыталась слушать вводный курс в новый предмет.

        Отсмеявшись за дверью, Лариса робко постучала и попросила разрешения вернуться на свое место. Он великодушно разрешил.

        Лариса направилась к своей парте, в какой-то момент наши взгляды встретились и все! Дикий наш хохот уже ничем не удержать!

        - Быстро вышли из класса! Обе! – он даже  повысил голос.

        На следующий урок физики мы шли с опаской. Каково же было наше удивление, когда наш Анатолий Васильевич даже не вспомнил о том происшествии, зря мы боялись.

        К его внешности мы вскоре привыкли - он стал нам напоминать известного  французского актера Пьера Ришара, такой же рыжий, худощавый, энергичный. С юмором у него тоже был полный порядок, очень часто прямо на уроках он устраивал такие расслабляющие минутки-хохотушки, рассказывая что-то веселое или употребляя какие-то смешные словечки. Ох и любили мы эти паузы! Посмеемся, а потом с новыми силами за работу.
 
        Учитель он просто замечательный, объяснял доходчиво, своими словами, использовал много житейских примеров. У него был в заначке какой-то заколдованный мел, белый-белый, как напишет на доске - всем видно даже на последних партах. Физику я знала на "пять", да весь город, благодаря ему, готовился и сдавал экзамены на "хорошо" и "отлично" по этому предмету. Многие до сих пор навещают любимого наставника, поздравляют с праздниками, оказывают помощь.

        А как человека, его характеризовали поступки. Его жена, Вера Борисовна, преподавала у нас химию. В один из дней она не пришла на урок. Позже мы узнали - женщина очень серьезно больна. Анатолий Васильевич отдал свою почку, чтобы спасти ей жизнь.

        Много лет прошло с той школьной поры, изредка встречаемся с одноклассниками, говорят, наш любимый Анатолий Васильевич еще ездит на велосипеде, а лет ему уже немало.

        Доброго здоровья тебе, дорогой мой учитель физики! Ты самый красивый мужчина на земле! Потому что настоящая красота в человеке -  его доброе сердце!



        Занимались мы во вторую смену, возвращались домой поздно. С наступлением поздней осени, когда темнеет рано, мне казалось, что домой я приходила почти ночью. Учитывая все свои прошлые страхи, я боялась этой темноты, всегда бежала с остановки бегом.
 
        Благо, вскоре построилась еще одна улица, деревня продвинулась как раз в сторону дороги, по которой ходил рейсовый автобус. Теперь фонари освещали улицу, да и я стала старше.

        В Пружанах возле самой автостанции находилась огромная яма – воронка со времен войны.  Когда зимой выпадал снег, мы на склонах устраивали ледяные горки, катаясь в основном на портфелях, иногда находили у ближайшего магазина картонки, используя их в качестве салазок.
 
        Ну и веселились мы тогда! Увлекшись, пропускали свой автобус, следующий шел только через час. А у нас уже и варежки мокрые, и в сапожках снег, и на пальто примерзли сосульки. Бежали на автостанцию согреться, зал ожидания сразу оживал от звонких детских голосов, ведь нас много!

        Рядом с автостанцией открылась столовая. За четыре копейки – стоимость билетика в городском автобусе – можно было купить макароны с подливой. Вкуснятина! Мама такого не готовила. Сэкономив деньги, а я получала на булочку и чай по двадцать копеек, мы с подружками забегали в столовку и покупали этот гарнир. Домой возвращались, уже плотно поужинав.
 
        Котлета с кусочком хлеба в школьном буфете стоила одиннадцать копеек, слойка – восемь, чай, как и тетрадь -  две копейки. Комплексными обедами нас в школе тогда еще не кормили.

        Обычные школьные будни не оставили следа в моей памяти, однообразие всегда серо. Яркими бликами лишь сильные эмоции, они больше всего и запоминаются. Я пошла на кружок рисования, увлекаясь рисунками с детства, но очень скоро  забросила это занятие, когда учительница вскользь заметила, что для портрета нужна твердая рука, а мне больше подойдет  живопись. Для живописи нужны хорошие краски, а их у меня нет.
 
        Я очень не люблю проигрывать. Все девочки научились играть в карты, как же без меня?! Я очень быстро постигла суть игры, но однажды фортуна отвернулась от меня, мне «навешали дураков».  Все! С тех пор я не играю. Ни с кем и никогда.
По той же причине не люблю волейбол. Это позже я узнала, что у меня близорукость. Я попросту толком не видела летящего мяча, не могла определить расстояние до него, соответственно, не могла взять подачу. Раз, второй…  «Не получается. Стыдно. Сейчас скажут, что я «раззява». Все! Я бросала игру!

        Предпочитала учиться всему, постичь многое. Дома мне все разрешали, а папа учил жизненным премудростям постоянно, причем делал он это так естественно и незаметно, в порядке игры, что это не напрягало, а нравилось.

        «Посмотри, доченька, я прививаю яблоньку. Вот эту веточку обрезаю, вот так, по косой линии острым ножом. У тебя сейчас пока не получится, нужна сильная рука. Но ведь ты скоро вырастешь.  А вот здесь разрезаем кору, немного отделяем  ее и косым срезом плотненько прикладываем нашу веточку. Заметила, как я это сделал? Смотри, я покажу еще раз».

        И он повторял свои движения, а я во все глаза смотрела, почему-то мне все это было очень интересно. Через двадцать пять лет я это вспомню и буду прививать деревья на своей даче.

        Мария Антоновна проучила нас год и ее отправили на заслуженный отдых. Из декретного отпуска вышла молодая учительница русского языка и литературы Граб Алиса Ивановна. Наш класс с ее приходом буквально ожил.

        Почему-то все дети из «плохих» стали «хорошими», следом и оценки улучшились, и поведение стало другим. Правда, от нас перевели в спецшколу одного неуправляемого мальчика, который дрался, не делал уроков, не подчинялся требованиям учителей. Ведь с пятого класса у нас уже появились учителя - предметники.
 
        Больше всего мне нравился кабинет биологии. Чего там только не было! Различные растения, которые стояли на специальных подставках вдоль окон, в застекленном шкафу макеты человеческих органов, скелет в углу, с которого постоянно кто-то сдергивал синий чехол.

        Я обожала этот предмет. А уж когда дело дошло до анатомии и мы стали изучать строение человека, все его системы и органы, о!  Конечно, это был уже восьмой класс, но раз уж зашел об этом разговор, то упоминаю здесь.

        В пятом классе я впервые увидела фломастеры! В БССР они еще не продавались, их привозили из Литвы. Однажды я нашла в кармане пальто сложенные вчетверо листок, а мы раздевались в классе и просто вешали пальто на общую вешалку вдоль стены.  Разноцветными фломастерами на тетрадном листике был нарисован Волк из мультфильма «Ну, погоди!»

        Я не знала, кто это сделал. Но листочек спрятала в портфеле, а дома наклеила его на картонку и поставила на этажерке.  «Ну, погоди!» мы обожали, с нетерпением ждали премьеру следующего выпуска.  Этот рисунок появился в моем кармане не случайно – это подарок мальчика, которого мне предстояло вычислить.

        Он обнаружил себя сам, подложив записку в тот же карман.  «Я тебя люблю!» - гласила надпись. Это было уже интересно. Но я узнала почерк. Увы,  сердцу не прикажешь.  Правда, на фильм «Фантомас», который демонстрировали в городском кинотеатре,  я его приглашение приняла. Это было первое и последнее наше свидание.

        Пишу об этом с улыбкой на лице.  Через несколько лет моя Маша, после какого-то съезда медиков, принесла мне новость, что мальчишка по имени Юра П. так сильно был в меня влюблен, что даже своей маме поведал о тех детских душевных страданиях. Оказалось, что его мама была знакома с моей сестрой, узнав ее по фамилии в списке приглашенных.
 
        - Я знаю, - сказала я сестре. – И что с того? Обычный мальчик, ничего особенного, он не в моем вкусе.

        Мне нравились мальчики постарше. Как раз в пятом классе я впервые влюбилась по-настоящему. Это было не то детское чувство, которое я испытывала когда-то к Владику, а вполне уже взрослая влюбленность.

        В пятый класс я ходила уже в первую смену.  Утром нас возил в школу специальный автобус, который, наконец, выделили для перевозки детей по многочисленным просьбам родителей. Наш совхоз объединял несколько деревень, у некоторых была проблема с транспортным сообщением. Это наша деревня стояла почти на трассе, другим не так повезло.

        Поскольку машинный двор располагался у нас, то и в автобус мы садились первыми, потом собирали остальных детей. Чего только мы не вытворяли в этом автобусе! Особенно в зимний период, когда утром еще темно. Девочки старшеклассницы садились на колени к мальчикам, те, в свою очередь могли себе позволить невинные шалости – коленку погладить или в щечку чмокнуть.
 
        Витя учился в седьмом. Красивый мальчик, брюнет с серыми, очень светлыми глазами – редкое сочетание и потому необычное. Я просто смотрела на него. В автобусе, в школе, по дороге домой, когда мы «тусовались» на остановке в ожидании автобуса. Он заигрывал с девочками постарше, я ревновала.

        Тогда и появились мои первые стихи, наивные, но я их помню и не могу не привести:
Серые  глаза,
Черные волосы,
Улыбка твоя
И твой голос
Запомнятся мне навсегда.
Почему я грущу,
Почему я тоскую,
Ты не любишь меня,
Ты любишь другую…

        Там были еще несколько строк, но это уже не так важно. Витя не обращал на меня никакого внимания, да и вряд ли когда узнал о той тайне, которую я хранила в сердце целых два года.

        Мои чувства укрепились, когда летом в один из прекрасных теплых вечеров мальчики устроили с девочками своего рода игру, катая нас на велосипедах. Бросали жребий, кому с кем ехать. Мы садились на раму, каждая к своему «извозчику», делали круг по деревне, затем опять бросали жребий.
 
        Та игра продолжалась целый вечер до самой темноты и так всех увлекла, что назавтра только и было разговоров, кто с кем хотел ехать, кто как пахнет,  о чем разговаривали и так далее.

        Почему-то мне все время выпадал этот Витя, наверное, где-то там наверху Боженька услышал мои мысли.  Он был так рядом, почти касаясь подбородком моих волос, повернувшись, я слышала его прерывистое дыхание. Ведь ехали мы очень быстро - ребята соревновались наперегонки. Как же трепетало мое бедное сердечко!
 
        В то лето, после пятого класса, я впервые смогла гулять по вечерам допоздна. На улице возле клуба по выходным устраивались танцы, там была специальная площадка с деревянным настилом.

        Из клуба выносились скамейки – такие блоки по четыре скамьи сразу, они ставились по периметру, на деревянном постаменте размещался наш вокально-инструментальный ансамбль, а в центре танцевала молодежь.

        Ребята из ансамбля периодически устраивали перекур, включая в перерыве магнитофон. Оттуда звучала зарубежная музыка. Одна из песен как-то особенно врезалась в память, я не знала значения слов, меня покорила мелодия: "Маneу, Mаney, Maney..." Сестричку мама называла Маней, я нашла созвучие. Этой песне уже много лет, а она до сих пор звучит в эфире.

        Дома все шло своим чередом. Маша, прожив с нами год, уехала с мужем в Казахстан. Бориса в очередной раз отправили в длительную командировку, она, как декабристка, уехала с маленькой дочерью по месту работы мужа.

        Женя вернулся из армии. Домой пришел ранним утром, сразу с поезда. Его первая встреча с отцом тоже отпечаталась в памяти. Этот напряженный момент дался не просто мужчинам. Один не мог простить, другой не умел повиниться. У каждого из них была своя правда. По-моему, Женя так и не смог переступить через свою обиду,  сохраняя с папой очень прохладные отношения, а теперь уже поздно говорить об этом – папы давно нет.

        - Здравствуй, сынок, - папа рванулся ему навстречу, раскрыв руки для объятий.

        - Здравствуй, - очень сдержанно ответил Женя, даже не взглянув в глаза папе.

        Он  прошел мимо, даже руки не подав, обнял маму, потом поцеловал меня. А папа опустил руки и больше ничего не стал ни говорить, ни делать... Закурил и вышел на улицу.

        Женя всем привез подарки. Всем, кроме отца.

        Много позже, ухаживая за папой в больнице после инсульта, я узнала о той встрече с позиции раскаявшегося старого человека, который в ту минуту был уверен, что навсегда потерял сына.

        Нет, нет! Когда брат мой сам стал отцом, переосмыслил многое. Правда, доверительной беседы, как у меня с папой, у них не случилось, но и вражда ушла в небытие.

        Мы ухаживали за папой с Женей на пару, он по ночам оставался в палате, я проводила с ним дни. Но об этом гораздо позднее.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/04/03/1462

На фото мне 13 лет