Пустой горшочек

Жили мы тяжело, а вскоре стало еще тяжелее. В начале 30-х годов пошел по деревням Поволжья голод. К тому времени скотину со всех дворов забрали, мяса не стало. Хлеба тоже не было. Все, что собирали, все до зернышка в колхоз отдавали. А кто из соседей не дай бог что в яму припрячет, того люди в кожаных плащах самих в эту яму и посадят, мало не покажется.
Нет, не было хлеба… Но был у нас свой огород, сад. В саду росло всё: груши, яблони, вишни, малина, смородина. А огород кормильцем был, всё, что давал – на стол. Из того и готовили.
Дело шло к вечеру. Мама горшочки в печи парила, а в них репа, брюква, вот и весь обед. Тоня по хозяйству помогала. А мы в это время, бывало, во дворе играли, копошились: я, Маруся, над нами главная, Лешка, Анька да Вася.
В тот день завладела мной, как назло, мечта: куклу свою иметь страсть как захотелось. А Маруся мастерица была из соломы стригушек делать. Я и пристала к ней, мол, смастери, голубка моя. Надоело уже из грязи неряшек лепить, да таких, что смотреть противно. Тут и Аня маленькая хвостиком привязалась, и мне, мол, сделайте, не откажите.
- Айдате за соломой! – скомандовала Маруся.
Мы мигом в сени и обратно, вернулись с сухой соломой. Разложили на двору, сели, смотрим, затаив дыхание. Взяла Маруся пучок соломы, стала его в жгут крутить, а сама поет-напевает:
Мой милёночек высок,
Любит меня маленьку.
А как будем целоваться –
Встану на завалинку!
У-у-у-ух!
Мы с Анюткой смеемся-заливаемся, но глаз с рук Марусиных не спускаем. Пока песня пелась, она уже соломенный жгут посередине согнула, петлицу завернула – вот и головка кукле готова.
– Вяжи, скорей, Ася. Сил моих нет держать! – закричала мне Маруся.
Я схватила соломинку с земли да ловко перетянула пояском. Стало как шейка.
А Маруся продолжает. Выдернула по несколько соломинок по бокам, получились как метлы у пугала.
- Что сидите сиднем! Помогите ручки плести! Косы-то умеете.
Стали мы с Анюткой стараться. У самих ручки дрожат, а кукольные плетем.
Сплели, закрепили. И пояском тряпичным кукле платьице соломенное подвязали. Серпом снизу постригли, подравняли. И получилась кукла, любо-дорого поглядеть!
Стригушка моя дорогая! Не кукла, а мечта!
Я к груди ее прижала, счастливая! Маруся улыбается, радуется. А Анютка… как давай реветь!
– А мне ку-у-клу! Я такую хочу-у. Хочу-у-у ку-у-клу!
Я растерялась. А Маруся брови нахмурила, сдвинула, на меня смотрит.
– Держи, Анюта, не реви ты! От такого рева и щи прокиснут.
Протянула я Анютке свою стригушку. Она и обрадовалась.
Тут Тоня из окна выглянула, кричит:
– Девчата, айда обедать! Все стынет!
– А где щи, там и нас ищи! – засмеялась Маруся, взяла за руку Анютку и в дом мигом.
Только моя стригушка в ее ручках скрылась в сенях, как у меня слезы на глаза навернулись. До слез обидно, что опять без куклы осталась. Ладно, думаю, я большая, сама сделаю. Тут и соломы на земле предостаточно, и серп наготове. Утерла слезы рукавом и принялась за дело. Стала разбросанную по земле солому собирать, поцелее отбирать. Тем временем гляжу, Лешка через забор перемахнул и пролетел пулей мимо меня прямиком в дом. Через пару минут поднялась поломанная доска в заборе и из-под нее вылез Васька, таща за собой большую палку. Сел на палку и поскакал в том же направлении. По ступенькам тук-шмяк, тук-шмяк на палке, заскрежетал по крыльцу и скрылся за дверью сеней. Я проводила их взглядом, пожала плечами и продолжала работать.
Собрала небольшую охапку соломы, в жгут скрутила, в узел завернула, меж коленок зажала да зубами нитку захватила и так закрепила. Ручки сплела косичками, пояском подмахнула. Серпом подрезала. Вот и моя стригушка готова! Ничего, что кривовата, ничего, что одна рука длиньше другой! Зато какая красавица! Зато сама!
Ничего, что маленька!
Встану на завалинку!
Выплясывала я со своей стригушкой, выстукивая каблуками по земляному полу двора.
Но вдруг в животе болезненно заныло, и я вспомнила про обед. Сломя голову, бросилась я в дом. Забежала на крыльцо, проскочила сени, открыла дверь. На большом столе стояли знакомые горшочки, но в комнате уже никого не было. Мать с Тоней после обеда пошли, как всегда, на огород, Маруся с ними, наверное. Ребятня кто куда. Подбежала голодная к столу, «хвать!» – крышку на горшочке поднимаю, гляжу – а он пустой… Хвать другой – та же картина. Пусто.
И никто не просил, не жаловался. Да и некогда матери было нас жалеть да по три раза кормить, на ней все хозяйство. Семья большая, ребятни много. Поэтому мама с нами строго обходилась. Некогда жалеть было. На обед никто никогда никого не ждал. Так и ходила с голодным животом до ночи. Так и спать легла.
А там утро, новый день, новый горшочек, новая надежда. И мечта – новая!