Современные сказания о лесах, водах и ремёслах на

Глава "Картинки детства"


 
 «Красинькие»





                Посвящается моему деду,
                Леониду Яковлевичу Соловьёву.
                Светлой памяти его.




      Мой дед, Леонид Яковлевич, всю свою сознательную жизнь проработал на металлургическом заводе. Завод этот, а заодно и город основал ещё Демидов. Он благополучно дожил до наших дней, подвергаясь постоянной модернизации в соответствии с развитием металлургии. Все уральские старинные заводы строили у воды. Запруживали реки и получали дармовую энергию для производственных процессов. Рядом строили резиденцию хозяина. Этот хозяйский дом, занимающий целый современный квартал, сохранился и по сей день. В нём в советское время располагалось заводоуправление, Дом пионеров, городская типография, Клуб металлургов, заводская библиотека и пять квартир. В одной из них и жили мои дедушка и бабушка. До городского пруда было примерно пятьсот метров, а дед был заядлым рыбаком. Так как родители частенько «сдавали» меня к деду, то рано или поздно я должен был приобщиться к рыбацкой науке. Произошло это ещё до школы. Начиналось всё с моего лицезрения привезённых с рыбалок уловов. Дед ловил удочками и «кружками», никаких сетей он не признавал да и не ставили их на городском пруду, совестливый народ жил в ту пору. Пойманная рыба заносилась в дом и попадала в умелые руки бабы Шуры. Пока она её определяла, я успевал и пощупать, и потыкать, и погладить окуней, ершей, щук, поколупать чешую у сорожек и чебаков. Один эпизод тех лет чётко врезался в память. Сидя над большим тазом с ещё изредка шевелившейся рыбой, смотрел на неё, дед с неизменным мундштуком в зубах, а курил он «Лань», подошёл ко мне с вилкой в руке и сказал: «Смотри, Славик, хищник он всегда хищник!» И осторожно полез вилкой в щучью пасть. Неожиданно щука резко схватила и зажала вилку. Мне стало страшновато от неожиданности происходящего. Всё-таки рыба уже поймана, в моём детском мозгу этот свершившийся факт означал, что дальше только уха, пироги и т.п. Так постепенно появлялся рыбацкий интерес. Потом мы с дедом после работы стали ходить с удочкой на пруд, он ловил окунишек, давал и мне. Долго держать удилище у меня ещё не получалось по причине отсутствия «силов», но я старался и иногда вытаскивал. Это было для меня праздником. Дома, после рыбалки, мы долго обсуждали мой успех, дед специально заострял на нём внимание, красочно рассказывая подробности бабушке. Перед школой, он стал брать меня с собой в лодку и мы выплывали рыбачить по-настоящему. Насаживал мне насадку -«красиньких». Это сейчас они зовутся «малинкой», мотылём, а в то время их звали так. Интересна была и их добыча. Для этих целей дырявили мелким гвоздём ведро полностью. Опускали на привязанной к лодке верёвке, проплывали пару десятков метров, чтобы оно зачерпнуло донного ила, поднимали и начинали мыть. Вымывать ил и разный мусор. «Намыть красинького» означало обеспечить себя наживкой. Конечно использовались и другие приманки: тесто, земляной червь, «дударь»(ручейник) и далее уже кто во что горазд.
      Выезд на лодке был для меня событием. Предварительно старшие долго решали – можно уже брать меня или нет? Плавать я не умел к своему великому стыду и конфузу папы – старшины второй статьи эскадренного эсминца с четырёхлетней срочной службой. Мужские доводы взяли верх и мне было дано добро с беспрекословным подчинением деду. Что, в общем, и было в дальнейшем. Не помню ни одного случая каких-то моих проказ на рыбалке. Умел деда заинтересовать, приучить к порядку и дело ладить!
Происхождение дедовой лодки я не знаю. Она была очень вместительной и могла ходить под мотором, которые в то время были разрешены. Коллективные семейные выезды в лес за грибами, просто на отдых и конечно на рыбалку были обыденным явлением жителей. Интересно было наблюдать на пруду в выходные дни прогулочные вёсельные маршруты разноцветных лодок с поющими компаниями, среди которых находились знакомые, лодки объединялись и веселье продолжалось в расширенном составе. При этом я никогда не видел никаких конфликтов, хотя, наверно, люди были подшофе и это было нормально, всё было по-доброму и даже мне, несмышлёнышу, всё это нравилось. Сейчас можно с уверенностью сказать, что оттуда исходила какая-то доброжелательная энергетика людей, веривших в то, что они делают, что на данный момент им хорошо и жизнь прекрасна! Не кривя душой скажу, что мне бы хотелось оказаться там в этом возрасте. Мне импонирует ментальность того времени. Я не ретроград и не консерватор. Уверен, и со мной согласятся многие мои современники, что в те времена люди были добрее, дружнее, человечнее. Атмосфера общественного душевного равновесия была ещё не затронута патологией насаждённого потребленчества с вытекающими из него мерзкими последствиями. И не потому, что это был другой общественный строй, эпоха, назвать можно как угодно. Идеология играла ничтожную роль в умах простых людей. Русскому человеку генетически задана природой основная цель существования – семья и всё, что с ней связано. В первую очередь человек думал о собственной семье и её благополучии.  Не идеологические сказки о счастливом будущем, а крепкие семейные, родственные связи сплачивали людей в трудные жизненные периоды, а в лихие времена, этот жизненный уклад переносился на страну в целом и связывал весь народ в едином порыве. И если людям в то время было, несмотря ни на что, комфортно, значит и в их семьях было хорошо. Конечно, мне приходится  обобщать, идеала не существует. И не их вина, что этот период закончился, вернее, постепенно видоизменялся в худшую сторону до наших дней. Они-то свою работу делали честно. Не справилось с задачей удержания и продолжения того стабильного периода руководство страны. Можно предположить, что веяния времени видоизменили бы многое в стране, но если бы нормальная экономика превалировала над политикой, не изменилось бы то, морально-нравственное, что было изначально в людях. Размышления мои не претендуют на истину в последних инстанциях, но имеют право хотя бы на дальнейшие раздумья с перечислением вариантов pro и contra.
      Каждый наш выезд на лодке готовился заранее. Нужно было собрать массу вещей и унести их на берег, где была прицеплена лодка. Вёсла, удочки, груза или шесты, рыболовные запасные, узел с едой и питьём, и конечно же садок под рыбу. Тогда уже, в период сборов, я почуял и понял прелесть предвкушения осязаемого грядущего. Лодка была привязана цепью к береговом железному колу и закрыта на замок. Такие же плавсредства были привязаны вдоль всего берегового пространства пруда, исключая места массового отдыха и территорию лодочной станции. Выгребая на «ширь», то есть к середине, дед уже знал где мы встанем и грёб целенаправленно. Прибыв на место, у кормы и носа в дно втыкались, приготовленные загодя, колы, за которые привязывали лодку, чтобы стоять на нужном месте. Убирались на дно вёсла, разматывались удочки, дед мерил дно на короткой удочке, затем разматывал длинную поплавочную. Я на две сразу не рыбачил. Если было очень глубоко для меня, я рыбачил на длинную. Дед специально для меня достал где-то бамбуковую лёгкую. Короткие удочки, которыми рыбачили и зимой в то время изготовлялись из можжевельника. Несколько сучков обрезались не полностью, а загибались и закреплялись нитками для наматывания лески. Кивок был прост до безобразия. К концу удочки приматывалась нитками с клеем обыкновенная спичка. В зазор между спичкой и кончиком удилишка надевалась леска, образовавшийся изгиб которой и показывал поклёвку. Хотя удочка была настолько лёгкой и упругой, что поклёвку чувствовала рука. Ещё одна характерная черта этих удочек – они делались около метра длиной. Это нужно было для быстрой выборки лески после поклёвки с большой глубины. Концом удочки леска подхватывалась из воды и перехватывалась рукой, получалось кольцо и так наматывались кольца пока не вытащишь рыбу. Я эту тактику так и не освоил, разматывая леску по всей лодке и иногда нещадно запутывая её, поэтому мы с дедом сидели далеко друг от друга, а деда владел этим приёмом виртуозно и вытаскивая очередную рыбину приговаривал: «Воо-от она, чубарики-чубчики!» Что такое чубарики-чубчики я не знал, считая её в то время присказкой. Кроме неё он знал ещё много всякой всячины, я, и то не до конца, запомнил одну.
«Жили-были три японца: Як, Як Цыдрак, Як Цыдрак Цыдрони. И жили-были  три японки: Цыби, Цыби Триби, Цыби Триби Лимпомпони. Все они переженились: Як на Цыби, Як Цыдрак на Цыби Триби, Як Цыдрак Цыдрони на Цыби Триби Лимпомпони!»
Про неинтересные телевизионные передачи уже в то время он говорил: «Муть голубая!»
      Я пошёл в школу, появились обязанности и дед чутко и чётко отреагировал со своей стороны довольно нестандартно. Выехав на рыбалку, мы встали на место, размотали удочки и я по привычке даю деду насадить мне на блесёнку «красинького». Ответ деда был: «Ты в школу пошёл? Всё! Учись насаживать сам!» Вот с этого времени я и считаю себя состоявшимся рыболовом. Кое-как насадив на крючок три маленьких червячка вместо одного как дед, я насупившись, но не обидевшись, забросил снасть и через некоторое время поймал хоро-о-шего ерша. Дед, прищурив правый глаз и поведя кустистой седой бровью, изрёк: «Ну вот. Молодец!» Этой фразой он укрепил во мне уверенность к дальнейшей самостоятельности. С тех пор мы стали равноправными членами рыбацкой команды.
       Шло время, я постигал премудрости рыбацкой науки, попутно впитывая как губка движение жизни, дедовы мысли, изложенные вслух, красоту водных просторов, вкус утренних туманов, стелившихся над прудом, отсветы восходов и закатов. Бег времени не остановить. Как взрослел я, так же старел и дед, постепенно сдавая. Стало пошаливать сердце, прыгало давление. Начали сказываться бессонные трудовые будни военной поры, когда он неделями не выходил с завода, хотя дом был через дорогу. «Старый завод», так зовут его в городе, катал броневой лист для «тридцатьчетвёрок», собираемых на Вагонке в Тагиле. Дед получил три отказа снять бронь, чтобы уйти на фронт. Поэтому трудовыми делами доказывал свою причастность в приближении Победного Дня! Орден «Трудового Красного Знамени» и две медали «За трудовую доблесть» тому подтверждение и уход с завода в должности начальника ОТК не по достижению пенсионного возраста, а по старости.
Врачи запретили ему выходить на лодке. Я страшно переживал, но мы продолжали пешие рыбалки, одного на лодке меня не отпускали (плавать, к своему стыду, я научился только в 12 лет!?) К тому времени отец стал чаще вырываться на выходные, заканчивая учёбу одновременно с работой на том же заводе. Брал меня с собой на день, а иногда и с ночёвкой. И ещё папа сам начал осваивать строительство лодок.
Дед всегда интересовался моими успехами и был в курсе событий, когда болезнь приковала его к креслу, научил меня игре в шахматы, рассказывал всякие интересные рыбацкие и не только, случаи из своей жизни. Именно он начал формировать моё мировоззрение, воспитывать самостоятельность и грамотный подход к любому делу. Ненавидел непрофессионалов, крикунов и был чужд идеологии и политике. Профессиональный подход и достойное выполнение порученного дела – вот основа его жизненных принципов, которые он привил своим детям и внукам, к которым с гордостью отношусь и я, стараясь хоть в чём-то походить на него.
…Вот мы снова в предрассветной дымке тихо плывём с дедом по пруду, ничто не нарушает тишины, только вёсла в опытных натруженных руках делают свою работу, почти неслышно рассекая воду и только мелкая рябь на воде шуршит по днищу носовой части. Мы едем на рыбалку, «красинькие» намыты, удочки проверены, дед знает заветное место…

22.04.2015г.