По совести. Глава 8. Дом в деревне

- Долго ты нынче, на работе не ладится? – Анна пытливо посмотрела Толику в глаза.

- Что на работе? Чего там может не ладиться? Молоток в руки – долби и долби, особой сноровки не требуется. – Толик вздохнул. – Мне бы дома мир и понимание были. Так ведь их как не было, так и нет. Никак вы с Зилькой не сойдётесь, прямо как кошка с собакой. Хорошо хоть, что не рычите, да не шипите, все вопросы молчком да бочком решаете. Я-то думал, что нам в бараке тесно, ждал, когда квартиру дадут. Надеялся, что всё устаканится. Оказывается – не тут-то было. Вот ты меня, мам, про работу спрашиваешь, а с каким я настроением на эту самую работу хожу, не хочешь поинтересоваться?

- Я что-то не пойму своей вины, - закипятилась Анна. – Слова твоей Зильке не сказала.

- То-то и оно – не сказала. Твоё молчание, как проклятье. Лучше бы уж пошумела, гадостей наговорила, в конце концов. В общем, это хорошо, что у нас с тобой такой разговор зашёл. Я тебе давно сказать хотел, но не решался. Квартиру нам надо разменять, разъехаться. На расстоянии молчать легче, нервы крепче. Или махнуть её на дом в деревне. Там простора больше и все при деле будут: кто в огороде, кто в хлеве. Хотите молчать – молчите по разным углам. Я на какую-нибудь технику водилой устроюсь, денег буду больше получать.

Анна ничего не ответила сыну, обещала подумать. Ночью, после разговора, не спала долго, мысли тягостные в голове роились, словно мухи. «Да что же это я чудовище такое, что все от меня шарахаются, как чёрт от ладана? Ну, родители ладно, Бог им судья… Гришка на другую променял. Почему? Теперь вот Толик. Ишь, как к Зильке своей приклеился, на меня ему наплевать. Зилька… А что Зилька? Чего я собственно к ней прицепилась-то? Красивая, умная девочка, сына любит. Ну, что с того, что не такая, как у всех, так может в этом и есть Толиково счастье? – думала Анна, глядя в тёмное окно. К утру эти её «назойливые насекомые» стали медлительнее, а потом впали в спячку. Вместе с ними успокоилась и Анна, решив, что завтра же отправится хлопотать о доме к одной своей знакомой в деревню.

Тамара Иосифовна, когда-то работавшая надзирательницей в женской колонии, увидела Анну издалека. Бывшая её подопечная шла по деревне, от калитки к калитке под непрекращающийся лай собак, и что-то выспрашивала у каждой местной старухи. Тамара Иосифовна, работавшая в собственном палисаднике, отставила в сторону ведро и, продолжая сжимать в руке серп, прокричала:

- Ищите кого, женщина?

Анна вздрогнула, заслышав знакомый голос, присмотрелась к женской фигуре, застывшей с серпом в руке возле крытого шифером сарая, и, подавив в себе неприязнь, проговорила:

- По Вашу душу я здесь, Тамара Иосифовна.

- Хромова? Анна? - надзирательница положила серп на скамейку и направилась к калитке, - Заходи. Чего хотела?

- Объявление в газете видела, что Вы дом продаёте. Давно правда это было, но раз Вы до сих пор тут, видимо не удалось дом продать. Правильно мыслю?

- А ты, Хромова, стало быть, дом этот у меня купить хочешь? – усмехнулась надзирательница

- Да что Вы, Тамара Иосифовна, откуда у бывшей арестантки такие деньжищи? У меня к Вам предложение есть.

- Ладно, пойдём в дом, там расскажешь, - кивнула головой Тамара Иосифовна.

- Не боитесь? – усмехнулась Анна.

- Нет, Хромова, не боюсь. Я уже давно ничего и никого не боюсь.

Внутри дома царил идеальный порядок. Скатерть на столе была кипельно-белая, крахмаленная, в центре стола - ваза хрустальная, натёртая до блеска. В вазе – цветы живые, с аккуратно обрезанными ножками, без единого подвялого листика, словно только что собранные с грядки. Мебель, ковры, фотографии в рамочках, книги – всё было вычищено, вымыто, расставлено по своим местам. И только на одиноком стуле в одном из углов этой просторной чистой комнаты, висел старый, выгоревший на солнце мужской пиджак – словно глупая шутка, словно не получившийся разговор. Анна ещё на некоторое время задержала свой взгляд на этом пиджаке, после чего спросила:

- Одна живёте?

- Одна, - утвердительно кивнула Тамара Иосифовна, пристально наблюдая за Анной.

- Дом чего продаёте?

- Ты предложить чего-то хотела, вот и говори, - пресекла её любопытство Тамара Иосифовна.

- Ладно, предложение – так предложение, - Анна без спроса присела на табурет, стоявшей посреди комнаты. – Мне государство недавно квартиру предоставило. Новую. Согласна махнуть её на Ваш дом. Не беспокойтесь, всё чисто.

- Удивляешь ты меня, Хромова. Хотя, я уже давно разучилась удивляться. И всё-таки – зачем это тебе? Сейчас же все из деревни в город бегут, а ты… - Тамара Иосифовна усмехнулась. – Из Москвы в провинцию – это понятно, любовь была. А сейчас-то что тобой двигает?

- Та же самая подлюка-любовь, - Анна рассмеялась, - только теперь к сыну.

- А знаешь, Анька, - Тамара Иосифовна вдруг стала задумчивой, выражение её лица поменялось, и она перестала быть похожей на ту суровую женщину, образ которой она носила большую часть своей жизни, - я ведь тебе завидую.

- Да бросьте Вы, - отмахнулась Анна.

- Нет, чистая правда, не вру, - Анна с интересом посмотрела на свою собеседницу, но промолчала, а Тамара Иосифовна продолжила: - Я ведь тоже мужика своего того, убила. Ну, не прямо так… но суть от этого не изменится. Любовь у нас с Иваном большая была. И вдруг он начал налево захаживать. Явится, бывало домой, а от него счастьем разит за версту. Он цветёт, а я сохну. Так и подвёл меня к черте, с которой ненависть начинается. Вот говорят, что от любви до ненависти один шаг. Не верь, врут! Между любовью и ненавистью не один год уговоров, унижений, попыток вернуть всё обратно. Ненависть – это итог того, что не сбылось. Упекла я своего благоверного на нары. Всё, как в «Бесприданнице» - не достанься же ты никому. Как? Не спрашивай лучше: подпоила, подкинула, подставила… Думала, что когда он на волю выйдет, будем жизнь по-новому налаживать. Ваня отсидел, освободился и умер вскоре. Туберкулёз в камере подцепил.

- А мне-то чего завидовала, Тамара Иосифовна, - Анна, сама того не заметив, перешла на «ты».

- Сильная ты, Анька, баба. Одним махом всё решила. Мужа убила, вину признала, ответила по закону. А я, как последняя сволочь, исподтишка гадила. И что в итоге? Такая же убийца, как и ты, лишь непойманная, вроде как невинная. Только совесть, лютый зверь, всё нутро выпотрошила, нитками суровыми через край зашила. День и ночь дёргает за эти нитки, предупреждает, что отвечать всё одно придётся перед Богом, а это ещё страшнее, чем перед людьми.

- С домом-то что решать будем? – остановила её откровения Анна.

- С домом? – Тамара Иосифовна словно очнулась, на лицо снова наползла маска суровости. – Согласна я на твоё предложение, Хромова. Сил никаких нет жить тут.