Наука дальних странствий. Два взгляда на Венецию

 *    *    *
Только услышишь  это поющее слово «Венеция»,  только увидишь эти семь букв, свитых в хрупкую цепочку, так тут же является видение: лагуна - сплошная и кажущаяся бесконечной холодноватая лава расплавленного бутылочного стекла, отделяющая Венецию от остального мира. Ощущение нереальности происходящего пронизывает время пребывания в этом заколдованном царстве.
 
Венеция плывет. И вместе с ней уплывают: время,  тяжесть забот и проблем, представления о канонах красоты и еще многие другие накопленные за жизнь представления, оказавшиеся теперь совершенно ненужными. Венеция рисует свои приметы гармонии, которые мы вдыхаем вместе с ее зеленоватым на вкус воздухом. Идти или плыть, ловить взглядом остроконечные совершенства на неимоверной высоте, растворяться в созерцании каменных чудес, благоговейно нарушать покой изысканных интерьеров, встречаться со строгими взглядами величественных дам и кавалеров на портретах, считать стершиеся ступени…
Можно продолжать эту череду венецианских забот праздного пришельца до бесконечности. Но в этом нет нужды, потому что и так ясно: это место уникальное.

*    *    *
Хотя Венеции часто приписывается глагол «плыла»,  она все-таки похожа на  неподвижный архипелаг,  мужественно взирающий на стихию вод; издали он кажется безлюдным и брошенным, нет даже признаков жизни, во всяком случае – привычных для глаз сухопутного человека.

Цвет воды, как мне всегда представлялось,  зависит от цвета неба, ибо небо имеет обыкновение отражаться в воде. Венецианская лагуна – при совершенно молочном небе и наплывающем  тумане – остается ярко-зеленой с легкой примесью голубизны. Видимо, она не желает отражать это бесцветное небо.
 
Набережная приманивает разноцветьем. Картина открывалась замечательная: венецианские мавры, торгующие китайскими товарами оптом и в розницу, бледные китайцы, продающие явно не венецианское стекло, гирлянды карнавальных масок каких-то хищно-ярких расцветок, поток разноголосых туристов, текущий в сторону Дворца Дожей.
 
Пьяцца и пьяццетта Сан Марко. Голубиное царство. Птицы самые обыкновенные, ничем не примечательные, но приводящие в неистовый восторг своей бесцеремонностью толпы туристов. Зрелище, на которое лучше смотреть со стороны, чем участвовать в нем. Впрочем, некоторые получают удовольствие именно от того, что непрерывно заглатывающие корм голуби садятся им на голову.

На  эту голубиную вакханалию снисходительно взирает уверенная в своем превосходстве расписная базилика Сан Марко. Она действительно чудо как хороша и похожа на гигантскую игрушку, сотворенную гениальным мастером по прихоти чрезмерно обеспеченного восточного властителя. На нее немного свысока  глядит исполненная достоинства колокольня Сан Марко, стройная и строгая, не сомневающаяся в своей недосягаемости. В этом немом соперничестве, кажется, не принимает никакого участия стоящая поодаль Часовая башня. Она-то знает, что, владея  уже пятьсот лет часами, она присвоила себе исключительное право распоряжаться временем, а значит – общаться с вечностью.
 
Грандиозное вместилище  красоты – Дворец Дожей. Трудно поверить, что он стоял тут  почти двенадцать веков назад, пережил череду исторических драм и остался таким же непобедимым и величественным. По-своему прекрасен и грациозно-печальный Мост Вздохов, парящий над каналом и пропускающий под собой ленивые гондолы.

Венецианский вечер наплывает незаметно и окутывает узкие улочки, становящиеся совсем пустынными. Сразу исчезают голуби, а вслед за ними и туристы; толпы гуляющих перемещаются на набережную, где  зазывно сверкают огнями карусели, снуют торговцы, причаливают вапоретто.

 И те, кому повезет, совершат еще поездку по каналу Гранде, в котором плавают отражения городских огней, звезд и зданий, вырастающих прямо из воды. Туман скрадывает очертания крыш и куполов,  стирает остроту углов, и размытый пейзаж отступает в ночь. Призрачный город провожает взглядом незваных гостей и погружается в сонную  безмятежность. Венеция – волшебный сон. Проснуться должно,  забыть нельзя.