Golden boy

Дом там, где спокойны твои мысли. (с)
Никогда не понимал, да и, вероятно, не пойму людей, жалующихся на частые командировки, вырывающие их из привычной среды, с насиженного теплого места, уносящих прочь от рутины и повседневности, из их гнезд, где знакома каждая ветка, которую они сами туда и притащили. Мир огромен и прекрасен в своем разнообразии: сколько культур, религий, философий; и во всем есть своя красота – будь то фанерная лачуга в трущобах или княжеский замок; в каждом закоулке, в каждой мелочи, в каждой детали… в каждой душе. Неужели въевшиеся стереотипы приятней открытий?  Неужели раздвигать горизонты скучнее ежедневной механической возни?
Но это просто страх – покинуть зону комфорта, свою золотую клетку, и шагнуть на встречу неизведанному. Страх - очень сильная эмоция, порожденная все тем же пресловутым животным инстинктом к самосохранению. Лучший друг, предупреждающий об опасности, и злейший враг, связывающий и душащий. Мне повезло: я перешагнул через мой инстинкт очень давно; это превратило меня из обычного зверя в монстра, но… теперь я могу наслаждаться миром во всех его гранях, ибо нет волнений, нет страхов - я свободен. И меня никогда не выматывала дорога или ожидание на вокзалах и аэропортах: единственный возможный финальный пункт жизни – объятия смерти; так куда спешить? Я счастлив дорогой с ее небольшими привалами, и любой отель, где есть постель и душ, я готов называть домом. Ну а если в номере можно курить, а на рецепшене разжиться неплохим кофе – так вообще «home, sweet home!».
В этот день я вернулся «домой» рано, потому что ушел еще на рассвете и весь день провел в гористой местности. Ноги гудели, а погода за окном стремительно портилась, врываясь в город порывами холодного ветра - отличное время посидеть с чашкой крепкого кофе и выплеснуть свои впечатления на бумагу.  Этот город не пестрил архитектурными шедеврами или скульптурами, не кичился музеями с редкими произведениями искусств, но его природный ландшафт был очарователен.
Я стянул с себя все лишнее, позволяя телу дышать, накинул на плечи свободную рубашку, вынул из сумки термос с кофе и альбом, и расположился на подоконнике, чтобы порисовать, созерцая закат. В дверь постучали. Ах, да, я не вешал табличку «не беспокоить», однако персонал в такое время?..
- Открыто.
Дверь осторожно распахнулась. Конечно, я узнал его, хоть мы раньше и не встречались «в жизни». Общались в сети, хотя даже «общались» громко сказано: пара сообщений раз в 3 месяца, взаимные поздравления с новым годом и днем рождения; но мне нравилось его творчество, поэтому, как и за многими интересными мне людьми, я за ним наблюдал уже давно.
- Могу я..?
- Да, конечно. Входи.
Решил представиться лично? Ну, что ж… Он вошел, закрыл за собой дверь, снял ботинки и куртку, и прошел в центр моей маленькой кельи.  Я спустил ноги с подоконника и развернулся к нему. Не говоря ни слова, он начал снимать с себя кофту, оголяя торс. Оу! Да ладно! Неужели я дал повод так думать? Кофта упала на пол, и я, наконец, поймал его взгляд. А ты наглый! Я ухмыльнулся, взял его за пряжку ремня и притянул к себе. Сейчас, мое дорогое дитя, твои надежды рухнут. Интересно, когда это происходило с тобой в последний раз?
Популярность как никотин: дарит иллюзию наслаждения, развивая зависимость; и как никотин разрушает, загрязняет легкие, популярность въедается в сознание, взращивая гордыню – эту раковую опухоль, которую следует удалить. Я медленно расстегнул ремень, не теряя зрительного контакта, и одним резким движением выдернул его из пояса. Снова улыбнулся, делая из ремня петлю, зашел за спину, ударил ногой в заднюю часть колена, заставив его их преклонить. Накинул петлю на шею, уперся стопой в плечо и принялся его душить. Его руки машинально взметнулись к горлу в тщетной попытке ослабить петлю, которая уже слишком плотно обхватила шею. Глупо, как глупо было думать, что мой интерес к тебе ограничивается лишь обычной женской похотью. Как самонадеянно было ввалиться сюда с уверенностью, что я оправдаю твои ожидания, и буду именно такой, какой ты видел меня в твоих мечтах. А я ведь вовсе не обязан им соответствовать! И я другой, - вполне способный лишить тебя жизни. Упс!
Кислород быстро покидал его тело, заставляя биться в болезненной судороге. Я наклонился к его уху:
- Ты ошибся, - прошептал я, и, так как я мог только предполагать предел его выносливости, решил не рисковать и отпустил ремень.
Он закашлялся и упал на пол. Я отошел к столу, облокотился о него, сложил руки на груди, и безэмоционально наблюдал, как он силится восстановить дыхание.
- Убирайся, - тихо и беззлобно сказал я, как только понял, что он способен это сделать.
Он сидел на полу, положив руки на колени, с низко опущенной головой. Ремень по-прежнему обвивал его шею, походя на ошейник с поводком. Милая картина. Я запомню.
Не поднимаясь с колен, он подполз ко мне, прикоснулся дрожащими руками к бедрам, начал целовать мои ноги. Я слышал о том, что среди творческих людей очень много Тематиков, и это логично: серая обыденность с миссионерской позой ночью под одеялом - это не о нас. Слишком бурная фантазия, слишком чувствительны, и всегда стремление за грань. Да и закон физики о взаимодействии разноименно заряженных тел тоже никто не отменял… Я провел рукой по его волосам. Мягкие. Даже слишком. Безусловно, я рад, что ты выбрал именно этот способ обуздания твоего греха, но, боюсь, ты все же просчитался во мне.
- Малыш, я не только Госпожа, я – Садист.
Он поднял на меня глаза, приоткрыл рот, но, видимо, так и не нашел, что ответить, слегка кивнул и вновь низко опустил голову. Вот как? В самом деле? И как же ты это скрываешь? Я аккуратно взял его за подбородок и поднял его лицо.
- Следы останутся.
- Только без крови.
Омг. Туше. Не он просчитался, а я. Он не работает в этом месяце, а значит вполне успеет зажить, если побои не будут достаточно глубоки, чтобы оставить шрамы. Однако…
- Хорошо.
Я снял ремень с его шеи. Раз ты такой смелый и самоуверенный – проверим на прочность. Этот ремень не такой уж жесткий, и крови от него не будет, но вот боль и синяки я тебе обещаю.
- Ладони прячь, не хочу случайно повредить пальцы, - я стопой указал ему, чтобы он зажал руки между ног. – И не звука.
Я обошел его. Ну что ж… куда попаду.
После нескольких ударов он вздрогнул и крепче стиснул зубы. Да, какими бы желанными они не были, но когда ремень в третий или четвертый раз ложится в то же место – это действительно больно. Его спина и предплечья быстро становились красными, и отлетающий ремень оставлял после себя белые полосы, что уже через несколько секунд становились еще более алыми, а в некоторых местах черными от лопнувших под кожей капилляров. Теперь он вздрагивал при каждом ударе, прогибаясь, но все же сохраняя стойкость… и молчание. Его дыхание зашлось, и он уткнулся лбом в пол.
- Выпрямись, - ну, нет, парень, не так легко.
Его лицо заблестело слезами, но он выполнил приказ. Дрожь расползлась по его телу и уже не зависела от ударов. Амплитуда прогибов стала больше, но он возвращался в исходную точку. Он поджимал губы и душил в себе крик. И все же сломался.
После очередного удара он резко развернулся ко мне, одной рукой обхватил ноги, а второй остановил мою руку с ремнем. Все еще плача, он принялся вновь целовать мне ноги. Хорошо. Я выпустил ремень, и двумя руками прижал его голову к моему животу.
- Ладно, ладно, успокойся. Хороший мальчик.
Я погладил его по волосам, вытер ладонью слезы со щеки, нагнулся и поцеловал в губы. Ну, ты получил то, зачем пришел? – наказание за твое высокомерие. Этого ты хотел? Ведь где-то глубоко в твоем разуме ты понимаешь, что твоя надменность обусловлена лишь твоим положением в обществе, и не правильна по отношению к другим; ибо ты ничем не лучше, тебе просто повезло чуть больше. И, вероятно, ты еще помнишь время, когда ты не был таким, - до того, как обрел популярность. А теперь ты упиваешься твоим величием, хоть оно и идет в разрез с твоими же моральными догмами. И это гложет тебя, точит разум, лишая и без того редких минут покоя, зарываясь внутрь, словно клещ. Ну что, полегчало?
Я поставил ногу ему на плечо, вплетаясь пальцами в волосы на затылке, направил его голову в мой пах.
- Ты ведь знаешь, что делать? Давай! Должна же быть хоть какая-то благодарность от тебя.
Его легкие прикосновения такие ласковые, вырывающие из легких сдавленный стон. Я еще сильнее прижал его лицо, и, откликаясь на порыв моей страсти, он обхватил мои бедра.
- Руки прочь!
Пока ты борешься с твоим грехом, я наслаждаюсь моим. Потому что это единственное время, когда я могу мне это позволить: отпустить с цепи мое бессовестное чудовище, что жаждет власти, крови и страданий; и поступать с тобой по собственному желанию, каким бы оно ни было. Ибо ты сейчас – моя вещь, предназначенная лишь для того, чтобы быть мне полезной, доставить мне радость и удовольствие. И для достижения этой цели я могу делать с тобой все, что хочу: управлять, ломать, портить.
И все же стоит быть потише. Но приближающийся оргазм крушит сознание, наполняя руки дрожью, сбивая с ритма. Его рот такой горячий, губы и язык такие мягкие. Наслаждение теплыми волнами раскатывается по телу, концентрируя все чувства на одной единственной точке. Пальцами одной руки сильнее вплетаясь в его волосы, ногтями второй я впился в его шею. И оргазм ударил струей «золотого дождя». И кто сказал, что женщина не может кончить в рот? Лгут, мерзавцы!
Я отпустил его и облокотился о стену, по которой так хотелось сползти. Нет, черт, стоять! Я открыл глаза и посмотрел на него. Он смотрел в мое лицо, пытаясь, как и я, восстановить сбитое дыхание.
- Ты кончил?
- Да.
- Хорошо.
Просто отлично! У меня не было абсолютно никакого желания ему сейчас в этом помогать.
- Можешь воспользоваться ванной комнатой.
Он ушел, а я опустился на пол. За окном город окутала тьма, расплескав серебряную россыпь звезд по небу. Кофе, сигарета, и рисунок в альбоме будет совсем другим, нежели я предполагал пару часов назад. Я поднялся, налил себе кофе, и снова обосновался с альбомом на подоконнике. Он вышел из ванной, поднял свою кофту с пола:
- Та идея пол года назад…
- Да, я видела, что ты ее сделал.
- Спасибо, это было классно.
Это ты сейчас о подкинутой мной невзначай идее или о том, что только что произошло?
- Ты можешь лучше.
- Правда? – он пожал плечами и поморщился. Эндорфин  быстро покидал его кровь, и перестал действовать как обезболивающее.
- Будь усердней, - кинул я и отдал мое внимание альбому. – Всего хорошего!
Он оделся и вышел, а я повернулся к огням города – этому искусственному золоту, что так стремиться затмить собой природное серебро.