Лёлелиули

В субботу Лиля обещала поехать к подружке. Вместе готовиться к экзаменам. И ещё мебель подвигать помочь.
Та жила с бабушкой. Бабушка всё умела, как и полагается москвичке старого советского закала, но у неё болели ноги, да и позвоночник был не в порядке.
Познакомились девочки на вступительных, но до сих пор Лиля у Вики ещё не бывала.

Сидя в автобусе у окна, Лиля удивлялась, как непохож этот район на центр, привычный для неё с детства.
Кругом стоят высотки – этажей не счесть. Сколько же народу тут поселилось! Захочешь кого-нибудь найти, если он сюда переехал и адреса не оставил – хоть плачь. Сутками стоять будешь у метро, а пройдёт рядом, не коснётся тебя – и не заметишь, не узнаешь, не различишь.

Лиля тоже жила без папы, но с мамой, а не с бабушкой. Папы у неё не было, наверно, с трёх лет. Мама о нём вспоминать вообще не хотела. Они никогда не жили вместе.
Всё-таки в доме была одна вещь, с ним связанная. Мама однажды обмолвилась про телефонный аппарат, что-то вроде "нормальный купить не мог". Телефон этот приехал вместе с ними ещё с прежней квартиры. Маленькую Лилю забавляли все эти кнопочки. Прозрачная пластмасска, под которую всунута была тонкая белая картонка. Потом она добралась и до переключателей на правой боковине, там где громкий звонок делается. Мама всегда его ставила на тихий режим или беззвучный, а после переезда перестала, потому что больше никто и не звонил.
А до переезда звонил папа. Иногда он говорил с Лилей. Она, между прочим, умела поднимать трубку и говорить "Алё". А когда не умела, то только курлыкала, и он, конечно, это слышал.

Объявили следующую остановку. Лиля встала и пробралась к задней двери, отодвигая плечом рюкзаки и отклоняясь от пушистых воротников.
Рядом с выходом сидел лохматый седой мужик в криво застёгнутой куртке. Мобильный заиграл любимую мамину песню из репертуара Жанны Бичевской. Лиля ответила, что скоро будет на месте.
И тут мужик оторвался от рассматривания своих грязных ботинок и поднял голову.
Внешность его не блистала.
Небритый подбородок, одутловатые щёки. Морщины возле рта, чуть прикрытые чахлыми усами.
Он вцепился в неё взглядом.
Этот взгляд был ужасен.
Конечно, случалось, она ловила на себе мужские взгляды, иногда заинтересованные, иногда восхищённые, а порой такие, которые хотелось смахнуть, смыть.
Но, во-первых, такие старые на неё не смотрели, а может – она прежде не замечала их.
А во-вторых, мужик был ошарашен, словно его огрели по башке.
Те чувства, что пробежали по его лицу, заставили Лилю отшатнуться, автобус дёрнуло, и она, словно запущенный мощным толчком маятник, чуть не грохнулась на колени женщине, которая сидела по другую сторону от двери, прижав к себе сумку обеими руками.
Когда она выпрямилась, мужик продолжал глядеть ей в глаза, так пристально, будто ожидал очень важного ответа на какой-то не заданный вопрос.
И вдруг он произнёс:
– Лёлелиули.
И в эту секунду в ней развернулся какой-то клубок. Вспомнились ощущения, которые были не нужны и давно ничего не значили. Кромка детской кроватки, которую обхватывали крохотные пальчики. Тёплая, сверху округлая деревянная рейка, снизу с гранью, от которой были неуютные ощущения, если проводить рукой вдоль. И совсем другая, абсолютно гладкая, иногда прохладная, иногда тёплая, как мамина рука, пластмасса телефонной трубки.

Тут автобус затормозил.
Дверь открылась, и Лиля увидела Вику. Та приветливо улыбалась, изящно махая обеими руками в цветастых вязаных перчатках.
Лиля спрыгнула на тротуар, двери закрылась, и автобус поехал.
Она сделала шаг в сторону Вики и остановилась.

Такое бывает, когда пытаешься вспомнить волшебное слово, услышанное во сне, но ничего не помогает: ни закрыть глаза, ни лечь обратно в кровать и накрыться одеялом с головой от шумов и образов дня.
Это было не просто слово, в нём была какая-то мелодия, и Лиля слышала её раньше. Да, раньше.
Она сблизила свои ладони.
В этих руках было что-то... Да, трубку приходилось держать двумя руками, потому что она была тяжёлая. И в трубке звучало это слово. И эта мелодия. И другие слова, неизвестно какие, потому что фразы остались непонятыми, и слова потерялись в прошлом. Но это слово – было для неё, для неё одной, и оно было понятным. В нём были чувства, которые так трудно выразить длинными фразами, особенно если говоришь с двухлетней малюткой. В одном-единственном слове соединялась вся нежность того, кто был на другом конце провода. И кого она никогда не видела.

Вика удивлённо смотрела на Лилю. Она не узнавала подружку.
– Что с тобой? – спросила Вика, взяв её за плечо и пытаясь повернуть в сторону своего дома. – Пойдём!
– Я сейчас видела... Я сейчас видела папу... – проговорила Лиля.

Снег беззвучно падал на её плечи, на шапочку, на асфальт, покрывая следы протекторов всех автобусов и маршруток, прошедших сегодня через эту остановку. Он беззвучно опускался и падал на неё такой оглушительной тишиной, что нельзя было выделить ни одного значимого звука в толпе машин и людей, спешащих в обе стороны, и пространство вокруг раздиралось ими, и снова зарастало, и раздиралось вновь.