Новый год, дружище!

В 23:06 в канун ещё ничего не было готово. Три секции газовой плиты трудились каждая по своему назначению: на одной в высокой кастрюле кипела картошка, на другой в кастрюле с цветочком – морковка, на третьей в кастрюле-ковшике в кипящей воде постукивали по дну яйца. Круг консервной банки замкнулся, и извлечённый горошек, припрыгивая, устремился в большую миску к нарезанным треугольниками солёным огурцам и крабовым палочкам.
Яйца подоспели раньше остальных. Он залил их холодной водой из-под крана, дабы охладить скорлупу, затем споро очистил и принялся немного неуклюже резать кубиками. Кубы, как и затем с и картошкой, и морквой, выходили неровно.
Он открыл холодильник:
– Опаньки.
Докторская колбаса нашлась в самом тылу нижней полки, увы, и цветом, и наощупь напоминала она давно лопнувшую, но не утилизированную покрышку. Хм, и на запах. Он открыл дверцу под раковиной и отправил колбасу в ведро.
«Какой же салат без "Докторской"?» – встрепенулся Он. Помимо колбасы весь праздник под мог пустить под откос и майонез. Из пакета, даже если свернуть его трубочкой, получилось бы выдавить разве что несколько капель, что при размешивании, должного эффекта, разумеется, бы не возымело. «И чё теперь? В круглосуточный пилить? Вряд ли он открыт, попадусь ещё патрулю – буду в обезьяннике справлять». Он обернулся и посмотрел на литровую бутылку водки на столе, заполненную на семьдесят пять процентов, рядом стояла одна одинёшенька рюмка. Постоял немного посреди кухни – придумал!
Не снимая фартука, свисающего от доброго живота, в тельняшке и спортивных штанах он пошёл в прихожую переобулся из домашних тапочек в ботинки, а затем вышел в подъезд, предоставив жилище самому себе.
Небогато обставленная, но обжитая двухкомнатной квартира располагалась на третьем этаже обыкновенного многоквартирного дома где-то в районе Коссовских дворов.
Хозяин вернулся через несколько минут немного более довольный. В руках у него был пакет майонеза и сто девяносто грамм докторской. Звали его, как не удивительно, Дмитрий Анатольевич.
Теперь, когда так вовремя по-добрососедски выручили Мамоновы снизу, не следовало сомневаться, ритуал будет соблюдён – оставалось зашаманить морковку с картошкой, свалить всё в кучу, заправить майонезом и перемешать. Но прежде – стопарик.
Картошечка, пожалуй, чуть-чуть переварилась. Горячая, ей можно закусить. А для салата кубы получались рыхлые, из морковки – получше.
Продолжался канун, который по восточному поверию чуть ли не важнее самого праздника. В 23:32 заиграла мелодия мобильного телефона «балалайки». Дмитрий Анатольевич поспешил за ним в большую комнату.
– Здорово, Николаич… С наступающим! И Ленке с Анечкой приветы передай… Спасибо, спасибо. Ну как вы там?.. Молодцы, я вон тоже салат подготовил – всё как надо… Пузырь вон на столе стоит. Ель? У нас искусственная лежала… Её Танька вместе с игрушками забрала… Да, один сижу… Да не, ну брось ты! Ну на куда я сейчас поеду? Я накатил уже… Нет, нет спасибо, спасибо, дорогой… Сам вон на праздниках приезжай – накатим… Год? Слушай, параша, а не год… Да, я смеюсь… Шарага наша по швам, сам знаешь… Кредиты, да. Бандиты эти всё время звонят, я уж не знаю сколько у меня там процентов набежало… Даже вспоминать не хочу. Танька, да… К дальнобою какому-то. А, ну, типо, он «чуткий», «отзывчивый», а я ватка на палочку… Да не, брось ты. Совет да любовь! За детей только стрёмно… Не берёт трубку. Отправил эсэмэс, прочитали, нет, не знаю… Ладно, я пойду… Ага, меня тёзка поздравлять будет, накатим с ним… У самого-то как?.. Вот и чудненько, вот и славненько… Не хворай, Николич, спасибо, что поздравил… Всех благ!.. И тебе того же!
Звонил коллега, строитель из его бригады, Дмитрий Анатольевич с внушительным стажем трудился на экскаваторе. Ему было под сорок, среднего роста, тёмные с проседью волосы, приплюснутый нос, во рту сбоку блестел золотой зуб, на правой кисти красовалась грубая синяя «В», оставшаяся на память от молодости, добрый живот, несмотря ни на какие неурядицы и стрессы, год от года, казалось, прирастал.
Ритуальный салат, основательно заправленный майонезом и хорошенечко посоленный, был размешан в большой миске, которую Дмитрий Анатольевич отнёс в большую комнату и установил на табуретку, исполняющую роль столика между креслом и телевизором. Кресло, салат, телевизор.
Дмитрий Анатольевич ещё раз удалился на кухню и вернулся с бутылкой и рюмкой. Взяв с подлокотника обёрнутый полиэтиленом пульт, он нажал красную кнопку. Ничего не произошло. Тогда он матюгнулся и покрутил пальчиковые батарейки на обороте. Телевизор включился. На первой кнопке уже показывали виды Кремля и на третьей тоже. За очевидной бессмысленностью выбора и метаний он выбрал ту, что между. Торжественно звучало оркестровое вступление.
«Уважаемые граждане России, дорогие друзья…»
– Твоё здоровье, дружище! – воскликнул Дмитрий Анатольевич и опрокинул в себя рюмку. Закусив салатом он, не отходя от кассы, наполнил её снова.
«Минувший год был непростым: было много грустного и радостного…»
– Это уж точно. С кредитами бы как-нибудь разъе****ся. Сколько они мне там уже тысячу пятьсот процентов насчитали? А я, кстати, тогда перед новым годом тот четвёртый кредит и взял в ларьке, чтобы детям на Новый год что-нибудь купить, это год назад было. Но ничего, пога-асим! И пусть эти бандиты хоть весь телефон оборвут. Где наша пропадала?  Правда, дружище?
«Дружище» с экрана, не прерывая речи, еле заметно кивнул. От уходящего года он перешёл к семейным ценностям.
– Дура, конечно, ничего не скажешь. Взяла, под новый год учудила – срулила. И детей забрала. Думает, её где-то золотые горы ждут. С её-то характером, кто её кроме меня терпеть будет? Так бы сейчас все вместе… Как в прошлый новый год, вроде ничего ж было, да? И детям весело, и я поддал тогда, и ты тогда выступал или твой начальник, не помню. И в позапрошлый год тоже. Я вообще за всю свою прошедшую жизнь не помню, чтобы один справлял, для меня это, понимаешь ли, в новинку.
«Дружище» вроде бы пожал плечами.
Дмитрий Анатольевич уже немолодой мужчина, экскаваторщик по профессии, никогда не зажмёт пару добрых слов телеэкранному собеседнику… А тот меж тем заводит разговор про пожелания. На слове «благосостояние» обитатель двухкомнатки развеселился пуще прежнего…
– Дружище, спасибо! Правильно, ну их всех! В этом году не поверишь – крабовые палочки в салате!  – и пригласительным жестом он даже предложил «Дружище» заглянуть к нему в праздничную тарелку и оценить успех. Тот еле заметно привстал и поглядел в миску. – Я вообще-то чисто «Оливье» готовил, но вот решил: дай добавлю.
Глаз «Дружище» ему задорно подмигнул.
– А в следующем году… Эх-х, дружище, оливками заправлю!
И «Дружище» пожелал ему:
Здоровья.
– Ха, ну, дай бог, камней в почках не найдут…
Стойкости.
– В холодильнике ещё пузырь стоит.
Любви.
– Вернётся, дурёха, никуда не денется.
Успехов в работе.
– Если не развалят шарагу, а так куда они без меня? Кто ещё с ихними «эо;шками» сладит?
«С наступающим! Пусть всё у нас будет хорошо».
– Спасибо, дружище! Тебя тоже! – И Дмитрий Анатольевич понёс рюмку к экрану, но за мгновение до того, как она чокнулась со лбом «Дружищи» кадр переключился и в кремлёвской башне ударили куранты.
– Спасибо… – добрым немного уставшим голосом повторил он и, запрокинув голову, выпил залпом очередную рюмку.
Пританцовывая, он вышел на балкон. С улицы доносились хлопки и оживлённый людской гул. Не успел он взять пачку сигарет со старого холодильника, как в небо взмыла синяя ракета.  После хлопка над двором раскрылся пурпурно-синий бутон и быстро потух.
– Ух, ты, – Дмитрию Анатольевичу понравилось… Как и публике его Коссовского двора, а собралось там уже человек тридцать, много детей. Посреди двора была детская площадка – запуски производились с неё, деревья вид не загораживали. Хозяин квартиры закурил и нараспашку открыл окно на лоджии.
Жёлтая ракета, свистя как Соловей-разбойник от пинка богатырского, устремилась в небо. Хлоп! И разноцветные огоньки разбежались по небу, как тропические птицы от звука выстрела. Все ахнули, а мужик уже устанавливал фейерверк-пушку.
– В сугроб, в сугроб ей засунь, – командовал женский голос, но тот, к кому был обращён дельный совет не внял ему, поджёг фитиль и отбежал в сторону. Золотистая шрапнель с визгом вылетела, словно пытаясь пробить челябинское небо, и исчезла в нём, едва ли достигнув цели. Пошла разноцветная очередь. В какой-то момент пушка отскочила от земли и завалилась на бок, пальнув последние два раза на пару метров поверх толпы. «Ай!» – раздались визги, кто-то уронил пивную бутылку под ноги, радостно повалились в снег дети. Залп прошёл безвредно: отскочил от бетонной стены дома и потух.
– Игорь, ты охренел?! – рассерженно причитал голос, который по-видимому был жена.
– Кр-расную! Красную давай, Васюндра! – разгорячённо закричал Дмитрий Анатольевич. Незадачливый ракетчик покопался в мешке с пиротехникой.
– Нету красной, иди проспись, – угрюмо пробухтел он в ответ незнакомому зрителю с ложи.
– Филиппенко, здорова! – крикнули ему из толпы.
– Здорова, – помахал рукой в ответ Дмитрий Анатольевич.
– У меня есть красная, – отозвался соседний «Васюндра», который с семьёй стоял в сторонке и только готовился вступить в дворовое пиротехническое шоу.
Публика между тем по цепочке зажгла десяток бенгальских огней. Кто-то включил на телефоне весёлую песенку. Новый пиротехник, так же вышедший во двор с семьёй ошибок предшественника повторять не стал и засунул ракету, как и положено, на определённое инструкцией расстояние от снега.
– Комплект «Слава», – объявил он и поджёг фитиль. Все замерли в ожидании чуда.
Под углом Пизанской башни красная ракета взмыла в небо над пятиэтажками. После взрыва будто бы вилами по воде на ночном небе разлетелись ракеты поменьше, которые, в свою очередь, взорвались одновременно и припорошили бесчисленными красно-жёлтыми искрами, образовав в небе над двором феерический обруч.
– А-а-ха-ха-ха! – возликовал высунувшийся с балкона зритель. – Ну, ни**я себе!
Во дворе раздались аплодисменты.
– С Новым Го-одом! – крикнула девушка в белой шапке с бомбоном.
Взбудораженный Дмитрий Анатольевич ещё раз бросил длинный взгляд в ночное небо, сохранившее от былого великолепия только еле заметную дымку. Подросток запустил ракету поменьше. Ярко-синяя, она долетела разве что до высоты крыш и, простенько хлопнув, исчезла. Покачиваясь, он оперся на старый холодильник. Сигарета, о которой он напрочь забыл, истлела до фильтра.
Пиротехник меж тем установил новую ракету из запасников.
– Уря-я-я! – Дмитрий Анатольевич по-пионерски отсалютовал, когда над многоэтажками взметнулся и рассыпался малахитом с изумрудом очередной фейерверк.
Тепло и природная нужда позвали его обратно в квартиру. Возвращаться на балкон он уже не станет: «Пусть пуляют с Богом». Вместо этого он уселся на любимое кресло и принялся наворачивать салат, чередуя его с рюмками водки и переключением каналов с новогодними шоу.
Через полчаса, в очередной раз переключив канал, он отложил пульт в сторону. В бутылке, стоящей на столе подле столика-табуретки, оставалось ещё грамм пятьдесят, в миске – на пару ложек салата. Глаза тяжелели, шум телевизора и фейерверков за окном отходили на задний план. Дмитрий Анатольевич сидел, потупившись в экран, с трудом отображая суть транслируемого контента.
На экране появился титр c приплясывающими буквами:

n o c h n i k

Заиграла медленная сказочная музыка.
На экране появляется бабушка в юбке с цветами, тулупе и повязанным платочком. Она достаёт из корзины сердечки из голубого льда и закапывает их в снежок с помощью совочка.
Всё происходит в огромном синем шатре наподобие циркового. Трибуны плотно забиты. Круглая сцена, половина которой заполнена декорациями, половина – каток, а в самом центре – огромная ель системы p;cea p;ngens, Праздничное дерево – без единой гирлянды или игрушки и без звезды на верхушке.
Веки Дмитрия Анатольевича тяжелели. Транслируемая, через глаза картинка проскальзывала мимо сознания в никуда. Какое-то время спустя, веки опустились, и хозяин квартиры стал стремительно проваливаться в сон.
Девочка лет двенадцати с большими чёрными глазами в белом костюме с узорами снежинок, с велюрной юбочкой выходит на коньках на лёд. Свет в огромном шатре гаснет, прожектор и камера устремлены на неё. Под приглушённую мелодию девочка катится в позе ласточки, она подносит микрофон к губам и завораживающе читает стихотворение. Заканчивается оно так:

Он долго шёл и явится вот-вот
К тебе и мне.
Взбодрись, и будет Новый Год
По всей стране.

Слова девочки для пущего эффекта отдаются эхом. Она останавливается, снимает с пояса прикреплённый синий флакончик, откручивает крышку, к которой, оказывается, прикреплена палка с колечком. Через неё девочка пускает десятки, сотни пузырей. Вентилятор за кадром относит их к ели по центру шатра.

По всей стране…

Достигая иголок, пузыри лопаются.
Затылок Дмитрия Анатольевича прильнул к спинке кресла. Вестибулярный аппарат функционировал в пределах нормы.
Включается свет. Публика (несколько тысяч человек) устраивает громкую овацию.
«Цу-е-фа! Цу-е-фа! Цу-е-фа!» – скандирует публика, выкидывая ладонями вперёд одно из трёх.
В кадре крупным планом на фоне ели появляется та самая бабуля, которая при ближайшем рассмотрении оказывается вовсе и не бабуля, а переодетый мужичок.
– Ку-ку, дорогие! С Новым годом!
Тело Дмитрия Анатольевича попыталось перевернуться на бок, но поскольку он сидел в кресле, ничего из этого не вышло. Обильный живот и подушка под седалищем зафиксировали определённое равновесие и весовой баланс.
Девочка на коньках подъезжает к спущенным с высоты качелям, овитым серебристой мишурой, садится и начинает раскачиваться.
– А у нас впереди «Год волчка».
На большом экране над сценой появляется вращающийся волчок. На сцену к бабушке выбегают зверята, все в костюмах и невысокого роста, некоторые появляются с акробатическим колесом и двойными сальто. Среди них волчок, но уже другой – серенький. Сделав несколько сальто к микрофону, он по-детски, как в дежурном фильме, только весело, рычит:
«Р-р-р-р-р-р-р-р-ры!»
Спящий Дмитрий Анатольевич поёжился. Как и любой другой он никогда не помнил начало сна, а всегда оказывался прямо в гуще событий.
Зрители аплодируют.
В уголке экрана поверх надписи «прямой эфир» появляется: «смотрите далее».
– А впереди у нас выступление приглашённых звёзд зарубежной эстрады, – комментирует девочка с большими чёрными глазами.
Демонстрируется отрывок из выступление приглашённой звезды. Ему аккомпанируют трое актёров, которые играю его друзей. Поёт приглашённая звезда по-русски с небольшим акцентом.

Зимней порой – время улибок.
С ветром ходним жду я любви.
Наши слова – цепь ошибок.
Видимо будем свободными ми.

Пой и тантсуй…

– А теперь рекламная пауза, – объявляет девочка.
Половина экрана заполнена пеной, половина – тёмным напитком, по которому к пене бегут пузырьки. Под спокойную жизнеутверждающую музыку пена постепенно заполняет собой экран. Нежный женский голос сексуальным полушёпотом сообщает:
«Свежепроросший томный солод и ржаная мука сочетаются в изысканном густом сусле. Вкупе с родниковой водой они создают неповторимый купаж праздничного аперитива. Ах… Попыривает». Ему вторит мужской голос: «О, крошка». Затем вместе: «Селифан».
На экране появляется логотип.
Камера вновь крупным планом показывает бабулю:
– Новый год пришёл, но, чтобы получить подарки, надо рассказать стих и спеть песенку.
– Пушкина, например, – добавляет девочка с качелей.
Вертлявый остроносый мальчишка в школярской фуражке с небольшим козырьком появляется на сцене. К гимназистскому мундиру прицеплен маленький микрофон. Торопливо он запрыгивает на табуретку, которая тут же начинает увеличиваться в размерах и дорастает до половины праздничной ели. Четыре прожектора освещают его с разных сторон так, что тени крестообразно ложатся на белую площадку табурета.
Кашлянув, он начинает, громко и с выражением:

Дыр   бул   щыл
убеш  щур
скум
вы   со   бу
р   л   эз

Тело Дмитрия Анатольевича вздрогнуло. Бог ведает, что же ему снилось в тот момент, очевидно что-то пугающе-волнительное. Точно не про экскаватор, потому что про экскаватор у него бывали только добрые сны.
А мальчишка меж тем уже поёт на поповский манер:

       е у ю
;       и а о
;       о а
;    о а е е и е я
;       о a
;    e у и e и
;       и e e
и и ы и е и и ы

Девочка, хорошенько раскачавшись, спрыгивает с качелей на табуретку, коньков на ней уже нет. Они с мальчишкой наблюдают, как рвутся хлопушки, зажигаются бенгальские огни. Девочка раскрывает прозрачный зонтик. Начинается дождь: сыплются мандариновые корки. Зрители ликуют.
Дыхание Дмитрия Анатольевича сделалось прерывистым. Вдохи путались с выдохами: за коротким вдохом внезапно мог последовать ещё один вдох, потом ещё один, потом два коротких выдоха, потом пауза, длинный вдох до предела, короткий выдох, вдох…
– О-осень! – удивляется девочка.
– А где же дольки? – вопрошает бабуля.
С высоты доносится добродушно-снисходительный голос, знакомый каждому россиянину:
– А дольки будут в следующем году.
«Цу-е-фа! Цу-е-фа! Цу-е-фа!» – скандируют в один голос зрители в белых футболках с изображением иероглифов. Одна футболка – один иероглиф. Количество зрителей совпадает с количеством иероглифов. Флешмоб.
На льду появляется бард с гитарой. Длинная борода, одет в косоворотку, ушанку с застывшими вертикально по-заячьи ушами.
– Сачкуете, щусята? Эх вы…
Дмитрий Анатольевич застонал, мышцы лица поочерёдно задёргались.
Бард перемахивает через бутафорскую оградку и идёт по усыпанному корками льду, бренча простенький мелодичный аккорд.
На чёрном экране появляется титр:

k h o r o v o; d

Бард, зажмурившись, «накатывает» рюмку водки. Бабуля, запрокинув голову – бокал шампанского. «Цу-е-фа! Цу-е-фа! Цу-е-фа!» – кричат счастливые зрители.
Сначала конечности Дмитрия Анатольевича свела судорога, потом они задрожали будто от гальванизации. Сердце застучало так, как колотят в дверь запертого дома, спасаясь от погони. Нижняя челюсть ходила ходуном, руки вцепились в подлокотники, ноги приплясывали на ковре…
На сцену выбегают «снежинки»: одетые в обтягивающие белые костюмы артисты с огромными снежинками, прицепленными к спине, напоминающими огромные пропеллеры парапланеристов. За ними выбегают те же самые зверята, а также люди-ели.
Они берутся за руки и начинают кружится в хороводе лентой Мёбиуса.
Губы Дмитрия Анатольевича зашептали: «Хоподи… моги мя… Хосоди уреги мя…»
Внезапно изображение дрогнуло, пошли помехи, звуки музыки исказились до неузнаваемости. Изображение дрогнуло ещё раз и на экране появилась картина профилактики с сеткой, палитрой цветов, круглыми и квадратными узорами. Сопровождаемая протяжным низкочастотным звуком она провисела какое-то время и исчезла, уступив место простой ряби с приглушённым белым шумом.
Конечности Дмитрия Анатольевича перестали дёргаться, рука соскочила с подлокотника и повисла в воздухе, живот вдавил спину в кресло, голова запрокинулась. Широко, подобно жерлу спящего вулкана, распахнулся рот, из которого доносился теперь зычный храп. Началась фаза длинного сна.
Больше в ту ночь его не будили ни телевизор, ни хлопки пиротехники на улице.

Январь – Февраль 2011 г.,
Январь – Март 2017 г.