Бабская хитрость

Было раннее утро. За окном купе мелькал лесной пейзаж, а под мерный стук колес, ему в унисон раздавался богатырский храп.
Надя, проснувшись, привстала, готовая пройти, дабы привести себя в порядок, как вдруг храп оборвался и Виктор Степанович с удивлением уставился на нее.
- Ты… кто?
Она, приветливо улыбнувшись, ответила:
- Надежда.
- Надежда… на что? Не понимаю!
- Надежда, Надя.
- Надя? – мучительно вспоминая, повторил он.
- Я – Надя. Что, забыл?
- Надя?? А ну, выметайся!
- Что? Как ты сказал? – переспросила Надежда.
- А ну, брысь отсюда! Где ординарец, позови его!
- Зачем?
- Чтобы вышвырнул тебя! Ох… голова!.. – Виктор Степанович схватился за голову, приподнимаясь. – Где… бутылка тут была? Черт знает что, ничего нет, куда подевалась? – оглядывая купе, продолжал он. – Где тут баклажка, фляжка, что ли?
- Не знаю, нет тут никакой фляжки-баклажки.
- Я сказал, ординарца! Что, не слыхала?
- Какой ординарец, мы только вдвоем едем в этом вагоне.
- Кто, «мы»?
- Ты, Виктор Степанович и я, Надежда, твоя жена.
- Что ты сказала? Жена? – он скривил лицо так, словно съел жабу.
- Ну да, твоя законная супруга.
- Ах, значит супруга… И к тому же законная… Так, быстро вон! Выметайся! И чтоб духу тут твоего не было! Ишь, чего выдумала! Что сидишь? Зови ординарца! Голова раскалывается, а эта … еще байки выдумывает. Кыш отсюда!
Надя села.
- Нечего на меня орать и ругаться. Если не помнишь, кто я, протри глаза, авось тогда вспомнишь!
- Ишь, разговорилась! А что… я долго спал? Сейчас что, вечер или утро?
- Ты спал больше двенадцати часов, а сейчас восьмой час утра.
Генерал встал, прошел в туалет, а вернувшись, снова с удивлением уставился на нее:
- Ты еще здесь? А ну, в два счета, – исчезни, пока я не рванул тормоз и не вышвырнул тебя, падла этакая!
- Только попробуй! И будь поосторожней со мной на поворотах! – открыв свой паспорт, Надя показала ему печать загса.
Взглянув на печать, а потом на владелицу паспорта, генерал запустил руку в седеющую шевелюру:
- Постой… Ничего не помню… Какая жена, какой загс? Фу ты, черт, голова, как котел. Дай опохмелиться! Здесь должна быть бутылка, фляжка. Ничего не видать, куда дела?
А Надя действительно, сделала все по совету матери, провожавшей их вместе с отцом и всей веселой компанией и шепнувшей перед отходом поезда:
- Ты, доченька, все спиртное спрячь под свое сиденье, а взамен – вот тебе баночка с огуречным рассолом. Дашь Степанычу утром опохмелиться.
И Надя подала мужу стакан с этим рассолом. Он оттолкнул руку с питьем, расплескав содержимое.
- Ты чего разбушевался?
- Заткнись и выметайся со своим паспортом! Я этими загсами сыт по горло! Все, завязал!
Вспомнив мамин наказ, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, Надя пошла на хитрость:
- Хорошо, уйду. Но сначала я должна позавтракать.
Она вынула заботливо собранный бабушкой в дорогу сверток, от которого долго открещивалась: зачем, в поезде есть вагон-ресторан, откуда принесут все, что они пожелают. Однако бабушка ей тогда резонно ответила: «Но то, что я тебе даю, такого, поверь мне, там нет! Домашненькое и твоему Вите понравится».
Когда Надя развернула свои припасы, наполнившие купе ароматом жареной утки и чесночным запахом домашней свиной колбаски, Виктор Степанович, поведя носом, сказал:
- Поскорей жуй и пшла! А то завоняла так, что спасу нет.
Через минуту тон уже сменился:
- Ну, что там у тебя такое, что голова еще больше затрещала?   
- А это уточка! Возьми, Витенька, ножку, попробуй! Да солененький огурчик, бабушка сама солит. Головке легче станет, а от рассола и совсем пройдет.
- Ну, черт с тобой, дай этот рассол, а то сил терпеть нет. Да и баклажку давай, куда запрятала?
- Наверно, ты забыл ее там… А рассола, слава богу, еще немного осталось. На, попробуй, отпей! – елейным голосом сказала Надя, стараясь уластить явно ничего не помнящего мужа.
Сделав пару глотков, генерал, по-видимому, сразу почувствовал облегчение и уже другими глазами взглянул на объявившуюся новобрачную.
- А ну, что там у тебя есть пожевать?
- Вот, попробуй уточку и бабскую колбаску.
- Как ты сказала, бабскую?
- Ну да, так она у нас называется, свиная домашняя. Ее моя бабушка, Елизавета Евгеньевна сама делала. А вот и хренок.
- Ишь ты и хрен припасла… Ну, раскрой тайну, как печать в твой паспорт попала? Я что-то никак припомнить не могу.
А было это так…
Боевой заслуженный генерал, узнав, что жена спуталась с его личным водителем, тут же развелся с нею, а буквально на следующий день он получил назначение в новый военный округ. В честь обоих этих событий на прощание Виктор Степанович устроил пир, куда был приглашен и генерал, назначенный на его место.
Сначала пили и кутили в ресторане, а на следующий день продолжили банкет уже в доме преемника, где Виктор Степанович, будучи в хорошем подпитии, все время требовал, чтобы рядом с ним сидела, по-видимому, очаровавшая его, двадцатичетырехлетняя дочь хозяина, Надежда. 
Хотя и намного ее старше, могучего сложения, интересный, известный, к тому же холостой генерал ей весьма импонировал. А мать Нади, обратив на то внимание, воодушевила дочь словами:
- Заполучить этого бугая, Наденька, по-моему, плевое и благое дело! Хотя наш Виктор Степанович и не первой свежести, изрядно перезрел, но все же любому молодому фору даст! Так что, дорогая, не тушуйся и становись генеральшей!
- Мам, ты шутишь? Он же не просыхает уже двое суток, а проспавшись и отбыв в свой округ, обо мне там и не вспомнит!
- А зачем нам ждать пока проспится? Надо не теряться и сейчас все обтяпать, пока он тепленький!
За столом бесконечно пили, поднимая бокалы, большей частью, за одержанную великую победу. Потом стали пить за свободу, которую обрел Виктор Степанович и за его новое назначение… Затем начались тосты за женщин и за красоту, сидящей рядом с ним, Наденьки…
А вскоре кто-то заметил, что они рядом превосходно смотрятся. На это Виктор Степанович сказал со смехом:
- Ха-ха, ну, точно, Гремин с Татьяной! Или, что еще лучше, - Отелло с Дездемоной!
Потом, уже на третий день, все еще не просыхая, он начал за столом распускать руки, все норовя приобнять и погладить Надю, щедро подливавшую ему.
Ее мать, Мария Витальевна, заметила:
- Виктор Степанович, ручки от моей дочери уберите! Прав на то у вас нет! Да и такие юные уже не про вас - силы уж не те, скоро шестьдесят…
- Как, не те? – вскричал генерал. – Это моя девушка! Да и чем я для нее плох?
- Вы всем хороши, но прав-то нет! Молода она слишком для вас.
- То есть, как так? Ты что, Витальевна, думаешь, мне слабо жениться на молодой?
Тут кто-то крикнул:
- А ну, покажи, на что способны наши красные полководцы!
Народ дружно, весело стал скандировать:
- Горько!
- Горько!
Когда новоявленный жених настроился было поцеловать свою нареченную, Надя отстранила его со словами:
- Я с чужими мужчинами не целуюсь!
- То есть как? – уставился на нее пьяный генерал. – Ты слыхала – горько!
- Рано, Виктор Степанович, они закричали… – вмешалась мать Нади. – Сначала в загс ведут невесту, а потом уж целуют и поднимают бокалы…
- А что, дело говоришь! Надя, идем в загс! Все-все, слыхали? Пойдем в загс! Там и шампанское допьем за мою невесту!
- Конечно, прав Виктор Степанович: по закону, по-человечески, а не как на собачьей свадьбе должно быть у моей доченьки! - сказала Мария Витальевна, поднимаясь из-за стола.
И веселой гурьбой компания отправилась в загс, где под смех и радостные возгласы был заключен их союз…
Виктор Степанович в умилении обнимал Марию Витальевну, называя ее «дорогой тещенькой», а похлопав по груди отца Надежды, еле ворочая языком, возгласил:
- Теперь, Николай Васильевич, наши округа породнились и мы – сила! Родина может положиться на нас!
…Конечно, Надя всех тонкостей его женитьбы «молодожену» не рассказала, а загадочно улыбнувшись, промолвила:
- Сия тайна, дорогой Виктор Степанович, семью замками закрыта…
- Что значит, закрыта?
- А то, что меньше надо было пить! Вот и помнил бы, мой дорогой, как влюбился в меня, как делал предложение и как повел в загс!
- Это ты все про меня?!
- А про кого же?
- Ну, дай флягу, или что там было припасено. Глотну и все вспомню!
- Нет уж, милок, забудь об этом.
- Ишь ты, как заговорила!
- А что? Теперь парадом приказано командовать мне!
- А ты что, думаешь, ежели в паспорте стоит штамп, то бога уже за бороду ухватила? Приеду на место и рядом поставлю новый. Разведусь, не впервой! Скажу - ошибочка, оплошка вышла, по пьянке женился.
- Ой, Виктор Степанович, что вы говорите, стыд-то какой! Советский военачальник и такое: не успел жениться и тут же развелся… Это аморально! Вы же член партии, а какой пример подаете своим воинам? Так и разжаловать могут, коль причина – пьянка. А если дойдет до Верховного… ужас какой-то…
- Что ж, твоя взяла… - подумав, сказал Степанович. – Ну, дай глотнуть и черт с тобой, Дездемона. Живи, покуда… А, кстати, расскажи хоть, кто ты и откуда взялась на мою бедную седую голову? Черт подери, нич-ч-чегошеньки не помню! Знаю твердо – с Фроськой развелся. Да, это помню хорошо. Получил новое назначение – это точно. Потом где-то это все отмечали, рядом были друзья, однополчане… А потом – провал… Признайся, чем опоила? И откуда взялась?
- Я тебя, Витенька, ничем, кроме своей любви не поила! А пил ты на радостях, да так, что свой разум и пропил.
- Вот это ты, девочка, правду сказала! Ежели бы не был пьян, ни за что бы опять не женился. На х… мне это надо! Ну, все же, кто ты? Чем занимаешься? Хотя, постой… Фамилия твоя мне знакома… Ой… Неужели Николая Васильевича дочка? Ведь там, в паспорте – фамилия… и ты – Надежда Николаевна… Но, позволь, откуда дочь? Я точно знаю, у него – сын, не то капитан, не то майор, воевал на нашем фронте.
- И я воевала!
- Ты… воевала?
- Ну, почти… Я, как и мама, пела в фронтовой бригаде. Ты воевал на другом фронте, был бы на нашем, знал бы меня уж давно.
- Так ты еще и поешь?
- Ну да, я вокалист. Окончила училище и в сорок третьем пошла на фронт.
- А ну-ка, спой!
- Да рано еще, Витюша…
- Ничего! Ишь ты, Витюша… Лиса Патрикеевна… Пой, приказываю! Муж я тебе или не муж?
Смеясь и радуясь его перемене, Надя запела:

Во поле берёза стояла,
Во поле кудрявая стояла.
Люли люли, стояла,
Люли люли, стояла.
 
Некому берёзу заломати,
Некому кудряву заломати.
Люли люли, заломати.
Люли люли, заломати…

- Как некому? А я на что? – вскричал Виктор Степанович, окончательно побежденный Надей.
А Надя, поняв, что ее труды не пропали даром, глядя на все более нравящегося ей, наконец-то, с таким трудом, как будто покоренного мужа, мысленно поблагодарила мать, напутствовавшую ее:
- Будь ласкова с ним и служи верой и правдой, как я – отцу, и все у вас будет в порядке!
…Мама - вот она действительно может служить примером преданной солдатской жены. С первых дней замужества она старалась ни на один день не разлучаться с отцом, прошла с ним рядом всю гражданскую и все остальные войны. Брата и ее, Надю, пока были маленькими, оставляла на своих родителей, а потом не прятала за спиной мужа, как генеральских детей. Брат, окончив военное училище, с первых дней войны был на фронте, дважды ранен, но опять, по сегодняшний день - в строю. А сама мать, когда началась война и отец собрался отправить семью в эвакуацию, заявила:
- Родители с Надей поедут, а я останусь с тобой, Николка!
- Машенька, - сказал тогда ей отец, - эта война похлеще всех предыдущих будет, так что, езжай в тыл.
- Нет уж, Николай Васильевич, дорогой мой, на сей раз я ослушаюсь тебя и опять буду рядом!
- Серьезно, Маша, не могу тебя взять. Страшная бойня идет. Да и не дело это – жена комдива в обозе, непорядок…
- А тебе кто сказал, что я буду в обозе? Там что, хороший снайпер лишним будет? Ведь недаром получила значок Ворошиловского стрелка!
- Ну, это когда было… Нет, поедешь в тыл!
- Нет, не поеду! И в интендантской службе мне найдется место: поваром, прачкой, кем угодно буду, но рядом!
И она прошла с отцом всю войну. А когда дочь окончила свое училище, мать, тоже обладавшая прекрасным голосом, стала петь вместе с Надей во фронтовой актерской бригаде.
Мария Витальевна была даже легонько ранена артиллерийским осколком, когда однажды они попали под обстрел. Отец ругался, а она смеялась в ответ:
- Скоро избавлюсь от бинтов и опять поеду!
Но на счастье, войне пришел конец.
«А советы мамы я постараюсь выполнить!» – дала себе зарок Надя. – Особенно нужно постараться, конечно, без напора, а хитростью и лаской, отвадить мужа от спиртного. А то, неровен час, раньше времени отправят в отставку...
«Ты уж будь умницей, коли  генеральшей стала, не урони этого звания, оно не всем дается!» – шепнула ей на вокзале мать…

…Тихим теплым сентябрьским днем на веранде дачи, поправляя плед на сидящем в кресле муже, Надежда сказала:
- Еще немного, окончат наши Танечка и Ванечка учебу, заведут семьи и останемся мы с тобой, Витюша, дед да бабка…
- Ой, ли?..
- То есть… не поняла?
- Вот, гляжу я на тебя, Наденька: красивая, молодая, ядреная…
- Ох, какая молодая? Тоже мне, сказал!..
- А ты что, забыла: «в сорок пять - баба ягодка опять»!
- Ты, Витюша ошибся, я уже не ягодка, сорок семь стукнуло, под полтинник подбираюсь…
- Да какие твои годы! Не забыл я, все помню и думаю: с кем будешь, кому достанешься, когда уйду от тебя?..
- Это куда, милок, ты намылился? Или на стороне нашел?
- Не я нашел, а за мной скоро «невеста» с косой пожалует. Она меня давно уже выглядывает…
- Да брось ты всякую ерунду пороть! А лучше скажи: что тебе сейчас дать – кашку или супчик? Да, кстати, тебе пора уже принять таблетку.
- Вот-вот, кашка, таблетка… Возишься со мной, как с малым дитем... А помнишь, как я тебя вышвырнуть из вагона хотел?
- Конечно, помню! Как это можно забыть? «Брысь!» все твердил, словно кошке!
- Так ты кошечка и есть!
- Да, тебя урезонить было нелегко... Спасибо бабской колбасе: смягчила она тогда твою душу, норов и прыть!
- Ты права, Наденька, помогла бабская, но только не колбаса, а хитрость! Но я не в упрек это говорю, родная… Да, было дело! А я ведь тогда чуть  фингал тебе не поставил…