Зима

Порой тебе кажется, что зима тебя как-то особенно ненавидит.
Ты пережил осень, промозглую и сырую, но сейчас, в декабре, посмотрев в глаза Королеве (холодной и снежной, как всё, что попало в ее изящные пальцы), понимаешь – еще не конец.
Ты мерзнешь, дрожишь, словно слабенький лист на ветру, кутаясь в теплые шапку и шарф. Обходишь ледяные корки, как будто бы специально присыпанные липнущей белой крупой, – не заметишь, попадешь, словно в капкан. Свалишься на спину, дергая лапками, будто какой-нибудь жук, – а Зиме и смешно, она-то не чувствует боли.
Вот безжалостный ветер в шутку коснется затылка, проберется под край шарфа – погладит шею, обведет горло холодными, зябкими пальцами – и лежишь потом в комнате, не выходишь, лечишь свою простуду.
Говорить теперь тоже больно, не от горла, а просто на улице: все слова замерзают, а вместо них, поднявшихся паром и теплых, чувствуешь холод, но только уже внутри.
Зима засыпает тебя белым снегом – то крошкой, то мокрым. Порою и вовсе дождем, в котором от снега всего ничего. Зима застилает весь мир метелью, срывает шапки, распахивает пальто. Заметает дороги сугробами, мокрой кашей, по которой неловко скользишь по утрам. Зима забирает себе лучи солнца, держит его, словно в клетке. Выпускает лишь изредка, посмотреть, как людям живется одним. А живется не очень: все серые, мёрзлые до костей, заметенные снегом, окутанные зимой. Медленные, почти застывшие, как и мир, укрытый странным одеялом...

А Зима все метет, будто хочет нам что-то сказать. Осыпает серебряной пылью и лучшими из самоцветов. Превращает всю грязь в нетронутый белый цвет; наполняет пропитанный дымом воздух чем-то особенным, хрустяще-свежим, как сок мандариновой кожуры или свежий слом веточек ели.
Делает слова, такие редкие, особенно обдуманными, ценными, а людей – замечательней, чем когда-либо, ведь нет ничего искреннее человека, зарумяненного на морозе: он думает, как бы согреться, забывая о своей роли, переставая вдруг строить кого-то, совсем не похожего на себя...
Зима очень старается что-то сказать. Да только услышать ее слишком сложно.
Но однажды, проснувшись с тянущей болью внутри, чувствуя вечный сквозняк, просочившийся сквозь створки окон, ты найдешь на столе тарелку оранжевых цитрусов и варенье, которое прогонит твою хворь.
И записку с аккуратной, неожиданно робкой надписью в пару слов:
"Поправляйся скорее".
И чуточку ниже:
"Зима".