Со всеми вытекающими блокнот 2й

Если целый день писать, а под вечер включить все две лампы в каморке, вылезти в узкий балкончик отеля и поместиться там, максимально отклонившись к улице и к небу, то можно видеть со стороны: как бы ко мне люди пришли, как бы праздник. Ещё если стаканов на стол наставить. - А люди где? Ну, они слева и справа, так вроде сидят, что из окна не видно, взор не досягаем.
          Э. Лимонов. Дневник неудачника.


Это прекрасное чувство, что ты просрал всё. Это охуительное чувство.

Блокнот 2й.
Повесть, быть может менее осмысленная, а может и более содержательная, не мне же её читать.

Я проснулась. Не то, что бы я сильно накидалась, но..
Мне перезвонили по поводу работы. Внутри я торжествую. Наконец-то смогу раздать долги, ну, по крайней мере, обозначить даты возврата. Сегодня первый день. Я проспала. Потом, попала в пробку. До места добралась к полудню. Как поняла из выражений лиц встретивших, не особенно ожидали. Ну что ж, придется потерпеть, и мне и вам. Сегодня, за меня в ответе, та часть меня, что нахрапистее. Захожу.  Понимаю, что работка на редкость заёбистая. Хмыкаю, улыбаюсь. Меня нехотя, без особого энтузиазма, вводят в курс дела, объясняют обязанности. Медленно погружаюсь в пыльную рабочую среду. Мне выдали комбез, ботинки, за ботинки сказали, вычтут из получки, две штуки деревянных. Ботинки похожи на деревянные башмачки, по образу Золушки, ну я терпеливо иду за руководителем. Склад бытовой химии, резкие запахи, тяжёлые коробки. Работают в основном мужчины, но есть и женщины. Меня любезно знакомят с мужеподобной Оксаной. Чуть опешив, здороваюсь. В сердцах дивясь, что до таких размеров мне не раскачаться. Руководитель, к слову, низенький мужчина, всё время приседающий от малейшего шума. Ощущение, что он либо не давно, либо давно. Он быстро передал меня в оборот мужеподобной Оксаны. Улыбаться не было смысла, её лицо не выражало никаких эмоций, мне даже начало казаться, что она робот, какие-то уникальные, засекреченные технологии, это бы многое объясняло, особенно отклик на моё резюме. Она произносила фразы достаточно чётко, голос был не так что бы ни приятный. Она проводила меня в каморку, где вручила листы-накладные, по ним следовало собирать указанный перечень предметов. Изучить фронт работ мне так и не дали, дали карандаш, переживший не одного хозяина, планшетку для этих самых накладных, в напутствие прозвучало сухое-ты там это самое-всё по бумагам смотри! Она нагнулась над одной из накладных, ткнув пальцем в далеко не первую, наобум, строку молча, словно памятник Ленину, задала направление.
Время близилось к завершению, пропустив обед, я даже и не приблизилась к ополовиниванию стопки.
-Ну чего там, новенькая? - деловито осведомилась одна из работниц склада. Я, кивнув, задала встречный вопрос-А вы кто?
-Контролёр..обиженно произнесла она.
-Приятно..-протянула я. Приятно было, не то слово. Желудок сводило голодной судорогой, бесило всё и вся. За этот день ко мне не подошёл, ни один грёбанный работник склада.
-Ты заказы, где складывала? Тон её не менялся. Кивнула ей-пошли. Она, нахмурив лоб, не шелохнувшись, кинула-Ты это, давай их сюда, я там лазить не стану. И в темпе, домой охота. Хмыкнув, я начала переносить коробки.
Время шло быстро, меня то материли, то просто кричали-принести то-то, доложить вот это. Я лишь кивала и улыбалась, в голове собирался фрагмент за фрагментом сцены увольнения.
 Сколько помню, отношение у всех ко мне было странное, с детства все от меня чего-то хотят. Всем нужно что-то.  Это либо череда вопросов-допросов, либо въедливые назидания. В памяти всё ещё слышны голова маминых знакомых-вторая-то ваша, дикая. Нелюдимая, на контакт не идёт. Словно речь о диковинном животном, а не о ребёнке. А мне всегда в этом смысле было на всех положить, ну не люблю я коллективы. Мне бы дали в детском саду укромный уголочек, там бы и просидела весь день, но куда там..поэтому приходилось выдумывать странные истории воспитателям, что бы больше не тыкали в спину-вот иди к Катеньки, вон она с куклами играется..а она меня не берёт к себе-прогоняет, за это меня детишки не любили, зато не приставали без надобностей острых. Меня это только радовало. Наверное, я и вправду дикой человек, проявления заинтересованности к кому-либо довожу до маниакальности, поэтому лучше и не трогать никого. Лучше-дикой.
Захожу, сразу же бьёт по замёрзшему телу спёртый воздух и тепло, прихожая не освещена, полу мрак, бабка тут же появляется в проёме своей комнаты, чуть проходит вперёд, к входной двери, где я, чувствую её взгляд, подслеповатый, ожидающий. Она ждёт возвращения моей маман, вовсе не мой. Стараюсь не смотреть на неё. Это тяжело, содержать такую здоровую кобылу как я. Я всё ещё сижу на их шеях, всё ещё не уйду из квартиры насовсем. Всё ещё-возвращаюсь. Да, я их понимаю. У меня нет к ним никаких чувств. Раньше было хотя бы раздражение, но теперь и его нет. Наконец снимаю ботинки. Чувствую, как кровь приливает к обмороженным ногам, заду, щекам. Иду в ванную и там, склонившись над раковиной и пустив воду, намыливаю руки, потом чуть разогнувшись, ловлю своё отражение в зеркале ванной, всё в прыщах и пятнах, на носу отчётливо видны чёрные точки.
Для меня социальные сети стали настоящим наркотиком. Выйти из дома для меня значит, взять вверх над кайфом. Современные гаджеты я всё же не приемлю, если они у меня появятся, я никогда не стану свободной. Не стану писать, например или читать, буду всё время в интернете. Общаться в реальной жизни для меня теперь крайне проблематично, на меня нападает страх, не суметь сформулировать мысль, потерять нить разговора, наверняка я просто теряю рассудок.  Выхожу я из дома крайне редко. Мне просто крайне сложно заставить себя что-то делать, одеться там, обуться, причесаться. Обычно пик моей социальной активности приходится на момент увольнения с очередной работы, обычно это малооплачиваемые места и торговля.  После долгих мыканий по сферам, я поняла, что все, что я могу-торговать. Ну и тут на долго меня не хватает, начинает раздражать коллектив, постоянное с ним взаимодействие. И в конечном итоге, со скандалом я увольняюсь.
 Проходит пара-тройка дней, и я уже ищу себе развлечение в лице какого-то более-менее симпатичного и интересного парня. Из-за периодических таких порывов, на длительные отношения я уже не рассчитываю. Я вижусь с ними, смотрю на них, стараюсь меньше говорить и больше слушать. Парни любят это. Они любят, когда ими восхищаются и всячески поддерживают.

Amok(*пер. с датского загул)
Существование становится чем-то вроде хобби..(Ночные грузчики).

 Не помню, как именно я с ним познакомилась, сие стёрлось должно быть из памяти. Первая встреча была назначена возле городского кладбища. Пришла я раньше, люблю так делать, ещё лучше не описывать деталей, по типу я буду с чёрным пакетом и блестящей лысиной. Как не странно, но на остановке у самых ворот кладбища были какие-то люди, встала за их спинами. Ждала. Сперва, просто стояла за ними, но очень быстро ноги начали мёрзнуть, тогда был то ли январь, то ли февраль, и я решила пройтись. Шла медленно, периодически проверяя время. Запестрел силуэт, того, с кем собственно и назначено. Парень оказался узнаваем, меня это порадовало. Живые карие глаза,  тощее телосложение и не высокий рост. Мы поздоровались, энтузиазмом он не горел, а затем и вовсе, как-то скуксился, когда мы начали бродить по погосту-Ненавижу кресты..-рассеянно обронил он на мою фразу «мне нравится здешний пейзаж». Кресты-Это самое уродливое, что могли придумать-продолжил он. Почему ты так думаешь? Наигранно наивно спросила я. Потому что, это так. Он был категоричен. Решив проявить заботу о нём, спросила- тебе не холодно? -Нет, сухо ответил он-А ноги? Ноги, не промокли? Мы шли по сугробам и этот вопрос, касаемо практичности обуви и общего комфорта задать показалось мне, в порядке вещей. Всё нормально, всё так же бесцветно ответил он. Затем речь зашла о писателях, о том, что пишу я. Он начал высокомерно, с долей желчного пафоса, отзываться о творчестве одного из моих любимых писателей Чарльза Буковски.- Да он лырём был! Ни одной толковой строчки за всю жизнь не написал! За него писали! - почти выплюнул он. Затем продолжил-не особенно приятный я собеседник, тяжело со мной.
-Ага-улыбаясь ответила я. Мне уже тогда следовала сказать ему-прощай, но я этого не сделала. Виной тому, одиночество, которое толкает на странные вещи.
Потом было мерзкое на вкус кофе и какая-то под домашний стиль оформленная кафешка, по типу кулинарии, только с диванчиками, подушками-думками, низенькими столиками, навевающими воспоминания о детском саде, и какими-то радостными дамами, бурно обсуждающими чьи-то фотографии. Взгляд моего спутника скучно блуждал, переходя от меня к общему интерьеру с оглядкой на присутствующих, непрекращающимися взмахами волос, манипуляциями с оными и наконец, моими нервными закатами-раскатами рукавов кофты-мантии, он, перехватив, словно хищная птица одно из моих запястий и с долей унылого сарказма, изрёк-ну-ка, что это у нас…ну и ну.. что за бред, а что на втором.. что это?! Лицо моё накрыла волна стыда, вперемешку с гневом, потом социофобия  ударила по темечку, и больше ничего не хотелось устанавливать, хотелось пропасть. Потом шли пространственные разговоры, кофе видимо возымело действие, парнишка расслабился, сделался приятнее в общении. Потом меня прижало желанием сходить в туалет, но я постеснялась заикнуться об этом, хотя персонал кафе сновал по залу всё время. Мы сидели, наверное, целую вечность, кофе вмёрз в низенькую чашку, всё тут казалось до одури заниженным, приниженным, нарочито уютным.. вымученно милым. Народ прибивало к тёплому местечку, ветер завывал, гуляя по толстым, огромных размеров окнам-витринам, то и дело хлопала входная дверь, впуская всё новые порции замёрзших. Становилось душно, давил мочевой пузырь, кофе хотелось плеснуть в лицо пригласившему, вместо этого я о чём-то пыталась поговорить, разговор распадался, словно плохо смазанные коржи для торта, обоюдное решение покинуть сие уголок уюта, принёс облегчение душевного толка. Теперь ледяной ветер трепал наши одежды, подошвы скользили, и мы молча брели на трамвайную остановку.
 Трамвай не заставил себя дожидаться и отдался на растерзание толпе на остановке минут через пять, как мы подошли к оной. Там я повстречала давно забытого, но сразу всплывшего в памяти из-за ряда типичных манер поведения характерных ему, знакомого. Всегда странный, не способный на что-то подобного толка, теперь он улыбался и казался даже счастливым, был он в компании дамы. Сели они впереди нас, на сдвоенные сидения. Всю дорогу я смотрела на них и удивлялась, как можно предвзято судить о человеке лишь по собственным неправильным убеждениям, чётко наградить кого-то званием-неприятный человек и вот теперь, увидеть данного субъекта в такой невероятной для него жизненной ситуации. С пафосным дружочком сговорились на утреннюю встречу. Можешь не завтракать-надменно бросил он-накормлю тебя завтраком. Встречу назначили на девять утра.
Кое как, оторвав туловище от постели, разлепив веки и забросив себя под струи горячей воды, вышла в мороз. Скользко и ветер. Есть не хотелось, грела мысль-встреча и интрига. На настойчивый, в десятый раз звонок, по телефону мне ответил заспанный голос пригласившего.  Вялые попытки оправдания-проспал и наша встреча у детского тц. С утра никого не было толком, так-пара-тройка людей, словно сонные мухи тёрлись в фое, а рядом, словно в насмешку, надрывалась попса в колонках, пережитка прошлого  магазина дисков, качества блю-рей, в эпоху спутникового телевидения и интернета. Ждать пришлось долго. Меня встретил обеспокоенного вида парень, укутанный в капюшон, из-под которого то и дело выбивалась влажная прядь волос. За версту пахло парфюмом и шампунем. Мысли о том, что не только завтрак меня ожидает пришла в голову сразу.
-Ну, извини..проспал я-вяло воззрился он и тут же обнял меня со словами-как же я рад, что ты тут. Яичница была отвратительной, он не смог её съесть сам, даже располовиненной. Потом мы пытались потрахаться, но из-за раннего часа и моей закомплексованности, я лишь смогла принять позу сломанной куклы на слишком белых простынях. Потом он читал Хлебникова, я лишь окидывала пространственным взглядом то его, то комнату. Говорить было сложно, слушать его то же. Он предложил в качестве развлечения, продолжать читать Хлебникова голосом Енотова из ночных грузчиков, тут я рассмеялась, от этого он перестал читать совсем.  Затем мы долго лежали, почти что молча, наслаждаясь депрессией, тишину он решил прервать рассказом о своём первом сексуальном опыте, происходил он со взрослой женщиной. Я не разделила с ним его-да это нормально для первого раза. О чём тут же ему сообщила-у тебя, наверное, с матерью натянутые отношения, спросила я. Глаза его лихорадочно забегали, он вскочил с дивана резким рывком, бросив косой взгляд ничего не ответил. Что касается первого раза, да мы дурачились просто, ничего такого. Он запнулся, мне стала понятна его страсть к девушкам, даже скорее женщина постарше. Эдипов комплекс, который с ним навсегда, принимающий уже какую-то не типичную свою, а извращённую форму. Потом он долго вспоминал тот свой первый раз, долго копался с рассказом, ему хотелось выговориться, что-то по типу, он никому это ещё не рассказывал. А со мной так всегда, чёртова эмпатия, она со мной с малых лет, психолог, который дальше своего носа не видит, ну всем кажется, крайне важным поделиться секретами. Потом мы обнимались, с сексом тогда так ничего и не вышло, психолог не смог расслабиться, психологу нужна психотерапия. Мы вышли вместе, он проводил меня до перекрёстка, ему нужно было ехать к другу, а мне домой. Так мы и расстались.
Я нервничала. Начала уже в автобусе. Никогда их не видела и сразу концерт, но их творчество взорвало мой мозг ещё за полгода до события. Будучи патлатой и депрессивной девчонкой, слушающей Araxas и Psyhonaut 4, я просто-таки влюбилась в Ночных грузчиков. Пришла раньше  назначенного, посидела в вестибюле, почитала книжку, ну как почитала, бездумно промотала пару абзацев творчества Чорана. Народ уже подтягивался, мой спутник опаздывал. И вот, наконец, его тощая фигура, облачённая в не по сезону лёгкое пальто, появилась. Он вновь извинялся. Всё равно концерт задерживался. Предложила, заправится спиртным в ближайшем барушнике. Он позаботился о билетах. Он пил водку с соком, а я светлое пиво. Говорили мы о разном, пред концертная дрожь меня не отпускала. Мои волнения, кажется, передались ему, но оказалось, что это мандраж, при входе он тут же поздоровался с музыкантами, радостно сообщив, что делал на них кавер и вроде как он их знает, точнее они его. Потом повалил народ, помещение заполнилось до предела, люди-люди, спины, куртки, рюкзаки. Заиграла музыка, потом я слишком громко парировала, что мы тут, словно рыбки в аквариуме. Алёхин тут же обронил эту фразу со сцены, и лёгкий смешок прошёл по толпе. Алкоголя тут не было. Я увидела ребят, какие-то панки с налётом рэп китча. Алёхин постоянно матерился в микрофон, у них там что-то не шло с фоном, Енотов шутил. Потом дело пошло. Народ задвигался. На моей спине висел неудобный рюкзак, от которого, уже минут через двадцать начали болеть плечи. Мой спутник полностью погрузился в атмосферу, изредка вцепляюсь в мою ладонь. Было слишком жарко, слишком людно, из меня начал выветриваться алкоголь. Ребята приехали чесануть напоследок, это было ими сказано в открытую. Толпе было всё равно. Они отыграли примерно час, может чуть больше. Не плохо,  если бы не мельтешение парня спереди, пухлой барышни, которая тыкалась животом мне в спину, потом высоченные парни, которые то вырастали со спины, то перед лицом, закрывая собой любые попытки, увидеть исполнителей. Я с радостью покинула аквариум. Мы вышли на парковку, где собралась большая часть посетителей сия мероприятия, люди с разной внешностью, по большому счёту подростки с радостными, обкуренными глазами, пришли ,они, значит послушать тексты пронизанные экзистенциализмом. Меня от этого коробило, они громко размышляли о вписках, курительных смесях и что нужно было побольше въебать. Внутри меня крепла досада, что надо было забить и на встречу и на выступление этих грузчиков, забить на всё это дерьмо. По парковке гулял ветер, пробирающий до костей. Мой спутник, произнёс фразу, заставившую меня просветлеть - ты только посмотри на этих представителей элитной тусовки. Мне стало смешно. В тот момент я почувствовала себя семидесятилетней старухой, случайно попавшей на панк-концерт.
С дружочком я встречалась в основном по утрам, когда его родителей не было дома, и он прогуливал пары по состоянию душевного нездоровья. Мы пили крепкий кофе, начинали смотреть фильм и еблись. Теперь всё шло очень даже не плохо. Мне он нравился, ему я, наверное, то же. Он играл для меня на гитаре, я рассматривала его книги, гладила его длинные волосы. У нас были лишь физические контакты, никакого трепета влюблённости, лишь крик истосковавшейся души по контакту, хоть с кем-то хоть чуть похожим на тебя самого. В этом мы, как нельзя лучше совпали тогда. По его настойчивым рекомендациям  я прочитала Постороннего Камю. Но встречи прекратились из-за моей не ловкости и какого-то стыда. Это пришло, когда мы слишком распалились и когда засобирались уходить, натолкнулись на его маман. Мои ботинки стоят на её месте, выжидательное и немного встревоженно-смущённый взгляд её. У меня на них тысяча ремней и ещё шнуровка, лужа от снега, забившегося в протектор подошв. Затем не довольное лицо приятеля, солнце бликующее от сугробов, мороз и гопники на остановке. Тогда я поняла, что больше к нему не приеду. Мы не частили с сообщениями в сети. Не думаю, что он из-за этого переживал. Следующая встреча случилась через полгода. По иронии судьбы снова в период моей безработицы. Из личных запасов мною была взята огромная бутылка водки. С дружочка требовался лишь сок, но, он опоздал на полчаса. Пришёл странным каким-то, или быть может я уже не была такой, как полгода тому назад. По цыплячьи тощая шея, глуповатая улыбка, огромные карие глаза, словно горящие радостью угольки костра. Он, кажется, похудел, ещё сильнее. Тут же полез обниматься, он был рад. Слишком возбуждён в плане эмоций. Мы шатались вдоль не освещённого, перекопанного центрального шоссе, где то и дело бесноватые, выпрыгивали легковушки, в поисках круглосуточного магазина, нужен был сок. Потратила последнюю сотку на сок, после мы двинулись в сторону апартаментов. Всё так же, но с большим его цинизмом и высокомерием, нездоровый внешний вид, поредевшие волосы. Теперь он увлекался  индустриально-нойзовыми перфоменсами. На мониторе компьютера металась грудастая блондинка, истошно крича в микрофон. Я лишь вертела в руках не распечатанную бутыль. Он что-то рассказывал о себе, то и дело, добавляя как мне рад. Потом, наконец, понял, что меня это мало интересует и зло добавил-да тебя, наверное, кроме выпивки ничего не интересует. Думаешь как бы побыстрее налить и выпить. Я лишь хмыкнула. Этот адепт не вложил ни рубля, заставил себя ожидать полчаса и теперь пытается мне давить на совесть, как мило. Мы напивались. Он становился всё инфантильнее, моя реплика, что я чисто выпить пришла, прошла мимо него, оставаясь не замеченной. Всю ночь мы то пытались романтично обниматься, то впадали в какую-то не здоровую жажду плоти. Затем, делали перерыв, нойзовые перфоменсы мелькали на фоне, рыжий перс ходил по столу, то и дело, задевая всё вокруг своим пушистым хвостом. Потом мы выходили на балкон, апрельская ночь походила на июньскую, он постоянно смолил. В очередной его попытке попробовать что-то новое и получив отказ, запитый глотком горькой, он впал в уныние и даже злобу, изрёк что-то обидное, на этот раз ему не понравился мой далеко не плоский живот. И он саркастически прокричал-а это что ещё?! - Жир! Я толстая! А ты и не заметил. Как можно более радостно ответила ему я. От этого он закашлялся. Мы мурыжили друг друга почти сутки. По началу мне это даже нравилось, но затем это перешло в его маниакальность. Ну, мы снова и снова, шли на трясущихся ногах в душ, а затем принимались снова за упражнения. Не выдержала первой я, сказала, что мне пора. Он уговорил меня просто посидеть с ним ещё какое-то время, ему одиноко. Какой-то из его друзей прокатил его с развлекушками. Он безрезультатно пытался выбить не много денег из родни или занять у знакомых, но то никто не брал трубку, а то и просто отказывал в этом. Я предложила ему остатки своих денег оставленных на дорогу. Мы наконец, распрощались. Домой я шла пешком.
Пыльный лес и мысль не уходить в глубь его, а идти лишь чуть поодаль от дороги, ряды светофоров, ноги, которые уже не чувствуешь. Люди, попадающиеся на пути, в глазах которых ты неутомимый путешественник или быть может жалкое зрелище. Мантия, засунутая в недра рюкзака. Вступив на не ровную, явно нехоженую часть леса, тут же распорола штанину, ветка вонзилась и в икроножную мышцу, я тут же вспомнила про попадание ноги в медвежий капкан и мне стало смешно, морщась от боли, вытащила палку, вонзившуюся в ногу. Из раны тут же выступила кровь, а края покрыл синяк. В голове лишь звучало одно-добраться до дома. Дальше шёл частный сектор, снова перекрёсток, неудобный рюкзак и больная нога донимали меня. Спустя четыре часа я была в своём районе.
 Подвернувшаяся работка вызвала во мне прилив энтузиазма, и я рискнула после новогоднего празднества отправиться в гости. Мелкий городишко и симпатяга студент-переводчик. Обговорив дату, я обзавелась билетом и собралась ехать. Для меня это всё было в новинку. Никогда вот так вот не срывалась. Морозы меня не беспокоили, да и пятичасовая тряска в междугороднем автобусе тем более. Меня встретил длинноногий блондин.
Он был совсем не типичным для меня, тихим и скованным показавшимся на первый взгляд, после пары-тройки кружек, излучал харизматичную непринуждённость. Нас свела вместе апатия и интерес к артхаусу. На поверку парень оказался очень милым, но дико никаким в плане отношений. Хороший парень, для которого, как он сказал я стала за время проведённое вместе родной. Ну, это всего лишь слова. Приехав к себе, изводила его смс сообщениями, на которые он с большой не охотой отвечал. Но я всё же ринулась к нему во второй раз. Мы не просыхали двое суток, сблизились не то слово, комплексов у меня на его счёт уже не оставалось. На обратном пути я прохрапела всю дорогу, обдавая перегаром удивлённых пассажиров, все пять часов. По приезду в родные пенаты, после долгих мытарств в общении, а протянули мы вот так до лета. Тогда у меня была новая работа с идиотским графиком, он всё звал к себе, но зачем это было нужно ему, остаётся для меня загадкой, ведь тогда он влюбился в девочку по возрасту, живущую в моём городе и после прерванного на месяц, хотя мы и так общались крайне редко, а тут совсем заглохно, он сообщил мне об этом. Сказал, что приезжал в мой город, но обо мне и не вспомнил, сказал, что всё было в спешке. Сердце привычно сжалось в обиде на пол мужской, но потом, в конечном итоге, меня парни выше пояса мало интересуют. К этому я пришла не сразу, но всё же из опыта, помноженного на время, это стало очевидным. Да, интересный человек-парень это хорошо, но лучше дальше ебли не заходить. Ни к чему это.
И вновь наступила пора безработицы. Заначка давно истрачена. Брожу по паркам, ближайшему ко мне лесу. На душе ноша из боли и разочарования. Маюсь, день от дня, скука ест почище депрессии. Бесят люди, их жизни, какие-то никчёмные советы. Ты что-то должен, зачем-то просыпаешься, что-то делаешь, зачем-то собираешь себя в форму человека. Им ты уже не являешься, уже сгусток из желчи, из желудочного сока, из останков, ты сгнил, от тебя уже веет тленом.
 Снова познакомилась с парнем. Высокий, огромные печальные глаза, много читает, любит книги. Встретились и долго гуляли, отдала на починку курильницу свою. При следующей встречи он принёс мне яблоки, какой-то зимний сорт. Странный парень. Никаких эмоций. В сети общаемся лучше, чем в живую, там он пишет что нравлюсь, при живом общении на мою попытку обнять, он стоял, словно окаменел, затем выдавил фразу-до встречи. Встречи не случилось. Разругались в сети.
 Я то обжираюсь, поглощаю огромные количества пищи, то не могу съесть и крошки. Противно смотреть в зеркало. Неделями не принимаю душ. Смотрю фильмы почти круглосуточно, сложно уснуть.
Сняться странные сны. Я гуляю по ромашковому полю и вижу чью-то фигуру в дали. Сон повторяется, повторяется и повторяется, ночь за ночью. Постоянно покупаю водку, пью её литрами, никак не напьюсь. Завтра новый год.

Идеальные моменты.
Ты знаешь, есть такие моменты, когда всё сходится, всё-идеально. Я киваю. Мы с ним пьём на погосте, прохладно и тучи стрекоз, красота, комаров нет даже в зарослях. Я сижу, поджав ноги на чёрной гранитной плите, у нас с ним два литра красного вина. Долгие, пространственные разговоры и мне хочется, что бы  день не заканчивался. Видимся мы не часто, может в месяц раз. Считать ли его лучшим другом, я не знаю. Где-то издали слышаться раскаты грома, и начинает накрапывать, я подкапываю корень у какого-то растения, выдёргиваю стебель с корнем и зачем-то бросаю это в рюкзак. Волна винной неги накрывает с головой. Он начинает вспоминать, с кем ****ся на кладбище. Говорит, говорит.. я лишь прикладываюсь к бутылке и смотрю на плотные тучи.
Пром зона распадается на отрезки дорог, впадает в заросли. Трое пробираются вглубь озеленения, что плотно обхватывает руины цехов. Впереди не высокая, тощая фигура, следом высокая и плечистая, последней плетусь я. Река Самарка тут обрастает камышом и образует что-то по типу озера. Вода тут стоячая и по-осеннему вязкая, Пришвин когда-то во мне умер, но временами воскресает. Плакучие ивы согбенные, растут повсюду, заросли травы доходят мне до пояса, я глажу стебли уже начинающей желтеть травы. Мы разводим костёр, тот, что шёл впереди, разливает по стаканам водку, мы пьём и долго молчим, каждый думает о чём-то своём, потом будут разговоры, кажется обо всём, потом будет музыка Мотлей Крю.
Его карие глаза впиваются в мои, и, кажется, что в этот момент, я действительно счастлива. В грудной клетке что-то замирает, когда он сначала долго смотрит, а  потом целует меня. Его губы прохладны, кожа белеет в полу мраке, наша одежда свалена возле дивана. В комнате холодно, меня мандражит от алкоголя и удовольствия. Я глажу его спину, он целует меня в шею, оплетаю его корпус ногами и становится очень хорошо.
 Девушка в чёрном скользит мимо меня, она оборачивается, улыбается мне, а дождь накрапывает, капли падают на её лицо, она смахивает их словно это слёзы, потом снова смотрит на меня. Подходит и обнимает, говорит, что не сможет и дня прожить, если я умру. Целую её винно-красные губы, пачкаю свои, затем провожу пальцами по её тонкому запястью, целую его, оставляя отпечатки чуть смазанные, увлекаю её за собой..
 Бывало идёшь такой, выбираешься из четырёх стен, а настроение такое-хочется морду кому-нибудь набить. Злишься, эта злость подобна алкоголю, бродит в тебе, доводя до исступления, раздражает всё, медленные люди, со своими плохими ногами, что приделаны кое-как, ну иначе, как объяснить их медленное передвижение. Или вот вышагивающая жопа на каблуках, она вроде и не плетётся, но раздражает, ты уже и на дорожку другую перебежал, а-н-нет, вот она, где-то поблизости маячит. Видишь машину, такую, одну, к примеру, идёшь, переживаешь, как бы не задеть, потом вдруг хочется руку протянуть к ней, словно лошадку погладить, ведь чем-то они роднятся. Потом, даже сколупнуть, помять её хочешь, в голове лихорадочно роиться мысль-угнать! Как в фильме, какие-то там соединить меж собой провода, а потом вспоминаешь, что и водить не умеешь не то, что автомобиль, даже велосипед.

No! Je Ne Regrette Rien (*пер с французского-Нет! Не о чём я не жалею)
Ноги вязнут в снегу, кое-где он уже прехватился морозом, превратившись в наст. Рюкзак, набитый под завязку горячительным оттягивал плечи, это была приятная тяжесть. Зад уже начал замерзать, и кожа на коленях наверняка уже имела алый оттенок, как при ожоге. По щиколотку снега, ухабы и не проходимые сугробы, сумерки. Плохая видимость, с каждым шагом всё отчётливее слышно и видно, как работает огромная машина, её ковш со свистом то и дело выныривает из темноты, клешня его тут же ослабляет хватку и к огромной белёсой горе прибавляется очередная шапка. Мои ноги обутые в ботинки с широким голенищем, то и дело проваливаются, я приноравливаюсь и теперь, ощущаю себя пушинкой или канатоходцем. Хочу как-то обойти машину, иду по краю разрытой траншеи и сворачиваю влево от неё, тут же попадая на извилистую, проложенной всё той же машиной, снежную дорогу. Снег тут, уже сцепился в цемент образную консистенцию, по бокам то и дело вырастают остатки дачных домиков, как грибы-гаражный массив, тонущий в алмазных сугробах. Изъеденные коррозией и ржавчиной стены металлических коробок. Дорога тянется бесконечной змейкой, врастающей постепенно в сугроб. Ну что ж, прибыли, вот и срезала. В голове странный вариант-рискнуть и двинуть в сторону одиноких фонарей, заманчиво бликующих где-то там. Я было уже погружаюсь и не смело двигаюсь по сугробу. Тут же ощущая себя человеком, вступающим в безбрежные воды. Идея дурацкая и я, чертыхаясь, бреду обратно, то и дело, пытаясь выйти на нормальную дорогу. Уже слышны звуки движения машин по двухполосному шоссе. Ноги еле перебирают. Огибаю трубы теплотрассы, темно уже, хоть глаз коли. Мороз уже не ощущаю, даже тепло. Наверное, уже полчаса, а то и час я по морозу шляюсь. Ощущаю себя автостопщиком, хотя такой идеи и не преследую. Просто хочу пройтись. Машина с ковшом ковыряется где-то ближе к лесополосе. Я даже не встречаюсь с ней, пробегаю перед колёсами слегка сбросившего скорость автобуса, слышу звук сигнала, светофор мигает, сменяются цвета. Водопад из разноцветных машин проносится за моей спиной, бегу к обочине, преодолеваю бортик, слышу хруст снега, ноги едут, едва касаясь замёрзшего асфальта. Не теряя равновесия, а чуть накреняясь, подпрыгиваю, хочу согреться, слышу звук соприкасающихся бутылок, понимаю, что падать никак нельзя. Хлопаю себя по карманам, достаю заветную пачку, закуриваю. Становится совсем жарко. К лицу приливает тепло, как, в общем, и подмороженным конечностям, миную бодрым шагом заправку, впереди самарские автомобили, вот я почти и добралась.
..полюбил ночную птицу
Вместе с нею стал жрать падаль..
(Химера)
 Снова пришло время жечь костры, в душе снова не спокойно, тревога и вместе с ней растущая пустота. Снова, осознание своей не пригодности, своей мёртвости. Осталось снова начать жечь костры. Собрать всё, что есть не моего, моего, чужого, лишнего..на самом деле, хочется вытащить из себя всё. Всё, что там застряло внутри, как непереваренная, забродившая пища, как ненужное семя.
 Хочется бежать, но не хочется быть. Убивать себя нет желания, не хочется быть. Вот сейчас в голове одно, исчезнуть бы. Раствориться. Потеряться в тишине, распасться на атомы. Такая пустота во всех начинаниях, такая непоколебимая безысходная нега. Такая без эмоциональная ненависть к себе.
Знала я его уже достаточно давно, но всё же, была какая-то дрожь во мне, она уже присутствовала на тот период времени, то ли зародившаяся из-за кофеиновой зависимости, то ли тогда период был такой, он начался с того самого сентября.
Тело моё, словно скрученное, артритное, больное существо, передвигалась с трудом. Неудивительно, что я непременно должна была рухнуть, сломав безымянный палец на руке, со смачным хрустом, под весом собственного тела. Он поднял меня и почти что не шутил о моём теперешнем внешнем виде. Вообще, это была на редкость приятная ночь. Пусть и пила я неуёмно, не умело, как обычно с явным отчаяньем в душе. Утро. Скользкое, холодное, хотелось убежать. Он не смотрел мне в глаза, и наши весёлые, детские полночные катания на качелях, мой грязный, пропитанный песком облик и держания за ручку, страстные поцелуи, и наивные беседы, теперь выглядели как-то уж совсем-случайностью, которая могла произойти лет пять назад, когда я в расстроенных чувствах, от расставания с каким-то из ухажёров. Резко отреагировала на романтическое, в моём восприятии казавшееся чем-то странным, отдающим инфернальностью маньяка, его предложение-прогуляться по окраинам посёлка. Он не забыл этого, при первой же возможности напомнив об этом. Я извинилась, хотя объяснила свою резкость веской причиной. Расстались с адекватной холодностью. Потом ещё пару раз пересекались где-то на стороне, блестящие глаза его, моя наигранная восторженность, его чуть более естественно, всё так же сыграно, всё и так предельно ясно-ничего не будет. До сих пор в памяти его слова, что уже поздно, вот если лет пять назад, тогда возможно..
Этот период каждый месяц. Мне хочется вытащить свою пульсирующую, сжимающуюся-разжимающуюся матку и отдать кому-то. Зачем мне эти мучения, если размножаться я не собираюсь? Почему нельзя удалить всю эту гадость из своего нутра. Пусть мучается тот, кто использует свои органы по назначению. Кто трахается хотя бы и потом рожает детей. Мне почему-то в такой период матка, представляется сердцем, большим, пылающим. Каждый раз это угнетает. Поначалу боль, которая копилась недели две, терзала, не давая покоя, и я металась в мыслях, на что можно переключиться, теперь вот из всех уголков внутренностей из мышц там, костей, вся эта одутловатость, отёчность перешла во внешнее её воплощение-боль натуральную, расплывающуюся где-то снизу спины и уходящую на низ живота.
Как хорошо перебивает вкус боли-вино.
Его хмель всегда помогает, когда разговор не ложится и, кажется, что сомнения, грызшие изначально имели место быть, эта планка сразу же переворачивается и вот уже дело идёт. Вторичная встреча. Внутри меня была тревога, она гнетущая и дрожащие ноги, что нервно ступали шаг за шагом. Хотелось бы объединить прежнюю, первую встречу с этой, второй. Но разговор не ложился, и требовалась подпитка вроде вина. Мы напились и разговоры, шедшие около, теперь шли прямо, о нас. Он долго рассказывал, как жил после нашей странной встречи и как всё у него складывалось, потом вдруг голос его оборвался и он, сказал, что сожалеет. Натурально просил прощение, хотя, на тот момент, наверное, уже и не было ничего, боли и обиды точно. Я простила, уже, ладно, не так что бы давно, но всё же. На момент сия события, уже не болело. Сумерки, в которых накрапывания дождя не раздражало, облачка пара выходящего из наших ртов, чьи-то надгробные камни с фотографиями давно растворились в сумеречной тайне. Затем.. тёмные волосы и бледность, черты лица. Что ломались в сумерках кухни, разговоры запитые водкой. Тогда всё исправилось, тогда всё прошло так, как должно было пройти Тогда. И дождливое утро, похмельное утро, болезненный вид кожи моей, зонт, взятый с собой под настойчивой просьбой маман сработал, и  грязные платформы ботинок, неизменный плащ пропитанный влагой, волосы и чувство достоинства, которые, как феникс, возродились.
Я бесполое существо, но по какому-то трагичному стечению обстоятельств, возымела ****у. А может меня и нет вовсе, то есть как, вот она я, вроде пол женский, в зеркале отражаюсь в некотором роде, даже не слишком отвращение вызываю, стало быть, можно сказать-вызываю приязнь. Но с другой стороны, активности ноль, двадцать шесть лет, а всё сводится к растительному образу жизни, а может уже и загнивающему. Дохода не имею, лишь короткий перехват денежных средств.
Бездельник.
Утро ( может и день), скорее день, чем утро. Деятельность-бездеятельная. Открываю глаза, часто и долго ещё ухает в груди, растревоженное ночными кошмарами сердце. Из неудобной позы, непременно нужно собрать себя в удобную, подняться. Посмотреть в окно. Посмотреть на зелень на подоконнике. Пойти в кухню и с кипятив чайник, плеснуть пол кружки ( супницы, по правде говоря, с ручкой) кипятка. Согреть кишки. Затем взгромоздить остатки недопитого в кружке (супнице) кипятка на неровную, давно прочитанную, заготовленную для продажи (да кто ж её купит) стопку книг. На верхнем ярусе возвышается старый ежедневник, исписанный на половину, из которого, буквально через страницу торчат листы, а по большей части клочки, с адресами и телефонами работодателей, по которым я всё планирую обратиться, да всё никак. Супница шатается, так и простоит на этом верхнем ярусе, прилипнет к сладкой от кофейных кругов обложки ежедневника, пока я не возжелаю сварить кофейку, плеснув на дно добрую порцию домашней бурды (настойки или водки) Сегодня снова пустой день. Сегодня какое-то там января, а может уже и март. Метёт, птиц бросает ветром из стороны в сторону. Открываю крышку ноутбука. Сегодня всё-таки нужно себя заставить хотя бы страницу напечатать, лежит уже этот сраный рассказ полгода, не нужно забивать на любимых читателей-пенсионеров с прозы. Снова потеряюсь на страницах соц. сети, снова день в пустую и вот, уже первый час ночи, вокруг тарелки с чем-то съедобным, съедено на половину или пустые. Кормят, хоть и за зря, не забывают о домашнем животном родственники. Сон не идёт часов до трёх утра, потом уже начинает светать, томления в груди, писать не хочется, спать уже то же не особо-пере терпелось. Завтра снова день январь-март-осень-лета-весна.
Собиратель желудей (побочная глава)
Я еду и смотрю на эту наклейку зелёного цвета, которая обычно крепится рядом с первыми сидениями, смотрю на этот зелёный крест, все эти указатели плюс сидение у меня ассоциируются с больницей. Мой взгляд не на что больше не падает, ни в окно, ни на сидящих напротив. Затем замечаю свою квадратную челюсть в зеркале, тёмно-сиреневую помаду, зеленоватую бледность. Всё то, что бесит и раздражает уже даже меня. Ну, ничего не изменить, мне почти двадцать семь, уже чисто внешне, всё будет только ухудшаться и никак иначе. Моя тяга к спиртному в конце концов, превратит мою и без того уродливую физиономию в обвисшую рожу, контуры лица смажутся, под глазами залягут огромные мешки.
Всё чаще в голову приходит, брать с собой диктофон, или того, кто станет фиксировать мои мысли, они катализируются время от времени и всё чаще тогда, когда нет ничего под рукой, они вроде как уже неиссякаемы, они вроде как постоянно роются в голове. Рождаются в тишине или шуме, зарождаются от глубокого, бездонного одиночества, внезапной радости. Из-за созерцания вечного мрачного пейзажа, из-за вида неуклюжих ног, неуклюжих попыток сделать шаг.
Ковыряние в тарелке, ты словно уже потерял аппетит, но всё ещё пытаешь столовые приборы, возякаешь ими по поверхности съестного. Все уже давно доели, а ты всё ещё тянешь время, выжидаешь, понимаешь насколько глуп, насколько ничтожен и тщетен.
В детстве мы всё уже знаем..это кто-то сказал уже до меня, я лишь повторяю за кем-то простую мудрость. Тогда я точно знала, какой должна быть моя жизнь. Она должна была быть тихой, не заметной. Маленькая квартира и собака, тихие вечера, тихие дни, перемежённые рутинным трудом, работа ведь то же непременно должна быть тихой.
 Большая часть моего детства проходила в детских садах, их было несколько, но с наступлением лета всё менялось и маман забирала меня на недельку-другую к себе на работу, работала она в летний период того времени в детском лагере. На самом деле, вряд ли я там была неделю или две, ибо вспоминая сейчас и тогда, точнее складывая пазл из воспоминаний. Я требовала много внимания, которое маман мне не могла дать, начинала капризничать, чем доставляла ей крайние неудобство и нахождение моё не длилось более трёх дней. Для матери это был дикий напряг, наверное, и меня бы это не порадовало сейчас, но тогда, это было сродни путешествию, где ты сам по себе. Маман было обычно некогда, лагерь кишил неадекватными радостными подростками, по сути, я могла болтаться целыми днями на улице, но я лишь боязливо собирала жёлуди. Могла этим заниматься целыми днями. Начинала я сборы с раннего утра, подъём детишек был в семь. Я стеснялась ходить  в столовую, поэтому завтрак мне приносили в постель. Затем начинались сборы поделочного материала. В лучах просыпающегося солнца, склонив голову, вниз искала жёлуди. Это были девяностые годы, когда окончание лета, а именно месяц август был достаточно дождлив и сыр, корпуса лагеря находились в лесу, на территории очищенной от излишней растительности была целая дубовая роща. Под их кронами я и собирала погибших, или вызревших героев-желудей. Поначалу ходила из стороны в сторону, набивая небольшую, прямоугольную коробку этими поделочными материалами, затем, ближе к полудню, начинала привлекать все общее внимание этими поисками. Тогда меня мало заботил внешний вид или мнение насчёт себя кого-то там, как же теперь мне этого не хватает. Я ходила в тени, под ногами была мягкая почва. Ко мне осторожно подходили, интересуясь, не хочу ли я пить или есть, но я лишь отвечала, что занята. Моя коробочка давно заполнилась, жёлуди я уже складывала в карманы брюк и кофты. Внезапно, в зоне моего внимания появилась новая коробка, точь-в-точь такая же, как и прежняя. Как сейчас помню этот розовый её цвет, каких-то зверюг на обложке, шесть брусков разноцветного пластилина внутри упакованного в пластик по типу теперешних упаковок сластей, два инструмента  для разделки брусков из охристого пластика, словно сиамских близнецов вросших друг в друга. В этой, что протягивала мне рука, пластилина не было, она была пустой. Обладательницей руки была одна из воспитателей, её глаза напряжённо блестели, и во всём облике угадывался напряжённый интерес. Я лишь, словно оторванный от напряжённой работы человек, с мутнеющим взглядом, беру эту коробку и начинаю ссыпать в неё содержимое своих карманов.
 Эти жёлуди, они, помогали мне, как-то адаптироваться.  За ними следовало ещё одно увлечение, собирания коробок из-под сигарет. Мне нравился их запах, пахли они иначе, чем теперь, или может быть так казалось тогда. В то время, маман могла осилить присутствие нас двоих, меня и сестру, но по какой-то неизвестной мне до сих пор причине, делала она это крайне редко и ненадолго. Мы бродили по детскому городку, по территории сплошь усеянной пост пионерскими постройками. Маман частенько приводила нас в гости к одному из вожатых, имя не врезалось в память, который курил и коллекционировал редкие по тому времени пачки от сигарет мальборо и Кэмел, пахли они изумительно. К табаку я так и не пристрастилась, иной раз возникает желание покурить, но не более того. Тогда всё было иначе. Всё стирается со временем, становится слишком юзаным, словно кассетная плёнка. У меня до сих пор есть видак, но разве об этом речь? Моё прошлое было странным, но оно сделала меня такой, какая я есть сейчас, с этим нужно просто смириться.
 Просыпаюсь т боли внизу живота, боль резко выдёргивает меня из сна. Уже утро, для многих уже разгар рабочего дня, я не из их числа. Иду в туалет, опускаю стульчак, дела идут болезненно, капли алой крови стекают по унитазу. Так бывает с девушками, каждый месяц. У меня сегодня встреча с Ним, с единственным, кто поселился в голове и как не пыталась выбить это из неё, а уж как я только не пыталась, но это бесполезно. Единственный парень, которого не хочется трахать, а к которому хочется прикасаться, обнимать и оберегать. Этакая смесь материнского чувства с плотаникой. Наши встречи настолько редки, а отношения не понятны, что линия поведения, которой стоило бы придерживаться, просто нет. Строить какие-то догадки насчёт Его ко мне чувств, дело не благодарное. Кажется, что просто увидеть его, как-то уговорить встретиться, сродни подвигу. Мы не похожи, то есть совсем. Абсолютно. Наверное, есть точки соприкосновения, и моё огромное желание увидеть Его и обнять. Но это лишь моё желание, это лишь театр в моей голове. Он согласился составить мне кампанию, посидеть со мной.
-Я на городском, уже зашла, со стороны Лунной. - Ага..
Сижу, прикладываясь периодически к бутылке кагора, чувствую движение за спиной. Оборачиваюсь и вижу Его. Что-то внутри замирает, он садиться рядом и берёт мою руку, переплетая свою пальцы меж моих. Долго смотрит прямо перед собой. Я отставляю бутылку, забираюсь к нему на колени, утыкаюсь  лицом в Его плечо. В ветвях играет апрельский ветер, уже почти распустились зелёные, чуть клейкие листочки, слышны трели мелких птиц. Я слышу, как быстро бьётся Его сердце, смотрю в его серо-голубые глаза, он смотрит в мои, Он подносит руку к моему лицу и убирает прядь волос моей щеки.