Убить пересмешника

Кирилл натирал руки белым лоснящимся мылом. Пена стекала в грязный умывальник и напоминала серые хлопья снега.
-Нет, ну не дура ли?-продолжал возмущаться Лёха, худой и острый парень из цеха переработки,-потратить триста баксов на какую-то там паклю для башки. Свела же судьба с идиоткой!
-Лёх, не горячись, ей тоже тяжело, жалко, что ли?-упрекнул его бригадир Миша,- она же это для тебя, чтобы нравиться.
-Эх, да не жалко…Просто зачем? Я её и так люблю, да и кому я теперь такой нужен…-вздохнул Лёха.
В раздевалке повисла нехорошая пауза. Тишина нависла жёлтым облаком дыма. Разбил её Федя, молодой парень, совсем ещё зелёный:
-А я себе квартирку присмотрел!
-В каком районе? -подхватил разговор дипломатичный Миша.
-В пятом.
-В пятом? Слишком близко! Нужна как минимум девятка!-закричал возмущенный Лёха.
-А что ж ты, умник, тогда вообще на четвёрке живёшь?
-Дай мне четыре лимона и я на двадцатку перееду!-горланил тот несогласно.
-Мне вот тоже до девятки каких-то двух лимонов не хватает,- в шутку пожаловался Федя,-Дда и какая разница. Всё равно сдохнем все, рано или поздно.И вообще я решил: отработаю свою пятёрку и уеду жениться.
-Ага, как же, уедешь ты. Все мы уехали,-подумал каждый, но никто ничего не сказал.

Кирилл шёл домой. Шёл медленно в развалку, давая уставшим костям рассохнуться на тёплом весеннем воздухе. Ему некуда торопиться-его никто не ждёт. Это Лёху ждёт жена, Мишу-большая немецкая овчарка с умными глазами, а Федьку бутылка ледяной водки. Кирилла никто не ждёт, он сам по себе. Вырос в детдоме, отслужил в армии и приехал сюда, в Город. Таким как он, только тут и место. Всё, что было до-это лишь подготовка к Городу. Он тоже, как и Федя, думал, что это только перевалочный пункт, заработает деньжат и уйдёт на заслуженный отдых с водкой и девочками. Заработал он уже достаточно, но понял, что Там ему не место, водка с девочками его совсем не ждут, а ждёт завод, жара цехов и деньги, тратить которые некуда и незачем.
Серые хибары второго района плавно перетекли в более-менее приличные многоэтажки третьего. Ещё несколько кварталов и он будет дома. Если можно назвать домом маленькую квартирку с электрической конфоркой и раскладушкой. Кирилл смотрел на Город и удивлялся ему. Он совсем молодой: лет 50 назад на заражённые радиацией земли пришли большие машины и перекорчевали всё, сожгли в громадных реакторах, а потом залили стометровым слоем бетона. И всё равно он дряхлый, умирающий, как мотылёк-однодневка, чью сутки близятся к концу.
Город-декорация. Поверх бетона положили асфальт, насыпали песочек, построили огромные заводы по переработке экологически опасных отходов, запустили туда людей. И всё равно тут всё мертво. Стационарное кладбище для умерших душ, как говорил Лёха. Сюда шли даже не за деньгами, сюда шли те, кому больше некуда идти. Лёха с женой похоронили двухлетнюю дочку, Миша отсидел за убийство хулигана, приставшего к девушке на пустой улице, Федька, как и Кирилл, был детдомовский и никому ненужный щегол. Все они пытались прикрыть свою душевную боль жаждой наживы, но получалось глупо и неуклюже.
Дозиметр встроенный в часы, показывал стабильные 20 микрорентген. Безопасно. Тут все дозиметры говорят, что чисто, даже слишком. Ходят слухи, их специально так настраивают, иначе бы зачем Администрации платить такие бешеные деньги за работу на заводе. Наверно, так и было. Не зря же у всех, проработавших больше трёх лет, выпадали волосы. Мужчины относились к этому спокойно, а женщины, как Маринка, Лёхина жена, покупали уродливые парики и рисовали угольными карандашами жирные брови. Детей они тоже рожать не могли, секс превратился в глупую механическую игру, порядком надоевшую ввиду отсутствия всякого смысла.
Кирилл почти подошёл к своей пятиэтажке. Несмотря на постоянную радиационную «чистоту», однушки в десятом районе, находившемся в десяти километрах от Эпицентра, стоили в разы дороже трёшки в пятёрке, что была в пяти километрах от места, где раньше стоял реактор.
Кирилл открыл ключом дверь из блестящего свинца, скинул сапоги и босиком пошёл на кухню. Там он включил плитку и поставил вариться кофе в жёлтой засаленной турке. Вода нагревалась медленно. Плохо, что в городе нет газовых плит, было бы быстрее. И кофе варить, и умирать. Раньше много кто включал газ и ложился спать, сейчас рабочих Города лишили и такой роскоши. Поэтому можно спокойно помыться, ничего не выкипит.
Горячая вода стекала по сильным плечам, успокаивала напряженные от тяжёлой работы мышцы и глушила боль внутри. Кирилл обмотался старым серым полотенцем, вышел на балкон с кружкой кофе и вонючей сигаретой. Он посмотрел на этот мир сверху. Рассмотрел все его листики, травинки, ветер, играющий в ветках искусственных берёз. И какое-то тревожное знание проняло его всего: никто ничего не подкручивает, нету тут никакой радиации, если и была, то тысячу лет назад. И волосы у них лезут лишь потому, что они выдирают их себе по ночам, потому что страшно. И детей они родить не могу только потому, что не нельзя рожать детей в такой страшный и серый мир, они сами себе этого не дают. Всё, что мешает им- тяжёлый страх, разлившийся свинцовым туманом по всему Городу. Все эти годы они боялись непонятно чего, считали себя мёртвыми и никому ненужными. Но ведь друг у друга есть они! Они живые, добрые. Они могут жить! И всё это показалось Кириллу таким смешным и нелепым, что он невольно расхохотался, звонко и оглушительно. В кухне открылся невидимый краник и оттуда потекло невидимое сладкое вещество.

В некрологе значилось: Палицын Кирилл Петрович. 3011-3045. Техник второго разряда завода по утилизации бумаги. Причина смерти: самоубийство. Отравление газом.
Похороны оплатила Администрация. Плакали все, особенно Маринка, она рвала на голове огненно-рыжий парик. А в небе кружился пересмешник, злобно хохочущий над всей похоронной процессией. Его пытались убить, но юркая птица лишь громче кричала, изображая сардонический смех.