Этих событий никогда не было в действительности, но они вполне могли бы быть.
1. Сон генерала
После госпиталя Борису Васильевичу плохо спалось, его донимали кошмары. В конце декабря полковник Корсаров стал генералом. Наконец-то. Он не был карьеристом, но магическое слово «генерал», манило его с детства. Вначале перед глазами были генералы царские – бородатые и пузатые, затем, уже в сороковом появились генералы советские – неяркие, без погон, но от этого ничуть не менее значительные. Сколько было пройдено и пережито, прежде чем он получил заветное звание. На днях ему исполнилось пятьдесят лет, жизнь клонилась к закату. Это вызывало грусть, сравнимую лишь с той, что скоро его комиссуют и фронт он больше не увидит. Генералом ему хотелось быть вовсе не из-за льгот, а из-за большей возможности бороться с немцами. Конечно ответственности больше, но этого бояться не стоит. Но, увы, ранения, полученные им недавно на фронте, были серьезными и почти невероятно, что его вернут на командную должность. В лучшем случае служба в тылу, в худшем, – ему придется вообще распрощаться с армией. Генерал почти смирился с этим. Жизнь станет совсем тоскливой и пустой. Родных у него мало, друзей тоже, внуков нет. В свое время он сталкивался с чем-то подобным, в двадцать четвертом его назначили начальником военного склада. Он периодически проводил ревизии, проверял состояние вверенного имущества, оберегая его от краж, гниения или порчи грызунами, которые так и кишели вокруг. Но тогда ему было всего тридцать с небольшим, жизнь была в самом разгаре и можно было ожидать изменений к лучшему. Теперь ничего подобного не случится. Снова глухая провинция, мелкие страстишки и интрижки окружающих, противоречивые вести с фронта и теперь уже ободряющие сводки Совинформбюро. Пыльные обшарпанные здания, скука и одиночество, прерываемые нудными речами и славословием в адрес партии и ее вождей по красным дням. Нет ничего хуже людской некомпетентности помноженной на старательность. Лично его, искренне преданного идеалам социализма, воротит от выступлений доморощенных ораторов. В душе всю жизнь сидит неприятное чувство, что те кто больше всех заявляет о приверженности чему-либо, при изменении обстановки, не колеблясь отрекутся от своих взглядов, продав всех, кому клялись в верности, со всеми потрохами. И это чувство ничем не вытравить.
Ему удалось раздобыть сильное снотворное. Опасная вещь! Не рассчитав дозировки можно приказать долго жить. Смерть во сне хороша, но сейчас умирать естественным образом нельзя, Родина ждет своих защитников.
Оставшись в комнате один, он вытащил две таблетки и запил водой из стеклянной бутыли. Никакой культуры – всю жизнь пьет из горлышка, не наливая в стакан или кружку, неважно что это – алкоголь, вода, молоко или лекарство. В сон сразу не потянуло. Борис аккуратно развесил одежду на спинку стула, взбил подушку и слегка приоткрыл форточку. Теперь можно и ложиться. Зевнув, он растянулся на кровати. Дело портит, то что ноги немного свешиваются – генерал был весьма высоким, иногда это доставляло неудобства. Поджав ноги, Корсаров укрылся теплым шерстяным одеялом и закрыл глаза.
Через какое-то время его будто закружило, сон окутывал, словно куда-то перемещая.
Хотя, кажется, до конца он так и не уснул. И почему-то на нем форма, вроде же он разделся... Он сел на кровати, затем сунул ноги в тапки и шаркая, пошел к окну. Отодвинув штору, Борис выглянул во двор и не смог понять что же произошло. Вместо двора он увидел поле боя. Где-то бежали солдаты, вдалеке стояли пушки, сильно дымя, в горку ползли танки.
- Что это?!
Сзади раздался приглушенный голос. Странно, но он совсем не удивился тому, что в комнате он не один.
- Здравствуй, Борис. Ты видишь то, что хочешь увидеть, смотри внимательно.
Корсаров стал всматриваться в то, что происходило за окном. Вот, похоже, красноармейцы идут в атаку, перед цепями, поднимая пыль, движутся танки. Но вот уж танки горят яркими кострами, небо заволакивает черный дым, сквозь которые видны характерные силуэты немецких Юнкерсов с неубирающимися шасси. Это пресловутые лапти, они же лаптежники и певуны. Вот толпы оборванных людей, на которых угадываются остатки советской военной формы понуро бредут под конвоем немецких солдат. Голая степь, в облаках пыли мчатся танки с крестами на бортах. Вот уже высокие заснеженные горы и фашистские флаги на их вершинах. А вот уже дымящиеся развалины города, фигурки солдат мелькают в окнах и за обломками. Все темнеет и тьму разрезают следы реактивных снарядов. Снова толпа оборванных людей, на сей раз это немцы. Снова куда-то несутся советские танки, снова они горят и появляются крупные, не виданные ранее танки немцев, сверкают вспышки выстрелов. Все тонет в дыму.
Темноту разрезает одинокая красная ракета, фигурки людей спешат к широкой реке. Поверхность воды покрывается фонтанами и всплесками, но лодки, плоты и просто плывущие на руках люди упорно двигаются вперед. Мелькают незнакомые, по виду старинные здания, много трупов и разбитой техники. Над сильно побитым зданием с куполом реет красный флаг. По забитой войсками площади скачет всадник в форме, похожей на форму царского генерала с погонами и множеством орденов. Это ведь генерал Жуков! Он приезжал и в его дивизию. Генерал был не в духе, но придраться было не к чему, дивизия прорвала накануне немецкую оборону и захватили сильно укрепленный городок. Жуков придирчиво осмотрел расположение частей и бросив всего одну фразу: «Очень неплохо!», попрощался с Борисом.
- Вот и все, война заканчивается в Берлине. – слышится тот же приглушенный голос.
- Мы победили?
- Конечно, Борис.
- А дальше? Что будет дальше? Как мы будем жить?
-Смотри.
За окном виднеется океан. Весь в дыму и огне тонет огромный корабль, по видимому линкор. Небо кишит самолетами. Похоже, экипаж имел слабую выучку и не смог отразить атаку с воздуха. А вот возникает непонятное желтовато-красное облако, напоминающее гриб. Толпа людей, похоже, дело происходит в Москве, мавзолей, портреты Сталина с черными лентами. Похоже, вождя не стало...
С трибуны выступает невысокий лысый мужчина. Где-то он его уже видел. Это Хрущев, крупный партийный функционер. Вот рядом с ним подтянутый бородатый человек в военной форме, по виду испанец или итальянец. Пальмы, красный флаг, солдаты возятся у грузовиков, сгружая какой-то груз. Рассерженный человек на фоне американского флага. Непонятные танки на улицах города, отдельные люди что-то кидают в них и запрыгивают на броню, но танки не отвечают. Странно, будь там Борис, он бы за такое врезал по толпе из пулемета, а то бы и из пушки. Видимо, нельзя.
Какой-то мужик с густыми бровями в окружении еще нескольких лиц преклонного возраста. Чуть в стороне старик в белом кителе с погонами. Может какой-то маршал и у них там такая форма?
Солдаты в пятнистой форме ведут бой в горах. Их противники чем-то напоминают басмачей. Неужели они снова появились!?
А вот уже со здания снимают красный флаг и вывешивают царский трехцветный! Советский Союз рухнул и в России снова монархия? Как это могло случиться, что за черные силы это сделали... И двуглавый орел над входом в здание.
А это царь наверное? Высокий, коренастый, уже заметно седой мужчина. Да он похоже не вполне трезв. Но никаких регалий не видно, хотя и царь Николай и прочие цари щеголяли в военной форме, а не в мантии с короной.
Вот строят церковь. Ну как царям без
церквей. Служители религий всегда были верными слугами монархии, сперва как инквизиция, а потом более мирными средствами.
Незнакомые машины, кажется очень дорогие. Возле нее крепкие бритые наголо парни в костюмах. Внезапно они выхватывают оружие, начинается стрельба. Взрывы, трупы, развороченные машины, обгоревшие дома. Опять война? Да еще и гражданская. А может это бандиты? Американские преступники, именуемые гангстерами, тоже одевались с иголочки. Вот так будущее! Какие-то бродяги роются в помойке, у стенки сидят побирушки. Никогда их не любил, иногда прогонял ударами и пинками, даже стариков и старух. Почти для всех из них нищенство и попрошайничество этакая работа. Хотя если война, становится много и по-настоящему обездоленных людей, которым некуда податься.
Много высотных домов из бетона и стекла, дорогие машины с черными стеклами рядом, хорошие одетые люди возле них. А чуть вдали ходят люди, одетые гораздо скромнее, хоть и ярко. Вот парни в кепках кого-то зажали в углу. Шпана неистребима. Перестрелять бы их сейчас. Борис инстинктивно взялся за пояс, но кобуры на месте не оказалось.
В России, наверное, страна теперь так называется, капитализм. Неравенство, расслоение. Соскучились по царским временам – вон везде двуглавые орлы, царские флаги, церкви. Еще опомнитесь – при царях жизнь была тоже не мед. Одно дело, когда у тебя есть деньги, связи, дорогое имущество и совсем другое когда у тебя этого нет. Борис отлично помнил жалобы многих «страдальцев» - дескать, жили, никого не трогали, в своем милом мирке и тут на тебе, революция, пьяная солдатня и матросня, реквизиции, уплотнения, голод, холод. Конечно, такие люди не сделали никому зла, но им было решительно плевать на то, что вокруг все очень и очень плохо. Пока они страдают от безответной любви за бокалом шампанского, кто-то трясется над последними грошами, чтобы не отдать концы. Власть не смогла дать внятных ответов на вызовы времени и вот уже заправленные «балтийским чаем» братишки, вчерашние крестьяне в солдатских шинелях, шпана и люмпены, вперемешку с идеалистами и профессиональными революционерами, подняли руку на привычный порядок. Господ, перед которыми вчера кланялись, отстреливали как в тире. И это в лучшем случае. Барышень, на которых и глаз поднять боялись, насиловали толпой, хищно смеясь. Дорогие вещи растаскивались, а чаще разрушались, подчеркивая этим ненависть к старому миру. Все потонуло в жестокости, но это было вполне закономерным последствием всеобщей разрухи в головах и всех сферах жизни государства. Кстати, «балтийский чай» - просто адская смесь, Корсаров несколько раз пил его в семнадцатом, к счастью, вовремя понял, чем это чревато и отказался от опасного пойла.
Ничто не вечно, вероятно, социализм, зараженный пройдохами и карьеристами, загнил и общество обратилось к капитализму. Тоже закономерно. Но в России проблема не столько в общественном строе, проблемы как обычно две – дураки и дороги. И если второе неизбежное, но не самое страшное зло, то первые виноваты в том, что страна периодически умывается кровью. Интересно, надолго ли у них там капитализм?
Вот выходит из самолета невысокий человек со спокойным, сосредоточенным лицом. За ним свита, одни явно чиновник, с холеными лицами и рыхлыми фигурами, в других, несмотря на штатские костюмы, угадываются выправка и развитая мускулатура. Телохранители. Прибывшего, встречает другой мужчина, большеголовый, очень похожий на царя Николая, только с выбритым лицом. Если это Романов, то очень обмельчала царская фамилия. Снова крупным планом лицо первого и подпись снизу – президент. Фамилию Борис прочесть не успел. Значит у них президенты, как в Америке...
- А теперь, выйди за дверь. – снова послышался голос.
Генерал как мог быстро поспешил и шагнул за порог. Удивительно, однако, он оказался на улице. Было холодно и темно. Борис стоял на очень большом мосту, освещенным фонарями. В обе стороны двигался непрерывный поток машин, о таких скоростях и тишине движения, в его время можно было только мечтать. Внизу была большая река, вдоль берегов еще был лед. Вдали виднелись огни большого города. Борис переступил с ноги на ногу и зашагал в сторону правого берега. Он одет как-то странно, на нем какая-то нелепая форма, похожая на американскую. На поясе нет кобуры, ее Борис обнаружил почему-то под мышкой с небольшим пистолетом внутри, похожим на немецкий «Вальтер». На рукоятке маленькая пластинка с надписью, ее Борис не стал читать и спрятал оружие. Что за жизнь, даже носить оружие приходится скрытно, словно ты урка, а не генерал! В кармане обнаружился бумажник с рублями нового времени и непонятными пластмассовыми карточками, в другом кармане был и вовсе непонятный предмет – прибор размером с ладонь, напоминающий экран и провод с вилкой и штекером. Надо будет разобраться что это и как этой вещью пользоваться.
Борис вошел в ярко освещенный туннель, мимо проносились машины и он, непривычный к таким скоростям и числу транспорта, жался к стене. Наконец, туннель кончился, впереди возникло несколько ярко освещенных небоскребов.
- И правда, как в Америке! – еле слышно отметил Борис.
Перед небоскребом здание поменьше, возле дороги вышки с огромными рекламными вывесками, на некоторых движущиеся изображения. Вот как далеко шагнул прогресс!
Он шел куда глаза глядят, похоже не привлекая ни чьего внимания. Большие каменные дома, яркое освещение, обилие машин. Что делать? Куда идти? Среди непривычно ярко и аккуратно одетых людей, он чувствовал себя неуютно. Ничего не спросишь, ничего не узнаешь, потому что даже не знаешь как обращаться и что спрашивать. Нравы тоже изменились – многие женщины одеты очень откровенно в сравнении с его временем, очень облегающе, юбки совсем короткие. Чуть ли не на каждой второй штаны, часто тоже очень оютягивающие. Однако если присмотреться – фигуры у большинства женщин так себе, они больше ухоженные чем красивые. Да и лица какие-то неживые, как у кукол или статуй.
Некоторые парни и мужчины одеты смешно: у них штаны обтягивают ноги почти как чулки в стародавние времена, а куртки наоборот просторные и широкие, на головах разноцветные шапочки с помпонами. Попади такой человек в предвоенную Москву или Новосибирск, местная шпана через пять минут избила и раздела бы его догола.
Очень многие курят, особенно девушки. Сигареты у них ну совсем нелепые, тонкие, там и табака-то всего ничего. Прогресс облегчил людям жизнь, но сделал их слабыми и изнеженными, в них не чувствуется силы и здоровья. Печально видеть таких ничтожных потомков.
Наконец, он увидел знакомое здание. Главный вокзал! Значит он на родине, в Новосибирске! Вот каким стал его город. Величественным и мрачным. Он сейчас в центре. Здесь живут в основном обеспеченные люди, здесь много дорогих магазинов, ресторанов, машин. Как и положено при капитализме. Он видел похожие картинки в американских фильмах и на фотографиях. В общих чертах похоже. Но это не Америка. Заметна традиционная русская неряшливость, непоследовательность даже здесь, где-то что-то недоделано, разбросано, грязно. Слышится матерщина, причем ее можно услышать от всех. Моральный и умственный уровень людей, как не странно, выровнялся, не в лучшую сторону, конечно, а расслоение осталось.
Вот идут местные полицейские. Лишь надписи на одежде, да автомат у одного из них, позволяют понять кто это. Прошли мимо него и никто даже не поприветствовал – видимо армия тут не в чести. Автомат он бы с интересом осмотрел, а еще лучше – и опробовал бы. Внешне, на его взгляд, какой-то маленький, ствол уж очень короток, а может это специальная полицейская модель? Тогда это не так критично.
Как все ярко, сколько фонарей и огней! Но в лицах людей не видно особой радости. Мир точно не стал лучше. Наметанным глазом, здесь на привокзальной площади, он заметил явно сомнительных субъектов. Мошенники, воры, грабители, сдающие жилье в найм по часам. Это для свиданий с проститутками наверное. Интересно, бордели тут есть? Если берут пример с царской России, они непременно должны быть. Полицейские и не думают ловить или хотя бы прогонять отребье, может им все равно, а возможно того хуже – в доле с преступниками.
Идти некуда, никто его не ждет. Заметив замешательство Бориса, к нему подошел какой-то мужик.
- Такси нужно?
- До Заельцовского кладбища. – полушутя сказал Борис. Было такое в его время.
- Можно и туда. Но ведь уже вечер! – опешил современный извозчик.
- Завтра возвращаюсь в Москву, надо успеть сегодня. Я генерал – пропустят.
- Ну давайте, поедем.
Борис уточнил сумму. Даже ему, незнакомому с местными условиями и ценами, было ясно, что таксист безбожно задирает цену.
- Барыга вонючий. – подумал Корсаров про себя, - Еще поди с бандитами связан, завезет куда-нибудь. Впрочем, тем хуже для него – там и останется.
Он незаметно сунул руку под мышку и снял пистолет с предохранителя. Пусть только сунутся.
В машине ярко светилась приборная панель и звучала музыка, околотюремного содержания. Времена меняются – суть остается. Все то же – о своей несчастной доле, о маме, о любимой женщине и прочих подобных вещах. Умеют давить на жалость в нужный момент, канальи! Если им и раньше сносно жилось, то теперь
и вовсе всякой шушере раздолье.
Сам салон был уже порядком замаран и обшарпан, хотя даже теперь заметно, что это довольно дорогая машина.
Они мчались по ярко освещенным улицам, причем довольно долго. На взгляд Корсарова дороги были гораздо лучше, чем в тридцатые, но ему не с чем сравнить. Везде асфальт, не видно убогих хибар, неплохое освещение. Нахаловка, интересно, еще осталась?
Таксист далеко не сразу понял о чем его спрашивает генерал, хотя уверил, что он местный и живет тут всю жизнь. Наконец он примерно сообразил и ответил.
- То, что ближе к мосту, почти все снесли, а подальше еще осталось что-то. Там сейчас вполне спокойно. Если телефоном ночью дорогу не подсвечивать.
Теперь Борис стал догадываться, что предмет с экраном это и есть телефон, причем по нему можно не только звонить. Там есть фотоаппарат, радио и наверное еще что-то. Надо попытаться освоить. В войну такая вещица произвела бы фурор, а сейчас это нечто обыденное. Хотя не стоит думать, что вещи из будущего могут изменить ход событий. Для них еще нет базы. Тот же танк, что он видел, наведя страху на немцев, встанет колом после первой же серьезной поломки. Можно, конечно, приспособить к нему что-то уже имеющееся, но такая самоделка во многом утратит возможности оригинала. Да и нет гарантии, что враг, захватив новинку, не попытается ее воспроизвести.
Итак, Нахаловки нет, как и наверное, Закаменки. Злачных мест в городе все равно хватает. Так будет всегда. Борис выступал за радикальные методы борьбы со злом. Самое лучшее – разрешить свободное ношение оружие. Дураков в стране сразу поубавится как и желающих приставать к прохожим. Когда идя на дело, урки будут знать, что даже самые мирные и интеллигентнейшие люди, могут встретить их пулями, пусть даже из «Дерринджеров» и дамских Браунингов, они крепко призадумаются. Или если в ответ на гнусавое «Слышь» бахнет выстрел, хулиганья точно станет меньше. Даже если у тебя тоже есть оружие, это еще не значит, что ты готов рискнуть своей жизнью. Одно дело когда волк режет беззащитных баранов и совсем другое, когда встречает овчарку или лайку.
Он слишком увлекся мыслями и с удивлением заметил, что они уже на месте. Борис рассчитался с таксистом и вышел из машины. Вокруг был лес, невдалеке виднелась церковь. Было темно, далеко не все фонари на столбах работали. Пройдя вдоль забора, он подошел к воротам. Вскоре оттуда появился заспанный немолодой мужик с помятым лицом. На нем было некое подобие формы-черные куртка и штаны, на рукаве был шеврон неясного содержания, вроде герба, на груди желтая нашивка «охрана». Все очень мятое и неряшливое.
- Что надо? Кладбище закрыто. – невежливо буркнул охранник и хотел уйти.
- Подождите! Я вам хорошо заплачу. – сказал Борис.
- А? Что надо?- мужик остановился
- Проведать могилу. Я в командировке, утром мне уезжать.
Охранник приблизился, Корсаров достав бумажник, протянул ему крупную купюру красно-оранжевого цвета. Туповатое лицо мужика оживилось.
- Документы есть? Чья могила нужна?
Из ворот появился еще один охранник. Этот был более подтянутый, усатый, остроносый с черными глазами-пуговками. «Нижний чин должен иметь вид лихой и придурковатый» - почему-то вспомнились слова одного фельдфебеля, услышанные Борисом незадолго до окончания военного училища.
- Что там?
- Все нормально. – первый мужик взял документы и стал читать.
Второй все же подошел к первому, они о чем-то переговорили. Как понял Борис, договаривались о дележке денег. Для них они весьма важная прибавка к заработку. Первый явно пропьет их, второй, не злоупотребляющий алкоголем, принесет деньги в семью. Его жена, жадная и некрасивая, схватит их и спрячет, не дав кормильцу даже на мелкие расходы. Странное чувство – будто новая обстановка становится для него все более понятной, будто и нет разницы в несколько десятилетий. Его многое удивляет, но ничего не шокирует и никто из окружающих не чувствует в нем пришельца из прошлого.
- Пойдемте! – позвали его охранники.
Борис последовал за ними к домику-сторожке, но входить внутрь не стал.
- Чья могила нужна?
- Корсаров Василий Иванович и Корсарова Вера Сергеевна.
А если могил нет? Что тогда делать?
Но могилы были.
- Идемте! – второй охранник вышел из домика.
Они шли довольно долго мимо могил. Хотя было темно, Борис внимательно рассматривал надгробия. Все больше очень дорогие памятники и оградки, площадки выложены плитами. Наверное уже давно здесь хоронят только очень состоятельных людей.
Охранник остановился и указал на темнеющие могилы. Почти так же как и перед войной – два простых металлических памятника.
- Возвращайтесь, я найду дорогу.
Сопровождающий пожал плечами и повернул назад.
Давя нерастаявший снег, Борис подошел к могилам. Глубокая, почти звериная тоска овладела генералом. Здесь лежат его самые близкие люди. Отца не стало в тридцать первом, матери три года спустя. Наверное, только с ними он мог поделиться своими переживаниями, попросить совета и поддержки. Пока они были живы, не было чувства одиночества и безысходности, жизнь имела хоть какой-то смысл или хотя бы не была совсем пустой. В какой-то мере ему повезло – он не видел смерти родителей и для него они остались в памяти живыми.
Помнится он сетовал отцу, бывшему революционеру, что все сложилось совсем не так, как хотелось. Старик развел руками и ответил:
- В молодости все кажется проще и радужнее чем на самом деле, на многое мы закрываем глаза. Революцию делают герои, а пользуются ее плодами мещане и обыватели. Они убирают героев, чтобы не мозолили им глаза и не мешали пользоваться благами жизни. Не зря говорят – революция пожирает своих детей. Мы приносим себя в жертву своим мечтам.. Но ты знаешь, даже такой исход лучше чем оставлять все как есть.
Мать, в ответ на жалобу Бориса о том, что жизнь теряет смысл, сказала:
- Ищи смысл. Раз уж ты не стал великим военачальником и знаменитым человеком, занимайся другими делами. Подшивай валенки, выращивай картошку, пиши стихи. Чтобы ты радовался каждому ровному стежку, каждой ровной картофелине, каждому удачному слову. Хоть камни бросай в цель, лишь бы что-нибудь тебя увлекало и ты не оскотинивался вконец.
Собственная семья родителей ему так и не заменила, когда они умерли, Борис остался один на один с мыслями, которые грызли его изнутри. Ничем хорошим это не кончилось.
По щекам катились слезы и он не пытался их утереть. Горечь утраты, приугасшая за несколько лет, вспыхнула снова.
- Что за жизнь ... – только и смог сказать Борис и пошел восвояси.
Он не смотрел под ноги и не заметив еще одной могилы, споткнулся и упал. Поднимаясь, он уже встал на одно колено и взялся за ближайший памятник, чтобы было легче подняться, но увидев надпись на плите, покачнулся и сел.
С овальной пластинки на него смотрело его собственное лицо. На этом портрете он был в форме с погонами и фуражке, на груди виднелось несколько наград. Внизу была надпись «Борис Васильевич Корсаров, 1892 -20.08.1947».
Это его могила! Он умер летом сорок седьмого.
- Твоя смерть была легкой, ты умер во сне. В своем доме, в отставке, не оставив о себе громкой славы, но и не опозоренный. Твоя война закончилась для тебя после ранения. – раздался тихий голос, о котором он уже успел забыть.
Корсаров молчал, Ему вспомнилось как в детстве мать вымела из-за сундука трупик мыши. На грызуне не было никаких ран, видимо умер своей смертью. Мать подцепила его совком и бросила в уборную. Больше об этой находке никогда не вспоминали. Он как эта мышь, незаметно прибрался и никто о нем не вспомнил. Разве что этот памятник напоминает о том, что он когда-то жил на свете. Не нужно чтобы его именем называли улицы, а имя писали на плакатах, достаточно чтобы хотя бы некоторые люди сказали спустя много лет после его смерти – он был хороший человек, сделал то-то и то-то, не зря жизнь прожил. Причем не банальное вырастил детей или построил дом, а сделал нечто такое, что принесло пользу людям совершенно с ним незнакомым.
- Все могло быть иначе, Борис. Ты смирился со своей судьбой, хотя мог пустить жизнь по другому пути. Никто не знает как бы она сложилась, но она точно была бы иной.
- А толку... – генерал впервые ответил голосу, - Прошлого не вернешь.
- В жизни все относительно, ты ведь сейчас жив, хоть и стоишь перед собственной могилой.
И правда, он жив. Мало того, что называется, он внедрен в новую жизнь. В которой его быть не должно. У него есть документы, деньги, оружие. Многого он еще не знает, но это поправимо. Скоро освоится. Здешние люди такие изнеженные, что на их фоне он заметно выигрывает. Можно обустроиться здесь. Найти работу, сойтись с местной женщиной, даже прижить детей. Можно стать писателем, описывая события своей прошлой жизни с абсолютной реалистичностью. Это принесет деньги. Много! Можно ни в чем не нуждаться. А может и придумывать ничего не стоит, ведь он похоже не ряженый, а самый настоящей генерал местной армии. Уже и должность есть, со всеми льготами и привилегиями. Конечно, многое надо наверстать, наука и техника сильно подвинулись вперед, вот только вряд ли на должностях сидят таланты, почти однозначно там как и всегда абсолютные посредственности, умеющие лишь пить, да интриговать. Ну а раз капитализм, то еще и воровать. При Сталине заниматься подобным было все же опасно. Так что, все очень даже неплохо.
Вот только нужно ли ему это? С одной стороны, интересно проверить на себе то, что раньше он видел со стороны, а то и вовсе лишь слышал с чужих слов. Богатство его никогда не привлекало, ему хотелось быть причастным к чему-то великому и важному. Есть икру, запивая дорогим коньяком – это так банально. Или когда у тебя жена с внешностью богини, но при этом набитая дура, которой лучше в разговор не вступать – здорово повышает самооценку, но не более того. Или когда тебе будут прислуживать – такое вообще неприемлемо.
В общем, ему предоставлено право пожить в свое удовольствие, забыв о трудностях и лишениях прошлого. Впрочем, можно поиграть и в опасные игры. Освоившись на службе, устроить государственный переворот! Он бы такого наворотил! Дух захватывает! Всех этих пройдох, разваливших СССР и всех их прихвостней пустил бы в расход. Их семьи – на лесоповал! Крупный капитал национализировать. Мелочь пусть остается, так и быть. Но если будут мухлевать – немедленно раскулачивать.И постарался бы возродить социализм без тех перегибов и ошибок, что он видел.
Вот только будут другие ошибки, а идеального общества не выйдет. От силы очистишь здание общества от самой очевидной и заметной грязи, но не более того. А если переворот провалится, самого поставят к стенке. Как не крути идеального пути нет.
- Будущее можно изменить и в прошлом. – снова послышался голос, - Достань свой телефон.
Корсаров вытащил телефон и увидел, что на экране идет какое-то кино.
Знакомые лица. Сталин, маршалы Тимошенко и Шапошников, еще какие-то генералы, которых он не знает, вот уже набивший оскомину Хрущев, одетый в военную форму. Степи. Советская пехота, танки. Карта, похоже восточная Украина, красные стрелы врезаются в территорию, окрашенную синим. Мы наступаем! Но вот синие стрелы бьют по флангам! Они все глубже входят на красную территорию и вот уже соединяются. Котёл! Прозевали на флангах, куда ломились, когда тебя готовятся окружить?! Почему разведка молчала? Или опять наверху не придали значения?
Сотни красноармейцев бегут вперед и падают под ураганным огнем. Трупы и горящие танки, гигантские толпы пленных. Синие стрелы на карте рвутся на Сталинград и Кавказ. Какой ужас!
- Это Харьков, Борис. Наше наступление кончилось величайшей катастрофой, из-за нее война затянулась минимум на полгода.
- Кто же виноват в такой беде!?
- У каждого своя доля вины.
- Вот ведь где корень зла!Из-за этого разгрома война затянется. – воскликнул генерал.
- Ты прав. И если бы ты смог продолжить службу, ты бы оказался там. На одном из самых опасных участков. И кто знает, чем бы все кончилось.
Чем бы кончилось? Да скорее всего тем же самым, не фронтом же бы он командовал.
- Эту битву старались замалчивать или говорить о ней скороговоркой, но у каждой битвы есть свой герой. У этой им можешь стать ты. Точнее мог. Возможно тогда не состоялись бы другие битвы и не появились бы их герои.
- Были бы другие битвы, а тот кто стал героем, мог бы стать им и в другой ситуации. – возразил Борис.
- Ты прав. Хочешь попробовать?
- Что попробовать?
- Вернуться обратно, постараться снова встать в строй и оказаться под Харьковом.
- Конечно! – тут даже думать не о чем.. То, что произошло там, важнее чем поиграться в будущем. Даже сравнивать нельзя. Если катастрофы удалось бы избежать, возможно и будущее стало бы иным, не в технологиях, разумеется, а в людях и событиях.
- Пробуй, – прозвучал ответ.
Борис почувствовал как его ужасно тянет в сон. Несмотря на всю нелепость, он лег прямо на собственную могилу и быстро уснул.
Пробуждение было тяжелым, Корсаров долго и тяжело ворочался, пока не почувствовал что падает. Довольно неприятный удар о твердую поверхность, стряхнул остатки сна и привел генерала в чувство. Борис лежал на полу возле койки. В голове был сплошной сумбур, обрывки мыслей перемешивались и он не мог понять, что происходит.
- Вроде я куда-то ходил. – Борис в задумчивости сел на пол, - Странно. Когда успел вернуться...
Целостной осталась лишь одна картина – карта восточной Украины, синие и красные стрелки, горящие танки и тысячи оборванных пленных, бредущих на запад.
- Харьков... Битва, решающая ход войны. А дальше огни, высотные здания, люди в странной одежде, потоки машин. Это будущее?
Борис встал на ноги и стал одеваться. Не иначе вещий сон. Раньше они ему не снились. Наверное, последствия снотворного, галлюцинации. Но как бы там не было, это повод задуматься, что слишком рано его собираются списывать со счетов. Генерал Корсаров вернется в строй!
2. Возвращение в строй
Теперь он знал, что от него требуется, от недавнего равнодушия не осталось и следа. Пусть тяжело шагать, пусть дыхание сбивается, но его бой еще не закончен. Но как пройти комиссию? С последствиями ранений это будет непросто. Последние дни он много гулял, разрабатывая раненую ногу, утрами занимался зарядкой в компании соседа-школьника. Несмотря на недовольство матери и бабки, Петька в шесть часов неизменно стучался в комнату генерала. Они обтирались мокрыми полотенцами, поднимали гантели и отжимались. Петьке было десять лет и он очень сожалел, что на фронт ему не попасть. Борис Васильевич успокаивал пацана тем, что он непременно найдет себе применение во взрослой жизни, может даже станет генералом как и он, только для этого нужно приложить большие усилия и преодолевать все соблазны, отвлекающие от цели.
Параллельно он ломал голову над предстоящим обследованием. Для начала он осторожно выведал кто входит в комиссию. С одним из ее членов удалось даже познакомиться, это был уже пожилой полковник медицинской службы, начавший свой путь еще санитаром в годы русско-японской войны. Доктор посочувствовал генералу и, лично осмотрев его, заявил, что в принципе все не так уж плохо и вопрос лишь в благосклонности председателя комиссии. Его полковник описал как человека, любящего материальные блага и комфорт, скорее чиновника, чем военного. Председатель был упрям и предвзят, ему нравилось вершить судьбы людей и делать все поперек их желаниям. Так что, увидя желание Корсарова попасть на фронт, он с большой вероятностью завернет его.
Борис задумался над услышанным, корыстолюбие в данном случае могло бы помочь, жадность пересиливает осторожность и такого человека можно было бы подкупить. Это опасно, что может быть, он прекрасно знал, мало того, проверил на себе, проведя почти два года в заключении перед войной. Просто чудо, что его выпустили, а во время следствия ничего не отбили и не сломали. Он бы рискнул, если бы у него были должные средства или ценности, но их не было.
Жизнь в городе налаживалась, была даже возможность посетить театр, чем один раз Борис и воспользовался. Все было куда суровее и проще, чем в мирное время, но то, что театр работает в столь тяжелый период уже было немалым достижением.
Он взял билет в первый ряд и занял свое место. Зал постепенно заполнялся людьми, к Борису подошла нарядно одетая женщина и попыталась сесть рядом, но сиденье заклинило, и все попытки оказались тщетны. Генерал поспешил на помощь и, приложив все силы, вернул сиденье в нормальное положение.
- Я вам так благодарна! Иначе бы мне пришлось смотреть стоя, – застрекотала женщина.
Борис ничего не ответил, судя по виду это жена какого-то крупного чина, вся ухоженная, не знакомая с лишениями. Война для нее досадная, но не трагическая деталь жизни.. Со временем они сменят наряды, сами сядут за руль, у них так же будут маленькие собачки, куча драгоценностей и любовников.
Женщина похоже хотела завести разговор.
- Как вас зовут? Вы с фронта?
Борис негромко представился.
- Я генерал-майор Борис Корсаров. Был в госпитале, теперь жду освидетельствования. Будут решать, годен ли я к службе.
- А меня зовут Татьяна, мой муж тоже генерал. Знаете, теперь все изменится, наши побеждают немцев, а вы может, останетесь в тылу, судя по наградам, хорошо воевали, а теперь можно отдохнуть.
- Мое место на фронте, – сухо заметил Борис
Жена неизвестного генерала начала поправлять прическу.
- Не пойму я вас. Были бы вы лейтенантом, ну от силы майором, тогда, наверное, надо рваться в бой. А вы генерал, зачем рисковать собой? Есть у вас семья?
- Жена у меня умерла, два сына на фронте, оба летчики.
- Вот почему вас ничего не держит. Ну может и соглашусь с вами. Мой Володя на фронт не жаждет, может из-за меня.
Борис улыбнулся одними глазами. Володя, похоже, протирает штаны в тылу, а ты держишься за него из-за льгот и пайков.
- А сколько вам лет, Борис?
- Что? Пятьдесят.
Татьяна округлила глаза.
- Я думала лет сорок. Вы хорошо сохранились!
- Спасибо. Оценка столь красивой женщины дорогого стоит.- подыграл Корсаров.
- Красота еще не делает счастливой, – женщина с улыбкой покачала головой
- Почему же? Разве ваша жизнь не удалась?
Татьяна склонилась к уху Бориса.
- Она удалась материально. Знаете, Борис, я знаю, что вы про меня думаете. Вы правы во многом. Но не во всем. Мы из разных сфер, но я могу понять вас, почему вы рветесь на фронт, а вы, думаю, поймете меня.
Она умнее, чем кажется. Хотя чему удивляться – вращается в интеллектуальных кругах и, если наблюдательна, – кое-чему научилась и поняла.
- Я понимаю, о чем вы, каждому человеку хочется быть счастливым.
- Вот именно. Мне не надо заботиться о хлебе насущном, толкаться на базаре, искать дрова, но даже простые люди счастливее меня.
- Вы ведь меня даже не знаете, а заводите такие разговоры.
Женщина вновь покачала головой
- Борис, извини, что на ты. Иногда одного взгляда и пары слов хватает, чтобы понять кто перед тобою. Ты настоящий, в тебе нет показного, хотя ты явно многое пережил, у тебя на месте голова. Да, ты бессеребренник, я не считаю это хорошим, но лучше это, чем все остальное.
- Что остальное?
- Трусость, двуличие, ханжество. Или наоборот бесшабашность, развязность.
- Я тебя понял. Давай теперь будем смотреть.
Интересно, что ею двигает. Засиделась в золотой клетке? Не хватает ярких впечатлений? Увидела мало-мальски подходящего мужчину в высоком звании и устремилась на огонек. Все может быть. Но есть иной вопрос.
Генерал наклонил голову и шепотом спросил.
- Таня, какая должность у твоего мужа?
Она как-то хитро улыбнулась.
- Его должность тебя заинтересует. Он как раз может решить твою судьбу.
Судьбу? НКВД? Корсаров поежился, только этого не хватало!
- Уточни, пожалуйста.
- Он председатель медкомиссии. Тебе ведь очень хочется ее пройти?
- Еще бы! Фронт – это все для меня, я должен быть там
Женщина тихо рассмеялась. Не то чтобы ей смешно от сказанного, скорее ей нравится, что судьба Бориса в ее руках.
После смерти жены он жил бобылем. Иногда возникали мысли жениться повторно, это вообще неплохо. Но как-то не получалось. Ровесницы его не интересовали, они отягощены грузом прошлого, а у него такого добра и своего хватит. Молодые привлекают внешне, однако с ними у него огромная пропасть в мировоззрении. Им нужны чувства, эмоции, яркие впечатления. А у него уже достаточно утилитарный подход к жизни, максимум на что он способен – букет цветов на день рождения или восьмое марта. Тратить время и душевные силы на ухаживания – увольте. К тому же, он вел себя довольно замкнуто, избегал компаний, почти не отмечал праздники, да и служба проходила в местах, где выбор женщин был невелик. В общем, он так и жил в одиночестве, если не считать домашних животных, кота Васьки и мопса Джека.
Борис чувствовал интерес этой красивой и статусной женщины к себе. Она гораздо моложе его, может ей слегка за тридцать. Многие мужчины радовались бы такому вниманию, но его подобное лишь встревожило. Несложно просчитать, что будет дальше. Ответишь ей взаимностью – ревнивый муж накатает донос и можно загреметь в лагерь или отправиться на фронт разжалованным, не ответишь – последствия могут быть почти такими же. Даже если бы она была свободна, зачем ему такое сокровище? Они из разных поколений и кругов, отношение ко многим вещам совершенно разное. Это как дорогое украшение, насколько ценно, настолько и бесполезно. Но вещь хотя бы можно продать и приобрести другую, более нужную. С людьми так не сделаешь. Было бы все это в иной ситуации, он бы осторожно спустил все на тормозах. Но тут решается ход его дальнейшей жизни. Малейшая оплошность и ему обеспечена роль статиста. Придется соображать на ходу.
Общение с женщинами никогда не было коньком Корсарова, во многом в этом просто не было необходимости, пока была жива его жена, на других он не обращал внимания. В свое время ухаживать за ней особо не пришлось, время было революционное, неспокойное и все происходило куда быстрее чем в мирные годы. Он умел говорить дежурные комплименты, подчас удачные, но это было не более чем проявлением вежливости, никаких действий за ними не следовало. Вот и теперь он вел себя с прохладной корректностью, пытаясь понять к чему все идет.
Постановка закончилась, Борис проводил новую знакомую до крыльца и поспешил домой. Краем глаза, он заметил как она села в черную «Эмку», видимо муж заботится о ней, даже машину присылает. Чего же ей не хватает?!
Он подходил к дому когда уже стемнело. Двор был пустым, только у подъезда, в свете тусклой лампочки, колыхались три тени, две большие и маленькие. Борис сбавил шаг и прислушался. Кажется, хулиганы запугивали его соседа Петьку. Требовали вынести из квартиры чемодан Бориса. Если же Петька этого не сделает, то при первом же выходе его из дома, ему очень не поздоровится, обещали переломать все кости.
У генерала было достаточно причин ненавидеть преступников, что взрослых, что этих, еще юнцов. Когда один из них поднес к лицу Петьки маленький ножик, Борис лишь криво усмехнулся. Сегодня эта шушера пожалеет о своем неправедном пути, ох как пожалеет!
Он осторожно подкрался к подъезду и замер в нескольких шагах от хулиганов. Петьку вид ножа, очевидно, испугал, но он продолжал упорствовать и отказывался идти за чемоданом. Медлить было нельзя, пацана могут и порезать. Корсаров резко шагнул вперед. Хулиганы его, конечно заметили и в первый момент даже хотели кинуться, но увидев в руках генерала пистолет, бросились бежать. Несмотря на возраст, Борис догнал их буквально за пару секунд и ударил одного из хулиганов рукояткой пистолета в голову. Тот ничком упал в снег. Его приятель, по всему более подвижный, смог немного оторваться от погони, но генерал, подбросив пистолет, поймал оружие и выстрелил. Пуля попала точно между ягодиц, хулиган опрокинулся и пополз, скуля и визжа от боли.
- Вот так, Петька. С ними иначе нельзя.. Не плачь, самое страшное позади.
Борис обнял пацана, уткнувшегося в его шинель, глаза словно затуманились, в горле застрял комок. Внутри что-то щелкнуло, какая-то затаенная боль вырвалась наружу. Кому война, а кому-то... Пока одни отчаянно бьются на фронте или пашут как лошади в тылу, снабжая фронт, другие делают свое счастье на чужой беде. Если б не он, кто бы защитил этого несчастного пацана. Мать и бабка, которые только ворчат на него? Надо сделать все, чтобы Петька стал человеком, хорошо учился, потом работал, преисполненный светлыми идеалами и правильными целями. Сохранить его для страны.
Во двор вбежали несколько человек с винтовками в руках. Военный патруль. Борис не пошевелился, пистолет уже был убран в кобуру.
- Кто стрелял? – выкрикнул высокий, худой лейтенант, подбегая к Борису.
- Я. Генерал-майор Корсаров.
- Вы, товарищ генерал? – озадаченно спросил лейтенант.
Борис его несколько раз видел на улицах и тот его тоже, один раз этот лейтенант даже проверял его документы.
- А что случилось?
- Эти двое угрожали мальчику ножом, требовали, чтобы вынес им мой чемодан. Это мой сосед Петя. Мне пришлось вмешаться. Вы мне не верите?
-Что вы, товарищ генерал! По ним сразу видно, что урки. Не на кулаках же вам с ними драться.
- И я о том же. Могу идти?
- Так точно, товарищ генерал. Этих мы заберем.
Все же очень нехорошая история. В его положении, любое нездоровое внимание к нему, противопоказано. А тут весь город будет обсуждать его поступок. Лейтенант, конечно, преувеличил – это не урки, а просто шпана, почти наверняка не разу не сидевшая. Кто-то даже осудит Бориса за жестокость. Ну и пускай. К злодеям нельзя быть сердобольным. Да и вообще таковым быть не надо. Лишняя головная боль теперь.
Прошло несколько дней, пришла пора отправляться на освидетельствование. Борис отнесся к нему как к приходу своего последнего часа. С ощущением полной обреченности, он поднялся по ступенькам.
На комиссию пришло еще несколько человек, все младше его по званиям. Как он понял из отдельных фраз, на фронт рвались только двое: майор кавалерист и артиллерийский подполковник. Борис, несмотря на собственную подавленность, разговорился с ними. Майор, маленький усатый казак, оживленно жестикулируя рассказывал о последнем бое. Во время захвата деревни корпусом генерала Доватора, он ворвавшись во двор, попал под пулеметную очередь, а когда упал, подбежавшие немцы несколько раз ударили его штыками, ножами и прикладами.
- Чуть бы в сторону – и конец. – Сказал он, наклоняя шею, чтобы был виден багровый шрам, - Ну, я еще с ними поквитаюсь!
Шансы этого кавалериста на возвращение в строй еще меньше чем у него, однако, он не теряет присутствия духа. Борису далеко до него. Вон уже перед глазами пошли круги, все нервы.
Второй рвущийся на фронт, был не столь общителен, сказав лишь, что служил в тяжелой артиллерии и попал под бомбежку. Внешне он был абсолютно здоров, но Корсаров отлично знал последствия близких взрывов, попадались на глаза и трупы, не имевшие повреждений – взрывная волна и перепад давления делали свое дело.
Тех, кто на фронт не хотел явно, не было. Либо же они помалкивали, не желая прослыть трусами. Скорее всего, им было все равно. Кто-то в глубине души считал, что его ранения позволяют с чистой совестью быть подальше от передовой, других брала обида, что еще много людей комфортно сидит в тылу, наделенные армейскими пайками и льготами, третьи просто привыкли выполнять приказ, при этом не высовываясь. Каждый из них по-своему, конечно, прав. Мало кто верит, что война еще продлится очень долго, сводки рисуют достаточно благостную картину. Кажется и впрямь – сорок второй станет годом разгрома фашизма. Но сколько на самом деле предстоит тяжелейших испытаний! Правду говорят – иногда лучше оставаться в неведении.
К моменту осмотра, Борис напоминал тряпичную куклу. Он шатался, проступил липкий пот, терзала мелкая дрожь. Это его-то, участника многих войн, прошедшего суровые испытания лагерем и выходом из окружения. Эти предательские симптомы мучили его с детства. Экзамены, ожидание решений командиров, тревога за будущее, даже свидания с девушками в юности. Не хватало только упасть в обморок! А то скажут, ступай-ка отсюда, старый пердун, поезжай куда-нибудь в колхоз и гоняй там ворон на поле, а свою форму надень на пугало, оно больше достойно ее носить.
Такие мысли заставили его немного прийти в себя. Надо не показывать тревоги и страха, иначе фронта точно не видать. Срежут на том, чего меньше всего ожидаешь.
Его осматривали и расспрашивали, Борис отвечал срывающимся голосом, неразборчиво бубня, так что его периодически переспрашивали. Особенно доставалось ему от невропатолога, лысого большеголового генерала медицинской службы.
- Что-то с вами не то. Надо бы пролечиться.
Корсарова словно облили ледяной водой.
- Товарищ генерал, мое место на фронте! Я должен воевать! Мой опыт, мои знания должны работать в такое тяжелое время! На фронте у меня не бывает такого состояния!
- А вы считаете, что все кто сидят в тылу – это тыловые крысы?! А знаете ли вы...
Борис перебил врача.
- Я не считаю их крысами. И уважаю тех, кто работает в тылу. Но я не вижу себя там.
Остальные члены комиссии с интересом слушали спор.
- А если бы на фронт физически нельзя было вернуться? То чтобы тогда?
- Я бы застрелился.
Доктор схватился за лысую голову.
- Застрелился... Корсаров, вот вы знаете, я не могу понять где и что вас так переклинило. Хоть у вас не вполне гладко с нервами, голова у вас вроде в порядке. Ведь можно по разному приносить пользу Родине!
- Если бы я мог... Поймите и меня, я строевой командир, хорошего образования у меня нет, в штаб меня не посадят, быть комендантом какого-нибудь городка тоже не мое, вокруг полно желающих занять такие места и чересчур не рисковать. Мне не нужна формальная должность. Я должен быть там где могу приносить реальную пользу. Многие готовы умереть за Родину, но надо ведь еще и победить врага.
- То есть вы считаете, что без вас не справятся? – усмехнулся невропатолог, - Один генерал Корсаров может взять и выиграть войну, а остальные просто пешки. Так?
- Нет! Я командовал только дивизией. Это десять- двенадцать тысяч человек, можно положить их без результата, но можно взять или удержать важный город, прорвать оборону врага или отбить его наступление на важном направлении и этим обеспечить успех армии или целого фронта. Это значит быстрее кончится война, больше людей останется в живых, меньше будет разрушений!
- Ну хорошо. Как я понял, с ваших слов вы один из лучших командиров дивизионного уровня. Без вас никак.
- Вы опять меня не поняли. Я не хвастаю, а пытаюсь донести, что уже научился организовывать взаимодействие войск на уровне дивизии, чтобы они как можно лучше решали поставленные задачи. Я не один из лучших, но точно достаточно опытен, даже скажу опытнее многих, кто командует недавно. Мои навыки должны служить Родине, а не пропадать зря.
- Короче, Корсаров – вы маленький Наполеон. Скромности вам не занимать.
К невропатологу обратился его коллега, уже знакомый Борису полковник.
- Разрешите поддержать товарища Корсарова. Он и вправду опытный командир, летом вывел свой полк из окружения, присоединив сотни отступавших бойцов. Он прекрасно проявил себя в войне с белофиннами и при обороне Москвы, награжден за это. Мое мнение – он должен быть на фронте.
Невропатолог лишь развел руками.
Наконец появился и вершитель судеб – председатель комиссии. Борис представлял его совсем иначе. Думал увидеть маленького, лысого человека с усами и пузиком, а увидел высокого, вровень с собой, широкоплечего мужчину с правильными чертами лица и абсолютно военной выправкой. Разве что бегающие глаза и постоянное потирание рук портили впечатление о «генерале Володе».
- А, товарищ Корсаров... Вот значит какой вы товарищ. Я уже наслышан о вас, успели проявить себя, успели.
Председатель прошелся по комнате. Все замолчали. Борис тревожно думал, что же он имеет в виду. Кажется, отнюдь не фронтовые заслуги.
- Он ведь и правда может застрелиться, если мы не позволим ему вернуться на фронт, не смотрите, что здесь немного струхнул, это – отчаянный человек. В тылу ему и правда лучше не находиться. А, Борис Васильевич?
- Так точно, товарищ генерал. Я прошу вас признать меня годным к строевой.
- Просьба принята.
Перед уходом, он зашел в туалет, больше для того, чтобы побыв в одиночестве несколько минут, прийти в себя, собраться с мыслями. Уже помыв руки и выходя, он столкнулся в дверях с председателем. Тот знаком поманил его в сторону.
- Вы исключительно везучий человек, Борис. Иногда меня так и тянет обломать кого-нибудь, но не вас. И еще один совет на прощание: обращайте внимание на то, что происходит вокруг вас, в мире много интересного. И ничего не упускайте. А теперь прощайте.
В коридоре он столкнулся и с пожилым полковником, поддержавшим его на комиссии.
- Спасибо вам, товарищ полковник. За вашу поддержку я вам по гроб буду обязан.
- Бросьте, Борис. Главное, что все хорошо закончилось, Володя в духе. Теперь старайтесь вдвойне!
Они крепко пожали друг другу руки и разошлись.
Через несколько дней, Борис получил назначение. Ему предстояло командовать дивизией на юго-западном фронте, там, где решается исход войны. Вот она возможность внести свою лепту в победу над фашизмом! Если летняя кампания будет удачной, есть шанс вернуть многие из потерянных в том году территорий.
А ради этого стоит побороться. Война в любом случае будет выиграна, но как это будет сделано, имеет огромное значение
Перед поездкой на фронт он написал письма сыновьям, пытаясь подбодрить их. Старший, Семен, воюет с лета сорок первого. Один раз его уже сбивали, но он вернулся в строй и сбил уже три вражеских самолета. Младший, Данила, только недавно попал на фронт и успел принять участие в воздушных боях над Карелией. «Колоти Маннергейма, всыпь этому старому черту!» - такими словами генерал завершил письмо начинающему авиатору. С финнами у Бориса были старые счеты.
Позвав соседей, он дал им денег и настойчиво попросил заботиться о Петьке. Мать и бабка дружно кивали, но Борис не очень-то им верил. Поэтому он незаметно дал денег и самому Петьке, а в критической ситуации предложил обратиться в военкомат, назвавшись его племянником. Глядишь и помогут. Хотя это абсолютная крайность.
На вокзал его никто не провожал, он проследовал к поезду в полном одиночестве. Фаталистическая апатия сменялась твердым и деловитым настроем на победу.
3. Перед наступлением
Подготовка к предстоящей операции была шита белыми нитками. Ни о какой скрытности не было и речи. Подход войск, подвоз снаряжения и боеприпасов велся так, что немцам не приходилось гадать о предстоящих событиях.
На что они надеются?- думал Борис. Неужели считают, что как и зимой, противника удастся легко сковырнуть с позиций. Очень неосмотрительно. Хотя кто командует фронтом? Маршал Тимошенко? Не его уровня операция. Ему бы что попроще. Хрущев? Что вообще этот чиновник от партии делает на фронте? Баграмян? Этот самый толковый, вырвался из окружения под Киевом, но он только начальник штаба и решающего голоса не имеет. Командующий армией произвел на Бориса двоякое впечатление. С одной стороны довольно опытный и в общем-то неглупый генерал и в то же время какой-то поверхностный. Часть его армии проводит наступательную операцию на важный поселок, откуда открывается дорога на столбы немецкой обороны – Славянск и Краматорск. Ощущение, будто командующий действует на авось, давя общей массой войск на вражескую оборону, может как-нибудь и продавится. Ничего не выходит Координация между пехотой, артиллерией и авиацией слабая, отсюда и результат. Потери, конечно, не фатальные, но и продвижения почти никакого, а немцы справляются не привлекая резервы.
Дивизия Бориса в этой операции не участвует, прикрывая город Барвенково. С самого вступления в должность он развил огромную деятельность. Позиции надо удержать во что бы то ни стало. Конечно, весь южный фас выступа ему неподконтролен, он отвечает лишь за свой участок, который очень важен. Если Барвенково и участок левее него удержать, то немцы смогут прорваться лишь западнее, расстояние между основной советской группировкой и городком будет минимальным и она сможет, если что, прорваться обратно, а при удачном раскладе и восстановить положение. В том, что немцы прорвут позиции соседей, можно не сомневаться. Корсарова поразила самонадеянность и безграмотность командира соседней дивизии, а ведь у этого человека было куда лучшее военное образование и немногим меньше опыта чем у самого Бориса. Подчиненные войска он просто растянул в одну линию, нигде не концентрируя артиллерию. Немцы «прогрызают» даже глубокую оборону, а тут на прорыв уйдет от силы несколько часов.
На командном пункте генерал Корсаров устроил совещание со своими офицерами. Обрисовав ситуацию, он потребовал срочно вывести от каждого полка по батальону во вторую линию и как следует окопаться, быть готовыми к круговой обороне. Противотанковые пушки следовало собрать в группы побатарейно в узлах сопротивления, тщательно замаскировать и окопать. Все пулеметы и противотанковые ружья готовить к зенитной стрельбе.
- Сделайте из осей и колес станки, в крайнем случае рогатки для опоры, в расчеты посадите самых выдержанных и метких бойцов. Всех снайперов снабдить бронебойными пулями и использовать для стрельбы по самолетам. Пикировщик подстрелить вполне возможно.
Внимание Бориса привлек командир батальона капитан Юнус Шабанов. Он сделал по ходу совещания несколько важных предложений и замечаний, показав, что отлично ориентируется в ситуации. Энергичный офицер предложил не только сидеть в обороне.
- В паре километров от переднего края есть вытянутый холм, обращенный в сторону немцев. С него очень удобно вести наблюдение, если мы его захватим, им придется бросить большие силы на его возвращение. Мы втянем их в тяжелые бои, нанесем большие потери и выявим, где у них находится тяжелая артиллерия, если получится часть подавим. Этим мы облегчим положение всей дивизии.
Капитану возразил командир полка майор Рощин.
- Боюсь, мы только пошлем людей на убой. Фашисты сметут нас артиллерией и пикировщиками с этого холма.
- Но в то, что холм можно захватить, вы не сомневаетесь? – улыбнулся Шабанов.
- Думаю это как раз возможно, особенно если это возглавишь ты.
- Что думают остальные? – спросил Борис
Голос подал начальник штаба, подполковник Можаев, бывший когда-то кавалеристом, сухой, лысый, со щеточкой усов.
- Мы не удержим высоту, фашистов перед нами слишком много, только ослабим себя этой вылазкой.
- Еще мнения?
- Разрешите, товарищ генерал? – раздалось из угла комнаты.
Это был военный переводчик капитан Назаров, известный всем как Петька. Переводить было особо нечего и он занимался всевозможными проектами. Недавно переделал бронемашину, переварив ее башню и оснастив трофейным пулеметом, приспособив для зенитной стрельбы, восстановил разбитый танк, поставив на него пулемет и приделав ковш от экскаватора. На этом агрегате теперь можно было при некоторых ухищрениях делать небольшие канавы, которые солдаты превращали в окопы. Но что сможет предложить изобретатель в плане тактики?
Борис кивнул Назарову.
- Я считаю, что высоту надо брать, для этого создать боевую группу из самых подготовленных красноармейцев и командиров. Группу хорошо вооружить, даже в ущерб остальным. И самое главное очень быстро окопаться!
- Само собой, – отметил Борис и обратился к начальнику политотдела.
- А вы что думаете?
Комиссар был уже немолодым человеком с потухшим взглядом. В военных вопросах и особенно тактике он разбирался слабо, но никогда и не лез с предложениями. Оратором он тоже был неважным, но к своим обязанностям относился тщательно, постоянно следя за состоянием боевого духа. В нем не чувствовалось фанатизма, но коммунизму он был предан больше, чем многие любители повыступать на митингах. Борис сразу проникся уважением к комиссару.
- Лишь бы это не было в ущерб всему остальному. Не забывайте, перед нами большие силы фашистов и в одиночку мы их не одолеем никакими ухищрениями. Но если есть возможность нанести им большой урон, а самим сохранить силы, то почему бы и нет.
Похоже, надо рисковать.
- Итак, капитан Шабанов, подготовьте две роты из своего батальона, операцию проведем завтра ночью. Начальнику артиллерии все гаубицы выдвинуть вперед, тщательно окопать и быть готовым к контрбатарейной стрельбе. Позиции прикрыть несколькими зенитными пулеметами. Минометы стянуть к направлению атаки. И последнее, майор Рощин, правый фланг загнуть на случай прорыва противника. О готовности доложить. Больше вас, товарищи, не задерживаю.
Оставшись один в комнате, Борис прилег на топчан. На что он надеется? Это атака моськи на слона. Говорил как по писаному, но что за этими словами? Контрбатарейная стрельба... Семь гаубиц, а у немцев на этом участке их раз в десять больше, не считая тяжелых пушек. Сковать противника двумя ротами... Юнус Шабанов, конечно, передовой офицер, готовит тактику штурмовых групп, этот людей на пулеметы и танки не бросит. Но сколько сил немцев он оттянет на свою высоту, от силы полк, ну может два. Они вообще могут просто обойти и ограничится бомбардировкой, срывая злосчастный холм до основания.
Скоро последует удар в лоб, пойдут танковые дивизии и передовая превратится в ад. Никакая кустарщина не заменит истребительной поддержки и зенитной артиллерии. Вчера вечером он обратился за подкреплениями, просил зенитных пулеметов и истребительно-противотанковый полк. Его отчитали за паникерство, но обещали чего-нибудь прислать. Утром помощь и впрямь появилась. Сперва, в сопровождении пары грузовиков, появился тягач, тащивший на буксире другой, поменьше с противотанковой пушкой на нем.
В штабе дивизии это сооружение приняли за самоделку, но Корсаров уже видел подобный агрегат под Москвой, как сообщалось их выпустили несколько десятков, называлась ЗИС-30. Самоходная пушка на шасси тягача «Комсомолец». Есть даже пулемет для самообороны. У машины был неисправен двигатель, но Борис не унывал, отправив ремонтировать его Петьку Назарова. Вскоре появилась и пехота – маршевая рота из возрастных, явно не служивших ранее мужиков, при виде которых, генерал только покачал головой. Всех прибывших разбросали по частям, чтобы уменьшить риск паники и бегства при ударе противника.
Появилась еще одна новость, весьма неприятная – немецкие разведчики утащили командира одной из рот. Сперва они попытались снять часового, но красноармейцу несказанно повезло, в последний он услышал шаги подкрадывающегося немца и успел перехватить его руку с ножом, другой немец метнул нож, но тот попал в ремень винтовки и лишь легко ранил бойца. Часовой поднял отчаянный крик, на помощь выскочили другие бойцы, завязалась схватка. В суматохе немцы скрутили ротного и уволокли в свое расположение. Правда это обошлось им в троих убитых, в то время как среди красноармейцев убитых не было, зато теперь многое об организации обороны может стать известным. Вряд ли пленный будет особенно запираться. Хорошо еще, что он не знает о подготовке к рейду на холм.
Борис заметил, что люди вокруг него не испытывают особой тревожности. Будущее казалось им безоблачным. Говорил, что немцы уже не те, что в прошлом году, что оружия и техники у нас в избытке, а к осени вообще будем в Киеве. Весна действовала на людей не лучшим образом, то там, то здесь возникали связи, благо женщин вокруг было достаточно, а активных боевых действий пока не было. Чуть ли не каждый старший офицер норовил обзавестись походно-полевой женой, к большому неудовольствию Бориса. Было бы мирное время – их право. Но сейчас война, надо не беречь себя, а что есть силы бороться с врагом. А тут будут искать способы как комфортнее устроить своих шалав и побольше времени проводить с ними.
Потомки будут думать, что все было чисто и благородно, грязная изнанка войны будет быстро забыта. О плохом говорить не принято. Но вот ему, Борису постоянно приходится иметь дело с этим плохим, в условиях жесточайшего дефицита времени пытаясь избежать поражения.
Он уже достаточно хорошо изучил противника. Против немцев жесткая оборона – не вариант. Просто бьют по флангам и окружают, а дальше сиди себе в своем окопе или блиндаже под бомбами «лаптей» и снарядами гаубиц, дожидаясь смерти.
У наших войск страх окружения огромен. Как только становится ясно, что враг в тылу, у большинства бойцов и командиров становятся ватными ноги и почти такими же мозги. Подразделения превращаются в стада, которые начинают отчаянно метаться ища выход. Почти все оружие бросается. В лучшем случае, отдельные смельчаки тащат пушки или минометы на руках, многие же бросают даже винтовки. Это ужасно. Ведь при должной дисциплине можно и прорваться или хотя бы максимально сковать противника, нанеся большие потери. И не стоит жалеть себя, прикрываясь наличием детей, старых родителей, чувствами или желанием жить. Бежавший с поля боя или сдавшийся в плен, героем уже не будет, хоть даже потом совершит кучу подвигов. Это как ложка дегтя в бочке меда - никогда не отмоешься
В этой обстановке нужно быть как можно активнее, атаковать при любом удобном случае, постоянно разведывать обстановку, не давать врагу покоя. Каждая пуля и снаряд в цель, каждый солдат прежде чем пасть должен убить хотя бы одного врага. Никаких авось и атак «на ура». Только самое тщательное планирование, самая тщательная обработка людей, чтобы они даже не думали отступать. И как ужасно, что так мало возможности влиять на события!
Наступление армии на злополучный поселок Маяки окончательно остановилось, основные же силы Юго-Западного фронта, наконец, начали наступление на Харьков. Пока ничего не предвещает беды, но силы немцев черными тучами уже сгущаются на флангах. Предстоит смертельная схватка!
Борис приказал выдвинуть командный пункт на левый фланг, разместив его в кирпичном складе. Крышу усилили бревнами, стены присыпали землей, вокруг разместили пулеметные точки. Но главное – это связь. С помощью машины Петьки, провода были пущены по канаве, обеспечивая им хоть какую-то защиту
И вот вроде все что можно сделано. Бойцы получили указания драться из всех сил, генерал не жалел красноречия, описывая ужасы, последующие за провалом обороны и бегством. Горящие города, море погибших, затянувшаяся война...
- Всех беглецов и предателей разрешаю убивать на месте, независимо от звания. Тех, кто будет подстрекать бежать или сдаваться – бить в первую очередь.
Несмотря на увещевания и угрозы, таких найдется достаточно. Одни не хотят рисковать собой, другие затаили зуб на советскую власть. Его собственный путь был тернист, его отстраняли от командования, сажали в лагерь, допрашивали с пристрастием. Его пытались убить уголовники, на свободе соседи шептались, обсуждая его жизнь, а командование чуть что намекало, что если он будет вести себя слишком независимо, его снова «закроют». Но у него не было и тени мыслей выступить против советской власти. Пусть вокруг много карьеристов, пусть столько перегибов и нарушений. Это все наносное. В его душе по прежнему жила светлая мечта о справедливости и добре. Его отец был народовольцем, а прадед декабристом, они боролись за лучшую долю как могли. И эта мечта, во многом иррациональная, оторванная от жизни, двигала его вперед. Его родина – Советский Союз, его убеждения – социалистические. Поэтому со всеми кто выступает против, он будет бороться до конца. Почти год назад его полк, выходя из окружения, вошел в небольшой городок на Украине. Там было безвластие, немцы еще не пришли, а Красная армия уже оставила его. По улицам шныряли мародеры из гражданских, растаскивая содержимое магазинов, складов и домов местных коммунистов. Было много пьяных, кто-то выкрикивал антисоветские лозунги, обсуждали, что теперь не будет колхозов, немцы разрешат свободно торговать, откроют церкви, раскулаченным вернут скотину, мельницы, дома. Призывали бить евреев и похоже от слов переходили к делу. Своротили памятник Ленину, разорвали красные знамена, разбросали пионерские барабаны и горны. Глядя на эту вакханалию в бинокль, Борис не столько негодовал, сколько смеялся. Наивные! Похищенные вещи не сделают вас богатыми, все равно потеряете или пропьете, вместо колхозов, пойдете батрачить на немцев или их прихвостней из богатых, торговать будет особо нечем, а покупать не на что. От церквей не станет сытнее и спокойнее, а поверженные советские символы лишь подчеркнут ничтожность тех, кто их попирает. Будете жить не как в просвещенной Европе, а как в заднице. У них там порядок, пусть и капиталистический, а здесь бардак. Бардак в мозгах и душах, надежда на авось и жажда халявы. Да и немцам вы нужны лишь постольку поскольку, для них вы существа, а не люди.
В городок вошли с разных сторон, зажав множество всякой шушеры на площади. Теперь они вдруг притихли, трусливые шакалы.
Отделив человек сорок, явно уличенных в грабежах и антисоветчине, красноармейцы согнали их к каменному забору.
Борис забрался на грузовик с зенитной установкой и громко сказал:
- Еще полчаса назад эти люди считали себя хозяевами жизни. Они предали нашу страну и за это будут казнены. Мы уходим, но мы еще вернемся и всякий враг не уйдет от возмездия.
В толпе на площади послышались крики и плачь. Тяжело терять близких! После расстрела появится много новых врагов, многих детей воспитают в духе вражды ко всему советскому, потому что их родители были казнены за преступления. Ну и пусть, разберемся и с ними, придет время.
Корсаров сам встал к четырехствольной установке и навел ее на приговоренных. Большинство опустили глаза, но кто-то напротив смело и даже дерзко смотрел на него. Почти все молчали, один крупный, пузатый мужик, вполголоса читал молитву. Недавно он выбрасывал на улицу книги Маркса и Ленина и призывал бить коммунистов, а напоследок подтерся флагом. В мирное время за такое валить ему лес за Уралом, а тут разговор короткий.
- Жить надо было по-божески, а не теперь молиться, сволочь! В рай тебя не возьмут. – Борис нажал на гашетку. Смертников рвало на куски, а он лишь поводил установкой. Никакой жалости, впрочем и никакого душевного подъема. Грязная работа, которую лучше сделать ему, уже немолодому человеку, чем поручать ее другим. Быть палачом даже отъявленных мерзавцев – тяжкое испытание. Вскоре все были мертвы, трупы скидали в канаву и подожгли. Борис шатаясь отошел от установки. Двое бойцов помогли ему слезть с грузовика. В глазах потемнело, подступала тошнота, и он с трудом преодолел слабость. Забрав пару десятков людей, желающих покинуть городок, полк двинулся на восток. Война идет не только на полях сражений, она идет в душах людей. Здесь главное не дать слабину, не начать задумываться над происходящим больше чем следует, особенно если не имеешь твердых убеждений. Иначе от разговоров о больших потерях, глупости командиров и правительства недалеко если не до измены, то до поражения там, где еще есть шансы на успех.
Технически и тактически тоже все сделано. Все замаскировано, отработана система огня, все что можно отремонтировано, все, кто может держать оружие – на позициях, тылы максимально подчищены. Остается лишь проверить все в действии.
4. Бои
Все началось ночью. Больше двухсот человек незаметно снялись с позиций, сбили охранение немцев и заняли высоту. Юнус Шабанов доложил, что бойцы активно окапываются. Борис ожидал, что противник немедленно попытаются вернуть утраченное, но реакция немцев была довольно слабой. Днем высоту несколько раз бомбили, причем защитники смогли сбить один самолет, но атак пехоты не было.
Объяснялось все просто – на следующее утро немцы начали наступление. Их артиллерия открыла шквальный огонь, а небо заполнили самолеты. Снаряды и бомбы поражали не только передний край, но и объекты в тылу. Несмотря на все ухищрения, немцы обнаружили позиции гаубиц и подвергли их ожесточенной бомбардировке. К счастью, ни одно орудие не было уничтожено, но расчеты понесли потери.
Командный пункт тоже бомбили. Вначале прошел налет обычных бомбардировщиков, с большой высоты они сбросили бомбы и без потерь ушли. Достать их было нечем – в дивизии не было ни одного крупнокалиберного зенитного орудия, Корсаров злобно ругался, глядя на забитое врагами небо. Зато налетевших пикировщиков встретили отчаянным огнем из всех наличных стволов. Борис насмотрелся как вражеская авиация терроризирует наши войска в отсутствие сопротивления, подчас гоняясь за отдельными группами солдат. Он сделал все чтобы этого не было.
Сбить удалось только один самолет, но даже он не упал, а сильно дымя перетянул линию фронта и сев на поле, развалился. Остальные самолеты сбросили бомбы неприцельно и столь же неприцельно обстреляли позиции. Нашей авиации в воздухе не было, что оказывало крайне гнетущее впечатление. Неужели совсем нет истребителей!?
На земле немцы нанесли мощнейший удар, но дивизия Бориса выдержала. С позиций докладывали, что пока обстановка нормальная, противник отбит. Генерал то и дело смотрел на часы – атаки идут уже третий час. Пока рано о чем-то говорить. Противник нащупывает слабое место в обороне, а найдя его, будет упорно повторять удары, пока не прорвется. Танков нет вообще, пускать грузовики под огнем нельзя, поэтому перебросить резервы будет крайне затруднительно. Вражеская авиация несмотря на обстрел с земли, висит над позициями. Борис связался со штабом армии, прося поддержки с воздуха. В ответ прозвучало что-то неопределенное, дескать, держитесь как можете, авиация занята на других участках.
Несмотря на некоторые потери и разрушения, на командном пункте было спокойно. За то недолгое время, что он командовал дивизией, Борис смог произвести некоторые перестановки, убрав людей, которых он считал неуместными. Были убраны все склонные к эпатажу, любители выпить, бабники, чересчур вспыльчивые или излишне осторожные. Генерал хотел видеть рядом с собой людей немногословных, самоотверженных, думающих. Но собрать команду рыцарей без страха и упрека было слишком нетривиальной задачей, некоторых только предстояло выдвинуть на командные посты, но доживут ли они до этого?
Судьба группы Шабанова была неясна, первые же часы боя, немцы отрезали ее от основных сил. Над холмом стоял черный дым и летали вражеские самолеты. Кажется, скоро там все закончится. Но после обеда к генералу подбежал радист – «Гора» вышла на связь. Сквозь треск Борис услышал в наушниках голос капитана.
- Ведем бой, большие потери, связали до двух полков пехоты. К юго-востоку от нас скопление танков, будем держаться до конца.
- Держитесь до темноты! Берегите рацию, – крикнул Борис
- Есть, товарищ генерал!
Если повезет, по темноте можно выдвинуть два батальона из второй линии и пробиться к высоте, немцы в ночи воюют неохотно, да и авиация не поможет. Лишь бы продержаться до вечера.
К четырем часа дня самые худшие предположения сбылись – немцы смяли соседнюю дивизию, а потеря связи с одним из передовых батальонов, говорила о том, что и за дивизию Бориса взялись всерьез. К командному пункту стали подтягиваться одиночные бойцы, многие были ранены и контужены. Одновременный рокот двигателей и пыль в стороне переднего края, говорили о том, что противник прорвал позиции и двигается прямо на командный пункт.
Все взялись за оружие и стали разбегаться по окопам, окружавшим здание.
- Товарищ генерал, давайте я вас вывезу в тыл! – обратился Петька Назаров.
Борис махнул рукой.
- Не надо. Командный пункт надо удержать любой ценой, без него нарушится управление. Тогда мне только стреляться. Иди в машину и отгоняй самолеты.
- Есть! – Петька убежал.
Впрочем, кого-то в тыл отправить надо, чтобы в случае чего, взял командование на себя.
- Товарищ Можаев, отправляйтесь на правый фланг дивизии, к майору Рощину.
Начальник штаба в это время заряжал свой наган и был немало озадачен приказом. Свое удивление он выразил только взглядом.
- Кто-то должен быть вне главного удара, а войны на всех хватит еще.
Борис лукавил, главный удар изначально, похоже шел как раз восточнее Барвенково, но натолкнувшись на жесткую оборону, немцы сместили основное давление на запад и добились успеха.
Можаев не спорил, молча взял под козырек и вышел. С него, конечно, не лучший командир дивизии, но если ему придется принять командование, то это, вероятно будет чистой формальностью, от соединения к тому времени останутся только рожки да ножки.
Корсаров надел каску и вышел в траншею.
- Всем приготовиться! Стрелять прицельно
- Наши, наши летят! – раздался чей-то крик. Борис задрал голову и посмотрел в бинокль. Несколько самолетов с красными звездами атаковали немцев. Вражеские истребители замешкались или отстали и атака вышла неожиданной. «Лапти» бросились в рассыпную, но два из них были тотчас сбиты и рухнули.
Вдали уже виднелись немецкие танки и цепи пехоты. Один истребитель резко снизился и пронесся над врагом. Там где были немцы появился столб дыма, похоже один из танков был поражен. Не имея потерь, советские истребители улетели, пехоте предстояло отбить натиск самостоятельно. Настроение было бодрым, своя авиация прибавила духа даже самым робким.
- Так их, гадов! Так их!
Борис скомандовал стоящему рядом офицеру.
- По танкам – огонь!
Тот громко закричал, передавая приказ. Две замаскированных пушки начали стрелять. Вражеские танки вспыхивали один за другим. Борис не зря разместил у штаба самоходное орудие. Теперь оно крошило противника в пух и прах. В отличие от простых сорокопяток, его снаряды пробивали вражеские машины всегда, не уступая в скорострельности.
На поле боя горело уже больше десятка танков и броневиков, но немцы упорно шли вперед. Многие подбитые танки вели огонь с места, их поддерживала артиллерия. Везде рвались снаряды, убивая и калеча защитников командного пункта. Огонь с нашей стороны ослабевал, орудия были повреждены, расчеты выбиты. Пехота немцев, сверкая вспышками выстрелов, была все ближе.
Борис при помощи одного из бойцов, вытащил на бруствер пулемет «Максим».
Сейчас постреляем! Впервые он открыл огонь из этого агрегата почти тридцать лет назад, несмотря на громоздкость, пулемет не утратил разрушительной мощи. Генерал нажал гашетки. Скорострельность конечно не такая как у «пилы Гитлера» - пулемета МГ, но зато точность выше. Серые фигурки посыпались на землю, кто-то был подстрелен, кто-то просто залег.
- Усилить огонь! – крикнул Борис, - Минометы к бою.
Вот еще один его козырь в рукаве. Два батальонных миномета были спрятаны в блиндаже, чтобы раньше времени их не выбили, пришла пора ввести их в дело.
Бой за командный пункт достиг критической стадии. Защитники лишились всей артиллерии, многие погибли или были ранены, несмотря на приказ огонь ослаб. Немцы тоже выдохлись, поле было усыпано телами погибших и заставлено разбитыми танками, но невидимый нашим, вражеский командир, все еще надеялся переломить ситуацию в свою пользу. Единственная уцелевшая самоходка вела огонь по командному пункту, ведя за собой солдат, словно иголка нитку. По ней стреляли из противотанковыхых ружей, но их пули не брали броню машины, экипаж которой грамотно держался на расстоянии и не подставлял борта.
Очередным разрывом снаряда Бориса сбило с ног, его придавил соскочивший с бруствера пулемет. Какое-то время он беспомощно барахтался, пока кто-то из бывших рядом офицеров штаба не освободил его.
- Самоходку надо уничтожить! – тихо сказал Борис.
- Нечем, товарищ генерал! К ней не подползти, там немцы везде!
Рядом раздался очередной взрыв и отчаянные вопли. В окоп упали какие-то обломки, среди них железная труба, оказавшаяся стволом противотанкового ружья.
- Сколько раз она уже выстрелила?
- Не меньше тридцати, товарищ генерал!
- Скоро снаряды кончатся.
Борис поднялся на ноги выглянул из окопа. Вокруг самоходки взметались разрывы. Два миномета вели по ней шквальный огонь, заодно кося пехоту вокруг. Самоходка вдруг немного развернулась. Неужели уходит!? Все оказалось проще – мина попала под гусеницу и сбила ее.
- В борта бей! Живее! – заорал кто-то истошным голосом.
Пара уцелевших противотанковых ружей ударила по самоходке, прошив слабую броню бортов. Из открывшихся люков стал выскакивать ее экипаж. Двое были тотчас застрелены, остальные сумели скрыться. Лишившись последней бронетехники, немецкая пехота стала отходить и вскоре бой за командный пункт стих.
Борис распорядился подтянуть к вечеру два батальона из второй линии и по темноте атаковать, восстановив положение. Опасная затея, учитывая, что правый фланг повисает в в воздухе. Если немцы прорвутся глубже, придется отвести все силы к Барвенково и занять круговую оборону. Это совсем плохой вариант, стать сидячей уткой под бомбами и снарядами. Пока есть возможность нужно действовать активно, даже если придется положить все силы.
Итоги дня не внушали оптимизма генералу. В штабе армии наоборот, его действия вызвали полное одобрение. Командарм лично поздравил Бориса с удержанием позиций.
- Обломал ты им зубы, Корсаров! Не ожидал, правда не ожидал, задал ты им трепку!
Какая уж трепка, в дивизии до тысячи солдат вышло из строя, треть артиллерии подавлена. Немцы прорвались на позиции гаубиц. Две удалось увезти, остальные попали в руки врага. К счастью, полковой особист организовал контратаку и гаубицы отбили. Сам смельчак при этом погиб. Борис после всех событий его жизни настороженно относился к людям в темно-синих фуражках, но этот офицер был исключительно порядочным и закончил жизнь достойнейшим образом.
Сложил голову и Петька Назаров. Весь день он отгонял на своем броневике немецкие самолеты, а в решающий момент выехал из укрытия и открыл огонь по пехоте. Снаряд немецкого танка разорвал броневик на куски. То, что осталось от Петьки, зарыли по темноте, закрепив на холмике руль машины.
Резерв выполнил свою задачу, нанеся мощный удар по не успевшим укрепиться фашистам. В темноте разгорелась яростная схватка, доходившая до рукопашной. Немцы держались очень упорно. Это только пропаганда рисует их трусливыми шакалами, боящимися ближнего боя. На деле ничего подобного. Борис убедился в этом когда к штабу притащили нескольких пленных. Все были ранены и лишь поэтому схвачены. Разговорить удалось только одного, ничем не примечательного рядового, парня лет двадцати.
- У нас не ожидали такого отпора. К русским относились с пренебрежением.
- Скажи честно, что ты сам думаешь о войне. – обратился Борис.
- Это ненужная война, там, наверху забыли слова Бисмарка. Когда Гитлер присоединял Австрию и Чехословакию, я поддерживал его, но когда он напал на Польшу, я понял – это начало конца.
- За что ты воюешь?
Немец был озадачен таким вопросом, но ответил почти сразу.
- Ни за что. Я только выполнял приказ и следовал присяге.
- Что ж, желаю тебе выжить в плену и вернуться после войны домой.
Пленных отправили в тыл. Корсаров строго предупредил, чтобы их доставили в целости и сохранности. В отличие от отечественных сообщников, к самим немцам он относился сдержанно. Также важно не давать материалов вражеской пропаганде в виде расправ над пленными. А эта пропаганда есть, если раньше это были в основном листовки глуповатого содержания, то теперь в руки стали попадать куда лучше сработанные образцы газет с оккупированной территории. Они пытаются донести, что при немцах все не так и плохо. Люди живут, работают, рождаются дети, открываются школы, больницы. Что еще нужно обывателю? Гадкое стремление отсидеться, спрятаться, многие осели у одиноких баб и живут себе не заморачиваясь. Война для них – темы разговоров в очередях и на лавках. Ну воюют где-то, а нам что? У нас вон избу надо перекрыть, да самогон на базаре продать.
Такие люди немногим лучше предателей. Они их аудитория, их массовка, создающая иллюзию, что есть другая Россия, не советская. Но это лишь миф, сказки для дураков, ширма оккупационного режима. Поэтому со всеми, кто сотрудничает с немцами разговор должен быть коротким. Война все спишет
Ночь была беспокойной. Выстрелы и взрывы не затихали. Тем не менее бойцам были поданы еда и боеприпасы, разрушения насколько можно исправлены, трофейное оружие собрано и распределено среди бойцов. С подбитых танков сняли пулеметы, один, наименее пострадавший, даже запустили и он встал за командным пунктом. Экипаж, набранный из артиллеристов и водителей, спешно осваивал машину. Пусть хоть немного попугают немцев выстрелами.
С левого фланга, где напряженность боев спадала, Борис снял батальон и перевел его в тыл. Больше резервов не было. Первоначальные резервы с большими потерями восстановили положение и теперь не могли быть отведены назад. Обращение в штаб армии ничего не дало, все свелось к тому, что надо держаться своими силами. Группа Шабанова все еще удерживала холм, несмотря на сильный обстрел, оттуда удалось вытащить всех тяжелых раненых и провести взвод подкрепления с едой и патронами. Большой роли позиция не сыграла. Жалкий обстрел из единственной сорокопятки, немцы скоро пресекли шквалом огня. Теперь врагу отравляли жизнь только несколько бойцов со снайперскими винтовками, нанося булавочные уколы.
Наступающий день не сулил ничего хорошего. Следовало опасаться почти неминуемого удара во фланг, а затем и в тыл, отразить который было практически нечем. Несколько пушек поставили в глубине обороны под прямым углом к фронту, но они были плохо укрыты, а пехотное прикрытие было слабым. Глупо считать эту меру сколь либо действенной, но выбора уже не было.
Рассвет Борис встретил с биноклем в руках. Все было обманчиво спокойно. Окружающие были мрачны и сосредоточены. Корсаров заметил как один из красноармейцев, совсем молодой парень, повязывает на голову белую тряпку. Боец не был ранен и генерала заинтересовали его действия.
- Для чего ты это делаешь?
Красноармеец вытянувшись перед ним, ответил.
- Товарищ генерал, мне в детстве отец читал про самураев, там они одевали белые повязки в знак непреклонной решимости бороться.
Сопровождающие Бориса офицеры рассмеялись
- С японцев берешь пример? Халхин-Гол забыл?!
- Может ты и с немцев пример берешь? – спросил кто-то уже с угрозой.
- Тише! – одернул Борис, - Не вижу ничего плохого, у нас на флоте перед боем всегда одевали лучший комплект формы, так что это нормально.
Похоже парень культурный, прочел много книг, интересуется происходящим вокруг.
- А кем был твой отец?
- Начальником милиции, товарищ генерал. Он погиб в том году, немцы ворвались в поселок, кроме милиции там никого не было. Все погибли в бою. Мы с матерью успели уйти на восток, зимой я пошел добровольцем.
- Всегда помни об отце, мы отомстим за него. Как тебя зовут?
- Сергей. Сергей Арбатский.
Борис кивнул и обратился к сопровождающим.
- Он не подведет.
Каждый подбадривает себя по-своему. Одни глупыми шутками и зубоскальством, другие вспоминали близких и довоенную жизнь, были те, кто тайком молился, наконец, многие угрюмо молчали, обуреваемые тягостными мыслями.
Мы все равно победим. Но цена... Уменьшить бы ее. Это будет непросто, но надо сделать все для этого.
Вскоре немцы снова обрушились на дивизию. Натиск был сильным, но Борис чувствовал что-то неладное, казалось что враг атакует не в полную силу, будто лишь сковывая, а сам усиливая натиск на другом участке. Вчера потери немцев были особенно велики. Корсаров всегда требовал как можно более точных данных. Это в сводках можно давать завышенные потери врага, подбадривая своих. Для командира такое первый шаг к поражению. Подчиненные облазили поле боя, благо оно осталось за нами. Погибших немцев насчитали примерно семьсот человек, исходя из этого раненых полторы-две тысячи. Из этого числа половина небоеспособна. Подбито и осталось на нашей территории одиннадцать танков, сбито четыре самолета. Таким образом, с противника неплохо «сняли стружку», но в условиях концентрации сил это мало что меняло.
Днем в небе снова появилась наша авиация. На этот раз немцы доминировали и один советский истребитель был подбит. Летчик, однако, смог сесть на поле и был подобран красноармейцами. Борис, надеясь получить больше информации о происходящем вокруг, приказал доставить его на командный пункт. Его удивлению не было предела когда он увидел летчика. Это был его сын Семен. Он сильно похож на его самого в молодости. Худой, высокий, светловолосый, но в отличие от Бориса у него зеленые глаза. Видимо в деда или бабку.
Соблюдая субординацию Семен вытянулся перед отцом.
- Товарищ генерал-майор...
- Здравствуй, Семен! Вот уж не ожидал, что встретимся здесь.
- Прости, отец. Такой конфуз, сбили на твоих глазах...
- Ничего. Главное ты жив и здоров. И ты их сбивал. И еще собьешь.
Жизнь его сыновей не была легкой. Когда его арестовали, Семен заканчивал школу. Выпускные экзамены и тут такое. Никуда поступить ему после этого не удалось. Парень шил тапки и подшивал обувь, чуть ли не открыто обсуждаемый соседями, что он сын врага народа. Младшего сына, школьника, тоже постоянно третировали. Из-за этого он часто пропускал уроки и сидел дома, забившись в угол. Жена Бориса спустя год после его ареста, умерла, хотя всегда отличалась крепким здоровьем. Его выпустили и даже реабилитировали в начале тридцать девятого. Он вернулся домой весь исхудавший и бледный, но в полковничьей форме, нимало удивив соседей, давно похоронивших его. Кто-то залепетал слова поздравления. Сосед, живущий напротив, отъявленный бабник, накатавший донос на мужа своей любовницы, безвредного тихого мужика, словно ища сочувствия у Корсарова, сказал: «Такое время, мы живем и не знаем, что будет дальше. Я вот тоже пострадал ни за что». Мужика забрали, но вскоре выпустили, а доносчика выгнали с работы. С тех пор, он считал себя обиженным властью. Борису вспомнились слова из стихотворения Мандельштама « Мы живем под собою не чуя страны...», он слышал его в лагере. Довольно пасквильные строчки про Сталина, которого поэт назвал кремлевским горцем. Борис даже после заключения относился к Сталину спокойно, считая, что причины репрессий неоднозначны, а их проведение на совести мелких и средних исполнителей, а также бессчетного количества «звонков» и «стукачей», вроде соседа. Вообще удивительно, что за такие строки в свой адрес, Сталин чрезвычайно мягко наказал дерзкого поэта, всего лишь выслав его.
Неприятные люди, сперва гадят, а потом жалуются на жестокость. Уж если ты вступаешь в борьбу, то будь готов к самому худшему. Когда Борис высказался в защиту Тухачевского, он отлично понимал, что будет дальше и принял свой арест как должное.
- Плохому танцору всегда что-нибудь мешает, – ответил он соседу и добавил, - Зато плохой танцор – хороший папа. У соседушки было несколько детей, прижитых на стороне.
Бориса восстановили в армии и он снова стал командиром полка. Семен, хоть и со скрипом, смог стать военным летчикам. Младший, Данила, перейдя в другую школу, закончил учебу и последовал за братом. Теперь и отец и сыновья на острие борьбы с врагом. Для всех троих это было не тяжелой и грязной работой или наказанием, для них это была эпическая смертельная битва. Борис, утилитарный в быту, в остальном мыслил глобально. Для него плакатные лозунги были прямым и главным указанием. Он и его сыновья вступают в бой за в общем-то абстрактные идеалы. Не за семью, не за детей, не за спокойную жизнь. Есть враг. Это понятие всеобъемлющее, почти мистическое. Он вел бой не с людьми, а с системой. Единичный немец для него не больше чем безликая пешка на шахматной доске. Но каждая отбитая деревня, каждое поле, заваленное трупами в фельдграу, это удар по глобальному злу. Он воюет не ради наград, точнее награды и звания лишь возможность расширить масштабы борьбы. Пусть его родина станет еще сильнее, пусть все враги будут повержены.
Оторвавшись от нахлынувших воспоминаний, генерал обратился к сыну.
- Семен, что ты видел вокруг? Где немцы?
Тот оказался на редкость наблюдательным.
- Они прорвались западнее. Километров на тридцать. Я так понимаю, выходят на тылы фронта.
Вот она, тень окружения. Скоро смертельное кольцо закроется. Соседи в беспорядке отходят. В самом Барвенково двести активных штыков и четыре орудия. И все тыловые службы, запас продовольствия и боеприпасов. Если немцы туда ворвутся, все усилия и успехи в удержании обернутся против Красной армии. Можно, конечно, перевести туда батальон из второй линии и вывести группу Шабанова, но в этом случае нечем будет запечатать возможный прорыв по фронту.
- Отец, что ты думаешь делать?
- Попытаюсь отвести все силы к Барвенково, фланг висит в воздухе. Помнишь Киев прошлого года?
- Еще бы! Это кошмар! Но как отвести? Немцы ведь наседают.
- В этом и вся сложность. Впрочем, тебе надо выбираться отсюда. На вот, возьми!
Борис достал из сумки большой длинноствольный револьвер, трофей гражданской войны.
- На память. Поспеши. В воздухе ты нужнее.
Семен принял револьвер и встал на ноги.
- Отец, прикажи снять с моего самолета пулеметы, там еще почти весь боекомплект. Лишними не будут
- Хорошо. На безрыбье и рак и рыба. Давай, Семен, пока налета нет, мчи в тыл, мы их тут еще потрепем. Будем надеяться на лучшее. И еще, не перечь начальству, подыгрывай, чтобы повысили. Тогда больше возможностей немцев бить. Бездарей в командовании и так полно, а толковых людей – мало.
- Береги себя, отец. Мы обязательно увидимся.
До вечера все было довольно спокойно, насколько это может быть в условиях вражеского наступления. Фронтальные удары ослабли и Корсаров приказал группе Шабанова оставить высоту. Находиться там больше не имело смысла. После наступления темноты, следовало перевести гаубицы в Барвенково. Их осталось только четыре штуки. В условиях застройки вражеской авиации будет сложнее их достать. В штабе армии обещали к ночи прислать маршевый батальон, его Борис решил раскидать по частям первой линии, компенсируя потери. Неизвестно кого еще пришлют, почти наверняка это новобранцы и вводить их в бой массой, глупо, при сильном натиске могут просто разбежаться.
Ему принесли чайник с кипятком. В компании нескольких офицеров он приступил к ужину. Несмотря на высокий чин, Борис питался очень просто. Кастрюля гречки, три банки с тушенкой, хлеб, коробка галет и банка варенья на несколько человек. Спиртного не было. Корсаров всегда был к нему равнодушен и не одобрял, когда его пили подчиненные. Впрочем, перед боем немного можно, чтобы прибавить духу. Но это пехоте, тем, кто связан с техникой, пить нельзя категорически.
Ели молча. Говорить особо не о чем, обстановка не располагает. Доехал ли Семен? Борис отправил его на собственном броневике. Эту машину подготовил для него покойный Петька Назаров. За основу взяли бронемашину БА-10 с разбитой башней. Ее и часть крыши сняли, родной двигатель заменили на другой, от грузовика. В получившемся кузове разместили пулемет на турели и посадили двух снайперов. Борис думал, что его будут осуждать за столь тщательную заботу о своей безопасности, но по слухам, в дивизии отнеслись с пониманием, тем более, машину и ее пассажира часто видели на переднем крае.
За дверями послышался шум шагов. Все отложили ложки и переглянулись. На пороге появился пропыленный офицер с взволнованным лицом.
- Товарищ генерал, немцы в нашем тылу! Прорвались к полевому госпиталю и перебили всех раненых.
Послышались гневные восклицания. Сам Борис сохранил спокойствие.
- Сколько их? Какие меры приняты?
- Несколько десятков с мотоциклами. Они обрезали кабель перед госпиталем.
Госпиталь находился в паре километрах от Барвенково. Если немцы там – дело плохо.
- Контратаку организовали?
- Да, товарищ генерал. Результаты пока неизвестны.
- Восстановите связь и проясните ситуацию.
- Есть!
Итак, враг незамеченным проник в тыл. Большое упущение. Хотя, учитывая, что группа была невелика, можно предположить, что главные силы еще далеко. Вообще странные действия, вместо того, чтобы атаковать городок, немцы обрушиваются на госпиталь. Поступок сколь аморальный, столько и глупый, пустая трата времени.
Борис приказал отправить в Барвенково трофейный танк со стрелковым отделением на броне. Если у врага есть броневики, будет чем бороться. Впрочем, вскоре появились обнадеживающие новости. Маршевый батальон как раз подходил к Барвенково и был использован для отпора врагу. Фашистский отряд был уничтожен, удрать удалось лишь двоим немцам на мотоцикле. Обозленные варварской акцией, красноармейцы начали истреблять всех врагов подчистую. К счастью, комендант города, весьма расторопный и толковый офицер, все же смог схватить нескольких немцев и допросить, выяснилось, что рота врага, оторвалась от своих и заблудилась на местности. Ее командир погиб еще раньше и солдаты двинувшись не в том направлении, прошли пару десятков километров и наткнулись на госпиталь. Других групп противника в районе Барвенково пока не было, несмотря на обход с фланга.
Большая часть медперсонала погибла и теперь всех раненых надо отправлять в глубокий тыл, потому что им некому оказывать помощь. В Барвенково уцелевшими силами развернули новый госпиталь, привлекая к делу всех, кого можно, но это решает проблему лишь отчасти.
Начало темнеть. Вернулся его броневик, успешно отвезя Семена в тыл. С наступлением темноты, генерал объехал расположение дивизии. Обстановка была в общем-то, сносной. Фронт сохранял устойчивость, потери были умеренными. Висящий в воздухе правый фланг пока не подвергался ударам. Немцы явно стремились вначале замкнуть кольцо окружения, а дивизия Бориса оказалась вне его и получила небольшую передышку. И впрямь зачем пытаться прорвать ее оборону, если на соседнем участке она уже прорвана, пусть и не на том где планировалось. Теперь следует ожидать атаки на Барвенково, врагу важно расширить основание коридора, чтобы в случае окружения, наши войска не смогли вырваться. Сейчас бы нанести удар по этому коридору, но сил нет совершенно. Группа Шабанова, оставив высоту, переместилась в городок. В строю осталось человек восемьдесят с двумя пулеметами.
После некоторых раздумий, Корсаров решил перенести командный пункт в само Барвенково. Городок был изрядно разрушен бомбардировками, кое-где были пожары. Небольшое каменное здание спешно укрепляли, поблизости оборудовали огневые точки. Как и раньше, все пулеметы и противотанковые ружья ставили на кустарные станки и рогатки чтобы вести зенитный огонь. Бои подтвердили действенность этой меры. По крайней мере безнаказанно штурмовать и бомбить у немцев уже не выходит. Жители попрятались по домам и общаются неохота. В их глазах виден страх. Комендант доложил, что в городе есть истребительный отряд. По желанию Бориса его собрали на площади.
Вид толпящихся у старого дерева людей только разочаровал генерала. Большинство, похоже, не только не держало в руках оружие, но даже не было к этому готово. Мешковатые мужики его возраста, разновозрастные женщины, смелые лишь когда гоняют сковородой или палкой своих загулявших мужей, старики, которые были опасны на поле боя разве что в Японскую войну, подростки, еще не понимающие всю серьезность положения. Большинство апатично топчутся на месте, хотя некоторые оживленно разглядывают генерала и его сопровождающих.
- Товарищ генерал, а вы женаты? – громко спрашивает невысокая пухлая женщина, лет тридцати.
Толпа, конечно, громко хохочет. Стоит подыграть.
- Конечно, нет. Тебя жду. Вот убьешь пяток немцев и женюсь на тебе.
- Врете ведь!
- Зачем мне врать, вот при всех обещаю.
Снова хохот. Бабенка оживленно шушукается с соседями.
Какие уж пять немцев, когда начнут рваться снаряды и бомбы, она скроется в подполье своего дома, обхватив двух-трех своих детишек, как курица цыплят. А потом будет рада если удастся подобрать какого-нибудь окруженца или дезертира, налаживая свое женское счастье. Желающих всерьез рисковать головой среди этих «истребителей» - единицы. Тех, кто отстранив воющую жену и ребятишек, засучит рукава и бросится в пекло, рискуя пасть в первом же бою вообще немного. Но именно они потянут за собой всех колеблющихся, чтобы хотя бы часть из них потом вернулась домой с победой.
Наступило девятнадцатое мая. По утру, немцы атаковали полк майора Рощина. Враги дважды врывались на передний край, но оба раз их отбрасывали обратно. Потери были очень велики и чтобы хоть как-то помочь, на помощь был выдвинут последний батальон из второй линии. Ситуация стабилизировалась, но явно ненадолго Разведка докладывала, что на юге скапливается немецкая тяжелая артиллерия, при этом пехоты там сравнительно мало. Большего узнать не вышло, немцы уничтожили разведгруппу. Вполне возможно, что противник откроет огонь с предельной дистанции по Барвенково, а прорвавшиеся справа от него пехота и танки, начнут штурм. Юнус Шабанов предлагал Борису обратиться к командующему армией за подкреплениями, но генерал на сей раз лишь отмахнулся. Ничем существенным там не помогут, а присылка плохо обученных новобранцев, да еще и в мизерных количествах, по меркам такой операции, не заменит нехватки зенитных и противотанковых средств. Его и так не рады слышать, наверняка на него уже написали или устно передали наверх нелестную характеристику, дескать, паникер, безвольный перестраховщик, не вполне соответствующий занимаемой должности. Другие, в сравнении с ним, настоящие орлы. Подкреплений не просят, врага обещают разбить, подчиненных кроют матами, слывя волевыми, порочащих связей не имеют, ну разве ППЖ заводят. Если ты генерал и хоть немного здоров, то при желании почти все женщины в дивизии или армии – твои. Только выбирай. Многие и сами охотно прыгнут в койку. Хорошо жить всем хочется. А честь и порядочность, это в книжках пишут, на митингах говорят. Люди всегда и везде одинаковы, к сожалению. Это он такой монах, связи не одобряет, лучше потерпеть, чем опускаться до них. Другие куда проще.
Он впадал в мрачную апатию. Все что можно сделано, даже больше чем можно. Дошли до того, что его умельцы сняли пушку с подбитого немецкого танка и «присобачили» к лафету нашей разбитой пушки. Точность стрельбы из этого агрегата, конечно, условна, но влепить по пехоте, пожалуй, можно. И все бы ничего, но где-то рядом чудовищная машина смерти, когда ее грозный лязг станет более слышен, это будет для дивизии Корсарова похоронным маршем.
В обед фашистская авиация налетела на Барвенково. Действовали в основном «лапти». Городок загорелся во многих местах, но потери были малы, все бойцы попрятались в окопах. Снайперы с машины Бориса и Шабанов из пулемета смогли сбить два пикировщика. Вражеский истребитель, не рассчитав высоты, зацепился за радиомачту, после чего врезался в дом. Очевидно, потери показались слишком высокими и остаток дня немцев над Барвенково не было.
Уже вечером, он решил прояснить обстановку на северо-западе. В разведку отправился Шабанов с большой группой бойцов. От его батальона мало что осталось, теперь придется задействовать не тактические, а стрелковые и рукопашные навыки.
Борисом все быстрее овладевала тоска. Хотелось побыть одному. Пусть подчиненные не видят, что их командир бледен и подавлен. Мрачные мысли лезли в голову. Скоро все кончится и последнее, что ему остается – погибнуть в бою. Другие относятся к неудачам проще, ну отступим еще, а там что-нибудь придумаем. Или за нас придумают. Он так не может. Разгром дивизии и окружение для него личная трагедия, после которой не хочется жить. Генерал, порылся в своих вещах и вытащил кожаный портфель. Он был большим ценителем оружия и собирал трофеи. Особенно внимательно он относился к новинкам вооружения. Для решающего боя он припас отличный образец – пистолет Браунинг Хай-Пауэр. Замечательная бельгийская игрушка на тринадцать патронов. Выглядит завораживающе, да и стреляет неплохо. Жаль, у нас не создали ничего подобного, хотя при желании могли бы. В стандартном ТТ патронов все же мало. Повесив кобуру с Хай-Пауэром на ремень, Борис негромко сказал привычную фразу:
- Постреляем!
5. Контрудар
Под утро Бориса разбудил. Офицер порученец, чем-то похожий на английского дворецкого из книг, всегда исполнительный, немногословный и невозмутимый, негромко сказал: «Шабанов вернулся». Генерал торопливо оделся и вышел из комнаты. Капитан стоял, прислонившись к косяку. Черты лица еще больше заострились, делая его схожим с хищной птицей. Форма стала грязно-болотного цвета. Из под помятой каски виднелась повязка. Но взгляд по-прежнему был острым и внимательным.
- Товарищ генерал, немцы выставили сильные заслоны. Основные силы наносят удар на север, в нашу сторону пока движения нет.
-Как далеко удалось пройти?
- Километров десять от наших крайних позиций. Линия фронта условна, но немцы активно патрулируют местность, в деревнях стоят гарнизоны.
- Языков взяли?
- Да, товарищ генерал, мы просочились вглубь, заминировали дорогу. Обнаружили небольшую колонну грузовиков и я решил разгромить ее.
- Юнус, я приказывал провести разведку.
- Простите, товарищ генерал, но дело в том, что это была засада немцев и они нас уже обнаружили. В грузовиках были солдаты, а в стороне двигалась еще одна группа немцев.
- Чем все кончилось?
-Они не ожидали, что мы будем так хорошо вооружены. Я взял с собой четыре трофейных пулемета и пару ПТР. Обе группы были разгромлены.
- Какие потери?
- У меня четырнадцать убитых, у фашистов человек сто, одна бронемашина, один миномет. Один грузовик мы угнали.
- Сколько человек осталось?
- Семь человек.
- Мало.
- Да. Бой был очень тяжелым. Хорошие ребята погибли, проверенные.
- Если с фланга удара не предполагается, зачем тогда немцы стягивают артиллерию на юге?
Шабанов взялся за косяк обоими руками. Заметив это, Борис кивком указал ему на стул. Капитан неуверенно шагнул и тяжело присел.
- Возможно они просто собирают ее в одном месте, чтобы легче было перебрасывать потом. Нам ее все равно нечем достать. А может, ждут когда ситуация будет еще выгоднее, чтобы не бить во фланг, а зайти в тыл. Фашисты ведь знают, что город укреплен и мы его будем защищать, поэтому и готовятся по всем правилам.
Все же он очень грамотный офицер. Надо сегодня же написать представление к награде и очередному званию. Завтра может быть уже поздно
Итак, немцы глубоко в тылу. Похоже, никакие меры не предпринимаются. При таком раскладе через день-два кольцо захлопнется. И уже ничего не изменишь. Хотя есть некоторые аспекты. Ширина коридора, пробитого врагом, относительно невелика, чтобы гарантированно удержать фронт окружения, его надо расширить. Дивизия Бориса держит основание прорыва. Были бы силы – он бы атаковал, перекрыть коридор вряд ли бы удалось, а вот заставить врага остановиться – вполне. Разумеется, Клейст это понимает и во избежание всяких неожиданностей будет расширять прорыв, то есть попытается взять Барвенково, чтобы нашим войскам было не на что опереться. Нужны силы для обороны, надо закапываться в землю, особенно беречь артиллерию. Бомбить и обстреливать будут так, что все прошлые налеты покажутся детскими шалостями. Корсаров решил позвонить в штаб армии и решительно попросить подкреплений. Он уже направился к телефону как перед ним появился порученец.
- Товарищ генерал, прибыли комфронта и командарм!
Сказано это было так буднично, что Борис не сразу понял кто прибыл.
- Где же они? – машинально спросил генерал.
- Идут сюда с сопровождающими.
- Почему так поздно сообщил!?
Бесстрастное лицо порученца чуть дернулось.
- Они приехали без предупреждения.
Что это, внезапная проверка? К чему такая секретность?
Он ничего не успел сделать, как в коридоре послышались голоса и шум шагов множества людей. Дверь распахнулась осторожной, но твердой рукой, в комнату вошел высокий мужчина в фуражке и маршальскими звездами в петлицах. Вид Тимошенко был отнюдь не угрожающим, скорее каким-то озадаченным.
Борис и порученец вытянулись и приветствовали маршала. Порученец поднес руку к фуражке, Борис, будучи без головного убора лишь вытянул руки.
- Здравия желаю, товарищ маршал!
За спиной командующего виднелись еще какие-то люди, в том числе и генералы, но все они толпились в коридоре.
- Здравствуйте, товарищ Корсаров. Не ожидали?
- Никак нет.
- Надеюсь хорошо владеете собой. Я решил не предупреждать. Ни к чему.
И обращаясь к остальным присутствующим, добавил:
- Товарищи, прошу всех покинуть помещение.
Когда шум за дверью стих, маршал подошел к столу с картой.
- Следишь за обстановкой? Правильно. Сам видишь, Борис Васильевич, дела пошли не так как хотели.
Вытягивает на разговор, ждет его реакции. Можно, конечно, прикинуться дурачком, чтобы маршал первым признал, что дела не то что пошли не так, а откровенно плохи. Только зачем? Лучше сказать как есть, как ему видится ситуация. Может услышит.
- Товарищ маршал, я считаю – ситуация критическая.
Тимошенко внимательно посмотрел на Бориса.
- Что предлагаешь?
- Прошу подкреплений, пока мы держим Барвенково, немцам будет сложно удерживать коридор.
Собеседник лишь покачал головой.
- Поверь, с Барвенково или без, окружение случится со дня на день, если бы они прорвались на твоем участке – оно бы уже состоялось, а так ты им несколько осложнил жизнь, рвутся по более долгому пути. Двух-трех дней достаточно чтобы вся наша группировка развалилась.
Он прав. Коридор, конечно, узкий, но достаточно удерживать его три-четыре дня и все будет кончено, уж ему можно не рассказывать, что происходит с окруженными.
- Надо атаковать, Борис, это наш последний шанс. Удар будет на твоем участке, я снимаю две стрелковые дивизии и танковую бригаду и перебрасываю их сюда. Руководить операцией будешь ты. Одна дивизия сменит в обороне твою, а она со второй дивизией нанесет удар к западу от Барвенково. Танки можешь использовать для непосредственной поддержки пехоты.
Корсаров был озадачен, даже поражен услышанным.
- Атаку начать завтра вечером. Задача – прорваться на десять километров к западу и удерживать территорию. Большего нам не осилить, но этого будет достаточно. Немцам станет не до окружения.
- Товарищ маршал, может лучше оставить мою дивизию в обороне. Есть опасения, что немцы во время передачи позиций начнут наступление. Или мы не успеем.
- Не переживай за это, не ты ли сообщил, что на юге мало пехоты? Если бы те две дивизии имели больше опыта, я бы тебя не срывал. Но у них хуже выучка, ты для них как иголка для нитки. Да и ты сам поопытнее, поэтому и поручаю. Это вкратце. Теперь обсудим все в штабе, более детально.
Борис все же недооценил маршала. Тот неплохо владел ситуацией и предложил принять активные меры по предотвращению катастрофы. Как только осуществить все это за такой короткий отрезок времени?
Главное чтобы смена частей прошла успешно. Иначе вся операция провалится. В самом прорыве нужен был сильный натиск, мастерские действия, позволяющие не застрять во вражеской обороне. Предстоит захватить несколько деревень, превращенных в мощные узлы сопротивления. Брать их придется практически одной пехотой, танки подойдут позже, да и пускать их на замаскированные орудия глупо. После серьезных потерь, в его дивизии осталось не так много хорошо подготовленных бойцов. Надо собрать их вместе для решающего удара под командой толкового командира.
Борис навестил Юнуса Шабанова, которому накануне приказал отлежаться после ранения.
Отлежаться – громко сказано, по сути это означало лишь оставаться в Барвенково, не появляясь на передовой. Корсаров застал капитана не в лучшем виде – тот сидел в комнатушке здания отведенного под госпиталь в одних подштанниках и подбивал сапог. Борис был поражен тем, как изнуренно выглядит его лучший офицер. Шабанов весь высох – кожа, да мышцы, лицо стало совсем темным, голова была замотана бинтами. Он казался еле живым, едва способным двигаться, не то что воевать. На веревке досушивалась форма, на столе лежали вещмешок и кобура с пистолетом.
Увидев генерала, Шабанов вскочил на ноги, но Борис знаком остановил его.
- Сиди. Как чувствуешь себя?
Глупый вопрос, на самом деле.
- Все в порядке, товарищ генерал!
Борис присел на скамейку.
- Юнус, сегодня к нам приезжал маршал Тимошенко. Знаешь, наверное?
- Да, товарищ генерал. Что-то приказал?
Борис вкратце описал предстоящую операцию.
- Что думаешь по этому поводу?
Ему на самом деле важно знать мнение Шабанова. Конечно, у него есть и свои планы действий, но осуществлять их будет именно этот капитан. Хорошо бы переговорить с Рощиным, его полк пойдет в первом эшелоне, но майор все время на передовой, не стоит срывать его оттуда, а по телефону такое не обсуждают. Можаева накануне серьезно ранило, комиссар вышел из строя еще раньше. Другие старшие офицеры сегодня уже высказались, но никаких новых идей от них не прозвучало.
Шабанов, немного колеблясь, заговорил.
- Мы сделаем все, что в наших силах. Времени очень мало. Северо-западнее линии соприкосновения есть деревня, занятая немцами.
- Да, по нашим данным там усиленная рота немцев и несколько пушек.
- Еще там несколько зенитных автоматов и минометы. Очень мощный узел. Но он седлает дорогу. Обстрел к западу километра на три-четыре, с востока местность немного пересеченная, обзор затруднен.
- Вот именно, выгодно для нас. Сможешь захватить? Если возьмем, это будет хорошая точка опоры. Немцам придется отбивать его по открытой местности. Пока мы его будем удерживать, фланг будет устойчив и им будет сложнее нас отсечь. Правда авиация может смести деревню в пыль. Но нам обещали поддержку с воздуха, очень надеюсь на нее.
- Мы возьмем деревню и удержим. Пару суток точно. Прошу вас передать мне разведроту.
- Передам. Как думаешь брать?
- Просочимся как стемнеет. Устойчивой линии фронта там еще нет. Они этого не ждут. Думают мы атакуем в лоб.
- Как только деревня будет взята, я выдвину подкрепление. Сигнал такой, направишь луч прожектора вертикально.
- Есть, товарищ генерал!
Что ж, с Шабановым пойдут лучшие – остатки его батальона и остатки разведроты, всего человек сто. Основные силы ударят южнее. Немецкая артиллерия явно откроет заградительный огонь с предельных дистанций. Опасно. Его собственных бойцов мало, части поредели. Как поведет себя пехота подчиненной дивизии? Есть риск, что они под огнем залягут или начнут откатываться. Тогда наступление разобьется о сопротивление немцев. Танки надо ввести в бой лишь, когда появится бронетехника немцев. Этим хоть как-то можно прикрыть пехоту, в которой сильна танкобоязнь. Зенитных средств осталось очень мало, для наступления это тоже может стать фатальным. Десятки мессеров и лаптей даже сами по себе могут сорвать любой удар. Однако ночью они особенно не полетают. К утру надо закрепиться на достигнутых рубежах, продвинувшись на несколько километров.
Сколько «если»... Но задачу надо выполнить непременно, последствия проигрыша чудовищны, а успех позволит удержать стабильность всего южного крыла фронта.
Отдав необходимые приказания, Борис снова остался один в маленькой темной комнате. Что будет завтра, как все сложится? Еще недавно его заботило то, что наверху ничего не предпринимают, теперь, когда началось какое-то шевеление, он уже не радуется этому. Противник всегда оказывается на шаг впереди, а мы в роли догоняющих. Что будет если эту битву хотя бы свести на ничью? Немцы, конечно, не оставят попыток наступления, но так просто они уже никуда не прорвутся. Вероятно, будут тяжелые позиционные бои. Но мы сможем сильнее давить их на других участках фронта – например можно освободить Ленинград от тисков блокады. А осенью, когда в войска поступит больше техники, можно атаковать с решительными целями, попытавшись освободить Донбасс и взяв злополучный Харьков. Но все это потом...
Он может и не дожить до этого. Это неважно, лишь бы сейчас все удалось. Генералов в Красной армии много, одного не станет – не беда. Перед ним стремительно пронеслась его жизнь. Вот маленький поселок у реки, родители на руках выносят его на берег Оби и все вместе смотрят, как строят мост через реку. Отец, ссыльный народоволец, всегда живо интересовался механикой, что-то чертил, делал какие-то приспособления с шестеренками. Вначале он работал возчиком, возил из порта какие-то грузы, потом обслуживал на мельнице двигатель, уже на пороге старости освоил управление автомобилем. Поселок рос, а вместе с ним и Борис. Он учился, а заодно работал помощником фотографа. Таскал ящики с аппаратурой, помогал в проявлении и печатании фотографий, со временем стал фотографировать сам и устроился работать в газету фотографом. Работа ему нравилась, он бывал во многих местах и общался с разными людьми. Заработки позволяли надеяться на спокойное будущее. Однако, когда ему исполнилось двадцать лет, отец вдруг завел с ним необычный разговор. Суть была в том, что впереди могут быть большие перемены, в Европе дело идет к войне. К этому нужно готовиться.
- Ты должен стать офицером, на войне это повысит твои шансы и расширит возможности. Ты уже не будешь плыть по течению, а сам сможешь влиять на то, что происходит вокруг. К тому же я верю, что в России произойдет революция и для ее защиты потребуется новая армия, ты сможешь в нее вступить и послужить народу.
Борис не перечил. Не то чтобы его тянуло к военной стезе, но она не была чужда ему. Отец много рассказывал ему об их предках, это были смелые люди, прекрасно владевшие оружием. Дед защищал Севастополь, прадед был декабристом и воевал с Наполеоном, которым, как не странно, восхищался. По семейной легенде, их необычная фамилия возникла неспроста. Корсаровы были настоящими пиратами в семнадцатом веке, не то из Франции, не то из Голландии, они приехали в Россию, оставив прежнее ремесло, но сохранив неукротимый бунтарский дух и авантюризм. Они участвовали в восстании Стеньки Разина и после его разгрома смогли спастись, со временем вновь поступив на службу и поправив материальное положение, достав припрятанное ранее награбленное добро. Никто из них не был примерным верноподданным, так дед, став после Крымской войны купцом, регулярно поддерживал революционеров – помогал деньгами, провозил запрещенные газеты и книги, сквозь пальцы смотрел на то, что его дети стали народниками. Делал он это вовсе не из-за какой-то перестраховки, а по твердому убеждению.
Но внешним врагам Корсаровы никогда не служили. Борис окончил военное училище перед самой первой мировой войной и вскоре оказался на фронте. Он не верил в бога и прохладно относился к царю, но исправно сражался с врагом. Революция озадачила его, потому что он не знал, что делать, но когда власть взяли большевики, он пошел к ним на службу. Программа партии не во всем устраивала его, он был более умеренным, но выбирать не приходилось, других по-настоящему влиятельных сил в левом лагере он не видел. Корсаров вступил в Красную армию и активно участвовал в защите новой власти. В нем проснулся дух предков. Как настоящий пират он был беспощаден к врагам, не брезговал грабежом, любил выпить, но как положено уже корсару – пирату на службе государства, соблюдал дисциплину, избегал ненужной жестокости и показухи.
Не раз ему грозила смерть. Один раз белый казак ударил его шашкой по животу, но удар пришелся по похищенной из барской усадьбы кирасе и он не пострадал. Другой раз его чуть не расстреляли свои. Борис был жесток к врагу, но никогда не был садистом, ненавидя тех, кто мучил пленных и насиловал женщин. Также он относился к мучителям животных. Однажды, его полк находился в небольшом городке на южном фронте. Армия Деникина рвалась к Москве, конный корпус Мамонтова прорвался в тыл, настроение людей было неустойчивым, многие красноармейцы дезертировали. Корсаров, будучи заместителем командира полка, шел по улице и увидел как толпа подростков вздернула на перекладине кошку и собаку. Цель была незамысловата – посмотреть кто раньше сдохнет. Увидев это, Борис выхватил шашку и обрубил веревки, на которых дергались несчастные животные. Живодерам, такое, конечно не понравилось, дерзкие подростки с бранью накинулись на красного командира и сбили с ног, стали вырывать шашку и револьвер. В борьбе, Борис смог вытащить нож и заколол одного из нападавших. Его перекошенное лицо надолго осталось в памяти – убивать холодным оружием в рукопашной схватке Корсарову еще не приходилось. Остальные бросились бежать. Борис, подобрал потерянное оружие и поднялся на ноги. Кошка уже убежала, а собака еще сидела на месте, пытаясь отдышаться. Он снял с нее веревку и толкнул ногой чтобы убиралась из опасного места. Сам он был словно пьяный и медленно побрел в расположение полка. Вскоре сзади послышались крики и топот шагов. Бежали разъяренные родственники и соседи убитого подростка. Кто-то нес дубье и вилы, у пары мужиков виднелись ружья. Корсаров даже не попытался убежать. В подсумке была граната и он бросил ее в толпу. Взрыв обратил нападавших в бегство, мало того Борис начал стрелять в них из нагана и нескольких подстрелил. Среди убитых и раненых были женщины и дети, но его это не взволновало. То ли стал черствым от войны, то ли пиратский дух проявился в очередной раз. Он забрал ружья убитых и ушел восвояси. Меньше чем через час его арестовали и привели к командиру дивизии. Тот был из полубандитских «батек». В начале войны собрал партизанский отряд, не столько громя белых, сколько грабя богатых. Потом вступил в Красную армию со своим «повстанческим полком» и со временем стал комдивом. Командовал этот человек плохо, зато регулярно демонстрировал лихость, лично принимая участие в боях. Уже после войны его выгнали из армии за пьянство и самоуправство, после чего его следы затерялись.
Сейчас он рвал и метал, усы распушились, глаза стали круглыми, голос срывался на визг.
- Ты что ж затеял, сукин сын!? Из-за шелудивой собаки и драной кошки людей убивать? Баб, ребятишек! В расход тебя, гада!
Борис не оправдывался. Он был в шоке, да и спорить с таким человеком глупо. Кончится тем, что он сам тебя пристрелит или зарубит. Жаль, что жизнь заканчивается именно так и его расстреляют свои.
Корсарова вывели во двор и повели к кирпичной стене водонапорной башни. Он шел как-то механически, ни о чем не думая, пока оживленная перебранка сзади не привела его в чувство. Двор наполнялся бойцами из его полка, командир полка, долговязый латыш вместе с комиссаром, уже пожилым евреем в мятой фуражке, о чем-то спорили с комдивом. До Бориса доносились лишь обрывки фраз и матерщина. Пришедшие защищали его, утверждая, что подростки, повесившие кошку с собакой вообще последние сволочи, потому что сделали это ради потехи, а уж когда напали на красного командира, то их не грех и всех перебить за такое, невзирая на возраст. Взрослые также получили по заслугам, поэтому Бориса расстреливать никак нельзя. После долгой перебранки, комдив махнул рукой.
- Пусть валит отсюда ко всем чертям, ему с грехом жить. Чтобы к ночи его тут не было. Пусть дует в Москву! Там его определят.
Корсаров ушел со двора, окруженный сослуживцами, а уже вечером верхом поскакал на север. Со спасшими его командиром и комиссаром он переписывался и после войны. Жаль эти хорошие люди не прожили долго. Комиссар умер через несколько лет от туберкулеза, а командира по доносу арестовали и посадили в конце двадцатых. Выжил ли он в заключении, осталось неизвестным.
Борис продолжил войну на восточном фронте и принял участие в освобождении родного города от войск Колчака. После Гражданской он остался в армии, но его карьера не задалась. Он слишком много болтал, считая, что страна должна идти по более мягкому пути развития. За подобные разговоры его отстранили от командования. Вернуться на строевую должность ему удалось в двадцать девятом, тогда же он принял участие в боях на КВЖД с китайцами и снова стал командовать полком. Шли годы, а в его жизни мало что менялось. Росли и учились его сыновья, когда ввели воинские звания, он стал полковником, однако ощущение напрасности и пустоты жизни его не покидало. Борис терял ко всему интерес, а вместе с ним и чувство самосохранения. После того, как ему отказали в командировке в Испанию, он впал в сильную депрессию. Когда арестовали маршала Тухачевского, он прилюдно заявил, что виной всему донос и борьба за власть в наркомате обороны. Можно было промолчать и возможно несчастья обошли его стороной, но тогда это был бы не Борис Корсаров, а совсем другой человек. Вечером его арестовали.
Ему повезло, его практически не били и не пускали на конвейер допросов. Он подписался под всем тем, в чем его обвиняли. Корсаров самозабвенно врал, выдумывая несуществующих людей и организации. Тупой следователь с обличьем и замашками уличного хулигана, давясь слюной от радости, едва успевал строчить по бумаге, потому что печатать с такой скоростью на машинке, ему не хватало сноровки.
Вот, мой последний выход, думал Борис, светлые идеи социализма стали собственностью карьеристов и ничтожеств. Впрочем, как и всегда, наверху борются за власть, прикрывая это громкой риторикой о внешних и внутренних угрозах и поимке врагов, а внизу пытаются им подражать, каждый пытается поймать своего вражонка, показав свою значительность. Потом будут говорить и писать о страшном времени террора и репрессий, причем по злой иронии, в основном потомки тех, кто успел подсуетиться первым и сдать соседа раньше, чем тот его. А страна продолжает жить и развиваться даже в таких условиях, растут новые заводы, строят новые дома, школы, больницы, дороги. Да, где-то это делают заключенные, но в большинстве случаев обычные гражданские. Уровень жизни растет, конечно, еще многого нет и будет не скоро, так и страна бедная, приходится прилагать огромные усилия для достижения прогресса.
Все это делается для людей, чтобы кто не говорил. Сложное время, жаль, что ему его не пережить.
К величайшему удивлению Корсарова, ему дали только десять лет и отправили в лагерь на северном Урале. Бывший полковник впал в прострацию, желая поскорее умереть. Свою жизнь он считал практически законченной. Но организм, будто действуя отдельно от мозга, не желал сдаваться. Ни голод, ни холод, ни тяжелейшие условия не брали потомка пиратов. Борис валил лес, в свободное время точа лезвие топора до остроты бритвы, вызывая этим недовольство лагерной охраны. Вместе с политическими срок отбывали и уголовники. Отношение к ним было куда более снисходительным, отчего блатные становились еще более дерзкими. Как-то раз кто-то из шестерок, издеваясь, вырвал у Бориса точильный брусок, плюнув в лицо, сопровождая это глумливыми выкриками. Разъяренный Корсаров бросился на обидчика и за несколько секунд жестоко избил его. Оказавшиеся поблизости урки пообещали бывшему полковнику скорую смерть. Конвоиры лишь недобро усмехались.
Было понятно, что жить осталось совсем недолго, но ему не хотелось, чтобы подонки общества торжествовали победу, как мог он приготовился к схватке. Из-за обысков, оружия у него быть не могло, в отличие от оппонентов, располагавших заточками. Поэтому пришлось импровизировать.
Теперь перекошенное лицо из прошлого ему не снилось. Когда его зажали в темном углу барака, в лицо одному урке, поигрывающего лезвием, полетела горсть золы, а пытавшегося подкрасться сзади, встретил удар ноги. Обрывки железного троса на кулаках покрошили оставшихся. Сам Борис был легко ранен, но это были сущие пустяки. Поверженных уголовников он бил руками и ногами, добивая без пощады. Пусть ему не жить, зато эти мрази уже никого из мирных людей не тронут.
Прибежавшие вертухаи жестоко избили его прикладами и поволокли к начальнику лагеря. Тот был явно нетрезв, но выглядел на удивление приветливым и опрятным, чему-то посмеиваясь.
Корсарова бросили в угол комнаты, а сам начальник сел на табуретке посередине.
- Ты, похоже, из тех, кто не ломается?
Борис равнодушно ответил.
- Все равно будете доламывать. Мне все равно.
Начальник встал с табуретки, сапоги застучали по полу.
Сейчас, вероятно, врежет. Плохо то, что кроме боли, особых последствий не будет. У этих людей удар плохо поставлен, убить руками или ногами, они могут далеко не сразу. Лишние мучения.
Но остановившись рядом, начальник, не спешил с битьем.
- Я тебя понимаю. Знаешь, почему не трогаю? Нет? А я скажу – ты остался человеком. Без всякой шелухи, я ведь знаю какой ты на самом деле шпион.
Корсаров молчал, к чему все эти слова. Сколько веревочке ни виться, а концу быть. И пусть он наступит поскорее.
- Я переведу тебя в кочегарку. Не думай, что легко отделался, работать придется за троих. Зато, возможно выживешь. Увести!
Теперь его жизнь облегчилась. Блатные злобно косились на него, иногда даже обещали поквитаться, но покушений больше не было. Лагерный контингент менялся, кто-то умирал, кого-то расстреливали, редких счастливцев выпускали. Борис напряженно работал в душной и грязной кочегарке. Было тяжело, но это не шло в сравнение с работой на лесоповале. Прошло почти полтора года. Наступило безвременье, когда не ждешь когда срок кончится, а проживаешь день совершенно механически, ожидая скудной кормежки и радуясь, если уголь хорошего качества, а дрова сухие и хорошо горят, когда тебя не трогают, а ночью удается сразу уснуть. Хорошо когда сухо, ничего не болит и не донимают вши. Где-то далеко, почти в другой вселенной, есть иная жизнь, но о ней не стоит и вспоминать. Там осталась его семья. Кто знает, как сложилась судьба близких. На свободе ли они и живы ли вообще?
Иногда закрадывались мысли о побеге, но Борис отметал ее. Покинуть лагерь не такая уж и проблема, но что делать дальше? Без документов и средств к существованию, его быстро поймают и расстреляют. Можно, конечно, попытаться бежать за границу, но пройти весь Союз нелегально почти невозможно. Да и кто его ждет там, за кордоном. Служить противникам своей страны, будь то хоть немцы, хоть японцы, хоть белые эмигранты, он не станет ни при каком раскладе. Просто так осесть в чужой стране тоже не получится, возраст уже не тот, нет нужных навыков, знаний, да и морально тяжело. Будь что будет. Наверное, он и умрет здесь, в ледяных лесах Урала и обретет покой под светом колючих звезд и вой волков.
Кто-то из лагеря все же сбегал. Борису даже пришлось участвовать в поисках. Эта жуткая история осталась в его памяти во всех подробностях. Ему и другому заключенному, бывшему полярнику, выдали лыжи, вещмешки и подвели к небольшим саням.
- Там горючее и продукты для группы поиска. Если потеряете или попробуете удрать – шлепнем на месте. – предупредил начальник лагеря
Борис не понимал зачем их посылают, но полярник шепотом объяснил ему, что им доверена роль вьючных животных. С грузом солдаты не смогут быстро двигаться, а топливо и продукты нужны в заметных количествах. Поэтому решили привлечь лояльных зэков. Несмотря на тяжесть рюкзаков, они не отставали от группы. Корсаров до заключения увлекался лыжами, а для полярника они были частью работы. Солдаты напротив, шли плохо, некоторые спотыкались и падали. Они шли два дня, перед каждым привалом и после него, их тщательно обыскивали. Старший группы, заметно нервничал. К вечеру второго дня, они наткнулись на присыпанные снегом следы лыж и прибавили ходу. Уже темнело и по-хорошему требовалось остановиться, но старший гнал людей вперед. Местность была сильно пересеченная и все выбивались из сил. Один из солдат, вдруг громко закричал, указывая рукой в сторону деревьев. Присмотревшись, все увидели там сидящего человека. Защелкали затворы винтовок, солдаты стали подходить ближе. В сидящем опознали одного из беглецов, но он оказался мертвым. Труп осмотрели, но явных причин смерти не нашли. Полярник обратил внимание на странное выражение лицо покойника. Будто что-то его очень удивило или даже напугало перед смертью. Старший группы вначале хотел взять мертвеца с собой, но быстро передумал.
- Утром продолжим поиски, может рядом есть другие.
Заключенных обыскали и разрешили занять место у костра, разожженного у подножия пологой горы.
Старший группы, с фонарем изучал карту.
- Гора Отортен. Далеко забрались, мать вашу. Куда они вообще шли, о чем думали? Эй, полярник, иди сюда!
Тот приблизился, языки пламени осветили заросшее светлой бородой лицо и грустные выцветшие глаза немолодого ученого.
- Как думаешь, куда они шли? Ведь такой медвежий угол.
Полярник покачал головой.
- Просто бежали без оглядки. Тут почти нет людей, кое-где живут манси, но они бы не стали помогать. А уйти некуда.
- А если к морю? А там подберут корабли шпионов. Или самолеты.
Ученый наклонил голову, едва сдерживая охватившее его презрение к глупому лагерному сержанту. Борис лишь поморщился.
- Там холод и льды, понимаете? Они не дойдут – раз, шпионов на кораблях и самолетах там нет - два. Померзнут и выискивать нечего.
- Ну ты мне еще поперечь, старый пудель! – огрызнулся сержант, - все, отбой. Петухов, следи за этими двумя, глаз не спускай. А то мало ли...
Пятеро солдат во главе со своим командиром забились в палатку. Корсаров, полярник и часовой остались у костра.
Борис поднес ладони к огню, пытаясь согреться. Полярник в задумчивости грыз кусок хлеба, глядя куда-то вдаль. Конвоир Петухов расхаживал туда-сюда и наконец тоже сел к костру.
Вот она возможность побега. Вырвать винтовку у плохо тренированного солдата, оглушить прикладом и перестрелять оставшихся в палатке. И свобода! Только зачем она такая нужна...
Они просидели так несколько часов, костер стал затухать, дрова, припасенные с вечера, почти закончились. Петухова сменил на посту другой солдат, мрачной, звероподобной наружности с очень подходящей ему фамилией Медведев. Некоторое время он ходил вокруг палатки, стараясь согреться, но попытки оказались тщетными и он подошел к заключенным.
- Эй, ты! – обратился он к Борису, - Снимай телогрейку и иди в лес, наломай дров.
Корсаров не сразу понял что от него требуется.
- Зачем снимать? Руками что ли ломать?
Медведева вопросы вывели из себя. Вперемешку с матом, он истошно заорал, выпучив глаза.
- Чтобы ты не убежал, контра паршивая! Руками ломай, может тебе еще винтовку отдать и спиной повернуться?! Бегом, пока я добрый!
Корсаров быстро снял телогрейку. Вот гад! Даже в лагере конвоиры особо не третировали его. Были отдельные эксцессы, толчки, оскорбления, но не более. Бросить бы телогрейку в лицо, выстрелить все равно не успеет, сбить с ног и утопить в снегу, чтобы эта неандертальская рожа утратила живость и больше таких отбросов не расплодилось.
Борис на секунду замер. Но тогда придется убивать и остальных. А дальше никаких перспектив, ну разве что застрелиться. Придется стерпеть это ужасное унижение.
Он бросил телогрейку полярнику и зашагал к лесу, заметно увязая в снегу.
Идти вниз по склону было легко, лес нарастал впереди мрачной стеной, разделяющей тот и этот свет. Может там волки уже готовятся накинутся и разорвать его. Да и вообще ощущения очень неприятные. Эта темнота, пологая гора, леса. Край земли, где нечего ловить. Кажется, что за каждым деревом, каждым камнем прячутся какие-то страшные существа. Даже ему, человеку бывалому, здесь очень страшно.
Но когда он вошел в лес, там оказалось гораздо светлее и тише чем предполагалось и никаких волков не было видно. Борис стал ломать кусты, бросая ветки на снег и понемногу продвигался к елям. В какой-то момент, он услышал странный звук, на который вначале не обратил внимание. Он был настолько своеобразным, что его сложно было описать. Отдаленно это напоминало гудение насекомых в поле, звук очень тонкий, сливавшийся с шумом ветра и летящего снега. Что это? Корсаров оглянулся в сторону горы. Палатка и две фигурки возле нее были едва заметны. Звук усилился, над вершиной горы стало необычно светло, словно за горой включили прожектора. Борис в тревоге попятился и потеряв равновесие упал, в кусты. Откуда-то издали раздался винтовочный выстрел, за ним еще один. Он, наконец, встал на ноги и повернулся к горе. Вершина снова потемнела, палатки не было видно вообще, сколько бы он не всматривался, везде была ровная поверхность снега.
Куда все делись, что это был за шум, откуда шел неясный свет. Ответов не было и его понемногу охватывал страх. Пустота теперь пугала хуже самых свирепых хищников и самых страшных фантазий. Холод пронизывал сквозь лагерное тряпье, даже руки в рукавицах становились тяжелыми и непослушными.
- Нет, это еще не все! – Корсаров торопливо достал припрятанную газетку и коробок спичек. Негнущимися руками он лихорадочно собирал костер, ломал ветки в щепки, выкладывал еловым лапником подобие пещерки, в ее глубину положил скомканную газету.
Ему повезло, костер разгорелся от одной спички. Борис раскинув руки, навис над разгорающимся пламенем. Похоже, его жизнь продолжается и у него остаются шансы спастись. Он поднял голову и посмотрел на то место, где была палатка. По снегу, падая и снова поднимаясь, в его сторону спешил человек. Борис узнал полярника. В одной руке почему-то была винтовка, на которую он то и дело опирался, другой он держал не то мешок, не то большую тряпку.
Что произошло там, наверху? Неужели бывший ученый перебил солдат и убегает?
Издалека сквозь шум леса донесся голос.
- Борис, Борис! Где вы?
Раньше с полярником пересекаться не приходилось. Все что о нем узнал Корсаров было то, что его зовут Иваном Андреевичем Семеновым, он полярный исследователь, бывал в зимовках и сидит с конца тридцать шестого.
Как бы там ни было теперь им нужно действовать сообща. Пожилой исследователь севера всяко лучше блатного.
- Я здесь!
Семенов увидел костер и Бориса и прибавил ходу. Вскоре он уже стоял рядом с Корсаровым, тяжело дыша и мотая головой в ответ на все расспросы.
Наконец, он шумно выдохнул и заговорил.
- Там сошла лавина, меня спасла ваша телогрейка, я смог откопаться.
Борис взял телогрейку и торопливо одел ее. Как тепло!
Но лавина... Откуда она здесь, гора ведь такая пологая и в общем-то низкая. Об этом он спросил полярника.
- Ах, Борис, вы думаете лавины бывают только в высоких горах? Ошибаетесь. Здесь они даже опаснее потому что происходят очень неожиданно и их совсем не ждешь. При этом они ничуть не менее смертоносные. Я столкнулся с этим еще в Арктике.
- Вы не предупреждали остальных?
- Пытался. В конце концов мы должны действовать сообща чтобы спастись. Но этот идиот Медведев не послушался меня, а когда я попытался сам разбудить сержанта, он стал стрелять в меня. Чудо что не попал.
- Лавину это только ускорило?
- Конечно. Крики, выстрелы, хлопки. Все, кто были в палатке обречены, Медведева тоже больше не видел. Как вести себя при сходе лавины он не знал, а везения, очевидно не хватило... Вот винтовка, ствол торчал из снега!
- Может ли сойти еще одна лавина.
- Нет.
- Тогда как рассветет надо раскопать палатку, забрать вещи и оружие.
- Что вы думаете делать дальше, Борис?
Хороший вопрос. Вот только ответ на него по сути один. Возвращаться в лагерь, весьма вероятно там не будут разбираться в произошедшем и просто расстреляют, обвинив в гибели поисковой группы. И альтернативы этому нет. Ну разве что умереть в этих заснеженных лесах...
- Пойдем назад.
- А может, поищем корабли шпионов? Уедем в Париж, заживем. – Горько посмеялся ученый.
- Вы были в Париже?
- Да, даже не раз. Чудесный город. А вы, Борис?
- Никогда не был.
Всю жизнь он мечтал о дальних странах. На свете столько интересного! Увы, пределов Союза он никогда не покидал, да и внутри него мало где был. Не то чтобы он материально не мог себе этого позволить, скорее не получалось. А последние годы уже и не слишком хотелось, морально перегорел. Типичный солдафон. Казарма, плац, полигон, пулеметы, винтовки. Одни разговоры дома с семьей, книги, да пустые мечты спасали его от полного отупения и деградации, учитывая ограниченность большинства сослуживцев.
- Может еще побываете...
- В следующей жизни. Но вернемся к нашим баранам, Иван Андреевич.
- Да, да. У меня есть одна мысль. У сержанта я видел фотоаппарат. Уж не знаю откуда у него такое сокровище. Это наш шанс. Малюсенький такой.
- Зафиксировать происходящее?
- Да. Не факт, что будут разбираться, но все же.
- Согласен.
Час спустя они пошли на место последней стоянки. Место, где стояла палатка, нашли почти сразу, но добраться до нее оказалось непросто. Работая руками и ветками, заключенные углубились в снег и спустя какое-то время наткнулись на ткань палатки. После некоторой паузы, когда они ощутили руками трупы, Борис и полярник с удвоенной силой стали разгребать снег.
Погибшие не успели даже проснуться. Что ж, их постигла легкая смерть. Фотоаппарат был найден и пущен в дело. Наполнив вещмешки и вооружившись винтовками и финками, они выложили мертвецов в ряд.
- Воздадим им последние почести, все же они были красноармейцами.
Полярник кивнул. Загремели выстрелы. Погибших засыпали снегом, а заключенные встали на лыжи.
- Нам надо спешить. Как чувствуете себя, Борис?
- В целом неплохо.
- Вот, глотните! – предложил Семенов, протягивая фляжку со спиртом.
Корсаров немного отхлебнул и еле сдержав кашель, вернул емкость. Спирт для него перебор.
Ученый же был привычен к такому зелью и сделал несколько крупных глотков. На севере, наверное, это нечто заурядное и привычное.
Теперь в путь!
Вновь мимо пролетали северные леса, величественные и холодные, вновь они шли по пересеченной местности, но шли свободно, никем не понукаемые, возможно, в последний раз они дышат воздухом свободы, ощутить ценность которой можно лишь ее потеряв. Двигались ходко, как не всегда двигаются молодые. Полярник рассказывал о своей жизни, а Борис в основном слушал. Ученый рассказал, что родился в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году, учился в Петербургском университете, в Арктику впервые попал в тысяча девятьсот девятом. Лично знал многих исследователей, участвовал в зимовках, путешествиях, плавал на ледоколах, летал на самолетах и дирижаблях. Жизнь его была яркой и насыщенной, он любил свою работу, Арктика была смыслом всего его существования.
- А Колчака знали, Иван Андреевич? Он ведь тоже вроде как исследовал Арктику.
Семенов хмыкнул.
- Знал. Не вроде как, а точно исследовал. На «Заре» с Толем. Да и сам. Кстати, Толля так и не нашли. Слышали про такого?
- Да, барон Толль, Искал землю Санникова. Я читал в детстве, в газете.
- Ну вот, Колчак был неплохой человек. Политик, правда, из него никакой, поэтому и такие зверства творились. Идеалист, одним словом. И ведь знаете, Борис, с ним поступили как с достойным противником. Открыто расстреляли. Не то что царя, шлепнули как собаку и зарыли где-то тайком.
- Это верно. Когда мы брали Екатеринбург, мне подвернулся один мужик, говорил, знает где закопали останки. Я даже хотел пойти и отыскать их. Просто из любопытства.
- Почему же не отыскали.
- Пока собирался, отдали приказ выступать дальше. А потом я как-то забыл об этом.
- Сколько вам лет, Борис?
- Сорок семь.
- Вы комбриг?
- Только полковник. Был. Почти двадцать лет командовал полком, карьера не задалась, много лишнего болтал, не проявлял должного рвения.
- Выпивали?
- Нет, что вы! Последний раз серьезно пил в начале двадцатых, в Москве, вертелся среди тогдашней богемы.
- Да? – с интересом спросил полярник, - Кого знали?
- Маяковского, Есенина, Мейерхольда, ну еще некоторых.
- Что за люди?
- Имеете в виду каковы в общении? Мне проще всего с Есениным было общаться. Доступный, понятливый. Заносило, правда, временами. Маяковский писал интересно. А как читать умел свои стихи! Я как-то равнодушно к ним относился и то, каждое слово ловил! Каждое слово как кирпич и ощущение, что он читает и с каждым словом растет дом. В общении какой-то непонятный был, иного склада человек. Мейерхольд... Умный мужик, интересный, но что-то в нем было... Как бы сказать... Может держался как-то свысока, а может мне так казалось. Пастернака знал. Хороший мужик. Как-то с Мандельштамом пересекся в гостях. Вроде и придраться не к чему, но какой-то странный. Да и вообще ощущение, будто с огнем любил играться. Потом написал эпиграмму на Сталина. Хватило же ума на такую хреновину, тем более уже в тридцатые. Ну ладно бы написал и все, так ведь разнес. Я удивляюсь как он легко отделался тогда, всего лишь выслали. Говорят, сам Сталин прочитал. Нам с вами его любить не за что, однако человек это умный иначе бы просто велел шлепнуть.
Иван Андреевич остановился у дерева.
- Давайте передохнем. Интересные вещи рассказываете. А насчет Сталина... Я не знаю как относиться. С одной стороны мне бы его ненавидеть за то, что я здесь, а с другой я точно знаю, что не он и даже ни его окружение меня посадило. Русский человек пытается брать пример, а в итоге просто обезьянничает. И чем дальше, тем больше импровизация. Хотели одно, а получили такое, что в страшном сне не представишь. И делают это люди, с которыми мы живем. Вот меня арестовали и мой коллега, я его много лет знал, на очной ставке сказал, что, дескать, знал, что я критикую партию, ругаю Сталина, мечтаю уехать во Францию. Я ему говорю, что ты несешь? А он повторяет как заведенный. Видимо, думал, что ему зачтется. Но «звонков» сами знаете, нигде не любят, только пользуются. Потом, слышал, и его закрыли.
- Дурной пример заразителен.
Они шли весь день. Когда стало темнеть, развели костер, разогрели и съели банку тушенки с сухарями. Языки пламени придавали бодрости, но малейший взгляд в сторону леса вызывал страх, совершенно иррациональный. Борис старался не думать о плохом, его и так хватает. В какой-то момент ему показалось, что среди деревьев мелькнула чья-то фигура. Корсаров схватился за винтовку.
- Что такое? – встревожился полярник.
- Там кто-то есть. Или мне кажется.
- Кто? Человек, зверь?
- Непонятно. Что-то мелькнуло
Ученый также взял винтовку.
- Если бы человек, он бы шумел. Зверь? Возможно. Медведь или волки. Но метаться они не стали бы. Если их увидите – не кричите и не бегите, не спеша цельтесь и бейте в голову. Хорошо стреляете?
- Да, раньше я очень неплохо стрелял.
- Замечательно. Я вот давненько не стрелял, лет семь. Последний раз подстрелил белого медведя. Погнался за товарищем, когда тот брал лед на пробу. Это был хороший выстрел – уложил наповал.
Борис молча кивнул. Вся эта неизведанность пугает, на войне нет такого страха. Полярник держится увереннее, наверное оттого, что бывал в подобных ситуациях не раз, а для него это впервые.
- Иван Андреевич, ведь мы так и не нашли труп Медведева.
Семенов почесал бороду.
- Думаете он? Вряд ли. Надо выкопаться, найти оружие, как-то согреться, поесть и одеть лыжи. А рядом трупы товарищей и северная тайга. Учитывая обстановку, для этого надо иметь железную силу воли и несокрушимое здоровье. Медведев, не сочтите за клевету, мало того что дурак, так и выносливостью не выделялся.
- А если он обезумел?
Ученый бросил ветку в огонь.
- Тогда он станет подобным зверю. Но зверь не способен мыслить. Даже если Медведев обезумел и ему плевать на холод и голод, без лыж он за нами не угнался бы. Да и метаться среди деревьев... Он бы завяз в снегу и вы бы точно рассмотрели его.
- А если те беглые зэки?
- Они утолили чей-нибудь голод или замерзли. Как я понял, у них были только ножи. Против голодного зверья этого слишком мало. Кстати, помните, у того что мы нашли было странное выражение лица?
- Да, какое-то напуганное... А ночью перед лавиной что-то светилось и звук, похожий на жужжанье. – Борис рассказал о своих впечатлениях перед сходом лавины.
Полярник продолжал рассуждать.
- Ну звук, это возможно от сходящего снега. Такое есть. А свет, я тоже заметил будто посветлело, но разобраться не успел. Странное место, аномальное. Знаете, показалось там и впрямь что-то мелькнуло... А может это уже галлюцинации...
Борис поднял винтовку и осмотрелся. Все тихо. Костер гаснет, это плохо. Сырые ветки плохо горят, а керосина осталось всего ничего. Преодолевая страх, он поднялся и пошел к деревьям с ножом в руке. С ближайшей ели срезал несколько веток. Костер зашипел, но все же принял топливо. Они с полярником сели спина к спине и крепко сжали винтовки. Надо пересидеть эту ночь, а к следующей они будут в лагере. Это место, обитель тоски, боли и смерти, казалось почти раем, в сравнении с тем, где они находились сейчас.
Утро, холодное и мрачное, однако наступило и для них. Поев сухарей и заев их снегом, заключенные снова встали на лыжи и двинулись в путь. Как заметил Борис, его товарищ хорошо запомнил дорогу. Это, наверное, профессиональное. Блуждать не придется.
В пути прошел весь день, начало смеркаться. С пригорка показались лагерные постройки и вышки.
- Вот и все, дорогой Борис. Наша свобода заканчивается, а может и наша жизнь. Я рад, что провел это время в компании хорошего человека. – Обратился к Корсарову Семенов.
- Спасибо и вам, Иван Андреевич.
Он остановился и огляделся. Эти заснеженные деревья уже не казались страшными, они скорее дружески качали ветками, провожая своих героев и желая им остаться в живых. Красное солнце почти исчезло за лесом, снег из белого стремительно становился серым. Можно долго здесь стоять, но в любом случае придется идти навстречу неизбежному. И чем быстрее, тем лучше.
Их не встретили выстрелами, но и не обрадовались. Скорее это было неприятное удивление. Под дулами винтовок Бориса и полярника обыскали и развели по разным баракам. Корсарова втолкнули в маленькую темную каморку и захлопнули дверь. В углу запищала не то мышь, не то крыса. Он на четвереньках пополз туда чтобы прогнать зверька, но никого не обнаружил. Постепенно глаза привыкли к темноте и он смог рассмотреть место, где находился. На потолке висела лампочка, а в углу был прибит к полу большой ящик. В самом конце каморки была параша. Стены, вероятно для прочности, были обшиты толстыми досками. Борис сел на ящик, но там было неудобно. Он обследовал каморку и заметив, что в одном из углов теплее чем в других, переместился туда.
Так он сидел несколько часов. Есть не хотелось. Голова была пуста как никогда, ничего не заботило.
Комната вдруг осветилась, Корсаров закрыл глаза рукой и опустил голову. Раздался лязг ключей и дверь открылась. В каморку, стуча кованными сапогами, вошел человек в полушубке, перепоясанном ремнем.
Борис поднялся на ноги. Человек сел на сундук и снял шапку. У него была наголо обритая голова и узкая щеточка усов, как у Гитлера на фотографиях из газет. Холодные серые глаза буквально сверлили Корсарова.
- Заключенный Борис Корсаров?
- Так точно, гражданин начальник.
- Ну, рассказывай, где ты был, что делал
Он как мог подробно описал произошедшее.
- Надо забрать тела погибших, пока их не съело зверье. – Добавил он в конце.
Следователь, до этого молчавший, грубо одернул его.
- Не твое дело. Скажи мне просто, без протокола, так сказать, почему ты вернулся?
- Мне больше некуда идти.
- Ты же понимал, что идешь за смертью
- Понимал. Смерть не самое страшное в этом мире.
Собеседник фыркнул.
- Это ты прав. Значит лавина? Ну-ну. Ладно, сиди.
И Борис продолжал сидеть. Шло время. Раз в день ему приносили еду. Если можно было назвать едой жидкую баланду, которую не всякая свинья будет есть и засохший хлеб с добавлением какой-то дряни. Он знал, что в лагерной пекарне, всячески мухлюют. Хорошую муку сами съедают, а вместо нее добавляют золу и молотую траву. Раз у него вышла стычка с одним из пекарей. Этот мужик до заключения работал в столовой, а здесь так пресмыкался перед начальством, что его определили на теплое местечко. Сидел он, кажется за растрату или воровство. Видя как другие зэки тащат к пищеблоку дрова, он ехидно комментировал их действия и смеялся. Борис, на выходе из пищеблока, ударил наглеца и сбил с ног. Тот вскочил и бросился на него. Началась драка, которую пресек конвой. Пекаря просто оттолкнули, а вот на Бориса посыпались удары прикладов и пинки. Он отделался синяками, но на душе было очень неприятно. Однако голод не оставлял выбора, приходилось быть менее разборчивым чем свинья и поглощать даже такую пищу.
Он не знал сколько прошло времени, как комната вновь осветилась и вошли конвоиры. Его вывели в коридор, а затем на улицу. Кажется, зима уже подходила к концу, в воздухе чувствовалась сырость. День был хмурый и ветреный.
- Иди на свое место, в кочегарку. Ну!?- сказали Борису.
Свет так резал глаза, что он даже не рассмотрел говорившего. Спотыкаясь, он пошел к кочегарке, недоумевая, что же произошло. Объяснение напрашивалось лишь одно – его слова подтвердились. Поэтому-то его и оставили в живых.
Снова потекли лагерные будни. Приключения ободрили Бориса, привычная апатия стала проходить. Впервые он подумал о том, что возможно ему повезет и он переживет заключение. Лет ему и сейчас немало, а выйдет он и вовсе стариком. Хорошо бы вернуться на родину в Новосибирск, дожить свой век там, где он родился.
Среди заключенных промчался слух о том, что нарком Ежов снят с должности. Его дальнейшая судьба была предопределена. Уголовники надеялись на амнистию, политическим она не светила, но между себя почти все радовались падению наркома.
- Так тебе, сволочь проклятая! Жаль только расстреляют, запереть бы тебя на лесоповал или рудник, чтобы волком завыл!
Издалека Корсаров увидел полярника Семенова. Выбрав момент тот подошел к Борису и пожав руку, рассказал о развязке истории в которой им довелось участвовать. Иван Андреевич подслушал разговор конвоиров и был крайне взволнован.
По их возвращению и завершению допросов, начальник лагеря отправил новую поисковую группу чтобы забрать останки погибших. Группа успешно дошла до Отортена, нашла труп беглого заключенного, уже хорошо поеденного зверьем. Мертвеца подбирать не стали и двинулись дальше. Оказавшись у подножия горы, солдаты увидели, что там, где должны быть засыпаны их погибшие товарищи, в снегу роется человек. Присмотревшись, в нем узнали пропавшего конвоира Медведева. Его окликнули и поспешили навстречу, но он вдруг страшно закричал и начал стрелять. Один человек был убит наповал, другой ранен. Оставшиеся открыли огонь и смертельно ранили Медведева. Когда они приблизились к нему, то увидели жуткую картину. Бывший конвоир раскопал трупы погибших и начал их есть. Добиться от него уже ничего не удалось, он лишь издавал нечленораздельные звуки и вскоре умер. Шокированные солдаты погрузили объеденные останки на сани и поспешили обратно. Неподалеку от места трагедии они нашли убитого волка и плотно утоптанный снег. Похоже, здесь произошла схватка обезумевшего конвоира с серым хищником в которой первый оказался сильнее и голыми руками победил зверя. Солдаты вконец пали духом и хотели бросить сани. Лишь бранью и угрозой оружия заместителю начальника, удалось привести их в чувство. Трупы доставили в лагерь и зарыли в братской могиле.
Дальнейший разговор был пресечен конвоирами, пришлось разойтись.
Все же что-то не так в этом месте. Полярник прав – нечто аномальное. Неизученное явление природы, наверное. Суеверные люди объявят его проклятым, насочиняв кучу жутких подробностей, но если отбросить эмоции и подойти с точки зрения разума, все окажется гораздо проще.
Спустя неделю, Бориса вывели к лагерной комендатуре, где уже стояла полуторка с работающим двигателям. Конвоиры приказали Корсарову лезть в кузов и разместились рядом. Грузовик тронулся с места и выехал из ворот лагеря.
Все молчали.
- Куда меня везут? – думал Борис, - Неужели повезли расстреливать? Но зачем куда-то везти, проще было сделать это на месте, а скрывать следы здесь никто никогда не думал.
Он с интересом смотрел на дорогу и радовался движению. Снег начинал таять, становясь ноздреватым и серым. Машина временами буксовала, ее заносило. Сидящие в кузове чуть не падали. Конвоиры косились на заключенного, видимо боясь, что он попробует выскочить и убежать. Но у него и в мыслях этого не было, всю дорогу, весьма неблизкую, Борис сидел совершенно спокойно.
Спустя какое-то время из-за деревьев показался дым. По характерным звукам, стало ясно, что впереди железная дорога и небольшая станция. Так и оказалось. Они въехали в маленький поселок, застроенный низкими потемневшими домами и длинными сараями. Отпечаток казенщины проявлялся столь явно, что не было сомнений – станция относится к главному управлению лагерей.
На путях стоял паровоз с небольшим составом. Грузовик остановился возле одного из вагонов. Старший из конвоиров, вышел из машины и подошел к приблизившейся группе военных. О чем-то поговорив, он передал бумаги и громко крикнул: «Выводи!»
Скоро Корсарова посадили в вагон и задвинули двери. Все происходило так быстро, что он едва успевал фиксировать происходящее. В подобном вагоне ему уже пришлось ездить когда везли в лагерь. В этот раз обстановка была чуть лучше. В вагоне не было щелей, у одной из стен были нары, правда совершенно голые, а в углу маленькая печь-буржуйка и несколько поленьев. На нарах кто-то зашевелился, в темноте Корсаров не заметил находящихся в вагоне людей.
- Кто вы?
- А сам кто будешь? - раздалось в ответ.
Не иначе блатные. Плохо. Поездка будет опасной.
- Меня зовут Борис.
С нар слез невысокий мешковатый человек. За ним еще один, повыше.
- Меня Петр.
- А я Иван! - подал голос второй.
- За что сидите? - спросил Корсаров
- Я за недосдачу зерна. Надеюсь уже отсидел, пять лет давали. А сижу седьмой год...
- Зажал зерно? Крысятничал? – жизнь в лагере во многом лишила Бориса корректности.
- Что ты... Я был председателем колхоза, оно бы еще было чтобы зажимать...
- А ты, Борис за что? – спросил заключенный Иван.
- Шпионаж. Я бывший полковник Красной армии.
-А, политический... На кого шпионил-то?
- Да на всех кого сказал следователь.
-Как тебя еще не шлепнули? Сколько дали?
- Десять лет.
Оба собеседника рассмеялись. Похоже, они отлично понимают, что никаким шпионом Борис не был. Даже явно простым и малообразованным людям это ясно.
- Если сейчас не расстреляют – легко отделался, полковник. Давно кстати, сидишь?
- С лета тридцать седьмого.
- Всего ничего. Мы с тридцать второго оба.
- Ты, Иван за что?
- Котел на заводе запорол, думал так пройдет – хрен. Ну и все...
- Кочегарил что ли?
- Бери выше, мастером был.
- Вот и смастерил...
Все замолчали.
Наконец тот, который назвался Иваном, спросил.
- Слушай, полковник, ты на войне-то был?
- По-твоему я просто так полком командовал? Был. В империалистическую воевал на Северо-Западном, в Гражданскую, на КВЖД. Ты сам-то хоть в армии служил? В царской или в Красной? А может в белой?
- В гражданку пришлось. Кронштадт брал.
- Серьезный бой.
- Лучше не вспоминать... Резня, мне эта матросня до сих пор снится. Ворвешься в дом, а их там человека три, чуть живых. Ты штыком раз-раз, вроде все, только отвернешься, а он тебе в спину! На!
- А я в империалистическую на Турецком фронте воевал, а в гражданку партизанил. – Сказал бывший председатель.
В общем, перед ним люди попавшие под раздачу. Преступления, если не врут, конечно, мелкие. Даже преступлениями трудно назвать. Но они стали козлами отпущения, надо же найти виноватого и примерно наказать чтобы отчитаться наверх о том, что не зря протираешь штаны. Не самые плохие попутчики.
Поезд шел около суток. Конвой на остановке принес котелок с баландой, несколько сырых картофелин и ведро воды. Один из конвоиров бросил коробок спичек. Им немедленно воспользовались и в буржуйке заиграли веселые горячие языки пламени. Под утро поезд остановился.
Дверь распахнулась и Бориса вывели наружу. Похоже они были на довольно крупной станции, возможно даже в каком-то городе. Где-то лаяли собаки, из-за вагонов виднелись двух и трехэтажные дома. Долго стоять не пришлось. Его отвели и втолкнули в другой вагон. Там было довольно тепло, на потолке болталась керосиновая лампа, а на нарах сидело полтора десятка мужчин. Как вскоре выяснилось – все бывшие командиры Красной армии от капитана до комдива. Большинство были пехотинцами, но были также моряки и летчики. Бориса встретили довольно приветливо и пустили ближе к печке.
Разговор, впрочем, не клеился, попутчики держались как-то настороженно по отношению друг к другу. О себе никто не рассказывал. Борис поджал ноги и понемногу задремал
Как страшна реальность! Разве об этом он думал в детстве и юности. Теплый дом, слабый керосиновая лампа. Мать сидит рядом и гладит маленького Борьку по голове. В ногах сидит и умывается кошка. Отец на полу чинит валенок, держа в зубах кончик дратвы, чтобы не запуталась. Кажется все будет хорошо, спокойно и безоблачно, он не будет голодать, у него будет дом, когда вырастет будет заниматься любимой работой. Вернуться бы туда, в далекое детство где нет этих страшных реалий, спрятаться, укрыться от невзгод...
Но, увы это невозможно. Он идет как корабль по бушующему морю и не знает какая волна разобьется о корпус, а какая отправит на дно. У него ничего нет, его честное имя отнято, его светлый образ замаран. Его потомки, если они еще будут, будут избегать даже упоминания о нем, враге народа и сидельце. Он примет смерть не на поле боя с оружием в руках и не в своем доме как уважаемый человек, а в застенке от рук палачей или в холодном бараке среди грязи и зловония. Его зароют как собаку в ближайшей канаве и забудут будто никогда и не было Бориса Корсарова..
Из грустных мыслей и полудремы его вывели голоса попутчиков. Несколько человек толпилось у стенки вагона и в щель пытались что-то разглядеть.
- Москва! Мы в Москве! – с нескрываемым восторгом сказал кто-то.
Сидящий у печи лысый, морщинистый мужчина, бывший комдив хрипло рассмеялся.
- Нашел чему радоваться, попадем на Лубянку или в Бутырку и песне конец... Я эти места никогда не забуду, у меня крики в ушах стоят.
Борис подполз ближе к говорящему.
- А, это ты полковник... Не был там? Ну и хорошо. Так ни в каких лагерях не бьют. Я мечтал сдохнуть только бы этого избежать.
- Они бьют так чтобы не умер раньше времени.
- Вот именно! Это и страшно. Ты признался в том, что тебе шили?
- Да. Смысл упорствовать... Сказал, что был завербован и действовал без контактов с кем-либо, кураторы запретили.
- И что, поверили?
- Да, я очень красочно все расписал. Там такой дурак сидел, он таких слов-то не слышал, потел от радости. Писал и потел... Даже фамилию запомнил – Кернозицкий.
По изможденному лицу комдива пролегла хищная усмешка, безразличие в глазах сменилось злорадством.
- Эй, Саша, иди сюда.
К ним подошел растрепанный рыжий мужчина в драной телогрейке. Из разговора Борис слышал, что он был моряком, служил на Балтике.
- Кернозицкого помнишь?
- Еще бы, следак бывший, сидел со мной в камере.
- Вот, Бориса допрашивал.
- Ну не зря мы его били... Есть справедливость на свете.
Поезд начал тормозить. Все замолчали и тревожно уставились на дверь. Минут через двадцать загремели засовы. У платформы стоял «воронок», состав был оцеплен солдатами, многие держали на поводках свирепых поджарых овчарок.
- Первый пошел! – раздался отрывистый приказ.
Заключенные один за другим стали выпрыгивать из вагона. Проверив, все ли на месте, их стали уводить в разные стороны. Бориса и еще двоих заключенных отвели к концу перрона и втолкнули в стоявший там «воронок».
- Куда нас везут? – скорее в никуда обратился один из спутников Бориса.
- На тот свет. – машинально заметил Корсаров
- Может обойдется... – флегматично возразил третий пассажир «воронка»
- Может быть...
Снаружи доносились голоса, слышался лязг металлических ворот. Когда их вывели, все подтвердилось – они находились во дворе огромного серого здания, по виду тюрьмы. Вокруг снова были конвоиры с собаками. Борис не успел толком осмотреться, как его быстро повели внутрь. После долгих блужданий по мрачным полутемным коридорам, его втолкнули в камеру. Внутри никого не было. Походив из угла в угол, Корсаров лег на нары. Было сыро и холодно. Телогрейку у него забрали и согреться было нечем.
В углу раздалось шуршанье и слабый писк. Крыса! Борис осторожно поджал ногу и стал снимать башмак. В лагере он часто охотился на крыс, бросая в них дровами и кусками угля. Тушки отдавал знакомому заключенному китайцу – тот их ел. Сам он крысятиной брезговал. Привычка к охоте проявилась и теперь, тяжелый стоптанный штиблет ничем не хуже угля.
Хотя он и любил животных, но некоторых, таких как крысы, змеи, вороны, считал вредителями. Этих не грех и прибить.
Крыса вышла из угла, блеснули глазки-бусинки. Некоторое время, Борис и крыса смотрели друг на друга, наконец, грызун развернулся и убежал. Корсаров не преследовал и снова надев башмак, лег, уставившись в стену. Там было что-то нацарапано, однако это не вызвало никакого интереса.
Через несколько часов принесли еду. По сравнению с лагерной, она была гораздо лучше. По крайней мере в хлебе он не заметил ничего постороннего. Он поел и вскоре задремал.
Так прошло еще несколько дней, пока, наконец, его не вывели из камеры. Бориса долго вели по коридорам и переходам, поднимаясь все выше, обстановка становилась все более чистой и менее похожей на тюремную.
Его ввели в какой-то кабинет, светлый, обставленный хорошей мебелью, с портретом Сталина на стене. За столом сидел полковник НКВД. Еще один стоял у окна, о чем-то разговаривая с третьим мужчиной, видимо главным. Его знаков различия не было видно.
Не приветствуя Бориса, сидевший за столом сказал:
- Подойдите и распишитесь!
Корсаров, жмурясь от света, машинально спросил.
- Что это?
Самый главный из троих повернулся. Это был невысокий, коренастый мужчина в пенсне, лысоватый, лет сорока.
- Это освобождение, товарищ Корсаров. – Сказал он с заметным кавказским акцентом и отвернулся к окну.
- Товарищ... Это хорошо. – Машинально сказал Борис.
Он снова стал товарищем и обрел свободу. Была середина апреля. На деревьях распускались листья, трава сверкала свежей зеленью. В воздухе висел шум большого города. Шум машин, лязг трамваев, голоса людей. Борис медленно шел по городу. Все спешат по своим делам, одни деловито снуют туда-сюда, другие вальяжно переваливаются. Солнце отражается в стеклах домов. Здесь нет места серости и тоске. Праздник жизни, где он гость.
Полковничья форма сидела на нем мешковато, вес значительно уменьшился, он теперь совсем худой, фуражка сидит слишком глубоко на обритой голове. Он выглядит довольно жалко, но это все мелочи. Главное- свобода! Хочется быть причастным к жизни, к стройкам, к разговорам, песням, просто к смеху. Но он боялся заговорить первым, кто знает как это воспримут.
В Москве он пробыл недолго, пока позволяло время, он решил съездить на далекую родину. Путь занял несколько дней и вот внизу мелькнула Обь, на берегу лепились домишки, мрачно известной Нахаловки, дальше возвышались новые дома в несколько этажей, густо дымили трубы мощных заводов на обоих берегах. Новосибирск стремительно рос, становясь столицей Сибири.
Давно не стало его родителей, мало кто остался из родственников, друзья и знакомые забыли о нем, многие отреклись, но всему назло, он выжил и вернулся. Во дворе дома, где он когда-то жил, его, конечно узнали и зашушукались. Борис не останавливаясь поднялся на второй этаж, где была его квартира. Может там живет кто-нибудь другой, перебрался в жилище пойманного врага народа. Дверь была чуть приоткрыта, он осторожно шагнул внутрь. В квартире было светло, но довольно пыльно. Вещей стало меньше, стены были голыми. Из комнаты, мелко семеня, выбежал большой серый кот и остановился перед Борисом. Корсаров узнал его, когда его забирали, этот кот был еще котенком, он громко пищал, прижимая ушки и жалобно глядя маленькими круглыми глазками. Кот явно узнал его, подойдя ближе, он стал тереться о сапог. Борис наклонился и взял его на руки. Кот лишь громко замурлыкал. Совсем забыв разуться, он прошел дальше. Еще из коридора увидел на пустом комоде фотографию жены, перетянутую черной ленточкой. Значит ее больше нет...
Они поженились перед самой революцией. Ему повезло с женой. Она искренне поддерживала Бориса во всех трудностях, никогда не скандалила, заботилась о нем и детях. И это была не забота курицы-наседки о своих птенцах - накормить, одеть, обуть. Это была забота человека. Как надо себя вести, что такое хорошо, а что нет, к чему стоит стремиться, а чего лучше избегать. В отличие от Бориса, она не впадала в затяжную депрессию и сохраняла веру в лучшее. Даже когда его забирали, сказала: мы будем тебя ждать, помни об этом. Она сказала это с полной серьезностью и уверенностью, что он вернется, но сам Борис, утратив оптимизм, почти забыл о семье. Конечно, он поступил трусливо, хотя никто об этом и не узнал. Жена оказалась мужественней его, кадрового военного и перенесла все трудности с гораздо большей стойкостью.
В комнате он увидел своего младшего сына Данилу. Тот сидя спал на старом диване, подложив руки под голову. За прошедшее время, он заметно вырос, но смотрелся худым и костлявым. Похоже жилось ему непросто, с деньгами и продуктами было напряженно. Рядом со спящим лежала раскрытая книга «Дети капитана Гранта». Хорошее произведение о смелых и целеустремленных людях.
Борис слегка потряс сына за плечо.
- Почему двери не закрываешь?
Данила открыл глаза и шарахнулся.
- Папка, ты жив!
Они крепко обнялись, не в силах сдержать слез. Сколько испытаний выпало на их долю, сколько пришлось пережить. Оба долго не могли прийти в себя. Кот пришел к ним и запрыгнул на диван.
- Ваську раскормил, а сам высох! – заметил Борис
- Я заботился о нем, он мне помогал. Как Семен уехал, даже и поговорить не с кем, хоть на стены лезь. А он все понимает, видишь, трется, мурчит. У меня еще щенок есть. Джек. Он в той комнате спит.
- Щенок? Где взял?
- Я его на улице нашел. Кто-то потерял. Это породистый щенок – мопс.
- Таких собак богатые тетки любят держать. Почему-то по двое. Белого и черного. У тебя какой?
- Белый.
- Береги чтобы не сперли. Кот его не бьет?
- Нет, Васька его хорошо принял, даже лижет иногда.
- А куда Семен уехал?
- Он смог в училище поступить, будет летчиком.
- Вот здорово! Может теперь все наладится...
- Папка, ты где служить будешь?
- На севере. Сейчас отпуск, восстановиться после лагеря.
- Забери меня с собой.
- Конечно заберу.
Вскоре они покинули Новосибирск. Новое место службы было в Архангельске. Как и много лет назад, он стал командовать полком. Пока он сидел, в мире произошли серьезные изменения. И раньше он понимал, что Гитлер рвется к территориальным захватам. Теперь же было однозначно, что этот человек становится средоточением мирового зла, которое вот-вот вырвется на свободу. Сперва демилитаризованная зона, затем аншлюс Австрии, теперь поглощение Чехословакии. Недавно пала республиканская Испания. Муссолини, Франко, Хорти, агрессивные японские премьеры, Маннергейм в Финляндии, недобитые белоэмигранты. Они жаждут крови! Они враждебны Советскому Союзу. Страны бывшей Антанты также не испытывают к нам добрых чувств, но великодушно уступают право первого удара фашистскому блоку. Союзников нет. Монголия? Одна дивизия немцев захватит ее за неделю. Тува? Ну разве редкие вражеские пленные лишатся ушей и голов, отхваченных на память ее свирепыми, словно пришедшими из средневековья, солдатами. А так – пшик. Мировой пролетариат – так это сказки двадцатилетней давности. Остается лишь крепить мощь Красной армии.
Его приняли вежливо, даже доброжелательно, но он не мог не чувствовать подозрительности и предвзятости. С этим приходилось мириться, сжимать зубы и терпеть.
Борис изучал опыт минувших войн, пытался понять, что актуально теперь. Это было непросто. В провинциальной глуши было почти невозможно достать нужную литературу и данные, малейший интерес к иностранному, воспринимался, чуть ли не как преступление. Приходилось вспоминать то, что он слышал и читал раньше, собирать крупицы информации из газет и разговоров со знающими людьми. В свое время он хотел попасть в Испанию, не удалось. Там испытывалось в деле новое оружие и новая тактика. В дивизии было двое участников тех событий и он расспрашивал их, потом анализировал, думал, набрасывал схемы.
Корсаров решил, что в основе всего, самостоятельные действия пехоты. Немцы в первую мировую, используя штурмовые группы, прорывали мощнейшую оборону англичан и французов. Пришла пора перенять их опыт.
Вскоре началась война с Финляндией.
- Ну, держись, Маннергейм! За все поквитаемся! – подумал Корсаров.
Однако все пошло не так как хотелось бы. Финны оказались крепким орешком. Даже очень крепким. Полк Бориса действовал в Карелии. Две дивизии, страшно представить, были окружены и практически уничтожены противником. Враги обзаводились оружием, о котором не могли мечтать. Танки, гаубицы, десятки, а то и сотни тракторов и машин. Кто передает Финляндии больше всего оружия? Русские, конечно! Эта мрачная шутка, не относилась к полковнику Корсарову. Он уже знал, как надо действовать Его не любило командование за странные запросы, командир дивизии говорил ему, что он свихнулся в лагере. Но когда стали видны результаты, критики смолкли. Полковые снайперы не давали врагу высунуться, красноармейцы почти не подрывались на минах и умело обнаруживали засады, финские огневые точки выявлялись по мельчайшим признакам и разрушались огнем с прямой наводки. Служебные собаки нашли и разорвали нескольких диверсантов и снайперов, проникших в тыл. Беда была лишь в том, что это были действия мышиных масштабов, не способные повлиять на общую обстановку. Но уже то, что потери были малы, а поставленные задачи выполнялись, Бориса стали воспринимать иначе. В штабе дивизии с ним советовались, его подчиненные передавали опыт другим. Когда линия Маннергейма была прорвана, он получил награду – орден Красного Знамени. Когда-то были у него и другие награды, но об их возвращении, он не просил и орден висел на гимнастерке в гордом одиночестве.
Осенью сорокового, его перевели на южный фланг, на границу Украины и Белоруссии. Здесь Борис и встретил войну. Он готовился к ней как мог и выложился на полную. Когда его полк попал в окружение, в нем было менее тысячи человек, спустя три недели линию фронта перешло более трех тысяч бойцов с одним танком и несколькими орудиями. Так он заработал медаль за отвагу.
Корсарова оценили и вскоре он уже командовал дивизией. В боях под Смоленском она понесла большие потери, но выполнила поставленные задачи. Ненадолго натиск на Москву был остановлен. Кто-то наивно радовался, пока тридцатого сентября не началось новое наступление немцев. Несколько армий попало в котел. Борису повезло – он вновь вырвался из смертельного кольца с несколькими сотнями бойцов и дивизионным знаменем. Бои продолжались. Стороны напрягали все силы, фашисты были уже на ближних подступах к столице, когда собранные резервы обрушились на них и погнали на запад. Зазвучали названия освобожденных городов. На фоне общей радости, Борис задумывался о порочности наступления на всех направлениях. Лучше бы сосредоточили побольше сил на одном и ударили посильнее. Возможно, отбили бы Смоленск и даже Витебск.
Но думать об этом пришлось уже в госпитале – осколки немецкой бомбы тяжело ранили новоиспеченного генерала. Его вынесли и отправили в госпиталь, где он провел полтора месяца. Он боялся, что для него все закончится, но нет, он снова в строю. Волею судьбы он принимает участие в битве, имеющей колоссальное значение. Эту битву нельзя проиграть. Вспоминая свое прошлое, он будто мотивировал себя еще сильнее. Он сделает все, что только можно, он сделает даже больше. Пусть там, в будущем, история примет характер лубка и сказки, пусть будут новые страшные потрясения и кризисы, но этот этап будет пройден, как операция, которая хоть и не даст человеку бессмертия, но позволит прожить еще какое-то время, возможно, очень немалое.
... Под разрывы снарядов и бомб, явно раскрытые немцами, части подтягивались на запад. Смена дивизий происходила благополучно, похоже на юге крупных сил немцев и правда не было, а те что были, сидели в обороне. В вечерних сумерках началась атака. Артиллерия почти не участвовала, орудий оставалось мало, да и сплошной линии фронта не было. ближайшие занятые врагом деревни все же отработали огнем, но основную работу должна была выполнять пехота. Борис выехал по направлению к крупному селу, которое должны были брать бойцы Юнуса Шабанова. Уже стемнело. Темноту разрезали вспышки выстрелов. Корсаров и сопровождавшие его офицеры напряженно вглядывались в бинокли, но понять, что происходит не удавалось. Поблизости, готовились выдвинутся подкрепления с несколькими противотанковыми пушками и зенитными пулеметами. Саперы подготовили ящики с минами и колючую проволоку для закрепления на местности. Борису докладывали, что южнее разгорелись тяжелые бои, наши войска смогли вклиниться в немецкую оборону. Несколько деревень, занятых противником, окружены, их активно штурмуют. Времени до рассвета не так уж и много, а ведь надо еще приготовится к отражению неизбежных контрударов, последующих с севера и юга, при поддержке танков и авиации. Справится ли Шабанов?
- Товарищ генерал, смотрите! – закричали рядом.
В нескольких километрах впереди появилась вертикальная полоса света. Он справился.
- Вперед! – скомандовал Борис.
С приглушенным шумом двинулись вперед красноармейцы, заскрипели колеса телег и пушек. Хорошее начало.
К утру удалось потеснить немцев на несколько километров по фронту и в глубину. Основания выступа спешно укрепляли, зная о любимой тактике врага – подрубать фланги и окружать. Танковая бригада готовилась к контрудару на случай появления вражеских танков, вводить ее в прорыв Корсаров не хотел. В воздухе появились наши самолеты, но их было мало и немцы скоро начали бомбардировку. Слабый огонь с земли не мог остановить их, оставалось лишь закапываться в землю.
Южный фланг подвергся ураганному обстрелу немецкой артиллерии, докладывали, что потери там очень велики. Ответить было практически нечем – огонь велся с большого расстояния, нужны были тяжелые пушки, а имеющиеся в группировке дивизионные гаубицы не обладали должной дальностью стрельбы.
Но главное внимание привлекал северный фланг, именно там находились главные силы Клейста. Такие неприятности в тылу он не будет терпеть, тем более, что несколько опорных пунктов уже пало и коммуникации скоро окажутся под угрозой обстрела. Отрезать немцев, конечно не выйдет. Основная фронтовая группировка на грани потери управления, а у Бориса слишком мало сил и почти нет подвижных соединений. Клейст может и рискнуть, продолжив движение на север в расчете на то, что если кольцо захлопнется, то рухнет весь участок фронта. С одной стороны это так, но с другой, благодаря вклинению и давлению на внешнюю часть кольца, попадающие в окружение советские войска могут прорваться на восток. Это будет поражение, но целостность фронта сохранится, а потери немцев будут достаточно велики. Скорее всего в немецких штабах предпочтут действовать более осмотрительно. Остановив Корсарова, они рассчитывают продолжить наступление и все же завершить операцию на окружение. Задача Бориса сковать как можно больше сил врага, чтобы оттянуть их с направления главного удара. Без Клейста, один Паулюс ничего не сделает, его остановят. Сейчас надо продержатся день, а с наступлением ночи попытаться нанести еще серию ударов и подавить все опорные пункты в тылу.
Утром начались атаки немцев, причем главный удар наносился не по вклинившимся войскам, а гораздо севернее, в направление на юго-восток с целью прорваться восточнее Барвенково и создать котел уже для войск Корсарова. Немцы опасно вклинились и Борис обратился в штаб армии за помощью. Его успокаивали, что меры предпринимаются, но он мало верил этому. В прошлом году, под Киевом они тоже предпринимались, но фронт тем не менее рухнул с катастрофическими последствиями. Оставалось лишь опасно оголять линию фронта на юге, занятую сменившей Бориса дивизией и перебрасывать их на отражение новой угрозы. О таком ассиметричном ответе, он сразу и не подумал. Клейст все же хитрый старый волк, его так просто не переиграешь. Эти похожий на механизм разум и неумолимый немецкий педантизм, делают свое дело. Наша оборона уже трещит, а вражеская пока держится.
После обеда немецкая авиация разбомбила командный пункт в Барвенково. Корсарова со штабом там не было, а земли вели огонь изо всех стволов. Несколько лаптей и мессеров удалось сбить, но городок был сильно разрушен. Генерал отправил свой броневик в Барвенково, а сам под огнем отправился в захваченное Юнусом Шабановым село.
Его приезд совпал с небольшим затишьем. Село хранило следы недавнего боя, несколько изб были разбиты и сожжены, на восточной окраине дымился полуразрушенный немецкий ДЗОТ, под ноги попадали многочисленные стреляные гильзы. Линия фронта проходила в нескольких километрах севернее. Бориса удивило, что практически не было следов бомбардировок и обстрелов чего он ожидал. В свете последних событий, это становится объяснимым. Раз немцы пытаются подрубить весь Барвенковский участок, то нет смысла тратить время и силы на это село, в случае успеха, русские его все равно бросят.
Шабанова он застал у большого бревенчатого амбара. Каска была надвинута на глаза, На спине, прикладом кверху висела винтовка СВТ. На груди капитана была одна-единственная медаль «За отвагу», вся почерневшая и немного ободранная. В руках он держал пеструю курицу.
- На обед поймал?
- Никак нет, товарищ генерал. Эту курицу ранило в бою, я вправил ей крыло. Теперь хочу оставить ее вместо талисмана.
Борис улыбнулся, удивленный трогательной заботой о курице. Даже в такие моменты, его подчиненный в состоянии оторваться от гнетущей реальности и увидеть что-то вокруг себя. Хорошо бы выжил этот капитан в ужасном пекле войны. Его близкие могут им гордиться. Сколько он уже сделал за эти дни!
- Вернешься с войны, привезешь домой курицу. – Сказал Корсаров, - Теперь давай к делу. Как обстановка?
- Село мы захватили довольно быстро. Захватили целыми две пушки, правда слабенькие – тридцать семь миллиметров, три миномета и шесть пулеметов, один клинит при стрельбе. Уничтожено человек пятьдесят немцев, остальные смогли уйти. Наши потери двадцать убитых. Укрепляемся, копаем окопы и щели, готовим огневые точки. Товарищ генерал, нужно еще пару пушек и мины. Немцы скоро будут здесь.
- Все будет. Почему так считаешь, что будут здесь?
- В поле мы их не удержим.
- Село надо удержать.
- Удержим, товарищ генерал. Патронов хватает. Еще бы пару взводов пехоты.
- За это не переживай. Ну раз у тебя все под контролем – я поеду.
- Подождите... – вдруг каким-то севшим голосом попросил капитан
Борис молча мотнул головой, дескать, я слушаю.
- Это лучше увидеть, пойдемте.
Генерал и его сопровождающие пошли за Шабановым. Идти пришлось недолго. В воздухе запахло падалью, все чаще мимо пролетали большие толстые мухи. Борис стал смутно догадываться, что ему хочет показать подчиненный.
Они подошли к каким-то обгоревшим развалинам. Похоже раньше это был какой-то склад или амбар с ямой под ним, потому что обломки провалились куда-то в середину. Пожар был несколько дней назад, зола и обгоревшие доски уже остыли. Именно отсюда и шел характерный запах разложения.
Все переглянулись.
- Там трупы. Много. Немцы загнали туда людей и подожгли. Полы были гнилые и рухнули, а сверху упала горящая кровля.
Пришедшие медленно стянули головные уборы, воцарилось молчание.
- Вот так. Раньше я только слышал об этом. А теперь вижу своими глазами. И нет слов.
Борис знал о подобном и раньше. В нем не вспыхивала ярость, не хотелось крушить, убивать, лишь на душе становилось тоскливо и пусто. Это ужасное и бессмысленное злодейство, что дает оно тем, кто его совершает? Оно не делает сильнее, даже не проводит черту, после которой отступать нельзя. Это деградация, признание собственной ничтожности, слабости. Стариков и детей убивают лишь когда не верят в собственную победу. Своих – чтобы не достались врагу, чужих – чтобы хоть чем-то досадить победителю.
- Вы скажите, что надо мстить, убивать всех немцев. И будете неправы. Убивать надо не Фрицев и Гансов, надо уничтожить то, что породило их. Фашизм у власти. Пока империя Гитлера существует будут приходить все новые солдаты врага, зараженные этим злом. Каждая деревня, каждый город – это гвоздь в крышку гроба фашизма. Помните об этом, тогда эти люди, что лежат здесь будут отомщены.
Он вытащил пистолет и направил ствол в небо. Сопровождающие торопливо доставали оружие.
- Вечная память этим несчастным людям, мир их праху. – он спустил курок.
Загремели очереди и одиночные выстрелы
- Всех уцелевших жителей отправить на восток. Выход с началом темноты.
Вот так. Война жестокая штука, глядя на некоторые вещи можно и рассудком тронуться. Ему удалось избежать этого, наверное опять дают о себе знать предки пираты, лагерное прошлое и вся его непростая жизнь. Толстокожесть, конечно, помогает в критических ситуациях, но в мирной жизни она скорее вредит. Трясясь на кочках в машине, Борис думал о будущем. Что будет если он переживет войну? Не в плане званий и должностей, это его уже не столь волнует. Выйти в отставку и тихо доживать свой век на даче, ловя рыбку, попивая вино и сплетничая с соседями? Нет, это не по нему. Продолжить службу, например, быть военным теоретиком, преподавателем, делясь обширным опытом с молодым поколением? Было бы здорово, но не осуществится. Кто он для командования, один из множества генералов, без хорошего образования, с неблагополучным прошлым, не имеющий нужных выходов и связей. Максимум, что он сможет сделать – написать мемуары «в стол», через несколько десятилетий опубликуют. К тому времени, его писанина затеряется среди чужих опусов. В будущем будет много информационного мусора. Если будут у него внуки, то что он им расскажет? Будь героем, внучок, бей их всех врагов, отрекись от радостей жизни, не забывай о славном прошлом своей семьи. Ну и вырастет моральный урод, смесь флибустьера с политруком, чужой в обществе, потому что время будет мирное и востребовано будет совсем другое.
Безрадостно все это. Но не стоит так переживать, будущее еще только предстоит создать. Здесь, в жестоких боях с фашистами.
Днем, несмотря на все усилия, немцы потеснили наши части почти на всех направлениях. У основания выступа они подошли к селу, ранее захваченному Шабановым, на западе часть сил во главе с майором Рощиным попала в окружение. Ему удалось удержать контроль над войсками и занять круговую оборону в одном из поселков. Танковая бригада столкнулась во встречном бою с танками немцев. Бой был очень тяжелый, но врага отбросили назад. Танкисты жаловались, что немецкие танки получили новое вооружение и усиленную броню, отсюда и большие потери. Даже на юге враг усилил давление, но к счастью вперед пошли главные силы армии, вновь нажимая на злополучные Маяки и этим оттянули немцев на себя. Командующий проявлял недовольство тем, что захваченные позиции потеряны и грозил трибуналом. Борис не спорил. Убеждать бестолку, а бросать людей в самоубийственные атаки он не будет, даже не оттого, что их жалко, а потому, что так только облегчишь фашистам жизнь. Опаснее всего была обстановка севернее Барвенково, там было сильное вклинение и наши войска еле держались. Резервов не было. Борис хотел было вывести танковую бригаду из боя и перевести ее в Барвенково, но передумал. Танков осталось мало, а удержать выступ стратегически важнее, надо спасать основную группировку. По слухам, там уже спохватились. Наступление на Харьков остановлено, уцелевшие танковые и кавалерийские части, атакуют Клейста и Паулюса, не давая захлопнуть кольцо. Лучше поздно чем никогда.
Ночь была очень беспокойной, ему даже не удалось прилечь, тревожные новости приходили отовсюду. Борис решил отправиться на южное основание выступа, там были большие потери от немецкой артиллерии. Он несколько раз просил принять меры – подтянуть свою артиллерию или перенацелить авиацию на этот участок, но все тщетно. Сверху приказали держаться своими силами.
Здесь и впрямь было ужасно. Вся земля была перепахана снарядами, зеленый покров безобразно портили черные воронки от взрывов, в нескольких местах он видел сбитые самолеты, возле дорог еще дымились остовы сгоревших машин, обломки телег, разбитые ящики, трупы людей и лошадей. Невыносимо пахло гарью, постоянно рвались снаряды и бомбы. На командном пункте, в уже сильно побитом блиндаже, Корсарова встретил командир подчиненной дивизии, полковник Баранов. Этот человек почему-то не внушал доверия. Коренастый, краснолицый, с заметным запахом перегара, он больше матерился, чем говорил что-то по существу. Подчиненные, похоже, как огня боялись полковника.
- Вообще .... ! Долбят как дятел дерево! Там что сверху, ......?! Помощи никакой. – орал комдив, бегая из угла в угол.
- До темноты продержитесь?
- Ты сам же видишь, генерал, у меня людей пачками выбивают! – продолжал полковник грубо нарушая субординацию.
- Почему плохо окопались?
- Куда тут нахрен окапываться, сносят вместе с окопами!
Все очень плохо. Ураганный обстрел, слабая поддержка, да и руководство неважное. Сразу видно, окопались изначально плохо, почти не маскируясь. Вся артиллерия выбита, потому что ее вытащили, чуть ли не на передний край и конечно, немцы ее обнаружили и накрыли. Никакие подкрепления тут не помогут, их просто выбьют на подходе. Нужна авиация, штурмовики. Ну или хотя бы провести через линию фронта пару разведгрупп со снайперами, обстрелять батареи, чтобы как-то снизить темп стрельбы. Задание почти самоубийственное, но что поделаешь.
- Баранов, у тебя разведчики хорошие есть?
- А? Зачем тебе? – повернулся полковник, распекавший кого-то из офицеров.
- Отвечать по уставу! Здесь я генерал, а не ты. – почти крикнул Борис.
Баранов, не ожидавший такого, вздрогнул.
- Так точно, товарищ генерал!
- Вызови.
Скоро перед ним появились двое. Один, крупный молодой парень с лицом деревенского Ваньки, другой потоньше, жилистый, кучерявый, похожий на цыгана.
- Лейтенант Кузнецов, командир разведроты! – представился первый
- Младший лейтенант Романов! – доложил второй.
Борис отвел их в сторону.
- Вот что, парни, сами видите что вокруг. Подкреплений у меня нет, все держится на честном слове. Теперь победит тот, кто хитрее и кто пойдет до конца. Задача такая – собрать две группы, вооружиться снайперскими винтовками и по темноте перейти линию фронта. На фронте давно?
- С осени сорок первого. – ответил лейтенант
- Значит опыт есть. Я знаю, что посылаю вас на смерть по сути. Был бы моложе, пошел бы сам. Подберетесь к батареям и постарайтесь снять с них стружку. Командиров и наводчиков в первую очередь. Ясно?
- Так точно. Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться?
- Обращайся.
Цыганистый разведчик почти шепотом заговорил.
- Здесь мы не перейдем, а километров пять-семь отсюда можно.
- Это уже детали на ваше усмотрение. И помните, на кону судьба всего фронта. Если немцы прорвутся... Впрочем, я не буду ругаться, это к Баранову. Собирайте людей и выдвигайтесь немедленно!
- Есть, товарищ генерал!
Борис кивнул и оба разведчика ушли. Он услышал как один тих сказал другому: «Вот это действительно генерал!». Корсаров мысленно пожелал им удачи.
Генерал пробыл на участке Баранова еще пару часов, пытаясь как-то упорядочить оборону. Сопровождавшие его офицеры настойчиво просили покинуть опасное место и как оказалось, не зря. Обстрел усилился, все попрятались в полузасыпанные окопы, а когда все смолкло, вдали показались цепи немецкой пехоты. Впереди медленно ползли танки. В бинокль Борис видел как по ним открыли огонь, однако он был настолько слабым и неточным, что немцы даже не залегли.
- Твою мать! - раздался голос Баранова. Полковник непечатно отозвался о подчиненных, о командире полка, чьи бойцы оказались под ударом. Он рвал и метал, отдавал какие-то приказания, грозил расправой. Вокруг носились бойцы, командный пункт спешно готовили к обороне. Все напоминало похожие события, происходившие с Борисом на его собственном командном пункте, но там не было всей этой бестолковой суеты и паники.
- Баранов, у тебя резервы есть? Хоть что-то?
-Ааа? Два батальона в глубине. Человек пятьсот в обоих.
- Прикажи им занять позицию к северу отсюда у развилки дорог! Подтягивай туда все что есть!
Вроде не так и глуп, догадался вывести часть сил во вторую линию. Но как быстро они подойдут к развилке и сумеют ли удержаться? Остались ли хотя бы противотанковые ружья?
Полковник что-то крикнул порученцу и тот убежал. Его собственный порученец потянул за рукав.
- Надо уходить!
- Нельзя, надо отбить атаку. – возразил Борис, - Собрать всех людей, выдвигаемся к переднему краю.
Баранов молча закивал. Собрав человек шестьдесят, они пригибаясь побежали вперед.
- Не должен я этого делать... – подумал Борис. Но жар смертельной схватки тянул его вперед, во что бы то ни стало надо отогнать немцев. Сейчас каждый опытный боец на счету. А он хоть и генерал, прекрасно стреляет, да и в рукопашной может постоять за себя. Пусть бойцы, видя его, знают, командование не бежит в тыл, оно здесь же, на передовой.
Немцы местами ворвались на передний край, танки утюжили окопы, сзади подъезжали похожие на ящики бронетранспортеры. Часть красноармейцев отчаянно сражалась, забрасывая бронированных монстров гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Но другие отступали, некоторые удирали бросив оружие.
Полковник Баранов страшно матерясь, пытался остановить беглецов. Одни останавливались, скапливаясь вокруг или падая на землю, другие бежали дальше. Баранов и появившейся рядом особист, стреляли по ним из револьверов. Внезапно полковник закачался и начал падать. То ли сразил осколок, то ли подстрелили собственные подчиненные-беглецы. Корсаров склонился над ним и приподнял. Гимнастерка на груди быстро пропитывалась кровью, похоже ранили все же немцы, а не свои. На губах Баранова пузырилась кровь, он смотрел испуганно и выглядел уже не распоясавшимся самодуром, а беспомощным страдальцем.
- Смотри на меня и дыши! Ничего не говори. – Борис подложил под голову раненого полевую сумку.
- Прости меня, товарищ Корсаров... – буквально прохрипел полковник.
- Эх, Баранов, что теперь говорить... – сокрушенно ответил Борис, - Я-то прощу.
Он видел множество смертей. На его глазах гибли люди куда более близкие и значимые. Но к смерти трудно привыкнуть и ему было искренне жаль Баранова. Хотя бы потому, что он оказался не столь глупым, как показалось вначале и уж точно не трусливым. Ранение тяжелое, похоже, задето легкое. Вероятность счастливого исхода мала. Раненого осторожно подняли с земли и потащили в тыл.
- Голову повыше держите! – крикнул вдогонку Борис и побежал вперед. Кто-то из бойцов бросил ему автомат, он ловко поймал его и приготовился к стрельбе. Вокруг свистели пули, падали убитые и раненые, горели и взрывались танки. Немцы наседали все сильнее, местами начиналась рукопашная схватка. Борис оглянулся и не увидел знакомых лиц. Неужели все, кто был с ним погибли!? Назад дороги уже нет. Что скажут вокруг, когда увидят, что генерал бежит? Уж точно не похвалят и вскоре побегут сами. Успели бы закрепиться на второй линии...
Корсаров спрыгнул в окоп. В нескольких метрах от него отстреливались несколько бойцов. На бруствере стоял покосившийся «Максим». Щиток пулемета был во многих местах пробит, из поврежденного кожуха едва заметно выходил пар. Вероятно, погибший расчет стрелял почти непрерывно, уже не заботясь о сохранности оружия, надеясь отразить атаку. Истерзанные останки пулеметчиков остались на дне окопа, словно немой призыв не сдаваться.
Теперь он просто солдат, его враги уже не синие стрелки на карте, не самолеты в небе и не серые кубики танков, видимые в бинокль. Теперь это живые люди в форме цвета фельдграу, что-то кричащие на своем языке, цепями бегущие к окопу, где он сидит. Это винтики ужасной машины смерти, которая накатывается, круша все на своем пути. В нее били стальными лавинами механизированных корпусов, ее бомбили огромные бомбардировщики, на нее волнами накатывались сотни тысяч пехотинцев, но все бестолку. Машина разносила их в пух и прах и шла вперед, неся горе миллионам людей.
Вражеская пехота была все ближе, так что уже можно было рассмотреть лица. Ощущение, что он остался совсем один, только полевая сумка хлопала его по бедру, словно подбадривая в последний час. Похоже, это конец. Не самый плохой, он сложит голову в борьбе с жестокими ненавистниками Родины, лицом к лицу, с оружием в руках, как и положено генералу
Борис подхватил с бруствера второй ППШ и высунувшись из окопа, ударил по фашистам с обеих рук. Автоматы ходили ходуном, отдача была просто чудовищной, но Борис был достаточно крепким и тренированным, чтобы успешно стрелять даже в таком режиме. Оглушительный грохот выстрелов, перекрывал крики сраженных врагов. Цепь немцев будто ветром сдуло. Он посмотрел вправо, ища другие цели и увидел стоявший в паре сотнях метров, немецкий танк.
-Т-4. – машинально отметил Корсаров.
Танк был явно поврежден и не двигался, но его башня крутилась и ствол орудия, смотрел в его сторону. Борис завороженно глядел на башню. Сверкнула вспышка выстрела и земля будто встала вертикально, а день сменился ночью.
6. Конец истории
Сознание вернулось к нему не сразу. Значит, он все еще жив. Борис ощущал огромную тяжесть и не сразу понял, что его почти полностью засыпало землей. Осторожно освободившись, он осмотрелся. Вокруг все было перепахано снарядами, валялись трупы. Немцы отбросили наших назад. С северо-востока доносился шум боя. Генерал задумался. Пробраться сквозь линию фронта будет очень непросто. Он нужен своим подчиненным. Не надо было лезть вперед, задача командующего управлять боем, а не участвовать в нем лично. Борис пренебрег этим правилом и жестоко поплатился. Оставалось одно – пойти не на восток, а на запад, на оккупированную территорию и уже оттуда попытаться выйти, выяснив наиболее удобные и тихие участки. Неизвестно еще как его примут, когда он выйдет в расположение Красной армии. Могут и опять в лагерь отправить, никому ничего не докажешь.
Перед тем, как пойти, он проверил оружие. Браунинг по-прежнему был в кобуре. Разжиться иным оружием не удалось, видимо его забрали немцы. То, что осталось было разряжено или неисправно. Лишь на трупе одного красноармейца удалось найти гранату Ф-1. Также он забрал мешочек сухарей и несколько сломанных галет. Пожевав немного, Корсаров двинулся в путь. Он шел несколько часов. Без карты с трудом понимал, где находится. По ощущениям он прошел километров тридцать. Наконец слева показалась небольшая деревня. Осторожно, местами ползком, чтобы не привлечь внимание лаявших где-то собак и возможно бывших в деревне немцев, Борис подобрался к маленькой покосившейся избушке. Наверняка здесь живут бедные люди, которые не сдадут его немцам и помогут. На слабый стук в дверь, через некоторое время, вышел хозяин, невзрачный бородатый мужичонка в жилетке поверх исподней рубахи.
- Тихо. Немцы есть?
Тот испуганно помотал головой.
- У меня нету. В деревне да, на том конце.
Борис вошел в крохотную избушку. Из-за ширмы выглянула женщина средних лет. С печки свесились двое детей, а из угла высунулась мрачного вида крючконосая старуха.
- Тише. Я вас надолго не задержу. Дайте воды!
Женщина, шлепая босыми ногами по полу, прошла к стоявшему у печи ведру и зачерпнув ковш, подала генералу.
- Спасибо! Немцев много?
Женщина молчала. Ладно, неважно.
Конечно, ему откровенно не рады. Вон бабка злобно косится на него. Интересно почему?
- Давно живете здесь?
- Давно. – Заскрипела старуха – Раньше посреди деревни жили. Как люди! А теперь в этой конуре!
- Почему так произошло?
Бабка сверкнула глазами.
- Из-за вас, коммуняк. Отобрали все!
Коммуняк... Теперь понятно, почему его так встретили. Хотя в партии его так и не восстановили, себя он считал в гораздо большей степени коммунистом, чем многих состоявших в партии. Да, он со многим не согласен, многие партийные начальники вызывают у него неприязнь, но он вступал в партию не ради карьеры и теплого местечка. Наверное, в душе он скорее идеалист.
А где хозяин? Ведь его нет с тех пор, как он впустил Бориса в дом. Подозрительно.
Надо делать ноги, пока он не привел немцев. Борис встал и пошел к двери. Прислушался. Вроде тихо. Вышел на порог и столкнулся с хозяином.
- Где был? – не слишком вежливо осведомился генерал.
- Так по нужде.... – потупил глаза хозяин.
Откуда-то послышался шум шагов. Все понятно.
- По немецкой нужде? – Борис перехватил пистолет за ствол чтобы тихо пристукнуть предателя, но тут с неожиданным проворством оттолкнул его и вбежал в дом, лязгнув изнутри засовом.
Шаги были все ближе. Похоже, к дому бежали немцы. Но Борис вовсе не собирался оставлять расправу с предателем. Заметив окно, он быстро достал гранату и выдернув чеку, бросил ее туда. Раздался громкий взрыв, посыпались битые стекла, где-то рядом закричали по-немецки. Вот и все, пресечется с предателем и его поганый род. Борис бросился бежать, перебираясь через плетни и пробиваясь через кусты. Сзади стреляли и кричали немцы. За деревней была высокая густая трава, доходящая до пояса. Борис пригибался, метаясь из стороны в сторону. То ли среди преследователей не было хороших стрелков, то ли немцы хотели взять его живым, но он под пулями оставался невредим.
Погоня длилась долго. Генерал не мог понять сколько же человек за ним гонится. На бегу он стрелял, но очевидно, без успеха. Наконец, когда стало ясно, что силы на исходе, а враги не останавливаются, он решил принять бой.
Борис остановился и развернулся лицом к противникам. Оказалось, что за ним гнались всего четыре немца, находившихся от него метрах в тридцати. Видя, что их жертва поднимает пистолет, они также вскинули оружие. Перестрелка была короткой. Под выстрелами Хай-Пауэра все немцы упали. Были ли они убиты, ранены или упали от страха было непонятно. Их пули прошли мимо, лишь одна сорвала шлевку и ободрала ремень. Все было так неожиданно, что Корсаров в недоумении стоял на месте, не зная, что делать дальше. Наконец, способность мыслить вернулась и он двинулся к лежащим в траве немцам чтобы поживиться оружием и возможно едой. Он прошел пару метров, как увидел, что один из противников поднимается что-то держа в руках.
- Граната!
Борис вскинул пистолет и нажал на курок. Вместо выстрела раздался сухой щелчок. Патроны кончились! От руки немца отделилась похожая на палку граната. Надо бежать!
Он развернулся и даже успел пробежать несколько шагов, как сзади раздался взрыв. Его бросило вперед, он споткнулся и упал, но затем поднялся и побежал дальше.
Борис падал, снова поднимался и бежал, даже не думая куда. Наконец шок прошел и он остался лежать возле большого старого дерева. Ему становилось холодно, перед глазами появилась какая-то рябь, руки начали неметь. Сознание затуманивалось, овладевала апатия, уже не было дела до происходящего вокруг. Так он пролежал до темноты. Вечером, Борису немного полегчало, он прислонился к дереву и стал ощупывать раны, попутно выковыривая осколки. Это причиняло ужасную боль и чтобы как-то перетерпеть ее генерал зажал зубами ремень от сумки. К утру он смог имевшимся бинтом перевязать себя, но о том чтобы идти не было и речи. С востока доносились звуки боя. Очень хотелось верить, что коридор удалось удержать и кольцо не захлопнулось. Полгода войны! Скольких смертей и разрушений можно избежать если не будет этого котла. Сталинград, Воронеж, Ростов, Кавказ, Кубань... Может удержится Севастополь... Он делал все что мог, но изменить историю ему не под силу. Клейст не взял Барвенково, но его стальная лавина прошла западнее и она все ближе к группировке Паулюса. Что же там происходит? Одни вопросы и никаких ответов.
Рассвело. Если бы не канонада вдали, можно было подумать, что начался обычный майский день. Где-то кричат птицы, в траве деловито снуют муравьи и жучки. Несмотря ни на что жизнь продолжается. Кто-то приходит, кто-то уходит.
Совсем рядом послышался шум шагов. Борис резко развернулся и увидел летящую в него ногу в сапоге. Боли он не почувствовал, только сильный удар. Тем не менее, Корсаров не упал и смог увидеть напавшего.
Не иначе дезертир. Крупный мужик в засаленной и грязной одежде, солдатских сапогах, из-за пазухи видна рубчатая рукоять нагана. Откуда-то сбоку появился еще один, в старом сером плаще и кепке. Этот держал в руках ППШ. Мрачные, словно рубленые лица выражали враждебность. Вообще странно как они здесь взялись, буквально на линии фронта, где их могут легко обнаружить и прикончить, что наши, что немцы. Может это фашистские прислужники? Но опять же район боевых действий, а те сидят в тылу.
Первый схватил Бориса за ворот, легко приподняв, повернул его к себе лицом.
- Смотри, генерал! Не думал, что буду вот так генерала за шкирку держать!
Оба довольно рассмеялись.
- Ну что ты не поешь про любимую партию, про товарища Сталина? А, гнида? – дезертир сильно встряхнул Корсарова, - Наконец я с вами поквитаюсь! За все – за колхоз, за скотину, за лагеря! А может еще про царя поговорим, про церкви? А, мужик? Что молчишь?
Борис негромко ответил, подаваясь вперед. Хотелось разозлить этого мерзавца, даже перед лицом собственной смерти показать ему всю его никчемность.
- Что ты знаешь о лагере, вошь поднарная!?
Дезертир, как и следовало ожидать, вышел из себя. Со страшной бранью он вцепился в генерала. Ярость накрыла его разум настолько, что он забыл об оружии, начав бить и трепать Бориса, даже речь скоро сменилась бессвязным шумом. Изловчившись, Корсаров схватил бандита за гениталии. Когда-то он выжимал каждой рукой на силомере почти семьдесят килограмм. Теперь эта хватка обрушилась на причинное место злодея. Тот громко завопил и упал на свою жертву. Сообщник, похоже решил, что Борис пустил в ход нож, смертельно ранив дезертира и вскинув автомат, дал длинную очередь по обоим. Один все равно не жилец, а другого надо всяко убить. Глупость врага спасла генерала, все пули пришлись в спину напавшего, придавившего Бориса своим телом. Корсаров левой рукой выдернул его револьвер из-за пазухи и застрелил второго бандита. Спихнув с себя тело, он хотел отползти, но дезертир был еще жив, схватив Бориса за раненую ногу. В глазах все потемнело от боли, а враг полз на него, подминая под себя и пытаясь схватить за шею.
- ... красная! – хрипел он, - Мы вас все равно вырежем!
- Не дождешься! – Борис перехватил руку противника и подняв наган, оказавшийся редкой, командирской модели, с коротким стволом, в упор пристрелил его.
- Добро всегда победит!- уже в никуда сказал генерал, машинально вытирая лицо, забрызганное кровью и мозгами убитого дезертира.
И снова синее небо над головой, лишь далекие орудийные выстрелы нарушают тишину.
Он выбрал свой путь. Никто не узнает о произошедшем, а узнает – не поверит. Интересно, как сложатся дальнейшие события, каким будет ход войны? Для него, генерала Корсарова, она по сути кончилась. Он едва-едва может идти и вряд ли доберется до своих. Быть пленником врага – это ужасный позор, если вдали замаячат фашисты, то надо стреляться. Можно даже не пытаться отстреливаться, потому что далеко не факт, что он будет убит, скорее только ранен и пойман. Нельзя этого допускать. Но и спешить некуда, пусть это синее небо останется с ним как можно дольше, поддержав в последний час.
Борис на четвереньках добрался до трупа второго врага, забрал автомат и уполз в кусты.
Профессиональные привычки не оставили его и теперь, он тщательно проверил оружие. В диске оставалось двадцать патронов, в барабане нагана всего три. Совсем мало.
Генерал пролежал в кустах весь день, очень хотелось есть и пить. Его конец снова откладывался. Нужно было что-то делать, раз он все еще жив. Возникший план был незамысловат – понемногу ползти вперед в поисках ручья или хотя бы лужи, а дальше, отлежавшись еще немного, продолжать путь на восток.
На часах было восемь вечера, когда Борис начал движение. Перед этим он вновь обыскал трупы дезертиров. У одного за голенищем обнаружилась финка, у другого стеклянная довоенная фляжка и кисет с табаком. Наибольший интерес вызвала фляжка, учитывая личность обладателя, предполагалась, что в ней спирт. Но внутри была вода, совсем немного, но для Бориса она была гораздо дороже любой другой жидкости. Еды на трупах не было никакой, за исключением нескольких зубков чеснока.
Корсаров залпом осушил флягу и стал вставлять нож за голенище когда увидел в нескольких десятках метрах от себя четверых немцев. Первой мыслью было, что это те, что за ним гнались. Но прошло уже много времени и даже если предположить, что они не погибли, а были только ранены, становилось понятно, что это совсем другие фрицы. Один из них был в фуражке с перевязанной головой, офицер, остальные солдаты в касках. У одного был трофейный ППШ, у другого пулемет МГ, третий держал в руках снайперскую винтовку. Опасные противники, очевидно разведчики. А у него почти нет патронов. На две-три очереди хватит, главное опередить их и не дать залечь. Борис растянулся на земле и взял врага на мушку.
- Не стреляйте! Мы свои! – раздался голос, показавшийся подозрительно знакомым.
Свои немцы? Что-то невероятное. На переодетых наших не похожи – форма чистая, хорошо подогнанная, не с трупов снятая. Если они его заметили, почему не стреляли и даже не пригнулись? Может хотят схватить его живым? Или для обеих сторон встреча стала неожиданной?
Как бы там ни было, Борис держал их на прицеле. Офицер, вытянув руки перед собой, пошел к нему. Ну, то, что руки вытянул еще не показатель, в своей жизни, он не раз встречал ловкачей, умеющих выхватывать оружие за доли секунды. Может и этот немец из их числа. Скоро станет понятно. У него, Бориса, несмотря на возраст, реакция тоже осталась отменной. Быстро выхватить пистолет вряд ли получится, но вот выстрелить их уже наведенного ствола, сможет очень быстро, вряд ли кто-то не увернется.
Немец приблизился и Корсаров с удивлением узнал в нем Юнуса Шабанова. Как он здесь? Неужели перебежал к фашистам?
- Товарищ генерал, не стреляйте! Это я – Юнус.
- Вижу. Почему ты в немецкой форме?
- Мы ведем разведку, Это ребята из моего батальона, вы их всех знаете.
- Пусть подойдут.
По знаку Шабанова, трое солдат подошли к нему. Борис действительно узнал их.
Будь что будет, если уж и эта ловушка, то кому тогда вообще можно верить... Генерал отложил автомат.
- Я так рад, что мы вас нашли, наверху считают, что вы погибли, кто-то видел, что рядом с вами разорвался снаряд.
- Так и было.
Юнус и его бойцы присели на корточки вокруг Бориса.
- Но в деревне мы узнали, что вы живы и я решил найти вас.
- Зачем ты так рисковал?
- Вы мой командир, я не мог по другому.
- А форма?
Юнус махнул рукой.
- Форма настоящая, с немецкого склада, у нас даже документы настоящие. И все мы говорим по-немецки. Ваня был учителем немецкого, а Витя и Саша жили среди поволжских немцев.
- А ты сам?
- В институте выучил.
- Ты переводчик?- о прошлом своего подчиненного Борис знал немного. Разве что его возраст и то, что жил в Москве перед войной.
- Нет, я доктор. Терапевт. Кстати, давайте я осмотрю вас.
- Смотри. Кости вроде целые, кровь не идет.
Юнус развязал самодельные повязки и осмотрел раны, несколько раз нажал рядом с ними. Было довольно больно, однако Борис стерпел.
- Одежда присохла к телу, сейчас лучше не трогать. Но бояться нечего – нагноений нет. Вы сами вытащили осколки?
- Да. Как обстановка? Немцы окружили нас или нет?
Этот вопрос был самым главным, остальное мелочи. Принесли ли результат все его усилия?
- Мы их удержали. Дивизия Баранова отошла на несколько километров, ту деревню на севере удержали. Наши войска отходят с выступа. Клейст и Паулюс так и не встретились.
- Они наступают?
- Уже нет, выдохлись.
Сидящие рядом бойцы вдруг напряглись, Шабанов слегка повернулся вбок. Борис увидел, что в его руке появился «Люггер».
- Эй, ребята, не подкрадывайтесь, мы свои. А ты можешь не пытаться кинуть – ты на мушке. – негромко сказал он, обращаясь в пустоту
Борис вытянул шею и увидел в кустах, где он недавно прятался еще двоих знакомых – разведчиков из дивизии Баранова.
- Кузнецов, Романов, идите к нам. Все свои. – хорошо, что он запомнил их фамилии
Разведчики осторожно вышли из кустов.
- Капитан Шабанов.- представился Юнус – мы разведчики из дивизии генерала Корсарова.
- Чуть не сцепились фрицам на радость. – заметил похожий на цыгана Романов.
- Главное разобрались. Теперь нас уже шестеро. И генерал. Его надо обязательно вытащить. Как стемнеет – выдвигаемся.
Борис молчал, все изменилось так быстро, что он все еще не мог поверить, что жизнь вдруг получила продолжение. И хотя впереди был непростой путь через линию фронта, он уже не сомневался в успехе этого предприятиях и мысленно готовился к новым сражениям....
Харьков 1942
© Copyright: Нури Мансуров, 2017
Свидетельство о публикации №217040201603
Свидетельство о публикации №217040201603
Рецензии
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.