Мистерия Альфреда де Виньи Потоп

Особенности поэтики мистерии Альфреда де Виньи «Потоп»

Французский поэт Альфред де Виньи искал в Библии сюжеты, иллюстрирующие идеи о предопределенности отдельных человеческих судеб и обреченности любящего сердца на страдание. При этом Виньи мыслил в рамках «некоторого множества интерпретаций», избирая экзистенциальный уровень истолкования ветхозаветных преданий и евангельских притч. Исповедуя романтический максимализм, протестуя против «тирании несчастья» и кровавых жертвоприношений, поэт взывал к жалости, любви, чести и справедливости.

В центре мистерии «Потоп», в целом написанной по библейским мотивам, находится вымышленная история гибели пастуха и его возлюбленной во время затопления земли, случившегося в незапамятные времена. Хотя рассказ о частной жизни вставлен в повествование о гибели древней земной цивилизации, существовавшей задолго до возникновения христианства, в нем доминируют христианские постулаты – о родовом грехе, искуплении вины, наказании человечества за прегрешения, мученичестве отдельных личностей и сострадании к невиновным.

По мнению исследователей ХХ века, ветхозаветное сказание о всемирном потопе имеет корни в мифологии. Теория о дописьменном происхождении этого предания и его связи с мировой мифологией и народной культурой была выдвинута в начале прошлого века англичанином Дж. Фрэзером в работе «Фольклор в Ветхом Завете» (глава IV) и, подхваченная  исследователями древней литературы, приобрела значение непререкаемой аксиомы. К примеру, последователь фрэзеровской теории, автор «Библейских историй» Г. Гече писал: «...библейское повествование о всемирном потопе является литературной обработкой одной из песен эпоса о Гильгамеше» [1]). Но для романтических поэтов Библия оставалась не столько литературным, сколько философским источником знаний о жизни и человеке.

Гностическое прочтение Библии привело Альфреда де Виньи к эклектическому восприятию потопа как мирового катаклизма и проведению отдаленных исторических параллелей: поэт-мыслитель перенес на известные ветхозаветные сюжеты шекспировские мысли о катастрофичности отдельных человеческих жизней и привел частные трагедии в качестве доказательств несправедливости идеи наказания невиновных, которая обосновывалась примерами из ветхозаветной Библии и выводилась из положений о доподопном и послепотопном времени. Размышляя о человеческих судьбах, Виньи записал в Дневнике: «Печаль Моисея, падение Элоа, смерть Эммануила и Сары иллюстрируют безразличие, жестокость и несправедливость божественной воли». Из мрака «вселенского лабиринта» поэт вынес на поверхность приоритеты «простых человеческих радостей», защищая право человека жить на земле в счастье и любви [3]. Эти приоритеты Виньи отстаивал во всех своих «обновленных» мистериях - «Моисей», «Элоа», «Потоп».
 
Поэма «Потоп», созданная на основе делювиального предания, была романтически переосмыслена Виньи под впечатлением от французской живописи - монументальных «Сцен потопа» кисти Жироде (1806) и классической картины Никола Пуссена «Зима. Всемирный потоп» (1665). О своих юношеских впечатлениях и об удивлении, его охватившем, Виньи вспоминал в «Дневнике Поэта»: «Aprеs avoir contemplе les mers dans le Dеluge de Poussin, je trouvai la premiere tempеte que je vis sur mer d'une petitesse ridicule. On ne voyait pas autour de moi assez d'еtendue d'eau, assez de soulevement de vagues, contre les rochers» / «После созерцания моря на картине Пуссена «Потоп», я обнаружил, что первый шторм, который я увидел на море, был смехотворно мал. Вокруг меня не было ни воды достаточной протяженности, ни достаточной величины волн, падающих на скалы» [2]. Это было одно из первых больших сомнений, зародившихся в душе поэта.

Поэма Виньи о трагической любви двух молодых людей, погибших во время вселенского катаклизма, сохранила величие библейской мистерии, но впитала романтический дух сомнения Жироде и классический стоицизм Пуссена. Как и на полотне Жироде, в поэме Виньи трагическое сконцентрировано в центральном образе молодого человека. Стоическая мысль «страдай и сохраняй самообладание» послужила отправной точкой для замысла романтика - потомка старинного аристократического рода, верно служившего французскому королевству и пострадавшего от репрессий в годы французской революции конца 18 века.

После чтения буколик А. Шенье, трактатов утописта Сен-Симона и «Сант-Петербургских вечеров» Ж. де Местра, утверждавшего, что Божественное Провидение требует «кровавых жертв» ради продолжения человеческого рода, Виньи размышляет о судьбе человечества в целом и об отдельно взятой жизни. Чтобы показать тесную связь «всех времен и народов», поэт обращается, как и в поэме «Моисей», к символике вершины, «священной горы». В «Моисее» мистериальное таинство совершается на горе Нево (Небо), в поэме «Потоп» мистическим эпицентром становится скала, на которой должна произойти встреча Эммануила и Ангела. Виньи использовал фатальный параллелизм легендарных историй архетипически связав эпический образ скалы с библейской «священной горой». Как заметил Пьер Кастекс, в своих мистериях Виньи отождествлял небо и дух, землю и тело, воду и душу. Уравнивая внутренние и внешние стихии, поэт подтверждал идею целостности вселенной и человеческого естества, однако, в конце «Потопа» он противопоставил «верх» и «низ», разъединил «земное» и «небесное», материальное и духовное.
 
Сюжет поэмы «Потоп» эпичен, хотя и незамысловат, и украшен живописными картинами,  усилен размышлениями о вере, жизни и смерти.

До Великого Потопа, в ту пору, когда Ангелы еще спускались на землю и обитали среди людей, жил пастух по имени Эммануил. Он был рожден смертной женщиной от одного из Ангелов, жил на воле среди природы и чувствовал себя счастливым в своем одиночестве, пока не встретил девушку по имени Сара - прекрасную лицом и чистую сердцем. Молодые люди полюбили друг друга и зажили как единое целое: они всегда были рядом друг с другом и счастливы вдвоем, вместе пасли овец высоко в горах, вместе наслаждались красотами природы - ничто, казалось, не могло их разлучить. Но однажды среди ясного неба грянул гром и пришла весть о Великом Потопе, посланном Великим Божеством в наказание грешникам. Спасение было уготовано только одному семейству - праведного Ноя.

К Эммануилу тайно спустился его отец Ангел и повелел в назначенный час подняться на вершину горы и ждать его прихода. Когда воды Океана затопили уже почти всю землю, к Саре пришел сын Ноя с предложением руки и сердца. Для Сары вхождение в семейство Ноя означало спасение, но она отказала юноше из-за любви к Эммануилу. Тем временем Океан стремительно наступал, и люди, окруженные бушующими водами, громко взывали к Богу о помощи, но, казалось, Он их не слышал. Эммануил вскарабкался на самую высокую гору, указанную Ангелом, но не один, как было велено, а вместе со своей возлюбленной. Напрасно юноша ждал помощи от отца и молил Бога о пощаде. Ангел не явился, Бог не услышал мольбы, а волны поднимались все выше, пока не накрыли вершину скалы, за которую пастух цепко ухватился одной рукой. Другой рукой из последних сил он удерживал Сару.

В этой вымышленной истории автор «Потопа» дублировал ветхозаветную идею о падении первых людей - Адама и Евы - из-за непослушания: Сара пренебрегла спасением, отвергнув предложение войти в святое семейство, став женой сына праведного Ноя, Эммануил ослушался своего отца Ангела, нарушив одиночество. У героев Виньи был выбор на пути к личному спасению ценой отказа друг от друга. Но, подобно Адаму и Еве, герои «Потопа» предпочли умереть в верности и любви, отвергнув самый простой и доступный путь к спасению - отступничество, предательство, нарушение клятвы. 

Виньи, по словам Марка Эжельденже, повторял за Жан-Полем мысль о сиротстве человечества, а в сцене ожидания Ангела на вершине горы соединил романтический мотив обманутых надежд с мистической идеей наказания за нарушение таинства посвящения. В отличие от Моисея, сверхчеловека, пророка и проводника народа из одноименной поэмы Виньи, который стоически прошел свой земной путь до конца, завершив его на святой горе Нево, Эммануил прервал инициацию, чтобы не нарушить клятву верности возлюбленной. Юноша сделал такой выбор в надежде быть спасенным ценою личного счастья, а не отказа от него, будучи уверенным, что его мольбы будут услышаны на небесах. Но ветхозаветный Бог равнодушен к проявлениям земных чувств. Юные любовники не были вознесены до божественной высоты и, приравненные  к тысячам согрешивших смертных, погибли вместе с ними. В своей поэме Виньи выражает сомнение в справедливости Божественного Провидения, позволив себе насмешку над семейством праведника Ноя.
 
Под влиянием Ж.Ж. Руссо Виньи показал любовь как естественную доброту человека и, вслед за Пьером Балланшем и Альфонсом де Ламартином, высказался в пользу очищающего и искупляющего страдания, познания тайного смысла бытия через стоическое смирение и Божественное молчание. По словам Поля Вьяллянекса, Виньи хотел бы, чтобы «человеческий голос звучал в унисон голосам ангелов» [3]. Однако вера и упование на Бога, чаянье в гетевском, просветительском смысле слова у Виньи непостоянны. В Евангелии от Луки говорится, что Бог посылает Ангела, чтобы помочь Христу справиться с сомнениями. Но Эммануил, сын Ангела и смертной женщины, – «слабое создание, над которым судьба смеется, бросая из стороны в сторону», несмотря на волеизъявление и личную внутреннюю свободу. Его Судьба раскрывается в античном смысле, как подвластная внешним (божественным) силам и зависящая от роковых обстоятельств.

В сценах гибели человечества в пластически-зримых образах автор «Потопа» соединил классически-монументальное и неистово-романтическое. Смерть грешников он изобразил без жалости и сострадания в просветительски-сатирической традиции, сохранив тенденцию к обезличиванию и морализаторству в духе вольтерьянского антиклерикализма. Поэт, в манере Р. де Шатобриана, настаивал на мысли о нравственной ущербности и греховности эгоцентризма, который, как он покажет позже в романе «Стелло», можно преодолеть только анализом.

В сатирической части поэмы действует мифо-риторический принцип повествования, а дидактический слог в описании гибели грешников напоминает слог Данте. Аллегория и метафора в таком описании служат некоторой конкретизации и одновременно символизации описываемого события: сатира, с одной стороны, призвана осудить людей и оправдать холод Божества, показать высокий смысл небесного деяния, с другой стороны – вернуть читателя к современности, уводя в сторону от мистического эпицентра. Чувствительность в духе Шатобриана и элегическая печаль в стиле С. Гесснера, Делиля и А. Шенье особенно сильны в повествовании об Эммануиле. Описания девственной, счастливой природы торжественны и живописны, в манере Мильтона, описания таинственной и фантастической атмосферы действия  выдержаны в духе Оссиана [4].
 
Позднее поэт облечет свои представления о духовности в форму логических построений, отделив мечтательность созерцателя от мечтательности творца. Виньи далек от атеизма [5] и не отрицает христианскую веру, но под влиянием платонизма и учений средневековых мистиков сомневается в некоторых католических догмах и постулатах. Эзотерическое осмысление добра и зла приведет романтика к пониманию Слова как вечного Божественного Логоса, Чистого духа – таково позднейшее завершение духовных, религиозных, интеллектуальных и эстетических поисков Альфреда де Виньи, начатых в период создания мистерий.

Литература

1. Гече Г. Библейские истории. Ветхий Завет. Новый Завет. М.: Политиздат, 1990. С. 41.
2. Vigny A. de. Journal d’un Poеte; Notе par L. Ratisbone. P.: C. Lеvy, 1882. Р. 46.
3. Viallaneix P. Vigny par lui-mеme / coll. Les еcrivains de toujours, № 69. P.: Seuil, 1964. Р. 99.
4. Vigny A. de. Oeuvres complеtes. Prеface, prеsentation et notes par P. Viallaneix. P.: Seuil, 1964. P. 49.
5. Соколова Т. В. Философская поэзия А. де Виньи. Л.: Изд-во ЛГУ, 1981. C. 154.

В новой редакции.

Впервые опубликовано в: Библия и культура: [Сб. науч. статей]. Вып. 1. Черновцы: Рута, 2000. С. 151–152.