Магда

Сквозь дырочки в зеленой дверце почтового ящика что-то белеет – явно не газета. Сердце ёкает от радостного предчувствия: письмо от Магды! Так и есть – тяжеленький пухлый конверт с голубым значком «Par avion», весь заштампованный цветными печатями, поверх которых стоит размытый черный оттиск «Почта СССР». Вид у конверта до того заграничный, что жаль прятать его в портфель – так бы и несла в руках, пусть все видят. Но нельзя. За грязным подъездным оконцем бушует мокрая апрельская пурга, перемешивая небо и землю. И я со вздохом сую письмо поглубже между тетрадями (при наших ветрах сугроб можно и в портфеле принести), чтоб ни одна снежинка не коснулась его драгоценного содержимого.

В конверте небось новые марки для моей коллекции и открытки с видами чистеньких нарядных улиц. Очень хочется посмотреть, но некогда теперь – в школу опоздаю. Тогда географичка, презрительно поджав узкие губы, опять скажет при всем классе: «Некоторые думают, что учиться во вторую смену, означает дрыхнуть до обеда». Она так и говорит «дрыхнуть», и все смеются. Ладно, перемены дождусь.

С Магдой мы уже второй год переписываемся, и здорово сдружились. Давно, еще в пятом классе я прочла в сентябрьском номере «Пионерской правды» про двух девчонок – одна наша, а другая из Чехословакии. Познакомились они в «Орленке», и потом много лет переписывались, слали друг дружке посылочки, приглашения – наша даже в гости туда ездила! В общем, крепили интернациональную дружбу, пока не выросли. Теперь та девочка из Чехословакии работает в школе, учит детей русскому языку, и они хотят с нами переписываться. Я сразу загорелась: вот бы и мне так! Я тоже хочу крепить международную дружбу и в гости поехать. В газете были адреса, но почему-то только мальчиков. Написать какому-нибудь пацану? Ну уж нет! Что если их мальчишки такие же дураки, как наши? Лучше конечно с девочкой. Только где же адрес взять?
Два дня я про это думала и сообразила: можно ведь письмо на адрес школы послать: ЧССР, город Прага, школа такая-то. А уж там его отдадут кому-нибудь.

Посылать письмо на вырванном из тетради листочке не годилось – все-таки за границу! Пожертвовав мороженым, я купила в канцтоварах блокнот с Винни-Пухом. В углу на его гладких страничках были нарисованы Пятачок, Кролик, ослик Иа или Сова. Писать ровно без линеек было трудно, но я очень старалась: «Здравствуй незнакомая девочка» – тут я задумалась, может надо написать «дорогая»? А вдруг она не ответит? Ну и что ж, зато так лучше звучит, дружелюбнее. И я взяла другой листок.

К вечеру блокнот отощал, а рожденное в муках письмо было уложено в особый конверт с надписью «АВИА» и красно-синими флажками по краю. Адрес школы, тщательно перерисовав незнакомые буквы, я скопировала из газеты, а в графе «Кому» написала: «Пионерке, которая учит русский».
Сколько идет письмо до заграницы я не знала, но на всякий случай ответа стала ждать со следующей недели. Я заглядывала в почтовый ящик так часто, что железная дверка повисла на одной петле и перестала закрываться. Прошло много недель. Ответа все не было, и к новому году я надеяться перестала.

Но однажды письмо из Чехословакии пришло. Коротенькое, с кучей смешных ошибок, зато на специальной бумаге со снежинками и в таком же конверте. Мою новую подругу звали Магда Лингартова. Кроме письма внутри оказалась пара календариков, жвачка и цветная фотография белобрысой девочки с заколотой набок челкой и золотыми сережками в ушах.
Магда писала, что ей одиннадцать лет, что она любит рисовать, собирает марки (как я!) и держит двух кроликов – «они белые и рызые». На обратной стороне листка она обрисовала свою ладошку и написала по-чешски «Na shledanou!» – До свиданья.

Радости моей не было границ. Я сразу уселась писать ответ: «Магда, я не поняла, какие у тебя кролики – белые и рыжие, что ли? У нас тоже есть кролики, только они серые, а других не продают. Сердечный привет из СССР! Пиши еще».
Цветной фотокарточки у меня не было, и я вложила простую черно-белую. И еще марки «Дикорастущие ягоды» и «Птицы – защитники леса» – пусть ей будет приятно.

На этот раз «ждать ответа, как соловей лета» не пришлось. Скоро загадка с кроликами разъяснилась. Магда прислала рисунок: лопоухие белые зайки играют в траве. Рядом с ушками написано «рызые». Розовые, догадалась я, вспомнив нежную розовость кроличьих ушей на просвет. Ай да Магда! Рисовала она замечательно.

Писать по-русски ей было тяжело, но краткость писем с лихвой искупалась картинками. Из них я узнала, что Магда живет в большом доме с садом, что папа у нее чех, а мама родилась в немецком городе Мюнхене, и что Прага – необыкновенно прекрасный город. Кроме рисунков приходили открытки. На них были старинные островерхие замки, отражавшиеся в спокойной воде Влтавы, каменные мосты с круглыми арками, башенки с часами и шпилями, мощеные улицы и красные черепичные крыши. Неужели главный город страны может быть таким?
Я купила в киоске «Союзпечать» набор открыток «Москва – столица нашей родины» и послала несколько видов Магде: «У нас тоже красиво!»

Потом мы уехали жить в Норильск, и я с гордостью отправила Магде свой новый адрес: «Теперь я буду жить за Полярным кругом в самом северном городе мира! Это там, где вечная мерзлота, где водятся олени и песцы». Представляет ли моя «импортная» подруга, что такое песец? Я вырезала из «Юного натуралиста» картинку с лохматым зверьком и вложила ее в конверт – пусть знает.

Теперь письма от Магды приходили реже, зато часто по два-три сразу. Но никакая нелетная погода не могла помешать нашей дружбе. Я рассказывала ей про полярную ночь и северное сияние, про морозы и тундру, посылала засушенные листики карликовой березы. Магда интересовалась, бегают ли у нас по улицам белые медведи и присылала талисманы на удачу – серебряную монетку с дырочкой и крошечных куколок, искусно сплетенных из красных и белых ниток.
«Ты любишь путешествовать? – спрашивала она. – Мы ездили с классом на Махово озеро, где чешский король ловил рыбу. Скоро я буду иметь путешествие – в другую страну! Про него напишу в следующем письме».

Ух ты! – вздыхала я, – счастливица Магда! Интересно, куда же она поедет? Про это я надеялась узнать в начале весны. Но метели день и ночь гудели над Таймыром, самолеты, дожидаясь "окна", куковали то в Хатанге, то в Игарке, а редкие железные птицы все же достигавшие Алыкеля, везли северянам яйца и мимозу, раннюю зелень с юга и дефицитные капроновые колготки к нескорому еще лету. Центральные газеты и журналы приходили с большим опозданием. Писем не доставляли вовсе.

Но вот, наконец, долгожданная весточка у меня в руках. Еле дождавшись перемены, я уселась на подоконнике в дальнем конце коридора и надорвала конверт. Оттуда высыпался пестрый ворох марок, пачка переводных наклеек, фотография и два исписанных листка – на этот раз письмо было длиннее обычного.
«На каникулах мы с мамой ездили в Мюнхен, – говорилось в письме (аж в ФРГ! – ахнула я). – Там живет моя бабушка. Она позвала нас сделать ей визит». Надо же, какие церемонии: «сделать визит!» – фу-ты ну-ты! Дальше Магда писала про то, как ходила в Мюнхенский зоопарк – самый большой в Европе, перечисляла зверей, которые живут там не в клетках, а как будто на свободе. Конец ее письма был грустный. «Мы посетили кладбище, где похоронен мой дед, – сообщала она. – Дедушка давно был на войне. Он имел много ран и умер, когда я была маленькая. Я его сильно люблю и плакала. Очень жалко». На обороте фотографии, сделанной в каком-то парке среди плоских белых плит, стояло: «Это я, где могила дедушки». Грусть Магды передалась и мне. Я ее понимала.

Дали звонок. На уроке, прикрывшись учебником зоологии, я потихоньку стала писать ответ: «Милая Магда, я тебе сочувствую. Мой дедушка тоже умер. Он, как и твой дед, воевал. На войне он был шофером, возил на своем грузовике снаряды к пушкам и совершал подвиги. Поэтому у него два ордена Красной звезды. Мой деда Ваня бил проклятых фашистов на Белорусском фронте, – я задумчиво покусала кончик ручки и без всякой задней мысли добавила, – а на каком фронте воевал твой дедушка?»

Этот вопрос остался без ответа. Больше писем от Магды не приходило.