Миссия фрейлины Васильчиковой. ч. 3

Миссия фрейлины Васильчиковой.

(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2017/03/28/1477)

В декабре 1915 года в Петроград прибыла Мария Васильчикова, (с 1880 года фрейлина императриц, служившая также у великой княгини Елизаветы Федоровны, сестры императрицы Александры Федоровны).
Фрейлина Мария Александровна Васильчикова, была дочерью  Гофмейстера Васильчикова, занимавшего пост директора Императорского Эрмитажа с 1879 по 1888 года.  Ее мать, рожденная графиня Олсуфьева. Ее хорошо знали все члены династии.
Васильчикова  была очень дружна с В. Кн. Елизаветой Федоровной (той самой, женой в.к. Сергея Александровича, убиенного эсэром  Каляевым в 1905 году),  и, когда та жила с мужем в Петербурге, подруги виделись почти ежедневно. Они не раз гостили друг у друга в имениях.
В дружеских отношениях была  Васильчикова и с братом Государыни, Вел. Герцогом Гессенским.
Государыня Александра Федоровна, узнав М. А. Васильчикову, полюбила ее. Во время японской войны Васильчикова помогала Царице по заведыванию ее складом в Зимнем дворце. Последние перед войной годы Васильчикова жила в своем небольшом имении - Клейн Вартенштейн, близ Вены, в Австрии.

Достигнув 18 лет, Мария стала фрейлиной ЕИВ, но замуж так и не вышла. Не отличавшаяся красотой, Мария обладала … невероятной физической силой. Она, шутки ради, при встрече обнимаясь, иногда поднимала даже мужчин, чем приводила их в большое смущение.
Эту толстушку-хохотушку при дворе все полюбили и звали «наша Маша».
В феврале 1913 года Васильчикова приезжала в Петербург. Она была принята Их Величествами и однажды была приглашена на завтрак, на котором была только царская семья. После завтрака, прощаясь с Васильчиковой в кабинете, Государь сказал:
- Живите спокойно в Австрии, но изредка приезжайте нас проведать. Бог даст, войны, сколько это будет в моей власти, не будет.
Прощаясь, Государь поцеловал руку Васильчиковой и, когда та, сконфуженная неожиданностью, что-то сказала, Государь, со свойственной ему чарующей улыбкой, сказал:
- Можно старому другу.

Благодаря службе при дворе, Васильчикова завязала знакомства со многими влиятельными людьми Европы. В период, о котором мы пишем, «девица Васильчикова” была тучной дамой пятидесяти лет.
С объявлением войны М. А. Васильчикова была объявлена под домашним арестом в ее имении Клейн Вартенштейн.

С первых дней мировой войны Мария была её противницей, о чем, не стесняясь, писала в своих письмах в Россию.

25-го февраля 1915 г. (10 марта нового стиля) М. А. Васильчикова, по инициативе высших немецких властей обеих немецких империй, отправила Их Величествам первое письмо с целью начать переговоры о мире.

В этом письме М. А. Васильчикова сообщала следующее:
К ней явились два немца и один австриец, не дипломаты, но люди с большим положением и лично известные Императорам Германскому и Австрийскому и находящиеся с ними в сношениях. Они просили Васильчикову довести до сведения Государя, что, может быть теперь, когда все в мире убедились в храбрости русских, и пока все воюющие стоят еще в одинаковом положении, может быть именно теперь Государь возьмет на себя инициативу мира. 
«Не будете ли Вы, Государь, - так передавала Васильчикова слова, сказанные ей ее посетителями, - властитель величайшего царства в мире, не только царем победоносной рати, но и царем МИРА».
«У Вас у первого явилась мысль о международном мире, и по инициативе Вашего Величества созван был в Гааге мирный конгресс. Теперь одно Ваше могучее слово и потоки, реки крови остановят свое ужасное течение. Ни здесь, в Австрии, ни в Германии нет никакой ненависти против русских. Одно Ваше слово и Вы к Вашим многочисленным венцам прибавите венец бессмертия».
 
«Ваше Величество, - так заканчивала свое письмо Васильчикова, - я себя чувствовала не в праве не передать все вышеизложенное, которое теперь, вследствие того, что ни в Германии, ни в Австрии нет Вашего представителя, мне пришлось высказать. Молю меня простить, если Ваше Величество найдете, что я поступила неправильно. Конечно, если бы Вы, Государь, зная Вашу любовь к миру, пожелали бы через поверенное близкое лицо, убедиться в справедливости изложенного, эти трое, говорившие со мною, могли бы лично высказать в одном из нейтральных государств, но ЭТИ ТРОЕ - не дипломаты, а, так сказать, эхо обеих враждующих стран».
Далее следовала подпись Васильчиковой.

Письмо это через Швецию было переслано Императрице Александре Федоровне, которая 22 марта переслала письмо Государю в Ставку, причем написала: «Я, конечно, более не отвечаю на ее письма».
Никакого ответа на свое письмо Васильчикова не получила.
 
17-го (30) марта 1915 года Васильчикова вновь послала письмо Государю уже непосредственно, лично. Упомянув о том, что Государь, вероятно, не получил ее первое письмо, она сообщала, что к ней вновь приезжали все те же три лица и просили повторить Его Величеству все написанное в первом письме. Германия и Австрия желают мира с Россией. Государь, как победитель, может первый произнести слово «мир» и реки крови иссякнут и страшное теперешнее горе превратится в радость.
Англия намерена завладеть Константинополем, дабы оставить его за собой. Из Дарданелл сделает второй Гибралтар. С Японией она переговаривается, дабы предоставить Японии занять Манчжурию.
«О, если бы Пасхальный звон возвестил бы мир», писала Васильчикова и поздравляла с праздником Пасхи. После же подписи имелась приписка: «Если Ваше Величество желали бы прислать доверенное лицо в одно из нейтральных государств, чтобы убедиться, здесь устроят, что меня освободят из плена и я могла бы представить этих трех лиц Вашему доверенному лицу».
И на это второе письмо ответа не последовало.

В начале мая 1915 года, к Васильчиковой приехал нарочный из Берлина.
Он сообщил, что её племянник, русский офицер, попал в немецкий плен и находится в лагере близ столицы. Если княжна пожелает, то власти готовы организовать ей встречу с родственником. Она также может ознакомиться с условиями содержания русских военнопленных на предмет помощи нуждающимся. Она поехала.
С ведома Императора Васильчикова пользовалась в Берлине полной свободой. Ей были предоставлены права и льготы, которыми не пользовались другие иностранцы. Ей, конечно же,  показали привилегированные лагеря, где помещались русские пленные, которые произвели на нее самое лучшее впечатление.
Кроме волнительного свидания с племянником, Марии организовали ряд встреч со старыми знакомыми.
Брат русской Царицы, Великий герцог Эрнс Людвиг Гессенский, на завтраке в честь княгини осуждал войну, с любовью говорил об Их Величествах Романовых и твердил о необходимости возвращаться к старым добрым династийным отношениям.
В Берлине фрейлину Васильчикову посетили многие ее знакомые из дипломатического мира, и несколько раз с ней подолгу беседовал ее старый знакомый министр Иностранных дел фон - Ягов.
Ей было заявлено, что Император Вильгельм желает заключения мира. Все сказанное фон-Яговым было облечено в некое «резюмэ», на французском языке. Фон-Ягов  просил вновь написать письмо Государю и переслать ему «резюмэ», заключавшее в себе то, чего хочет Император Вильгельм, немецкая дипломатия, хочет Германия.

14-го (27) мая 1915 года Васильчикова отправила из Берлина Государю свое третье письмо. Она рассказала Государю, как вызвали ее в Берлин, что она там видела и слышала, упомянула о двух своих прошлых письмах и переслала составленное фон-Яговым «резюмэ».
Вкратце содержание этого «резюмэ» таково.
Все здесь держатся того мнения, что мир Германии и России - вопрос жизни и смерти для обеих стран. В мир должна быть включена и Австрия. Необходимо прекратить бойню именно теперь, когда ни одна из сторон не разбита.
Россия больше выиграет, если заключит мир с Германией. Англия не есть верный союзник. Она любит, чтобы другие вынимали для нее каштаны из огня. Германия нуждается в России сильной, и монархической и оба соседние царствующие дома должны поддерживать свои старые монархические и дружеские традиции.
Продолжение войны считается здесь опасностью для династии. Здесь отлично понимают, что Россия не хочет покинуть Францию, но и в этом вопросе, - вопросе чести для России, Германия понимает ее положение, и не будет ставить ни малейших препятствий к справедливому соглашению.
Далее говорилось о Царстве Польском, Италии, военнопленных, об ошибках, которые делает В. Кн. Николай Николаевич.
Васильчикова сообщала затем, что она сама была приглашена завтракать  к Вел. Герцогу Гессенскому, с какой любовью он говорил об Их Величествах, как он искренно, желает мира и как он радовался, что фон-Ягов решился откровенно высказаться.
«Смею просить, писала Васильчикова, приказать дать мне ответ, который могу передать фон-Ягову. Я буду его здесь ждать, а потом, увы, должна вернуться в Клейн Вартенштейн.»
«Если бы Ваше Величество решили с высоты престола произнести слово мир, Вы решите судьбу народов всего мира и, если Вы пришлете доверенное лицо, одновременно такое же лицо будет послано отсюда для первых переговоров».
После подписи была приписка: «Если бы Ваше Величество пожелали, чтобы я, лично, передала все слышанное и все, что видела здесь и в Германии, - облегчите мне всячески путешествие в Царское Село, но я должна все же вернуться в Австрию до окончания войны».
Подождав некоторое время ответа на свое письмо и не получив его, Васильчикова вернулась в Клейн Вартенштейн.

(На мой взгляд, все эти германские предложения мира были вполне разумными, не содержали никаких оскорбительных для чести России предложений и отвечали интересам сохранения царской власти и самой империи.
Как знать, если бы Николай Второй  принял их всерьез и призвал все воюющие страны к мирным переговорам, то и вся мировая история ХХ века пошла бы совсем другим путем…
В этих письмах, по существу, содержалось немецкое предложение «мира без аннексий и контрибуций».
Германия была готова отвести свои войска с территории России и Франции, а также хлопотать перед союзной ей Турцией о благоприятном для России режиме Проливов. Вполне разумный компромисс, при том неблагоприятном ходе войны, который имела Россия).

Сейчас известно, что все письма дошли до адресатов, но были приняты Николаем Вторым с большим раздражением:
«Как она посмела принять поручение от врага? Я не верю Вильгельму. Если он хочет мира, то почему не обратиться через нейтральные страны, например США, ко всем союзникам сразу? Опять эти подлые интриги».
Александра Федоровна поначалу хотела дать резкую отповедь бывшей подруге, но потом осознала, что этого она себе не может позволить,т.к. сам факт состояния в такой переписке  дискредитировал Романовых.
Поэтому решено было на письма не отвечать.

Можно сказать, что это было далеко не бесспорным решением. Все равно об этой переписке знал весь светский Петроград, а ее засекречивание лишь увеличивало интерес к этому  вопросу, порождая самые невероятные слухи.

На излете, трагического для русской армии, 1915 года,  «толстая Маша» получила из России известие о смерти ее 80-летней матушки.
Выезд из Австрии, через Германию,  в Россию ей разрешили при одном условии  –   лично передать Николаю II письма от великого герцога  Гессенского и  Рейнского  Эрнста Людвига, являвшегося родным братом супруги русского императора.

(Великий Герцог очень желал прекращения войны и, независимо от писем Васильчиковой, делал попытки завязать переговоры о мире, но безуспешно.
В половине апреля 1915 года Герцог отправил письмо своей сестре Императрице Александре Федоровне, в котором высказал мысль, что следовало бы строить мост для мирных переговоров. Он даже сообщил, что послал доверенное лицо в Стокгольм, которое могло бы вступить в переговоры, частным образом, с тем лицом, которое пришлет Государь. Царица, получив письмо от брата в то время как Государь был в Ставке, немедленно дала знать в Стокгольм, дабы присланный не беспокоился ждать и что время для мира еще не настало. Письмом же Государю она сообщила о том, прибавив, что поспешила кончить все до его приезда, зная, что происшедшее будет для него неприятно.


Для проезда по территории Германии и для въезда в Швецию Васильчикову снабдили немецким паспортом. Кроме того, ей снова передали мирные предложения МИД-а Германии и личное письмо брата Царицы к Их Величествам.

В письме Людвиг, Герцог Гессенский просил Их Величества выслушать Васильчикову, поздравлял Семью с наступающим Новым годом и выражал надежду, что «1916 год принесет мир нашим народам».
А на словах велел передать, что в Стокгольме будет постоянно присутствовать доверенное лицо Герцога, которое готово вступить в переговоры в частном порядке с посланцем Николая.

(Давайте запомним  это обещание немецкого Герцога, мы еще вспомним о нем, рассказывая о контактах русских посланцев о сепаратном мире  с германскими представителями в Стокгольме в 1916 году).


С современной точки зрения в этом «миротворческом визите» Васильчиковой не было ничего особенно предосудительного.  Таких «миротворцев» только на территории нашей страны в 90-е и «нулевые» годы  было множество. 
Напомню только несколько наиболее знаменитых «борцов за мир»: Сергей Ковалев, Борис  Немцов, Борис Абрамыч Березовский, не считая множества журналистов и «правозащитников», которые просто  специализировались на призывах к немедленному «замирению» с военными противниками России и заключению различных «перемирий», договоренностей со старейшинами» и прочих уступках им.
Я уж не говорю о позорных  Хасавюртовских соглашениях, подписанных А.И. Лебедем, которые и вовсе, по существу, были скрытой формой капитуляции российской армии в Чечне.
В те времена (начало ХХ века) подобное «миротворчество» еще было в новинку и воспринималось, в обществе, остро негативно, как акт предательства, или действия в интересах вражеских держав. Такое уж было «неполиткорректное время»…

Тем не менее, русская армия весной-летом 1915 года находилась в тяжелейшем положении, вынуждена была отступать из Привисленского края (Русской Польши) и Курляндии, бросить все свои западные крепости (которые строили и укрепляли последние  40-50 лет, вкладывая в них огромные деньги), потеряла огромные запасы вооружения и боеприпасов, материальных средств  (только в одной Новогеоргиевской крепости немцам досталось 1200 орудий, более 500 орудий было потеряно в крепости Ковно и т.д.), многие части нашей армии были деморализованы, обычным делом была массовая сдача в плен.
Так что вопрос о том, что делать дальше с этой мировой войной,  был далеко не праздным. Перспективы победы были самыми отдаленными.
В различных околовластных кругах все настойчивее стали разговоры о возможности сепаратного мира, как способа решения этой проблемы.


С немецким паспортом, в сопровождении доверенного лица, Васильчикова отправилась сначала в Дармштадт к Вел. Герцогу Гессенскому.

Узнав о поездке Васильчиковой, Герцог отнесся к ней очень сочувственно и снабдил ее письмом к Их Величествам. В письме он выражал надежду, что Их Величества выслушают Васильчикову, поздравлял с Новым Годом и выражал надежду, что он принесет мир. Затем Васильчикова приехала в Берлин, где имела беседы с фон-Яговым и получила «резюмэ» для вручения Его Величеству. Это «резюмэ» по существу было повторением того, что было отправлено 14 (27) мая 1915 года.
Через Данциг Васильчикова приехала в Стокгольм, где в посольстве получила русский паспорт. Обедала у нашего посла. Далее ехала на Хапаранду, где ее документы были просмотрены консулом. При просмотре документов на границе Васильчиковой посоветовали по приезде в Петербург побывать в штабе армии на Дворцовой площади, что она и обещала сделать. Ехала Васильчикова от Торнео до Петербурга одна и в 6 часов утра 2 (15) декабря приехала в Петербург и остановилась в гостинице "Астория".

М.К. Лемке в своих военных дневниках "20 дней в Царской Ставке", оставил такую запись:
2 декабря 1915 г.
"Сегодня нач. штаба Северного фронта генерал Бонч-Бруевич телеграфировал Алексееву:
«2 декабря в штаб VI армии  явилась для допроса прибывшая из Австрии фрейлина государынь императриц Мария Александровна Васильчикова.
По ее словам, она имеет около Вены, у ст. Клейн-Вартенштейн, имение Глогниц, где и была задержана с начала войны. Получив из России известие о смерти матери, Васильчикова добилась при содействии вел. герцога Гессенского (брат императрицы Александры Федоровны. — М. Л.) и за его поручительством разрешения выехать в Россию сроком на 3 недели с тем, что в случае если она не вернется, то ее имение будет конфисковано; предполагает обратно выехать через 15–20 дней. Прошу указаний, надлежит ли допустить Васильчиковой выехать за границу и, в утвердительном случае можно ли ее подвергнуть при выезде самому тщательному опросу и досмотру».

Резолюция Алексеева: «Пропустить можно. Опрос учинить можно, а досмотр только при сомнениях. Нет надобности наносить лишнее унижение, если в этом не будет надобности».
Зная язык Алексеева и его манеру писать резолюции, можно утверждать, что повторения и неладности этой резолюции свидетельствуют о волнении, в котором он был в то время".
 


Итак, русская фрейлина Васильчикова, с немецким паспортом (!) совершенно легально  прибыла  в Петроград .
Так как приезд фрейлины стал событием неординарным, ее тут же взяли под наблюдение русская контрразведка и полиция. Так что каждый шаг Васильчиковой в столице был под контролем.
Будучи  весьма энергичной особой, она тут же стала бомбардировать Царское Село запросами на предмет приема ее самим государем.
Кроме того, она явилась к министру иностранных дел Сергею Сазонову, показала ему письма герцога  Гессенского и  Рейнского  Эрнста Людвига и анонимную записку, смысл которой сводился опять-таки к необходимости заключить сепаратный мир, в противном случае англичане Россию предадут, а германцы нанесут ей сокрушающий удар.
На словах фрейлина добавила: «Мне велено сказать, что англичане за нашей спиной хотят заключить  сепаратный  мир с немцами. Увидите, они вас одурачат”.


(Как показала история и дальнейшие события, в этом предсказании фрейлина Васильчикова оказалась права  на все 100%.
Англичане таки «одурачили» своих незадачливых российских союзников, даже не допустив нашу эмигрантскую делегацию к участию в Версальских переговорах о мире, да  и в ходе Гражданской войны 1918-1920 годов тоже не слишком – то напрягались, предпочитая «доверять» самим русским белогвардейцам «таскать для них каштаны из огня»).

Давайте поразмышляем, насколько «глупыми» были действия этой «Нашей Маши» с точки зрения интересов России.
Наша страна ввязалась в Первую мировую войну (а многие историки считают, что и спровоцировала ее своим объявлением мобилизации), не имея ни конкретной цели в этой войне, ни ясно выраженных претензий к своим противникам.
Туманный лозунг защиты «братушек славян», после первых поражений,  довольно быстро померк и не очень-то коррелировался с вторжением наших лучших войск в Восточную Пруссию, которая была далековата от Сербии.
Даже пресловутые «освобождение Босфора и Дарданелл» и «водружение креста на Святой Софии» в Царьграде,  возникли только осенью 1914 года, после вступления Турции в войну на стороне Центральных держав.
Обычным солдатам (да и многим офицерам военного времени) было совершенно непонятно, за что именно они проливают кровь.
Немецкая агитация была поставлена неплохо, и рассказам о том, что русские льют свою кровь за непонятные «Дырдынеллы» и английское влияние в далекой Месопотамии, наши господа офицеры мало что могли аргументированно противопоставить.
Так что яд разложения и стремление к «замирению»  любой ценой, проникал в царскую армию уже с конца 1914 года, когда начались первые массовые «братания» с немцами на Рождественские  праздники, и массовая сдача в плен наших солдат и дезертирство.


Вот, что записал об этом, в своем военном дневнике, великий князь Андрей Владимирович, посещавший соединения 1-й, 2-й и 10-й русских армий, стоявших в приграничных районах Восточной Пруссии:
«23 ноября 1914 года.
Сегодня при разборе бумаг между прочими было сообщение генерала Сиверса, командующего 10-й армией, что за последнее время наблюдалась массовая сдача в плен, даже целыми ротами в 84-й пехотной дивизии. В одном случае сдалось целых три роты.
Генерал Сиверс, давая оценку этому печальному случаю, просит провести законодательным путем закон, по которому всякий пленный теряет право в будущем возвращаться на родину и фактом сдачи в плен считается выбывшим из русского подданства…»

Как видим, массовая сдача в плен очень сильно беспокоила русских полководцев уже в ноябре 1914 года.
А вот что в.к. Андрей Владимирович записал в декабре 1914 года:
«Офицерский состав почти во всех пехотных полках не превышает 10 - 15 и лишь в редких случаях достигает в некоторых полках. Были полки с одним офицером…
Без офицеров вести атаки почти невозможно. Даже сидение в окопах без офицеров пагубно действует на людей.
Командир 1-го армейского корпуса рассказал случай, когда пришел из окопа унтер-офицер просить дать им в окоп офицера, который хотя бы «ни пущал» ходить, но чтобы сидел у них, а то, как он выразился: «Мы сбегим»…
В 1-й армии...
Встречается масса бродячих отдельных солдат. Кавалерии было даже поручено делать облавы в лесах и болотах. За один день было переловлено свыше 600 человек. В некоторых селениях хотя и были патрули, но цели они не достигают…»

За ОДИН день конные патрули переловили в тылах только одной, 1-й армии свыше 600 беглых и бродячих солдат…

Но может быть, солдаты подкачали, а зато полководцы были мОлодцами, как на подбор, и все рвались в бой с «коварными тевтонами»?!
Посмотрим,  что записал  в.к. Андрей Владимирович об этом:
«22 октября 1914 года.
Наш главнокомандующий решил съездить в 10-ю армию генерала Сиверса,  в районе Сувалкской губ. Дабы выяснить на месте причины медленного наступления на Восточную Пруссию. В 12 ч. ночи мы выехали и 20 октября к 7 ч. утра прибыли на станцию Гродно…
На обратном пути генерал Рузский мне говорил, что главная заминка в наступлении заключалась в том, что корпуса бывшей 1-й армии Ренненкампфа, после его знаменитого отступления, по-видимому, потеряли свой моральный дух, и не столько войска, сколько корпусные командиры, потерявшие всякую веру в себя. Кроме того, некоторые корпусные командиры (Мищенко), как Рузский выразился, безграмотные в военном деле, ждут наступления соседа, а сами не двигаются.
Им мерещатся все новые и новые немецкие корпуса, и потому постоянно доносят в оправдание, что наступление невозможно ввиду превосходства неприятельских сил».

Вот такое  «политико-моральное состояние» многих соединений царских  войск было  НА ДЕЛЕ  уже осенью 1914 года, задолго ДО поражений весны-лета 1915 года в Галиции и очищения Русской Польши…

Не правда ли, это как-то слабо коррелируется с некоторыми  бравурными статьями современных историков и публицистов, уверяющих что  весной 1917 года царские войска в новой попытке наступать  уж непременно «наложили» бы тевтонам «по первое число»?!
Думается, все эти обстоятельства надо бы учесть, рассматривая вопрос о степени приемлемости, или неприемлемости переговоров о сепаратном мире, которые германская сторона НЕОДНОКРАТНО предлагала царскому правительству и Николаю Второму лично.

Было бы, конечно, интересно изучить  само  СОДЕРЖАНИЕ  всех  писем, которые  фрейлина Васильчикова привезла царю (и его ближайшему окружению). Что именно там было написано, какие условия для заключения мира предлагала Германия России, и ее союзникам, были ли они неприемлемыми, и если «да», то – почему?
К сожалению, в нашей историографии этот вопрос, почему-то, обходят молчанием.
Мне, во всяком случае, не удалось найти полный текст этих документов.

После этого отступления, продолжим рассказ о  визите  фрейлины Васильчиковой.
Интересные подробности этой миссии сообщает жандармский генерал Александр Спиридович  в своей книге «Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 гг.»:
«Тотчас же по приезде Васильчикова написала письмо Императрице, прося принять ее, как делала обычно, приезжая в Петербург и отправила с ним письмо Герцога Гессенского и «резюмэ»
Вскоре из дворца протелефонировали, что письмо вручено по назначению. В тот же день Васильчикова зашла в штаб на Дворцовой площади, где ее допросили о причине ее приезда, на что она объяснила, что отпущена из Австрии в Россию на три недели под поручительство Великого Герцога Гессенского, ввиду смерти ее матери. И что, если она не вернется, то ее имение будет конфисковано.
6-го декабря Начальник штаба Северо-Западного фронта генерал Бонч-Бруевич телеграфировал о Васильчиковой генералу Алексееву и спрашивал, можно ли допустить выезд ее заграницу и, если да, то можно ли при выезде подвергнуть ее тщательному допросу и осмотру. Генерал Алексеев положил резолюцию: «Пропустить можно. Опрос учинить можно, а досмотр только при сомнениях. Нет надобности наносить лишнее унижение, если в этом не будет надобности».
Поджидая ответа о приеме из дворца, Васильчикова отправила по почте письмо В. Кн. Елизавете Федоровне и никуда из Петербурга не выезжала. Но ответа не было.
Между тем, благодаря обширным связям Васильчиковой и родству, в высшем обществе распространился слух об ее приезде и пошли сплетни об ее, якобы, измене, о том, что она шпионка.
Эти слухи дошли до Васильчиковой.
Видя, что дело принимает странный оборот, она обратилась к министру Иностранных дел Сазонову, прося принять ее. Сазонов назначил час приема. Принял он ее нелюбезно и даже сердито.
Сазонов сказал, что он знаком с ее письмами к Государю, который давал их ему читать, знаком хорошо и с «резюмэ».
Он очень пренебрежительно говорил об Императоре Вильгельме и о Герцоге Гессенском и заявил: «Пока я у Цепного моста и пока Германия и Австрия не будут стерты в порошок - мира не будет».
Они расстались.
 
Неудача приезда была для Васильчиковой очевидна. Царское Село хранило полное молчание. Васильчикова решила ехать обратно.
Но в Петербурге уже поднялся настоящий скандал. Председатель Гос. Думы Родзянко и многие другие кричали по гостиным, что приехавшая из Австрии Васильчикова хлопочет о сепаратном мире, что того добивается «немецкая партия при дворе», что того хочет Царица Александра Федоровна.

Уже говорили, что навстречу Васильчиковой было послано доверенное лицо, что ее очень ласково, но тайно, приняли в Царском Селе, что она тайно выезжает туда неоднократно. Говорили о целом немецком комплоте, во главе которого стоит Императрица. Больше всех трубил Родзянко. Слухи эти дошли и да Их Величеств. Государь был очень недоволен всем происшедшим и приказал Министру Внутренних дел Хвостову ликвидировать все дело, а Васильчикову выслать из Петербурга.
В отсутствии Васильчиковой, в ее номере, был произведен обыск, но вообще ничего обнаружено не было.

 Явившийся министр Хвостов с Белецким объявил Васильчиковой, что, по Высочайшему повелению, она подлежит аресту и  высылке из Петербурга.
На вопрос, за что, Белецкий пояснил, что английский посол Бьюкенен заявил, что он не может спокойно спать, пока А. А. Васильчикова находится в Петербурге.
В министерском вагоне, в сопровождении жандармского офицера, чиновника Министерства Двора и четырех чинов охраны, Васильчикова была отвезена в имение своей сестры Милорадович, что около Боровичей, Хорольского уезда, Черниговской губернии. Там она и жила до самой революции.
О Васильчиковой иначе не говорили, как о шпионке.

В более низшие слои общества эта легенда прошла, как нечто неясное, но нехорошее, во что была замешана Императрица. Газеты инсинуировали на Васильчикову. Она сама просила министра Двора или принять меры против печатания оскорбительных для нее статей, или снять с нее звание фрейлины. Последнее было исполнено.
Приехавший с докладом Белецкий доложил, какие меры приняты для наблюдения за Васильчиковой. Он доложил, что делу придано совершенно неправильное освещение и обвинял в этом главным образом Родзянко, который в заседании Бюджетной комиссии дал ряд неверных о том сведений. Сведения эти были использованы прессой.
Из приезда Васильчиковой устроили скандал, которым, через ее голову, били по Императрице. Таково было враждебное отношение к Ее Величеству даже среди высшего общества. То было знамение времени. Прелюдия революции. Их Величества, в угоду «общественному мнению», пожертвовали тогда М. А. Васильчиковой, которую давно и хорошо знали. Она этого не заслуживала».
Так вспоминал о миссии фрейлины Васильчиковой начальник императорской дворцовой охраны, генерал-майор Отдельного корпуса жандармов Александр Иванович Спиридович.

В следующей главе рассмотрим  попытки переговоров о сепаратном мире, предпринятые царскими сановниками в 1916 году.

На фото: фрейлина Васильчикова (справа в большой шляпе) и великая княгиня Елизавета Федоровна. 1911 год.

Продолжение: http://www.proza.ru/2017/04/06/530