Камзол из лоскутков. Детство. Гл. 6

        Все когда-либо в жизни происходит впервые. Я уже упоминала понятие Вкус, когда рассказывала о свежем хлебе, выпекаемом мамой.  Вкуснятиной для меня тогда казались  обычные толстые блины из рук тети Оли,  я уже не говорю про такое сверх редкое явление в моем детстве, как конфеты, любила и по сей день люблю лесные орехи.
 
        Ничего этого в своем детстве я не ела вдоволь. Конфеты, как ни прятала их мама, находила Маша или Женя, они съедали все, оставив лишь обертки. Переехав в другую деревню, я лишилась орехов, здесь поблизости не было никакого леса. Почему-то у мамы блины получались не такими воздушными, да и пекла она чаще картофельные.

        Зато в посадке возле шоссе росла ирга. Кустарник разросся на несколько километров, и мы лакомились сладкой ягодой, деля ее с птицами. Иногда мама брала меня с собой в лес, когда женщины сообща ехали за черникой. О, это оказалось настоящим испытанием!  Я не выносила жары, комаров и запаха багульника. Наевшись ягод, я только о том и думала, чтобы поскорее вернуться домой, ныла, конечно, чем вызывала мамино недовольство.

        А уж о таком продукте, как черная икра, мои родители слыхом не слыхивали. Нет, конечно, в селедке икра иногда попадалась, но чтобы настоящая осетровая!  В магазинах она не продавалась, кто там видел эту икру?! А тем более, никто и понятия не имел, какая она на вкус.

        Маша с годовалой Танюшкой уехала по месту командировки Бориса в город Гурьев, где по реке Урал осетр идет на нерест. Ясное дело, продукт этот в дефиците там не был. Прислали они родителям этой черной осетровой икры целый пакет в фанерном посылочном ящике. Когда переложили в посуду, получилась целая трехлитровая банка!
 
        Женя говорит: "деликатес", а мы и слова такого не слышали. Дружно сели за стол, по центру поставили эту банку и попробовали! И с черным хлебом пытались мы ее есть, и с белым, и с маслом - какая гадость! Ни рыба, ни мясо - соленая, вкус не пойми какой, мы же ее по полной столовой ложке себе на хлеб намазали, на жалея! И что в итоге? Скормила мама этот деликатес свинкам!
 
        Когда я уже стала жить в Минске, узнала цену черной икры, маме говорить даже не стала, чтобы до инфаркта не довести.
 
        С годами вкусы меняются. Икрой нынче никого не удивишь, блинов из-за диабета нельзя, а орешки? Орешки можно, но уже не очень и хочется.

        Сколько себя помню, родители держали кур, гусей, уток. Цыплят-бройлеров не покупали, как это делают теперь. Несколько наседок старательно высиживали потомство, которое потом заполняло весь двор. А вот утят покупали сразу несколько десятков, хотя до взрослых особей доживало десятка полтора-два от силы.

        Присматривать за выводками, кормить, поить и прятать от дождя - все это было моими обязанностями. Конечно, хотелось убежать с подружками, как же без того?  Но я была послушной и ответственной дочкой. Вот и сидела на скамеечке во дворе, иногда с книжкой, иногда с карандашами и альбомом.

        В очередной раз на велосипедах подъехали подружки, приглашая меня покататься за компанию. А у меня двадцать маленьких утят, росших без наседки.  Я заменяла им и наседку, и кормилицу.

        Пока они сидели в одной коробке, я приносила им свежую травку, ставила водичку. Малышня привыкла меня видеть и воспринимала, как свою маму, не иначе. Наступили теплые деньки, и утята были выпущены во двор, в небольшую загородку из досок.

        Пока я находилась в поле их зрения, малыши спокойно щипали траву, грелись под солнышком. Стоило отлучиться, как они начинали верещать, что дурные, все как один сбивались в кучу и, задрав головы, пищали: «Тии, тии, тии…»
 
        Идея пришла внезапно, когда я споткнулась о резиновый мячик у двери. Обернув мяч белой тканью, я нарисовала углем глаза, брови и нос, губы и щеки раскрасила свеклой.  Дальше из старой одежды соорудила «тело», натолкала в рукава кофты и в свои колготы тряпок, надела галоши, на «голову» повязала старый мамин платок. Вынесла из дома стул со спинкой и усадила свою куклу в загородку к утятам.

        Малыши молча наблюдали за моими действиями, даже не догадываясь, какой  чудовищный обман их ожидает дальше. Я потихонечку удалилась, и – о, счастье! – никакого крика с их стороны. Уточки щипали траву у ног моего манекена, как ни в чем не бывало.
 
        Это была удача! Ведь теперь я могу гулять, сколько хочу, главное, вернуться к приходу родителей. Насыпав во все кормушки проса и хлеба, плеснув воды в поилки, я удалилась к подружкам, свободная и счастливая.

        В тот день мама пришла раньше обычного. Вздрогнув от неожиданности, видя во дворе чужого человека, она пришла в неописуемый восторг, разобравшись, в чем дело. Напрасно я переживала, заметив, что на двери нет замка, когда вернулась. Меня не ругали, наоборот, мой манекен стал предметом хорошего настроения на весь вечер. Мама с папой смеялись и хвалили меня за изобретательность.

        Мне оставалось всего ничего – прятать птенчиков от дождя в случае непогоды. Я благополучно справлялась, пока однажды во время грозы не прошел ливень с градом.   Большинство утят успело спрятаться, а несколько штук попали под «обстрел». Град выпал размером с голубиное яйцо. Много ли надо маленькому птенцу? Один раз шмякнет такой булыжник по голове и утенка нет. Я рыдала над их бездыханными телами, тщетно пытаясь оживить.
 
        Думаю, не надо описывать чувство страха, с которым я ждала возвращения мамы с работы. Меня ведь не было дома, когда налетела та туча. Я не осмелилась бежать в грозу, благополучно переждав ливень у подруги. А когда пришла домой, увидела всю картину, меня охватила настоящая паника.
 
        Но маму беспокоило совсем другое. Зная, что я дома осталась одна, она молилась Богу лишь о том, чтобы гроза не напугала меня еще сильнее, ведь предыдущих переживаний в моей жизни уже хватило – я тяжело засыпала, по ночам снились кошмары, часто плакала во сне.

        - Тонечка, не надо из-за этого переживать. От такой грозы может быть гораздо большая беда, погибшие утята – это ерунда по сравнению.

        И мама поведала мне ту страшную историю из своего детства, когда ее лучшую подругу убило молнией во время грозы. Девочка пасла коров, и когда началась стихия, спряталась под деревом от дождя…

        По мере того, как я росла, «взрослели» и поручаемые мне дела. Кто жил в белорусской деревне, тот меня поймет. Одно слово – бураки! В нашем совхозе выращивали два вида свеклы – сахарную и кормовую. Надел размером в сорок соток становился своего рода каторгой для всех детей школьного возраста, потому что справиться с прополкой без нашей помощи родители не могли никак.

        Делянку приходилось полоть не единожды, ведь в сорняках свекла не вырастет, а основные деньги платили уже за готовый урожай, прополка оценивалась в копейки.
 
        Я ненавидела эту работу. Под палящим солнцем, впоследствии оказалось, что я его не переношу, надо было целый день, не разгибаясь, полоть свеклу, помогая себе специальной тяпкой.  Это такое заостренное с одного края продолговатое железное лезвие, насаженное  на длинный черенок. Здесь тебе и «южный» загар, и зарядка, и время для размышления. Тебе никто не мешает, работай и фантазируй.

        Свеклу сеяли на огромном участке, делянка могла в ширину иметь с десяток рядков, зато второго конца в длину было не видно, до него еще пахать да пахать. Какое же счастье, когда работа подходила к концу.
 
        «Ура!» - ликовала я, хоть несколько недель покоя. Но не тут-то было! Свой огород зарастал сорняками. Мне так осточертела эта работа каждое лето, что в то время я даже не думала, что когда-то обзаведусь дачей и начну в этом простом физическом труде находить удовольствие.

        Вот что я любила, так это мыть полы. Тогда еще они не были окрашены, каждую дощечку надо хорошенько потереть березовым веником,  затем всю грязь собрать мокрой тряпкой и вытереть насухо. И красота! Желтенькие доски становились чистыми, в доме сразу менялся запах, а на влажный пол легко ложились половики, как бы прилипая и расправляясь одновременно.

        Не помню, с какого возраста уборка стала моей обязанностью. Мама содержала в изумительной чистоте оконные занавески и постельное белье. Как закон, все кровати заправлялись с самого утра, подушки красиво ставились в уголок кровати и накрывались кружевными накидками.  То есть, мне оставалось вымыть пол и вытрясти половики.

        Ткали половики дома, для этого у нас единственных в деревне имелось все необходимое оборудование – ткацкий станок, который назывался "кросны", челноки...  Весь процесс занимал несколько дней, от покраски нитей, до непосредственно ткачества. Мне доверяли бросать челнок, с первого раза я не докидывала, но постепенно наловчилась и сантиметров десять-пятнадцать ткала самостоятельно. Конечно,  мои «куски» отличались по контуру от основного полотна, но на полу потом это не так уж и заметно, а мне радость.
 
        Красивые половики выходили из синтетических ниток, которыми в совхозе связывались тюки сена и соломы. Их доставали целыми бобинами, каждый шнур разделяли на несколько более тонких нитей, сматывали в мотки, красили в разные цвета. Для себя мы выткали дорожки, основу в которых составлял бордовый цвет, по краям желтые полосы с синим контуром, в центре ромбовидный рисунок из переплетения черных и бордовых нитей.

        Вся деревня прибежала смотреть на это домотканое чудо, потом у нас по очереди просили ткацкий станок - это занятие оказалось заразно. Половики, подобные нашим, появились почти в каждом доме.  Во-первых, это было значительно дешевле, чем покупать дорожки в магазине, во-вторых, эксклюзив. Хоть тогда никто и не знал этого модного слова. Кстати сказать, синтетике той сносу нет, еще одна дорожка из того набора до сих пор лежит в моем сарае.

        Как же в деревне без коровы? Зорька наша выросла, отелилась и стала давать молоко.  Творог,  простокваша, сметана, масло - все домашнее, вкусное, свежее. Это все она - кормилица. Несколько раз за лето выпадала очередь пасти деревенское стадо. Я любила это занятие по нескольким причинам. Во-первых, это свобода мысли. Пока коровы грызут, где только не путешествует моя фантазия. Во-вторых,  чаще всего я делала это с папой, и сейчас вспоминаю те минуты со слезами на глазах.

        Яркая картинка детства, как любимое кино, всплывает в памяти.
      
        Сплю. Едва слышно кто-то трогает за плечо. Открываю глаза - это папа.

        - Вставай, дочка, пора, - говорит тихонько, зная, что громким голосом со сна можно напугать, а он не хочет меня пугать, да и будить ему меня жалко, но надо, сегодня наша очередь пасти коров, одному ему не справиться, а у мамы не позволяет здоровье.

        Стадо у нас большое, пока из конца в конец деревню пройдешь - больше часа уйдет. Поэтому встаем, чуть забрезжит рассвет, до восхода солнца.

        Еще не ушла ночная прохлада, утро туманное, конца деревни не видать. Бегу, чтобы забрать оттуда всех коров - пастбище по другую сторону деревни.

        Из дворов выходят лениво, вальяжно, надо размять ноги после ночного отдыха, ночь коротка, разгар лета.

        Иду за ними, подгонять не нужно, они не побегут все равно, бежать некуда, впереди на километр растянулось стадо. Те, которых выпустили со двора раньше, стоят, ждут, или норовят достать свисающие из-за забора зеленые яблоки.

        Папа идет впереди, там, на выходе из деревни, он направит стадо на пастбище, и мы встретимся ненадолго, потом опять разойдемся по разные стороны.

        Наше дело, чтобы они хорошо наелись, ведь у коровы "молоко на языке", ни одна не должна от стада отбиться, потеряться, раньше времени убежать домой. Все как одна сошли с дороги  на пастбище, дружно грызут траву.

        Между делом наблюдаю за небом: вот-вот встанет солнце, уже окрасилось небо неоновым светом, края редких облаков порозовели, с каждой минутой все ближе удивительное в природе явление - утренняя заря. И вот, наконец, над горизонтом поднимается величаво, являя себя миру, наше светило. Яркие его лучи слепят глаза, но оторвать взгляд невозможно - такая красота!

        Я слышу, как бьется мое сердце, в нем вдруг поднимается волна радости и восторга, настроение мое меняется с каждой минутой.  Я люблю этот день, это сверкающее чудо-солнце, это бескрайнее небо с его белоснежными облаками, люблю этих коров: прекрасных, теплых, пахнущих парным молоком.

        Они грызут сочную траву, утренняя роса омывает черные носы, монотонный звук, похожий на гул, стоит над жующим стадом. Они долго будут набивать желудки, без остановки и отдыха, выбирая сочные островки, переходя от места к месту, не мешая друг другу. Впрочем, норовистая корова хоть одна, но в стаде бывает. Та может и боднуть соперницу, отгоняя от облюбованного участка.

        Разглядываю ближайшую ко мне, по масти знаю, кто ее хозяин. Удивительное дело - коровы на хозяев похожи, или это мне только кажется - веселое занятие сравнивать.

        Периодически, то одна, то другая поднимает голову, смотрит на меня своими прекрасными темными глазами.

        - Угрозы нет, я вас всех люблю, - передаю свои мысли на расстоянии.
 
        У меня в руках нет кнута. Папа никогда не бьет коров, для острастки в руках маленькая ветка, такой если и ударишь - не больно.

        - Не понимаю людей, - говорит он мне, увидев шрамы от кнута на спине животных, - как можно бить свою кормилицу, она нашу речь понимает, скажи по-людски, что от нее хочешь - она послушается. А бить-то зачем?

        Наконец, останавливаются, по очереди начинают ложиться, отдыхают, жуют  «жуйку» - надо пережевать всю проглоченную траву. Сейчас они никуда не уйдут, мы тоже с папой можем отдохнуть. Он подходит ко мне, расстилает на траве плащ-палатку:

        - Садись, дочка, отдыхай. Можешь подремать, - бережно укрывает меня. - Я сам за ними посмотрю.

        Лежу, смотрю на небо. Причудливую форму принимают иногда облака, сегодня с утра их не много, белыми перышками плывут высоко в синем-синем бескрайнем просторе. А вот и луна, странно видеть ее белый диск на утреннем небе.

        Заливисто поет свою песню жаворонок, ищу его глазами, где-то совсем рядом. Вижу - он почти стоит на одном месте, изредка вспорхнет чуть вверх, снова замрет, и поет, поет…

        Папа возвращается ко мне, отходил покурить, садится рядом, видит, что не сплю. Пытается проникнуть в мои мысли, безошибочно угадывает:

       - Вот вы, молодежь, спите долго, а самое удивительное происходит утром. Как солнце встает, такой и день будет.

       - Откуда ты все это знаешь? И что тебе сегодня солнце сказало? – я ему безоговорочно верю - он ни разу еще не ошибся, предсказывая погоду.

       - Хороший день будет, нам повезло. А вот завтра - дождь пойдет.

       - А зачем плащ-палатку брал, если знал, что дождя не будет?

       - А тебе под  попу подстелить – роса на траве, - отвечает с улыбкой, ловко я его поймала.

       - Научи меня погоду предсказывать.

       - Зря все, спишь ты долго. Да и в городе будешь жить, там трудно определять - горизонта не видно. Важно ведь на небо в первые минуты восхода солнца смотреть. Опять же, за птицами наблюдать, а какие в городе птицы, голуби да воробьи? Пустое это, надо на ласточку смотреть, соловья слушать…

       - Папа, я вот когда так на небо смотрю долго, мне стихи хочется писать, рифмы так и просятся. Может мне небо их посылает? Вот сейчас сочинила - послушай.

       Я начинаю читать ему только что сочиненные строчки, новые рифмы сами появляются, так ладно все выходит, само собой.

       Он смотрит на меня, не в силах вымолвить ни слова. В глазах его слезы! «Ах, ты мой родной, растрогался, восхищаешься дочерью своей, ладно, ничего не надо говорить, глаза твои мне уже все сказали».

       - Побегу я, коровы уже поднялись, - бросаю ему спасательный круг, зная хорошо своего отца, когда он растроган - говорить он не сможет.

       Незаметно время приблизилось к обеду. Каждая корова ждет свою хозяйку, выглядывает ее, завидя издали, направляется навстречу. Задерживать бесполезно - не остановится, наоборот, побежит быстрее.

       - Дзын – дзын - дзын, - зазвенят о подойник  струи теплого парного молока…

       Мама тоже пришла доить корову, принесла нам обед. На свежем воздухе я уже проголодалась, ведь утром почти ничего не завтракала. В предвкушении разворачиваю льняное полотенце…

       Сколько себя помню, когда мы обедали далеко от дома, наша еда всегда была завернута в вышитые домотканые льняные рушники.

       Как приятно обедать на свежем воздухе! Никаких изысков здесь нет – хлеб, сало, зеленый лук, вареные яйца, бутылка молока. Иногда думаю, что в те годы и хлеб был вкуснее, и аппетит был лучше. Как же вкусен был для меня тот простой ржаной хлеб, с молоком и ветром! 

       День действительно выдался чудесный: днем облаков стало больше, они плывут по небу непрерывным потоком, то открывая солнце, то снова создавая спасительную тень; дует легкий ветерок, совсем не жарко.

       Целый день я пою коровам все известные мне песни, декламирую стихи великих поэтов, тренируя свою память, сочиняю свои. Многих дома уже не вспомню, ну и ладно, будут другие.

       - Папа, когда мы погоним их домой? – я порядком  устала, целый день в поле без смены.

       - А вот когда солнцу до горизонта останется расстояние на два пальца, тогда и отпустим наших коровушек, а пока потихоньку в сторону дома будем продвигаться.

       Он опять  впереди, спиной к деревне, отступая назад понемногу, коровы послушно идут за ним, продолжая щипать траву.

       Уже возле самой деревни, когда солнце стоит над самым горизонтом, папа отходит в сторону, освобождая путь кормилицам. Они все как одна, подняли головы и тронулись в путь, спокойно, друг за дружкой, несут домой свое распертое молоком вымя.

       В воздухе запахло смесью дорожной пыли, тел животных, молока, коровьих «лепешек» и дурмана трав. Горожанин этого не поймет, но запах этот,  ни с чем не сравнимый и очень приятный.

       Солнце уже село, когда последние коровы добрели до своих дворов. С чувством выполненного долга, удовлетворением и приятной усталостью возвращаюсь я в родной дом.

       Кануло в Лету то замечательное время. Нет больше родного дома в деревне, а мои внуки только из окна автомобиля с восторгом смотрят на пасущихся на пастбищах коров, понятия не имея, как пахнет парное молоко и какой шершавый язык у коровы, когда она облизывает твою ладошку…

      И только память сердца бережно хранит эти драгоценные минуты моего беззаботного детства.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/04/03/2151
 
На фото родители. 1974 год