Февральская оттепель 1

Е. Никитин

Февральская оттепель

Документальная политическая повесть
500 страниц

Аннотация.

Эта книга о Сталине, про Сталина и про его окружение. Практически весь объём книги создан максимально из архивных документов Центральной Российской библиотеки имени Ленина г.Москва и Центрального дворца книги  им. Карамзина г.Ульяновска. Отдельные детали взяты из существующих документальных книг, факты которых были проверены, на соответствие с оригинальными источниками.
Основная тема, которая проходит красной канвой через всю книгу. Доказать, что Сталин, не кровавый демон, уничтоживший сотни миллионов людей, а истинный патриот советских людей и талантливый и прозорливый руководитель, Великой страны, под названием Союз Советских Социалистических Республик.
Предисловие

События 1937-1938 гг., продолжают оставаться одним из самых значительных событий в истории России, причем истории не только новейшей, но и истории страны вообще. Это событие в силу своей значимости и степени воздействия известно любому человеку, проживающему в границах бывшего СССР.
Это, наверное, единственное событие в истории человечества, когда желание и потребность к самоочищению государственной власти привели к тому, что целые слои правящей элиты во всех сферах государственной деятельности, были удалены. В других странах подобные события происходили не в ходе усилий власти, а в ходе социальных или, как минимум, политических революций, приводивших к смене власти и того слоя элиты, которой она принадлежала.
Здесь, имела место, действительно своеобразная «революция сверху». Это определение часто используется в исторической науке для характеристики тех или иных событий в различных странах.

Однако, если правильно применять термины, то это  было именно чисткой или, точнее, самоочищением правящей элиты от разложения и, прежде всего, от коррупции.

Как показывают документы, действительно в то время существовал заговор с агентами мирового империализма: троцкистами и бухаринцами, и в то же время обвиняя Сталина в «миллионных невинных жертвах».
На самом же деле, основной удар был направлен против коррумпированного и разложившегося высшего и среднего слоя советского чиновничества. Нельзя не отметить, что под жернова репрессий попали, наверняка просто некомпетентные функционеры, которые из-за своей некомпетентности тормозили или даже задерживали развитие вверенных им отраслей деятельности, но при этом упорно не желали покидать свои посты, ссылаясь на свои прошлые революционные заслуги. Это, была категория, так называемых старых большевиков, которые не имели образования и которые просто не хотели учиться и повышать свой образовательный уровень.

Основные политические противники Советского государства, составляли среди обвиняемых по политическим мотивам, менее 10 %.
Остальные должны были проходить по уголовным делам.
Сейчас мало кто представляет, какую массовую и глубокую коррупцию в советском партийно-государственном аппарате вызвала проводившаяся в 1921-1928 гг. так называемая «новая экономическая политика», или НЭП.  Однако от многих ее современников остались об этом весьма красочные описания.

Вот как, например, описывает Георгий Агабеков, бывший в 1925-1928 г. г. резидентом ОГПУ в Тегеране («Секретный террор», М., «Терра», 1998, с.147-148), проделки чиновников советских внешнеторговых ведомств в Персии и покровительство им из самых верхних эшелонов власти в Москве: «Перед выездом из Сабзевара, ко мне обратился с просьбой подвезти до Мешхеда интеллигентного вида перс. Я, согласился, и мы выехали из города. В дороге мой спутник спросил меня, в каком советском учреждении я работаю:
- В торгпредстве, - ответил я.
- Вы, наверно, очень богатый человек? - спросил он.
- Почему вы так думаете?
- Потому что вы служите в торгпредстве в Тегеране. Если здесь, в провинции, ваши служащие зарабатывают большие деньги, то в центре имеют ещё больше.
- Да, у нас хорошее жалованье.
- Какое там жалованье! Да разрешили бы мне заготавливать хлопок и шерсть для Советской власти, так я сам бы платил жалованье государству. Кто из ваших служащих живет на жалованье? Вот хотя бы купец Алиев. Он продал вашему хлопковому комитету голые стены под видом хлопкоперерабатывающего завода за 40 тысяч туманов (около 8 тысяч долларов по тогдашнему курсу). Заместитель председателя хлопкома получил из этих 40 тысяч от Алиева 10 тысяч. А шерсть? Знаете, как сдается шерсть? Эксперт по шерсти у большевиков Александров одновременно состоит в компании с поставщиком шерсти Комаровым. Комарову платят самые большие цены, а шерсть сдается какая угодно. На этом Александров в прошлом году заработал 60 тысяч туманов. Сахар и нефть. Советские синдикаты продают их только двум купцам в Мешхеде, а те устанавливают на рынке цены, какие хотят. А за это платят представителям синдикатов проценты. А кроме этого в синдикатах заработки на таре, на утечке, на подмочке. Это же тысячи и тысячи, а вы говорите о жалованье. Кто из них смотрит на жалованье! Да на такой работе можно стать богачом, - мечтательно закончил он.

Далее Агабеков продолжил:
- В Мешхеде я застал склоку между консулом Кржеминским и резидентом Брауном. Распря между ними разгорелась из-за жены секретаря консула Левенсона, которая отдавала предпочтение то одному, то другому. Браун был старым партийцем с 1903 года, личным приятелем начальника иностранного отдела ОГПУ Трилиссера. По профессии он был ювелиром, едва мог читать и писать и попал за границу благодаря знанию английского языка и дружбе с Трилиссером. Кржеминский был образованный человек, разбирался в персидских делах, но был ленив и больше всего ценил личное благополучие и женщин (Там же с.150-151). Летом 1927 г. из города Пехлеви начали поступать сведения о склоке, возникшей среди советских работников. Виновником недоразумений был Образцов, заведовавший рыбными промыслами на персидском побережье Каспийского моря. Старый коммунист Образцов вел такую хищническую эксплуатацию промыслов, что ему позавидовал бы любой капиталист. Персидских рабочих, которые должны были работать 8 часов по советскому кодексу, действовавшему на промыслах, он заставлял работать по 14 часов и платил им мизерное жалованье. Большую часть прибыли от подобной эксплуатации он клал себе в карман. Все безобразия сходили ему с рук благополучно, так как со всем начальством в Москве, начиная с председателя ВСНХ Куйбышева и кончая мелкими чиновниками, он поддерживал наилучшие отношения, засыпая их подарками.

По подсчетам резидента ОГПУ в Пехлеви он отправил в Москву подарков на 10 тысяч долларов. Не забывал он и тегеранское начальство, систематически подкармливая посла и торгпреда рыбой и икрой. Образцов вдруг почувствовал, что резидент ОГПУ Ефимов и консул Сычев ведут работу против него. Решив напасть первым, он обратился к послу Юреневу с просьбой убрать резидента и консула. Одновременно я получил донесение Ефимова, о проделках Образцова с приложением фотокопий документов, доказывающих присвоение им казенных денег. Юренев вызвал меня,  предложив,  отозвать резидента и  сообщить,  что он в свою очередь снимает консула. В виду того, чтобы всячески облегчить работу, Образцова, так много сделавшего для Советской России. Разговор, происходил за завтраком, и Юренев, уплетая присланную Образцовым икру, естественно, не мог рассуждать иначе. Я предложил вызвать Образцова и Ефимова в Тегеран для рассмотрения дела. Юренев согласился.

Объяснение происходило между мной, Юреневым и Образцовым. Выслушав Образцова, рисовавшего себя чистым, как снег, я, молча, вынул фотокопии его расписок в получении взяток и при нем передал их Юреневу. Юренев, прочитав их, очень смутился, не знал, как быть и, наконец, повысив голос, сказал Образцову, чтобы этого больше не было. Инцидент этим был исчерпан. Несмотря на мои неоднократные представления в Москву, ОГПУ не могло добиться снятия Образцова.(Там же с. 195-196).
Впрочем, в ОГПУ,  боровшееся  в тот момент с коррупцией в среде советского чиновничества, дела обстояли не намного лучше. Причем, даже в таком его элитном подразделении, как иностранный отдел, куда кадры подбирались намного тщательнее, чем в другие подразделения ОГПУ.
Вот как описывает Агабеков партийную чистку в иностранном отделе в 1929 г.:
- Началась чистка просто и без перебоев. Вызываемый чиновник рассказывал свою биографию, и одновременно комиссия следила по его личному делу за правильностью рассказа. Затем председатель комиссии обращался к остальной аудитории, спрашивая, нет ли вопросов к проверяемому. Первоначально все хором отказывались ставить вопросы. Каждый боялся, что, когда настанет его очередь, его тоже закидают вопросами. Но картина начала меняться, когда первые два десятка прошли проверку. Им нечего уже было бояться. И чем дальше, тем вопросы ставились чаще.

Начали расспрашивать помощника начальника отдела Горб. Из его рассказа было видно, что до 1919 г. он был на Украине левым эсером, сражался против гетмана Скоропадского и попал в плен.
- Странно, как ты остался жив, когда гетманцы расстреливали всех большевиков, а евреев в особенности?- задал вопрос кто-то из публики.
Горб стал рассказывать длинно, и путано о некой женщине, которая тогда спасла его от расстрела. После нескольких дополнительных вопросов его объяснения с натяжкой приняли, и он вышел чистым.
Стал рассказывать свою биографию заместитель начальника отдела Логинов. Член партии с 1905 г. В 1907 г. был избран делегатом от военных организаций на V съезд РСДРП, но при переходе границы был арестован и вплоть до 1917 г. просидел в каторжной тюрьме. Освобожденный после революции, Логинов поселился в Архангельске и вскоре был избран председателем Совета. После занятия белыми Архангельска Логинов остался в нём. Белые знали, кто он такой, но не тронули его. Он даже издавал при них газету.
- Не находите ли вы странным, что белые даже не арестовали вас? - спросил председатель.
- Ничего странного не нахожу, - пробурчал в свою рыжую бороду Логинов, пришедший на чистку для храбрости несколько выпивши.
- Странно, странно, - перешептывались между собой члены комиссии, - неужели провокатор?
- Ладно, мы поговорим с вами особо, - наконец сказал председатель, откладывая дело Логинова.
Вызвали следующего. В 1914-1917 гг. капитан разведки австрийской армии. Затем, после революции в составе украинских армий воевал против большевиков. После этого неизведанными путями оказался в ВКП(б), а затем на работе в иностранном отделе. Его как раз перед чисткой собирались послать на нелегальную работу в Австрию. Не поехал. Исключили из партии, уволили из органов. Так по очереди, длинной вереницей прошли перед комиссией около 200 сотрудников иностранного отдела ОГПУ. Большинство - недоучившиеся интеллигенты, много выходцев из других партий: левых эсеров, бундовцев и т. д. У многих темные подозрительные провалы в биографиях. Но особенно поражала их политическая безграмотность, в лучшем случае полу - грамотность.

И невольно я задавался вопросом: «неужели это работники ОГПУ, наводящего ужас на весь СССР, которого так остерегаются иностранные правительства?» Ведь тут собралась не железная когорта партии, как когда-то назвал ОГПУ в погоне за трескучей фразой Троцкий. Тут, если в прошлом не авантюрист и провокатор, то минимум простой чиновник-обыватель, ничего общего с коммунизмом не имеющий. А ведь в иностранный отдел подбор особый. Что же представляют, из себя другие отделы ОГПУ? Наконец, каков уровень коммунистов в других советских учреждениях, на которых чекисты смотрят свысока? При этом возникает логически другой вопрос. Если такой неудовлетворительный подбор человеческого материала, то на чем тогда держится Советская власть и почему такие прекрасные результаты в работе нашего учреждения? При этом Агабеков добавляет, что  в ОГПУ действует основной принцип: «Чекист умирает или от руки врага, или от руки ОГПУ. Естественная смерть для чекиста исключена». (Там же, с. 284).

Коррупция начинает вызывать политическое перерождение. Например, в случае с начальником англо-американского сектора иностранного отдела Борисовским-Мельцером. Он, побывавший резидентом в Берлине, Стамбуле, Тегеране, показал себя неспособным к работе и вместе с тем чрезвычайно способным к увеличению собственного благосостояния. О привезенных им в Москву десятках чемоданов, набитых всем необходимым, знали все сотрудники отдела, но начальство его не увольняло, а, наоборот, ценило.
Далее идет рассказ о передаче дел в секторе: «Теперь перейдем к Америке», - сказал Мельцер, раскрывая новую папку, - Основная наша задача в Америке - это подготовка общественного мнения к признанию СССР. Это задача огромной важности, так как в случае удачного исхода, мы бы наплевали на всех. В экономическом отношении - это было бы спасением, ибо, в конце концов, капиталы всего мира сконцентрированы в Америке». (Там же, с. 274-275)
Насколько сомнительными, если не сказать бредовыми, были многие политические обвинения в 1937-1938 гг. силовиков, хорошо иллюстрируют личности репрессированных в этот период наркома внутренних дел Украинской ССР А. В. Балицкого и командующего Черноморским флотом И. К. Кожанова. Балицкий, ранее, как  Начальник ГПУ УССР в 1923-1931 гг., нарком НКВД УССР в 1933-1937 гг., в 1931-1933 гг. третий заместитель председателя ОГПУ СССР. Смещение в сентябре 1936 г. Ягоды и назначение наркомом внутренних дел Ежова, Балицкий встретил с восторгом, надеясь, что это поможет ему вернуться в центральный аппарат НКВД («Отечественная история», 1999 г., N6, с. 180). Один этот его восторг ставит под сомнение политические обвинения в его адрес. За что же он тогда был репрессирован? За личный особняк в центре Киева, содержание которого ежегодно обходилось в 35 тыс. рублей, за пароход «Днепр» для увеселительных поездок по Днепру, расходы, на содержание которого ежегодно составляли 250 тысяч рублей. Наконец, за просто, откровенные хищения казенных денег. Так, еще в 1934 г. был снят с должности начальника финансового отдела НКВД УССР и отправлен на север начальником одного из лагерей некий Яншевский, которому вменялось в вину нецелевое использование из оперативного фонда 1 млн. рублей. В феврале 1938 г. в Москве перед судом предстал бывший заместитель наркома внутренних дел УССР З. Б. Кацнельсон по обвинению в систематическом разбазаривании средств, выделяемых на оперативные нужды. Только за 1936 г. сумма растрат составила 200 тысяч рублей. («Отечественная история», 1999, N6, с. 179-181).
Что касается командовавшего в 1931-1937 г.г. Черноморским флотом Кожанова, то, конечно, те политические обвинения, которые содержатся в его следственном деле, не выдерживают критики даже при самом к ним снисходительном отношении. При выходе эскадры в открытое море, он заставлял ее целые сутки идти полным ходом с вредительской целью ускорить износ ходовых механизмов. Но зато вполне реальным было то, что, будучи командующим флотом, он одновременно являлся председателем военно-охотничьего общества. Знающие, что такое военно-охотничьи общества, хорошо представляют, что это значит. Ну и, наконец, оставшаяся после его ареста дача в живописной горной, лесной местности на берегу речки Чёрной, на окраине села Алсу в окрестностях Севастополя. О том, что дача, строившаяся на казённые средства, явно не находилась на казенном балансе, свидетельствует тот факт, что после ареста Кожанова она не была автоматически передана новому командующему флотом, как это обычно происходит со служебным жильем, а была преобразована во флотский пионерлагерь «Алсу».

В связи со всем вышеизложенным неизбежно возникает вопрос, зачем же было предъявлять проворовавшимся сановникам обвинения в государственной измене и устройстве заговора с целью изменения политического строя? Неужели нельзя было судить их за действительные преступления с тем, чтобы потом, после смерти Сталина, их не реабилитировали как невинных жертв, сталинских репрессий?
Однако при существовавшем тогда в СССР уголовном законодательстве вести борьбу с коррупцией было просто невозможно.
Общеуголовные статьи Уголовного кодекса РСФСР, принятого в 1927 г и аналогичные Кодексы  других союзных республик были настолько либеральны, что даже нынешнее уголовное законодательство, столь попустительствующее преступности, выглядит прямо-таки свирепым на фоне УК РСФСР 1927 г. 
Поэтому, чтобы отправить высокопоставленного взяточника за решетку на 10-15 лет или на смертную казнь, приходилось буквальным образом, навязывать ему политическое дело.

Тоже самое было и в 1945-1950 гг., когда под влиянием послевоенной разрухи и легкого доступа к огнестрельному оружию, в изобилии валявшемуся на полях сражений, страну захлестнул вал вооруженного бандитизма. Тогда для его обуздания бандитам-уголовникам тоже начали лепить политические статьи. Если,  убитый ими,  был членом партии, комсомола  или хотя бы профсоюза, то уголовника привлекали по разделу «контрреволюционный террор». Известной 58 статьи УК РСФСР 1927 г. По этой статье,  он получал 25 лет тюрьмы или расстрел, в то время как по общеуголовным статьям того же УК,  за убийство давали 6-8, максимум 10 лет.
Так что, к сожалению, демократия и «правовое государство», о создании которого объявила в РФ ельцинская конституция 1993 г, возникли  в СССР к началу 30-х годов, и было закреплено конституцией 1936 г. В результате имевшийся в практике советского судопроизводства первых послереволюционных лет социалистический принцип «общественной целесообразности»  уступил место буржуазному, по сути, принципу «законности».
При этом, массово применялись  пытки.   Поскольку для осуждения обвиняемого требовались  не  конкретные факты его  преступной деятельности, а целый  комплекс следственно-процессуальных формальностей, закрепленных документально. В том числе и признание обвиняемого в содеянном преступлении. А поскольку большинство коррумпированных советских сановников в политическом отношении были действительно чисты, как младенцы, то они искренне не понимали, почему они должны сознаваться в том, что, много лет,   являются, закоренелыми троцкисто-бухаринскими извергами, и следователям приходилось убеждать их в этом руками, ногами и другими тяжелыми предметами.
О том, как принцип законности мешал доказывать вину даже в таком внесудебном заведении, как центральная контрольная комиссия ВКП(б), довольно наглядно показано в уже не раз цитировавшейся здесь книге Агабекова. Вот его описание одного из заседаний ЦКК в 1928 г.:
- Следующим вошёл молодой латыш (фамилию забыл), приехавший из Берлина, где он работал в каком-то хозяйственном учреждении. О нем резидент в Берлине прислал сообщение как о человеке, который, находясь за границей, беспробудно пьянствовал и проводил время с женщинами.
- Что же вы думаете, товарищ, партия послала вас работать или же пьянствовать и развратничать? - набросился на него Коротких.
- А кто вам сказал, что я пьянствовал и развратничал? - спокойно в свою очередь спросил латыш. Откуда у вас такие сведения обо мне?
Коротких, молчал, он не мог назвать источник информации.
- Так, так. Значит, вы не пьянствовали и не развратничали. А что же вы там, в Берлине делали - растерянно спросил Коротких.
- Работал, как и все. Если вас интересует моя работа, можете навести справки у моего начальства.
- Ну, мы без вас знаем, где наводить справки, - уже рассердившись, сказал Коротких, - можете идти.
- А вы там, в ОГПУ, уж если даете материал, так давайте факты. Вызвали человека из Берлина, а его, и спросить не о чём, - обратился он в мою сторону.( Г. Агабеков, «Секретный террор», с.280-281).

Таким образом, урок событий 1937-1938 гг. в СССР заключается не в  степени  здоровья того или иного политического режима, а в  длительности его существования. А также его способности  к самоочищению, не в виде кампаний, а идти постоянно, демонстрируя тем самым здоровье общественного и государственного механизмов.
В литературе по истории КПСС, мало упоминаний о пленумах ЦК 1936 – 1937 гг. Это не случайно. Ранее по указанию Сталина запрещалось упоминать их в печати, и информация была засекречена. На данной почве возникло много выдуманных теорий, с целью дискредитировать деятельность Сталина. Особенно в этом преуспел идеолог перестройки Яковлев. Однако, позднее всё же были опубликованы стенограммы пленумов, по которым можно было оценить реальную обстановку того времени и кто был повинен, якобы в массовых репрессиях.
Современная обстановка вновь привела к засекречиванию данных материалов и возможно «историки - перестройщики», сумели покромсать данные документы. Поэтому автором была поставлена цель, реально осветить участие Сталина в прошедших пленумах, а также в индустриализации и коллективизации страны, без того дерьма, что обрушилось на него  во время перестройки и отвести от него злобные домыслы,  отпрысков тех чиновников, которые творили беззаконие в то время.

Особая папка.

Федеральная архивная служба России Российский государственный архив социально-политической истории Фонд Джанджакомо Фельтринелли Институт всеобщей истории РАН ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) - ВКП(б) и ЕВРОПА РЕШЕНИЯ «ОСОБОЙ ПАПКИ» 1923 - 1939 Москва РО ССП ЭН 2001 ББК 63.3(0)61 П. 50 Редколлегия Г. Адибеков, А.  Бьяджо, Ф. Гори, Е. Дундович, К. Конти, Л. Кошелева, М. Наринский, С. Понс, Л. Роговая, А. Филитов, О. Хлевнюк П. 50 Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) и Европа. Решения «особой папки». 1923—1939. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. — 400 с. В книге публикуется комплекс основных постановлений Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) под грифом высшей формы секретности «особая папка» по вопросам европейской политики за 1923—1939 гг. Документы отражают не только развитие двусторонних отношений СССР с ведущими государствами Европы, но также общие тенденции советской внешней политики, механизмы принятия важнейших внешнеполитических решений в предвоенный период.
На документах, данной папки мы и будем проводить библиографический образ вождя того времени.

После Октябрьской революции В.И.Ленин,  и большевистские лидеры, стремились придать политике нового российского режима исключительно революционный характер и отказывались от его включения в систему международных отношений. Основная ставка делалась на быстрое распространение революции в Европе, способной обеспечить выживание Советской России. Этот период с 1923—1925 гг. Советская Россия выступала как революционное государство, стремившееся резко изменить статус-кво либо всяческим подталкиванием революционного движения, либо даже применением военной силы.
Советская Россия существовала как база для развития европейской и мировой революции. В этой связи нормальные отношения с другими европейскими странами рассматривались как некая передышка, как временное явление. Сейчас можно документально подтвердить, что советские дипломаты хорошо понимали глубокие противоречия между революционной активностью Коминтерна и попытками нормализации отношений СССР со странами Европы.

Так, известный советский дипломат В.В.Воровский в феврале 1923 г. предупреждал Москву о возможности разрыва переговоров о торговом договоре с правительством Муссолини из-за действий Коминтерна в Италии. Боровский писал М.МЛитвинову, что прекращение переговоров «может толкнуть такого честолюбивого и неугомонного человека, как Муссолини, к принятию на себя инициативы борьбы против коммунизма и большевизма. Судьба этого вопроса сейчас в наших руках. От Политбюро зависит выбрать ту или другую тактику... Во всяком случае, как бы там ни решили, настаивайте на три в одном: чтобы решение было ясно и точно». Эта двойственность,   и противоречивость советской внешней политики,  отражены в партийных документах.
Важный поворот советской внешней политики к отказу от ставки на мировую революцию связан с торжеством сталинской концепции «строительства социализма в одной отдельно взятой стране».

Отныне не СССР должен был способствовать мировой революции, а коммунистическое революционное движение было призвано всячески, оказывать помощь,  Советскому Союзу. В этом контексте основная цель советской внешней политики состояла в создании благоприятных международных условий для строительства социализма в СССР. Отсюда и возможность соглашений с зарубежными государствами.
Первоочередной целью внешней политики СССР, как и на предшествующих этапах, оставалось предотвращение формирования антисоветской коалиции и развязывания войны против страны Советов — эта задача становится особенно актуальной в условиях мирового экономического кризиса.
Важное место в представлениях советского руководства занимала непосредственная угроза новой войны. Так, 5 января 1932 г. лидер Профинтерна Алозовский писал членам делегации ВКП(б) в Коминтерне: «Ряд фактов свидетельствует о том, что война приближается». Эту угрозу необходимо было отодвинуть. Линия внешней политики СССР становится более гибкой: использование пактов о ненападении, соглашений о не применении военной силы с лимитрофами и т.п.

Таким образом, в СССР утверждается, так называемая, сталинская диктатура, но была ли она диктатурой в прямом смысле слова? Страна отказывается (фактически) от курса на мировую революцию. Сталин проводит линию на маневрирование на международной арене: с одной стороны — осторожная поддержка идеи коллективной безопасности и договоры с Францией и Чехословакией; с другой стороны, сохранение контактов с фашистской Италией и нацистской Германией. Советская внешняя политика была осторожной и прагматичной, она стремилась добиться максимально выгодных международных условий для СССР. Советская внешняя политика в решающей мере определялась Политбюро, которое было в этот период фактически высшим органом власти в СССР, постановления которого носили обязательный характер для всех ее ветвей — законодательной, исполнительной и судебной, а также для советских и международных политических и общественных организаций, расположенных на территории Советского Союза.
Политбюро не только формировало и формулировало внешнеполитические и внешне¬ экономические цели и интересы страны, но и жестко руководило, направляло и контролировало, вплоть до мелочной опеки, международную деятельность соответствующих наркоматов и ведомств, учреждений и организаций (иностранных дел, внешней торговли, финансов, ВСНХ, Госбанка, ВЦСПС, Исполкома Коминтерна и других). Многие подготавливаемые в недрах аппаратов наркоматов и ведомств документы открытого и конфиденциального характера. Такие, как, международные договоры, ноты и заявления зарубежным правительствам, торговые соглашения, директивы советским полпредам и торгпредам. Они должны были, после прохождения через коллегии соответствующих государственных и негосударственных организаций и учреждений, утверждаться Политбюро как последней инстанцией. Только в этих случаях подобные документы обретали окончательную законную силу и получали тем самым право на жизнь.

Для постановки, обсуждения и принятия постановления Политбюро по определенному вопросу создавались специальные комиссии, наделенные соответствующими полномочиями. Это было в то время простой необходимостью. В них входили, как правило, руководители заинтересованных ведомств, специалисты-эксперты. На базе подготовительных материалов составлялись докладные записки и обобщенные справки, которые представлялись в Политбюро за подписью председателя комиссии (возможно, также всех ее членов). При этом прилагались протоколы заседаний комиссий. Полномочия Политбюро распространялись практически на все стороны международной деятельности упомянутых выше ведомств, в том числе на решение кадровых вопросов. Так, по представлению НКИД назначались, переводились в другие страны и увольнялись полномочные представители СССР за рубежом. Политбюро настолько плотно и систематически «опекало» полпредов, что ни один из них не мог сделать даже небольшой самостоятельный шаг или реализовать инициативу без разрешений «инстанции». Это происходило у нас, на территории СССР, однако за границей, такие представители пользовались неограниченными правами и зачастую пользовались ими в своих интересах. Обстановка того времени требовала быть осторожным и профессиональным, ибо республика Советов была окружена империалистическим кольцом.

И где здесь диктатура личности Сталина, если все решения принимались и контролировались коллегиально?
Ожидание полпредом постановления Политбюро, особенно в период переговоров, порой в ущерб делу искусственно затягивало эти переговоры, так как советские представители не имели полномочий для принятия самостоятельных решений, выходивших за рамки директив Политбюро. Правда, происходило и другое: члены Политбюро опросом, в случае необходимости, в спешном порядке принимали решения трижды в один день по одному и тому же вопросу. Так или иначе, Политбюро не отступало от заведенного им строгого запрета послам и иным советским официальным представителям за рубежом, находившимся в сфере подчинения Политбюро, допускать хотя бы малейшее отклонение от инструкции или директивы. Если же какой-либо вопрос мог иметь несколько вариантов решений, то это оговаривалось в инструкции (или директиве). Отсюда феноменальная напористость и кажущиеся  удивительными; прямолинейность и целеустремленность советских дипломатов, действовавших от имени правительства СССР, а на деле выполнявших волю высшего партийного руководства и, следовательно, обязанных неукоснительно соблюдать партийную дисциплину.

В  20-е годы в условиях борьбы за лидерство в партии внешнеполитические вопросы во многих случаях являлись предметом острых разногласий и споров. Постепенно, по мере разгрома оппозиции, в Политбюро утверждалась единая линия во внешней политике, которую все в большей мере определял Сталин.
С 1927 г. была введена практика созыва закрытых заседаний Политбюро, на которых наиболее важные решения, в том числе внешнеполитические, рассматривались в узком кругу руководителей партии. 30 декабря 1930 г,  по предложению Сталина было принято решение: «На заседаниях Политбюро по 10-м, 20-м и 30-м числам заслушивать только вопросы ГПУ, НКИД, обороны, валютные (секретные) и некоторые внутрипартийные вопросы, перенося рассмотрение остальных вопросов на очередные заседания Политбюро (5, 15 и 25 каждого месяца)».  Указанные заседания 10, 20 и 30 числа каждого месяца были закрытыми, и их решения в основном оформлялись в особом протоколе. Разные подходы к отдельным решениям некоторое время еще сохранялись.
В начале 1930-х годов наблюдались эпизодические трения между руководителями НКИД и партии. Однако по мере укрепления личной власти Сталина подобные, даже самые мягкие разногласия становились все более редкими. Во всяком случае, на уровне решений Политбюро они уже не прослеживаются. Нараставшая тенденция ограничения круга руководителей, принимавших участие в выработке решений, выражалась в организационной перестройке работы Политбюро.

Доступная переписка между членами Политбюро фактически обрывается в 1936 г., и нельзя исключить, что свою роль в этом сыграли технические причины. Однако, скорее всего, главными были иные обстоятельства: тот факт, что с 1937 г., судя по всему, Сталин, а за ним и многие другие члены Политбюро, перестали выезжать в длительные отпуска на юг, ограничиваясь отдыхом в Подмосковье; изменение общей ситуации в Политбюро, когда Сталин уже не нуждался в пространных обсуждениях различных проблем со своими соратниками, а они еще менее были склонны к откровенности. Нельзя исключить, что собрания писем были подчищены. Каждый из адресатов имел полное право сам решать, какие частные письма хранить в архиве, какие оставить у себя, а какие уничтожить.
О семейной жизни Сталина, показывает, обнародованная в числе первых переписка его с  женой Н.С.Аллилуевой, в ней,  несомненно, содержится много интересных деталей, и она является важным источником. Однако она полностью, не дает ответа на первостепенные вопросы, и главный вопрос - что же случилось в сталинской семье в 1932 году, правдива ли версия о политических разногласиях Сталина и Аллилуевой, закончившихся самоубийством Аллилуевой?

Хотя данные письма дополняются высказываниями очевидцев, входивших в окружение вождя и его жены. В любом случае, они достаточно противоречивы.
Сталин был и остался одним из самых закрытых руководителей партии и государства. Он тщательно следил за тем, чтобы его биография носила канонический характер, а подлинные факты были спрятаны. Мы открываем сегодня «белые пятна» на этой карте потому, что личное, проецируясь на общее, позволяет лучше узнать и понять суть Сталина. Понять это - понять многое в истории страны и общества.
Надежда Аллилуева была второй женой И. Сталина. Первой была, венчанная, - Катя Сванидзе, сестра друга-подпольщика Алеши Сванидзе. Стройная, с большими глазами, 16-летняя Кето станет женой влюбленного в нее 24-летнего революционера при условии, что они венчаются. Юная грузинка ни в чем не противоречила воле мужа. Она была столь стеснительна, что при появлении его друзей пряталась под стол. Родные говорили о ней: «жена-ребенок, глядящая на мужа снизу вверх, приняв как закон его власть над собой и правоту во всем и всегда». Скоротечная тифозная горячка унесет Кето в могилу. Она успеет родить сына Яшу. Сосо (кличка Иосифа) тяжело переживет ее смерть. Он очень тяжело переживёт смерть своей первой жены, видимо потому, что очень сильно её любил. В настоящее время появилось достаточно много разных версий, относительно его любовных похождений после Кати. Однако не одного прямого доказательства этим порокам не предоставлено. Чьи – то рассказы, от третьих и четвёртых лиц. Причём появились они уже после перестройки или печатались зарубежными авторами за границей. Там даже ставились вполне серьёзные заявления относительно кровосмешения со своей женой Надеждой, которая, якобы была его дочерью и родилась от некой Ольги, матери Аллилуевой, с которой он познакомился ещё в Баку.

Именно этому послужили якобы, причины самоубийства Надежды Аллилуевой, утверждают такие авторы. Как всё происходило на самом деле, уже никто не узнает. Да и если бы такие факты имели место на существование, то его дочь, уехавшая в США, могла бы об этом написать. Светлана так описывает фотопортрет матери последних дней: «Лицо ее замкнуто, гордо, печально... И такая тоска в глазах, что я и сейчас не в силах повесить портрет в своей комнате и смотреть на него; такая тоска, что кажется, при первом же взгляде этих глаз, должно быть понятно всем людям, что человек обречен, что человек погибает, что ему надо чем-то помочь».
С другой стороны, Сталин, не оставил своего старшего сына в одиночестве, после смерти матери и забрал подростка Яшу в Москву из Грузии, правда  только в 1921 году. Отношения между сыном и отцом навсегда останутся натянутыми. Отраду Яша найдет в отношениях с мачехой. Пройдет немного времени, и Яша окончит артиллерийскую академию 9 мая 1941 года, уйдет на фронт в первый день войны, через месяц попадет в плен и погибнет. Писатели потом напишут, что к Сталину обратились с предложением поменять Паулюса, на Якова. На что Сталин ответит: « Я солдат, на генералов не меняю». Было ли это на самом деле,  тоже вызывает сомнение. Паулюс был взят в плен в 1943г, а Яков, через месяц после начала войны и сразу погиб. Оставим это выражение на совести режиссёров.
К сыну от Аллилуевой,  Васе, как описывают историки, Сталин тоже относится плохо. Если Светлану обожает, то Василия презирает. На столе у Сталина постоянно стояла бутылка грузинского вина, он дразнил жену, наливая рюмку годовалому мальчику. Говорили, что Васино пьянство началось с детства.
После гибели Нади все в доме изменится. На место обычного персонала поставят сотрудников НКВД. Вот одно из  донесений, сотрудника НКВД Ефимова своему шефу: «22.9.35. Здравствуйте, тов. Власик... Вася занимается плохо... В школу не пошел совсем, говоря, что у него болит горло, но горло показать врачу отказался... 19 сентября он на листе бумаги писал все свое имя и фамилию, а в конце написал «Вася Сталин, родился 1921 г. марта месяца, умер в 1935 году. 20 сентября,  мне об этом сказала Каролина Васильевна, записки сам я не видел, так как она ее уничтожила, эта надпись производит нехорошее впечатление, уж не задумал - ли он что?» (Орфография оригинала.)

Войну Василий закончит генералом. Затем впоследствии, получит звание генерал – лейтенанта и станет, Командующим ВВС Московского военного округа. Стало быть, не так уж Сталин, своего сына и не любил. Едва Сталин умрет, Хрущев даст указание об аресте Василия. 2 сентября 1955 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорит его к 8 годам лишения свободы «за незаконное расходование, хищение и присвоение государственного имущества», а также «враждебные высказывания». Умрет он в Казани. Любимая и любящая дочь Светлана, сменив несколько мужей, эмигрирует.

После перестройки, возникнут из небытия его незаконно рожденные дети. О новом главном редакторе литдрамы Константине Кузакове, появившемся на телевидении, сразу начали шептаться, что его отец - Сталин. Кузаков молчал о своем происхождении. Заговорил за год до смерти. В интервью «Аргументам и фактам» в 1996 году признался: «Я был еще совсем маленьким, когда узнал, что я сын Сталина». Матерью Кузакова, была дочь дьякона, строгая Матрена. У нее ссыльный Иосиф Джугашвили квартировал в Сольвычегодске, попав туда в январе 1911 года. Стояли морозы. Матрена спины не разгибала: снег расчистить, починить забор, дров наколоть, растопить печь, детей накормить. Год, как вдовела. Ссыльный мог заменить мужа. И не только по хозяйству. Через девять месяцев у них родился черноволосый мальчик. Он резко отличался от светловолосых братьев и сестер. Матрена назвала его Костей, а отчество записала - Степанович, по имени мужа, умершего за два года до рождения Кости.

Впоследствии, Матрена получит московское жилье, прописку и более благозвучное имя - Мария. Работая в отделе пропаганды ЦК, Кузаков будет обвинен Берия в причастности к «атомному шпионажу». В 1947 году его исключат из партии и снимут со всех постов. Он ждал ареста. Однако,  короткая реплика Сталина отменила репрессии. В партии Кузакова восстановили в день ареста Берия.
Другой романтический эпизод в жизни Сталина случится в Туруханском крае, в селе Курейка. 37-летний Коба (еще одна кличка) - опять в ссылке. С 1914 по 1916-й он квартирует у 14-летней крестьянки Лиды Перепрыгиной, с ней же и сожительствует. В Курейке на свет явились два младенца. Первый умер. Второй, родившийся в апреле 1917 года, был записан как Александр Джугашвили. Жандарму, преследовавшему ссыльного за растление малолетней, он дал слово жениться. Слова не сдержал: срок наказания вышел - он покинул Курейку. Александра усыновил и дал свою фамилию крестьянин Яков Давыдов. Выйдя за него, Лида произвела на свет еще восьмерых детей. Она писала Сталину письма. Сталин не отвечал. Эти факты содержались в особо секретном письме Председателя КГБ Серова, направленном Хрущеву 18 июля 1956 года. Александр Давыдов окончил техникум связи в Красноярске. Там его вызвали в НКВД и взяли подписку о неразглашении «особо таинственных государственных сведений». Он завершил свои дни прорабом в том же Красноярске.

В явно неполной подборке вообще отсутствуют письма за 1932 год. Причина этого становится ясной из предуведомления к публикации: «Журнал начинает публикацию документов из личного архива И.В.Сталина. Архив комплектовался Сталиным: в нем собрание документов, отражающих его партийную и государственную деятельность за 1916-1931 гг., личная переписка, биографические материалы и фотографии за 1888-1953 гг.»
Из всех представленных документов, мы видим, что семейная жизнь вождя, не была подобной спокойной воде. Да и не могла она быть другой потому, как его жизнь поставлена была, управлять таким государством, как СССР.

14 апреля 1937 г. Политбюро постановило: «В целях подготовки для Политбюро, а в случае особой срочности — и для разрешения — вопросов секретного характера, в том числе и вопросов внешней политики, создать при Политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе тт. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича  и Ежова». Это постановление закрепляло порядок отсечения от процесса принятия решений большинства членов Политбюро, что отразилось на оформлении протоколов.
С середины 1937 г. редкими становятся записи о составе участников заседаний, все постановления Политбюро оформляются в протоколах под общей рубрикой «решения Политбюро». Важнейшие внешнеполитические акции в конце 30-х годов предопределялись единолично Сталиным (при совещательном голосе наиболее приближенных соратников) и в ряде случаев вообще не фиксировались в протоколах заседаний Политбюро. Наиболее ярким примером этого может служить советско-германский пакт 1939 г., решение, о заключении которого Политбюро даже формально не принимало. Большинство решений Политбюро по внешнеполитическим вопросам оформлялись в особых протоколах заседаний Политбюро, имевших гриф высшей формы секретности «особая папка» (по этой причине в литературе понятие «особая папка» и «особый протокол» употребляются как эквивалентные). Практика выделения из протоколов особо секретных решений восходит к первым годам деятельности Политбюро. Так, 8 ноября 1919 г. было принято постановление Политбюро: «Решения по наиболее серьезным вопросам не заносить в официальный протокол, а товарищу Крестинскому отмечать их себе для памяти и для личного исполнения».

Самый поверхностный взгляд на содержание «особых протоколов» заседаний Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) за 1923— 1925 гг. позволяет обнаружить явную тенденцию. В них все меньше фигурируют вопросы, относящиеся к международному рабочему движению, все большим становится удельный вес проблем, связанных с развитием отношений с правительствами и даже отдельными фирмами капиталистических стран. Эта тенденция была обусловлена очевидными объективными факторами. Прежде всего, окончательно выявилась неудача попыток организации широкого революционного движения по российскому образцу даже в странах, где внутриполитическая напряженность достигала максимума (Германия, Болгария). С другой стороны, и правительства западноевропейских стран изменили свою политику в отношении советского государства, пошли на нормализацию отношений с ним; для Советского Союза выявились возможности использовать западную технологию, кредиты, рынки. Впрочем, советская пропаганда в этот период еще продолжала вещать о «мировой революции», а Политбюро порой рассматривало вопросы о помощи компартиям в организации насильственных акций против существовавших в их странах режимов. Однако в значительной мере это диктовалось инерцией или попросту соображениями межфракционной борьбы в руководстве РКП(б)—ВКП(б). Соответственно, речь шла не столько об объективной оценке ситуации и не о выборе наиболее эффективных путей и форм «революционизирования» внешнего мира, сколько о том, чтобы скомпрометировать соперников по правящей верхушке и набрать очки в борьбе за ленинское наследие.

В общем, и в вопросах отношений с «классовым противни¬ком» те или иные позиции, инициативы и реакции в советской правящей элите определялись в немалой степени не идеологическими и даже не государственными интересами, а соображениями все той же фракционной (а порой и личной) вражды и соперничества. Притом в сфере «нормальной дипломатии» на межгосударственном уровне можно было легче заработать политический капитал, чем путем конспиративных комбинаций, которые несли за собой шлейф провалов и судебных процессов против неудачливых заговорщиков. С другой стороны, и процесс нормализации отношений с «буржуазным миром» оказался отягощенным грузом нелегких проблем. Самой большой из них были претензии держателей российских финансовых обязательств и владельцев национализированных предприятий. Другой проблемой, которая портила отношения не только с правительствами, но и с широкими кругами западной общественности, были политические преследования в СССР. Была, наконец, проблема деятельности Коминтерна, зарубежных коммунистов и ее соотношение с политикой советского государства. Эти темы широко эксплуатировались экстремистскими силами на Западе, которые не останавливались перед прямыми подлогами и провокациями, чтобы сорвать налаживавшееся мирное сотрудничество двух систем.

Порой советская дипломатия проявляла достаточную гибкость в поисках компромиссов в самых, сложных и, казалось бы, не решаемых ситуациях — как это было в ходе лондонских переговоров по урегулированию российской задолженности. «Особые папки» в этом отношении добавляют немало к нашему знанию техники принятия внешнеполитических решений, позиции различных представителей руководства СССР по актуальным европейским проблемам. Был и еще один момент, характерный именно для периода 1923—1925 гг., когда внутрипартийный режим (по крайней мере, на «высшем уровне») еще не приобрел характера единоличной диктатуры Сталина, когда еще наблюдались столкновения мнений, а дипломатам давалась известная свобода в интерпретации тех директив, которые формулировались в Политбюро.
Имелись и такие разительные факты, которые трудно было бы себе представить в последующие годы.  Реальная деятельность советских переговорщиков порой шла вразрез с директивами «инстанции», как это случилось на последнем этапе англо-советской конференции по выработке «Общего договора», который был подписан 8 августа 1924 г, став своего рода вершиной деятельности советской дипломатии того периода. Задним числом Политбюро выразило формальное недовольство слишком большой уступчивостью советской делегации, но его последующие директивы по развитию советско-английских отношений фактически исходили как раз из достигнутого компромисса и предусматривали даже возможность дальнейших уступок.

Такой своеобразный «двойной язык» партийных решений за указанные годы следует учитывать. Очень сложно на основании анализа «особых папок» распределить тогдашних руководящих деятелей ВКП(б), как участников заседаний Политбюро, так и тех, кто вызывался туда «на ковер».  Даже когда приводятся тексты поправок к обсуждавшимся документам, либо когда в тексте решения осуждается точка зрения того или иного лица, далеко не всегда ясно, о чем, собственно, идет речь.  В качестве общего знаменателя взглядов советского руководства можно назвать явное и глубокое неприятие сложившейся в Европе международной системы, идею необходимости и неизбежности ее кардинального изменения. Особенно это относилось к ситуации в Восточной Европе.

Интересные мысли выск¬зывал в этой связи один из советских дипломатов того времени Х.Г.Раковский, наиболее склонный к теоретическим обобщениям. В своей записке от 21 ноября 1924 г, наряду с известными и широко популяризируемыми задачами советской внешней политики, как  «укрепление и поднятие нашего социалистического хозяйства»; «обеспечение Союза от всевозможных интервенций»; «содействие рабочему классу всех стран в борьбе за захват политической власти», он формулирует и такую: «приобщение к Союзу насильственно оторванных от него и аннектированных различными нашими соседями национальных групп (украинцев, белорусов и проч.)».
Еще более широкие цели ставил замнаркома Литвинов. В предназначенном для узкого круга советского руководства меморандуме  была сформулирована программа восстановления суверенитета СССР не только над отторгнутыми территориями Украины и Белоруссии, но и над странами Балтии.
Можно сказать, что сталинская дипломатия 1939—1940 гг. как бы «интегрировала». Материалы Политбюро обнаруживают колебания в выборе методов дипломатии — от жестких директив полпреду до дезавуирования его предложений о выдвижении «ультимативных» требований.

В целом, особые протоколы заседаний Политбюро за 1923— 1925 гг. ярко показывают как достижения, так и трудности в переходе от «революционной» к «нормальной» внешней политике и дипломатии. Противоречия в этих подходах, осложнявшиеся межфракционной борьбой, давали о себе знать и в последующий период.
31 мая 1923г Народный комиссариат иностранных дел.Б.Лубянка. 5/21.
В кабинет Чичерина, входит Литвинов и с порога поприветствовав, перешёл сразу к делу:
- Георгий Васильевич! Совсем скоро Лозанская конференция и я бы рекомендовал вам признать царские долги. Этим самым Россия будет иначе, восприниматься нашими союзниками.
- Максим Максимович! Вы же знаете, что Владимир Ильич, всегда был против такого маневра.
Сидевший у Чичерина Калинин сразу же заметил:
- Какие долги довоенные или военные?
- И те и другие, - небрежно бросает Литвинов.
- А откуда же мы возьмем средства, чтобы их заплатить?
- А кто же вам говорит,  что мы их будем платить?  Я говорю - не платить,  а признать.
- Это значит признать,  что должны,  и тем самым обещать уплатить, - отмечает Калинин.
- Да  нет  же,  ни  о  какой  уплате  нет  речи. 
Тут  делом  начинает интересоваться Чичерин:
- А как сделать, чтобы признать, не заплатить и лицо  не  потерять? 
- Да ничего же не может быть  проще,  -  объясняет Литвинов.  - Мы объявляем на весь мир, что признаем царские долги. Ну, там  всякие  благонамеренные  идиоты,  сейчас  же  подымут   шум,   что большевики  меняются,  что  мы  становимся  государством,  как  всякое другое, и так далее. Мы извлекаем из этого всю возможную пользу.

Затем в  партийном  порядке  даем  на места секретную директиву.  Образовать всюду общества жертв  иностранной  интервенции,  которые  бы  собирали претензии  пострадавших.  Вы  же  хорошо понимаете,  что если мы дадим соответствующий циркуляр по  партийной  линии,  то  соберем  заявления «пострадавших» на любую сумму.  Однако,  мы будем скромными и соберем их на сумму, немного превышающую царские долги. И, когда начнутся переговоры об уплате, мы предъявим наши контрпретензии, которые полностью покроют наши долги, и еще будем требовать, чтобы нам уплатили излишек.
- Ну,  сейчас не ко времени этот разговор, - отметил Чичерин, -  В настоящее время стоит особо остро вопрос об обострении советско-английских отношений в связи с так называемым «ультиматумом Керзона». Мы уже, неоднократно обсуждали его, на заседаниях Политбюро начиная с 11 мая по 18 июня 1923 г. Его содержание расценивается, как признак ужесточения позиции английской стороны и ее намерения обострить конфликт.
-  Вот в связи с этим и нужно признать долги, - не отстаёт от своего предложения Литвинов.

- Еще до «ультиматума Керзона» английская сторона выражала протесты против задержания советскими пограничниками английских траулеров, промышлявших в пределах 12-мильной зоны у советского побережья. Англичане настаивали на том, что границы территориальных вод ограничиваются трехмильной зоной и отказывались признать законность декрета Советского правительства от 24 мая 1921 г., согласно которому эта зона расширялась до 12 миль. В советской ноте от 23 мая 1923 г, мы  выражали готовность «временно» разрешить британским рыбакам промысел в пределах 12-мильной зоны при условии оформления этого урегулирования в виде особой двусторонней конвенции. Английская сторона считала достаточным простой обмен нотами. В ноте от 4 июня советская сторона заявила о готовности пойти навстречу точке зрения Британского Правительства, не настаивая на конвенции, - подчеркнул Калинин.
- Мы подготовим ответную ноту, в которой укажем на невозможность с нашей стороны идти на дальнейшие уступки, но в тоже время согласимся на подписание предложенного формуляра англичанами, на условиях полной взаимности. В отношении рыбацких сейнеров, наша позиция остаётся с прежними толкованиями, т.е с 12 мильной зоной, но в качестве компенсации нашего нарушения, мы разрешим им некоторое время производить лов в зоне нашей ответственности.
- А в отношении  выплаты компенсации английской гражданке Стэн Гар¬динг, арестованной советскими властями и затем отпущенной, а также вдове расстрелянного английского гражданина Дэвисона. Они требуют отступные в  3000 ф.ст. по иску г-жи Стэн Гардинг и 10000 ф.ст. по иску г-жи Дэвисон, - заметил Литвинов.

- По этому вопросу мы согласимся в отношении этих двух персон, но что касается распространения возмещения на другие аналогичные случаи, согласимся только на условии взаимности. По вопросу о послах, мы  отвергаем односторонний отзыв, и повторим  нашу готовность расследовать действия наших послов и указать на необходимость в этой взаимности.
- Но англичане требуют отзыва советских полпредов в Афганистане и Иране — Раскольникова и Шумяцкого, - поправил Калинин.
-  В конечном счете, мы дадим информацию о том, что Раскольников будет переведен на другую работу, а Шумяцкову даны указания не вмешиваться во внутри - иранские дела.  Общий тон ноты сделаем таким, чтобы оставить впечатление, что эта нота не последняя и самое главное будем настаивать на созыве конференции и принятия совместной декларации о запрещении взаимной враждебной пропаганды.  Меморандум Керзона, опубликовать немедленно после его опубликования за границей, поручив редакциям газет открыть самую острую кампанию, направленную против английских  требований. Такую же кампанию поручить организовать парткомам.

Калинин, опустив ниже пенсне, добавил:
- Включить в ответную ноту заявление о том, что беседы Красина ни в коем случае не могут заменить тех переговоров между уполномоченными обоих правительств, о которых говорило Советское правительство,  в двух предыдущих своих нотах и на которых оно настаивает теперь.
- Я,  соглашусь с вами Михаил  Иванович! Сегодня же, пошлём т. Красину телеграмму о том, что ввиду явного стремления английского правительства порвать отношения, он должен сосредоточить все свое внимание на своей прямой задаче ликвидации торгпредства и может входить в сношения с английским правительством только по прямому поручению из Москвы и только в пределах, даваемых Москвою. А вам Максим Максимович, нужно подготовить материалы по дополнительной директиве по переговорам с Англией и согласовать их с товарищем Сталиным.

Через неделю на стол Чичерину,  легли два предложения. От Литвинова, перечень вопросов, которые необходимы при переговорах:
1. Предложить делегации немедленно прислать в Москву точные переводы английских законов об облегчении внешней торговли и экспортных кредитов, вместе со всеми поправками, внесенными за последние годы в эти законы, и сообщить подробности латвийского займа. Тем временем делегация ни в коем случае не должна соглашаться на подведение требуемого нами займа под эти законы.
2. Предложить делегации ни в коем случае не приглашать в Москву ни Эркарта, ни других концессионеров, а повести с ними переговоры в момент, который определит делегация, от имени лондонской концессионной комиссии, которой можно послать на помощь кого-либо из Москвы. Главконцесскому необходимо поручить срочно, выработать новые условия соглашения с Эркартом и другими концессионерами.
3. Поручить Главконцесскому в самом срочном порядке, заняться составлением проектов концессионных договоров по тем английским предприятиям, которые ВСНХ предназначены к сдаче в концессии. Проекты должны быть согласованы со всеми ведомствами и одобрены Госпланом и Политбюро, прежде чем они будут предложены концессионерам. Дать на это Главконцесскому сроку три-четыре недели.
4. Предложение т. Красина о затребовании, у английского правительства наших архивов и нужных нам документов по расчетам возражение ни у кого не вызовет, поскольку это осуществимо. Фактически без судебных процессов или частных сделок с царскими чиновниками, у которых документы находятся, добиться этого нельзя будет, административной власти английского правительства для этого недостаточно.

Приложение № 2 Поправки тов. Сталина к предложению Литвинова.
1) Предрешить необходимость поездки т. Литвинова в качестве члена делегации в Лондон, несмотря ни на какие протесты английских консерваторов, в срок, подлежащий определению Политбюро.
2) Четвертый абзац предложений т. Литвинова превратить в четвертый пункт. Сформулировав его примерно таким образом: «затребовать у английского правительства наши архивы и нужные нам документы по расчетам, или, во всяком случае, прямого содействия английского правительства в получении нами архивов и документов. Мотивируя это требование тем, что в против-ном случае мы лишаемся возможности вести нормально переговоры и дать точные ответы на ряд вопросов другой стороны, связанных с расчетами». Выписки посланы: тт. Литвинову, Чичерину, Раковскому, Пятакову.
Предметом советско-английских переговоров, которые начались 14 апреля 1924 г, были вопросы, оставленные открытыми при установлении дипломатических отношений между обеими странами,  1 февраля 1924 г.
Для английской стороны это были, прежде всего,  проблемы российских долгов и компенсации собственникам национализированных предприятий, для советской — получения кредитов на восстановление и развитие народного хозяйства. Переговоры завершились подписанием 8 августа 1924 г - двух договоров,  общего и торгового. Эти договоры не содержали окончательного урегулирования указанных проблем, однако определяли согласованные рамки и пути их решения. 
 
Глава советской делегации на переговорах — Х.Г.Раковский,  считал, что тактически целесообразно было бы начать конференцию с выдвижения «малой программы» экономического сотрудничества, в рамках которой предусматривалось, в частности, добиваться распространения на СССР кредитных льгот, предусматривавшихся английским «законом о поощрении экспортной торговли». Раковский отдавал себе отчет в том, что размеры кредитов на основе этого закона не могли быть сколько - нибудь крупными, однако, достижение соглаше-ния об открытии этой кредитной линии могло, по его мнению, облегчить прохождение вопроса о большом займе. Публикуемой директивой такая тактика ведения переговоров по существу отклонялась. Раковский неоднократно просил разъяснить, «распространяется ли данная запретительная директива и на малую программу», но внятного ответа он так и не получил и высказал в этой связи ряд критических замечаний в адрес замнаркома.
Критика, возымела действие, поскольку, как свидетельствуют английские документы, советская сторона в ходе переговоров поставила вопрос о двух займах: на поставку морских судов (2 млн. ф.) и сельхозмашин (100 тыс. ф.). Эти запросы были отвергнуты. Практически все начинания со стороны советской республики, останавливались, встречными препонами, в виде оплаты долгов за царскую Россию, в виду того, что СССР, стал её приемником.

Сталин и оппозиция.

Письмо Фрумкина от 15 июня 1928 года заслушивает того, чтобы отнестись к нему со вниманием. Фрумкин Моисей Ильич (20.03.1878-28.07.1938), в рабочем движении (1894), член Бунда с его основания (1897), кличка Германов, член Северо-западного комитета РСДРП, зам. наркома Финансов СССР (1928), один из 5 лидеров «правого уклона» (Рыков, Томский, Троцкий, Радек). Написал открытое письмо XIV съезду ВКП(б) в поддержку кулаков и кулачества (15.07.1928). Арестован (23.10.1937), признан участником КРО (28.07.1938), в тот же день расстрелян.

 Почему Сталин согласился на письменную переписку с Фрумкиным? Ответ очевиден и ясен. В то трудное для страны время, достаточно много разного рода маргиналов от оппозиции, пытались навязать рабочему движению свою тактику и своё мнение и тем самым сбить настрой строительства социализма в СССР.
На первое письмо, в котором Фрумкин, акцентировал не согласие с партийной установкой и открыто заявил, что причиной наступления империализма на СССР, является, прежде всего, ослабление этой системы, вызванное перерождением. В результате произошло ослабление политических и экономических сил.

Сталин, подчеркнул неправильность суждения  Фрумкина, прежде всего, исходя из того, что оценка международного положения СССР, им поставлена неправильно. В партии имеется общепринятое мнение, что причиной роста противоречий между СССР и его капиталистическим окружением, причиной наступления капиталистических государств на СССР является рост социалистических элементов, в  СССР, рост влияния СССР на рабочий класс всех стран, стало быть, - опасность, которую представляет растущий СССР для капитализма. Так именно и понимает дело XV съезд нашей партии, когда он говорит в своей резолюции по отчету ЦК: «Обострились противоречия между странами буржуазного окружения и СССР, своим победоносным развитием подрывающим устои мирового капитализма. Рост социалистических элементов, в СССР, крах буржуазных надежд на перерождение пролетарской диктатуры наряду с усилением  международно-революционного влияния СССР являются главнейшими факторами этого обострения».
Далее Фрумкин пишет: «Ухудшение нашего внутреннего положения связано, прежде всего, с деревней, с положением сельского хозяйства. Мы не должны закрывать глаза на то, что деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против нас, что эти настроения начинают уже переливаться в рабочие городские центры ... Придавая исключительное значение роли деревни в переживаемых кризисных процессах, я считаю долгом обратить внимание Политбюро на, те моменты, которые заострены во внимании сотен и тысяч членов партии, о которых (моментах) говорят при каждой встрече. Едва ли есть необходимость доказывать, что переживаемые нами трудности вытекают не только и не столько из наших ошибок в планировании хозяйства...».

Сталин, читая письмо Фрумкина, выразился, «можно подумать, что Советская власть доживает последние дни, страна стоит перед пропастью и гибель СССР является делом нескольких месяцев, если не нескольких дней. Не хватает только того, чтобы добавить: «кукушка уже прокуковала». Мы привыкли слышать интеллигентские вопли о «гибели» СССР из уст оппозиционеров. Но приличествует ли Фрумкину брать примеры у оппозиции?
Конечно, было бы неправильно недооценивать значение наших трудностей. Но было бы еще более неправильно преувеличивать их значение, потерять равновесие и удариться в панику. Нет сомнения, что кулак озлоблен против Советской власти: было бы странно требовать от кулака дружеских отношений к Советской власти. Нет сомнения, что кулак имеет влияние среди некоторой части бедноты и середняков. Но делать на этом основании вывод, что большинство бедноты и середняков настроено против Советской власти, что эти настроения начинают уже переливаться в рабочие центры - значит потерять голову и впадать в панику. Недаром сказано, что «у страха глаза велики». Можно себе представить, что сталось бы с Фрумкиным, если бы мы имели в настоящее время не нынешние трудности, а более серьезные затруднения, скажем, войну, когда для колебаний всякого рода открывается широкое поле действия».

Далее Фрумкин формулирует пути выхода из этой ситуации. Что сделать в ближайшее время:
1) установить революционную законность. Объявление кулака вне закона привело к беззаконию отношений ко всему крестьянству. Недопустимо на 11-м году Советской власти, чтобы власти издавали такие постановления, которые формально являются законами, а по существу являются издевательством над законностью (например, штраф в 100-200 рублей за долгоносика, за содержание собак не на привязи).
2) Роль товарности, роль продукции сельского хозяйства должны сохранить свое значение, которое мы им придавали во время XIY съезда и XY конференции .
3) Отсюда мы должны бороться с кулаком путем снижения его накоплений, путем увеличения налогов, путем высвобождения из-под его экономического влияния (отсюда и политического) середняка и бедноты.
4) Мы не должны поддерживать его нашими скудными кредитами, но не «раскулачивать», доколачивать его хозяйство..., в течение ряда лет еще нужное нам. Отсюда внимание и помощь в первую очередь, а не в десятую единоличным хозяйствам и в следующем году.
5) Максимальная помощь бедноте, которая идет в коллективы, через укрепление этих коллективов втянуть в действительное (а не ложное) общественное хозяйство.
6) Не вести расширение совхозов в ударном порядке и сверхударном.
7) Восстановить, вернее, открыть, хлебные рынки..
8) Повысить цены на хлеб на 15-20 копеек, одновременно снижая цены на другие продукты сельского хозяйства в таких размерах, чтобы удержать общий сельскохозяйственный индекс на нынешнем уровне...
9) Усилить борьбу с самогоноварением, на которое тратится большое количество хлеба.
10) Поставить в центр внимания Наркомземов развитие полеводства и в особенности зернового хозяйства, на что до сих пор обращалось мало внимания.
11) Дать возможность приобретать машины и единоличным хозяйствам, а не только коллективам...

Здесь Сталин также, совершенно справедливо заявляет о неправоте Фрумкина. «Не прав Фрумкин, когда он заявляет, что «ухудшение нашего экономического положения заострилось благодаря новой, после XV съезда политической установке по отношению к деревне». Речь идет здесь, очевидно, о тех мероприятиях по улучшению хлебозаготовок, которые были приняты партией вначале этого года. Фрумкин считает эти мероприятия вредными, «ухудшившими» наше положение.
Выходит, что апрельский пленум ЦК и ЦКК был не прав, постановив, что, хлебозаготовительные затруднения связаны с трудностями  быстроты темпа индустриализации страны, диктуемого пролетарскому государству всей международной и внутренней обстановкой, и с ошибками планового хозяйственного руководства. А также с  обострением диспропорции в рыночных отношениях (платежеспособный деревенский спрос, с одной стороны, предложение промышленных товаров - с другой) объясняется повышением доходности деревни, в особенности, ее зажиточных и кулацких слоев (а не мероприятиями партии). Эти стремления были усугублены, стремлением кулацкой части деревни и спекулянтов использовать их, взвинтить цены на хлеб и сорвать советскую политику цен (а не мероприятиями партии).

Выходит, что апрельский пленум ЦК и ЦКК был не прав, заявив в своей резолюции о хлебозаготовках, что указанные мероприятия партии,  в известной своей части носившие чрезвычайный характер, обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок. Выходит, таким образом, что Фрумкин прав, а апрельский пленум ЦК и ЦКК не прав! Кто же здесь прав, в конце концов, Фрумкин или пленум ЦК и ЦКК? Давайте обратимся к фактам.
Что имели мы в начале января этого года? Мы имели дефицит в 128 млн. пудов хлеба в сравнении с прошлым годом. Как велись тогда заготовки? Путем самотека, безо всяких чрезвычайных мероприятий со стороны партии, без активного вмешательства партии в заготовки.
Что дали нам тогда самотек и отсутствие, какого бы то ни было нажима? Дефицит в 128 млн. пудов хлеба.
Какие результаты имели бы мы теперь, если бы партия последовала совету Фрумкина и не вмешалась тогда в дело, если бы не был ликвидирован дефицит в 128 млн. пудов хлеба еще до весны, до весеннего сева? Мы имели бы теперь голод среди рабочих, голод в промышленных центрах, срыв нашего строительства, голод в Красной Армии.

Могла ли партия не вмешаться в дело, не останавливаясь перед применением чрезвычайных мер? Ясно, что она не могла поступить иначе. Что же из этого следует? А из этого следует, что мы имели бы теперь опаснейший кризис всего нашего народного хозяйства, если бы не вмешались вовремя в дело хлебозаготовок.

Вывод один: Фрумкин совершенно не прав, выступая против решений апрельского пленума ЦК и ЦКК и требуя их ревизии.
Совершенно не прав Фрумкин, когда он говорит: «Надо вернуться к XIV и XV партсъездам». Нам нечего возвращаться к XV съезду, ибо партия стоит целиком и полностью на базе решений XV съезда. Но Фрумкин требует возврата к XIV съезду. Что это значит? Не значит ли это - зачеркнуть весь пройденный путь и двигаться назад, а не вперед? XV съезд партии говорит в своей резолюции «О работе в деревне», что в интересах социалистического развития деревни необходимо вести более решительное наступление на кулака. XIV съезд партии этого не говорил и не мог говорить по условиям того времени. Что может означать, в связи с этим, требование Фрумкина «вернуться к XIV съезду»? Оно может означать лишь одно: отказаться от политики более решительного наступления на кулака.

Выходит, что требование Фрумкина о возврате к XIV съезду ведет к отказу от решений XV съезда партии. XV съезд партии говорит в своей резолюции «О работе в деревне», что «в настоящий период задача объединения и преобразования мелких индивидуальных крестьянских хозяйств, в крупные коллективы должна быть поставлена в качестве основной задачи партии в деревне». XIV съезд партии этого не говорил и не мог говорить по условиям того времени. Об этом можно было говорить лишь к моменту XV съезда, когда, наряду со старой и, безусловно, обязательной для нас задачей развития индивидуального мелкого и среднего крестьянского хозяйства, встала перед нами новая практическая задача развития колхозов, как крупных товарных хозяйств.
Что может означать, в связи с этим, требование Фрумкина «вернуться к XIV съезду»? Оно может означать лишь одно: отказаться от новой практической задачи развития колхозов. Этим, собственно, и объясняется тот факт, что практическую задачу развития коллективов Фрумкин подменяет хитроумной задачей, максимальной помощи бедноте, идущей в коллективы. Выходит, следовательно, что требование Фрумкина о возврате к XIV съезду ведет к отказу от решений XV съезда.

XV съезд партии говорит в своей резолюции «О директивах по составлению пятилетнего плана народного хозяйства», что  «необходимо в настоящее время оказывать большую поддержку всем жизнеспособным формам производственного кооперирования (коммуны, колхозы, артели, производственные товарищества, кооперативные заводы и т. д.), а также советским хозяйствам, долженствующим быть поднятыми на более высокую ступень.
XIV съезд партии этого не говорил и не мог говорить по условиям того времени. Об этом можно было говорить лишь к XV съезду, когда наряду с задачами развития индивидуального мелкого и среднего крестьянского хозяйства, с одной стороны, и развития колхозов, с другой стороны, встала перед нами еще одна новая практическая задача, задача развития советских хозяйств, как наиболее товарных единиц.

Что может означать, в связи с этим, требование Фрумкина «вернуться к XIV съезду»? Оно может означать лишь одно: отказаться от политики поднятия советских хозяйств на более высокую ступень. Этим, собственно, и объясняется, что положительную задачу развития совхозов, данную XV съездом.
Фрумкин подменяет отрицательной задачей «не вести расширения совхозов в ударном и сверхударном порядке». 
Хотя Фрумкин не может не знать, что у партии нет здесь, и не может быть задачи «сверх ударности», ибо мы всего только начинаем серьезно подходить к вопросу об организации новых совхозов. Выходит опять-таки, что требование Фрумкина о возврате к XIV съезду ведет к отказу от решений XV съезда.
Чего стоит после всего сказанного заявление Фрумкина о том, что ЦК «отошел» от решений XV съезда? Не вернее, ли будет сказать, что всё письмо Фрумкина представляет плохо замаскированную попытку свести к нулю решения XV съезда по ряду важнейших вопросов?

Не этим ли объясняется утверждение Фрумкина, что резолюция апрельского пленума ЦК и ЦКК о хлебозаготовках является будто бы «половинчатой и двойственной»? Не вернее, ли будет сказать, что резолюция пленума является правильной, а у Фрумкина действительно начинает «двоиться» в глазах ввиду некоторой «половинчатости» его позиции?
Основная ошибка Фрумкина состоит в том, что он видит перед собой только одну задачу, задачу поднятия индивидуального крестьянского хозяйства, полагая, что этим ограничивается, в основном, наше отношение к сельскому хозяйству.
Его ошибка также, состоит в том, что он не понимает того нового, что дала нам партия на своем XV съезде. Он не понимает того, что дело не может теперь ограничиваться одной лишь задачей поднятия индивидуального крестьянского хозяйства, что к этой задаче необходимо добавить две новые практические задачи: задачу развития совхозов и задачу развития колхозов.
Фрумкин не понимает, что без соединения первой задачи с двумя последними задачами мы не можем выйти из положения ни в смысле снабжения государства товарным хлебом, ни в смысле организации всего народного хозяйства на началах социализма.

Значит ли это, что мы переносим центр тяжести уже теперь на совхозы и колхозы? Нет, не значит. Центр тяжести остается на данной стадии в области дальнейшего поднятия индивидуального мелкого и среднего крестьянского хозяйства. Но это значит, что одной лишь этой задачи уже недостаточно теперь. Это значит, что настало время, когда мы должны эту задачу дополнить практически двумя новыми задачами о развитии колхозов и развитии совхозов.
Совершенно неправильно замечание Фрумкина о том, что «объявление кулака вне закона привело к беззакониям по отношению ко всему крестьянству».
Во-первых, не верно, что кулак объявлен «вне закона».
Во-вторых, если есть в этих словах Фрумкина, какой - либо смысл, то он может состоять лишь в том, что Фрумкин требует от партии восстановления кулачества в «правах гражданства», возвращения кулаку политических прав (скажем, избирательных прав в Советы и т. д.). Думает ли Фрумкин, что партия и Советская власть выиграли бы, отменив известные ограничения в отношении кулаков? Как согласовать это умонастроение Фрумкина с решением XV съезда о более решительном наступлении на кулака? Думает ли Фрумкин, что ослабление борьбы с кулачеством укрепит наш союз с середняком? Не догадывается ли Фрумкин, что возвращение прав кулачеству может лишь, облегчить работу кулачества по отрыву от нас середняка?

Чего стоят после всего этого разговоры Фрумкина о союзе с середняком?
Конечно, было бы неправильно отрицать наличие нарушения законов со стороны известной части наших работников в деревне. Было бы еще более неправильно отрицать тот факт, что ввиду неумелого ведения борьбы с кулаком со стороны известной части наших работников, удары, предназначенные для кулака, падают иногда на головы середняков и даже бедняков. Нет сомнения, что необходима самая решительная борьба с этими извращениями партийной линии. Но как можно на этом основании делать вывод о том, что необходимо ослабить борьбу с кулачеством, отказаться от ограничения политических прав кулачества и т. д.?

Продолжение следует - завтра 50 стр.