Калейдоскоп

Комната с обоями в крупный цветочек. На стене — доска с нарисованной крылатой капибарой. Женя и Таня — ребята года по двадцать четыре.

Таня: Миш! Миииш! Вста-вай! Тебе надо идти собирать нам бам-бук!
Женя: Сколько уже?
Таня: Уже пять. Ты сказал тебя разбудить попозже, чтобы ты сразу поехал на работу.
Женя: Спасибо, малыш. Ты давно встала?
Таня: Миш, я уже поела йогурт и прочитала твиттер. А ты всё спишь. Потому, что ты впал в Мишью спячку!
Женя: В Мишью?
Таня: Да.
Женя: Это как кешью. Только Мишью. Мне надо поесть и собраться на работу.
Таня: А я уложу спать СобАч и тоже пойду с тобой. Только я зайду в «Семью» и посмотрю себе там те ботИны, которые я видела в «Иремели». Вдруг, в «Семье» они дешевле. Надо глянуть.
Женя: Хорошо. Тогда я пойду на кухню, а ты пока укладывай своего СобАча.
Таня: Мииш. Нет, я пойду с тобой, а Собач – тоже пойдёт с нами. А потом – ты будешь чистить зубы и всё такое, а я его буду в это время укладывать. Пойдём, Собач!

Кухня. Те же. Таня заботливо усаживает на стул плюшевого антропоморфного щенка.

Таня: Миш, нас сегодня ждут Толя, Шома и Катя. Можно заехать к ним и поиграть в какие-нибудь игры, например. Как думаешь? 
Женя: Я работаю же. 
Таня: Миииш.. А ты сегодня не можешь отпроситься? Ты же за Шому работал в прошлый раз весь день. Пускай он теперь за тебя тоже весь день работает! 
Женя: А мы пока пойдём к нему в гости, да? 
Таня: Ну, не к нему можем пойти же. К Толе поехать, как обычно. Ей завтра на работу не надо, и можно хоть всю ночь сидеть у неё. 

 Да, надо сказать, что Толя, конечно, была женщиной. Не то, чтобы какой-то чувак говорил о себе в женском роде, носил платья и постил селфи с дакфейсом на странице, где его имя переводилось бы с ломаного испанского как Роковая Орхидея. Нет. Толю звали чудным именем Капитолина, которое чем-то напоминало оспу: оно было таким же страшным, но лет сто уже, как хранящемся разве что в колбочках учёных в качестве образца, и поэтому вполне уверенно можно было надеяться, что твоих детей это не коснётся. 
Женя: Ну, если у неё вся ночь свободна — то я к ней и после работы могу попасть. А ты можешь сразу поехать и там меня дождаться. 
Таня: Хорошо! Мы будем вместе пить чай у Толи. Будем сидеть и пить чай с молоком! И — с печеньками. Да? 
Женя: Да. Только я там ночевать не хочу. Я в этой аллергии спать не могу. Я люблю Марика, он парень мудрый. Я даже нормально отношусь, что он мне на лицо прыгает, когда я сплю, но аллергия не оставляет мне шансов на дружбу с кошками. 
Таня: Ночью мы от неё уедем. Только на такси дорого будет. Миш, мы можем позвать Володю. 
Женя: Ты коварная женщина! Используешь моих друзей в качестве транспорта. Только я же Вовандяю потом тоже на бензин скидываюсь. 
Таня: Ну это же меньше, чем на такси. И Володя может с нами всё это время посидеть. 
Женя: Ладно, (сквозь улыбку) я ему позвоню. 
Таня: Пока нас не катает Володя, мы будем кататься сами, да?
Женя: Мы оба будем кататься?
Таня (залезает на табурет): Ка-таться! Ты теперь будешь не Большой Миш, а Большой Лош.
Женя: Кто?
Таня (запрыгивает с табурета на спину Жене): Бо-ольшой Лош.
Женя: Это как будто кто-то оклеветал грузина. И теперь тот заявляет, что вся эта клевета – «большой ложь».
Таня: Нееет! Ты не ложь. Ты правда. Я тебя вижу. Ты лошАд.
Женя: Я лошАд. Поехали назад.
Таня: Нет! Назад не надо: мне страшно, когда ты спиной вперёд идёшь. Кажется, что мы сейчас упадём. Разворачивайся. Всё, ставь меня обратно на стул! А покатаешь меня вечером ещё раз?
Женя: Мы же договорились, что вечером нас обоих будет катать Володя. А то – ты отвыкнешь ходить, и не сможешь, когда понадобится.
Таня: Тогда я буду кувыркаться. Как панда.

Перед выходом.

Таня: Миииш.. Пока мы будем у Толи, Собач будет по нам скучать. 
Женя: Включи ему мультики перед выходом. Правда, есть варик, что мультики не спасают от собачьей тоски. 
Таня: Это грустно. 

Башенки Гостиного Двора казались кукольными домиками, фонарики — игрушечными, а белая облицовка гостиницы с нерусским названием «Холидэй» при истинно Питерской фантазии Жени делала её (гостиницу, а не фантазию) похожей на гигантский грёбаный айсберг.
Четыре года назад Женя бросил учёбу в нормальном университете и воплотил в жизнь мечту жить в не особо захолустном городе на Урале.
Но потом города со стрёмными названиями, видимо, совсем уж его заколебали, и вместо того, чтобы то и дело выговаривать фразу о переезде из Санкт-Петербурга в Екатеринбург, Евгений уехал в легко произносимую Уфу. Два года работы грузчиком убедили его в том, что дауншифтинг тем более хорош, чем меньше напоминает рабство. А охоты искать нормальную должность и зарплату для неучей так и не прибавилось. Мы же договорились называть это дауншифтингом, да? Так через несколько месяцев тунеядства и нищеты двадцатидвухлетний мужчина в самом расцвете сил обнаружл себя сидящим на входе в антикафе «Камчатка», стены которого были как-то ненавязчиво разрисованы по мотивам песен Цоя, а столы обычно бывали засраны в духе песен Хоя. Следующие два года прошли великолепно. Рай для задротов и лентяев в качестве рабочего места не подходил деятельным натурам, но Женин характер, слава богу, не был обременён подобными излишками.
С Таней он познакомился ещё в бытность свою грузчиком. В Тане было что-то детское и непонятным образом знакомое. Как в Лолите. Только Женя, конечно, не лизал себе зубы, смакуя её имя. Женю же не Набоков придумал.
Жить вместе они начали чуть ли не сразу же. Через пару месяцев после их знакомства у Тани умерла бабушка. И поскольку старшая Танина сестра уже жила к тому моменту в трёхкомнатной квартире с мужем, ребята не задумываясь заняли жилплощадь, понимая, что случись что в их отношениях, Женя в любой момент может съехать на съёмную хату. Пару раз такого чуть было не случалось, но каждый раз времени на поиск квартиры хватало, чтобы помириться.
И вот, сейчас Женя топтал летними кроссовками снег по пути на любимую работу, чтобы найти денег и заплатить за квартиру, потому что деньги, которые его женщина получала за уроки русского, шли в «стабилизационный фонд» на чёрный день или тратились на мелкие бытовые нужды.
  На мраморной плите лестницы к памятнику Вождю чья-то умелая ручка вывела несмываемой краской: «Ленин ох*ел». А Ленин сидел в неудобной позе и словно думал: «Жил же я в Швейцарии! Как меня занесло к таким придуркам?!»
«Камчатка» имела по крайней мере одно бросающееся в глаза сходство с одноимённым географическим объектом, а именно – располагалась в самой жопе делового центра «Движение», а учитывая, что никакой вывески на входе не было, и сам деловой центр, судя по всему, настолько не был периферией, что умещался всего в паре десятков офисов и дверь имел незаметную, почти Чеширскую – попасть в антикафе впервые, даже имея карту с соответствующей отметкой, было ни разу не просто. Что, впрочем, обеспечивало отсутствие большого количества левых людей, губительного для атмосферы уютной антикафешки. Знаете ли вы, кто такой Шома, спрошу я вас? Насколько хорошо вы это себе представляете?
Вот вы не представляете, а Шома – представляет! Представляет собой вечно спящего на ходу худощавого парня в очках без одной дужки. Саша Мечинзов как-то клялся, что видел Шому после четрнадцати часов сна, и он выглядел точно так же, как и обычно: сонным и медленным. Свитер на нём хоть и был на несколько размеров больше, чем требовалось, но каким-то хреном оказался растянутым. Шома всю смену пил кофе, а вечером – тихо прощался и так же тихо уходил. Как с поминок.  Приходил домой и перехватывал пару часов сна до вечерней тусы, на которой опять оказывался невыспавшимся.
Женя: Здравствуй, Шамиль! Как у тебя с народцем?
Шома: ЗдорОво. ЗдОрово, в принципе. Школьнички ушли и даже за собой убрались. И денег набралось нормально. Это, Жень, я пойду уже, наверно. Мне бы сегодня ещё к родителям надо зайти и к Юре забежать, пока они не закрылись, ладно?
Женя: Ладно, чё! Делать-то нехрен сейчас особо. Сам ща включу киношу какую-нибудь и буду зырить.
Шома: А, ладно! Давай, тогда! (выходит)
Женя: А, Шом! Это… у тебя Танька вроде плеер свой забыла – ты посмотри, пожалуйста. Напиши ей, если что. Она сегодня, может даже, заскочит и заберёт.
Шамиль: Таня забывчива. Поищу, ага, напишу… (выходит окончательно)

Народу в кафе почти не было, и значит, настало идеальное время для кинозадротства. Хотелось почему-то посмотреть уже знакомый и стопроцентно хороший фильм. Сонная физиономия Шамиля натолкнула на мысль о «Бойцовском клубе».
«Люди всё время спрашивают меня, знаю ли я, какой у нас пароль от вай-фая…»
До девяти часов несколько раз заходил Насыр. Он наполнял пластиковые кувшинчики водой и фарфоровую кружку – пуэром. Насыр когда-то работал тут же, в антикафе, но потом решил, что свой бизнес явно предпочтительнее, и взял в аренду офис в три комнаты на первом этаже. Не то, чтобы в «Движении» был второй этаж.. Просто «Камчатка»-то и вовсе находилась в подвале. В трёх комнатах Насыр со своим другом Максом Субботиным устроили ни фига не бордель с блэкджеком  (а какая была идея!). В трёх комнатах они замутили квест. Направление примерно то же, соответственно все посетители антикафе – вполне даже потенциальные прохожденцы квестов. И поскольку ближайший источник чайников и фильтрованной воды находился в антикафе, а ближайший к антикафе источник технической мудрости и необходимых инструментов – в квесте, то и сами понимаете.
Во время просмотра Насыр приходил и уходил, а Тайлер Дёрдон оставался. Гибель небоскрёба уже была близка, когда приехал Вовчик. Ну, пусть он будет похожим на Сергея Трофимова. Хочу, чтобы в моей книге был персонаж, похожий на Сергея Трофимова. Вовчик уже около года числился безработным, потому что никому не нужны выпускники экономических факультетов, потерявшие там пять лет своей жизни благодаря заботливым родителям, готовым платить немалые деньги, во имя «без корочки сейчас никуда!». Вовчик, надо сказать, при всём своём бедственном положении выглядел не очень постно. Тянул килограмм на сто двадцать и никогда не протыкал ремень раскалённым шилом или гвоздём, никогда не разрезал его ножницами и даже вряд ли затягивал его дальше второй по счёту дырочки. Руки у него тоже были пухлыми, но, в основном, сухими. Одну из них он сейчас бросил через стойку вместе с вербальным приветствием в виде вопроса:

Володя: Как жизнь?
Женя: Работаю в поте лица. Ты сам как? Ты сходил к врачу?
Володя: Нет. Я не могу уже с этим жить! Я уже даже ночью почти не сплю.
Женя: А что тебе мешает-то?!
Володя: Ты понимаешь, что может выясниться разное? – Его толстое лицо при этом выражало всю глубину и неразрешимость страданий ипохондрика.
Женя: Что, например?
Володя: Да разное.
Женя: Ну, серьёзно? Сифилис, да?
Володя: Может, и это. А может, и ещё что-нибудь. Я уже сколько месяцев живу один на один с этим..
Женя: Ох, ты не один на один живёшь, поверь! Мы с тобой! Вовсю! Даже если не хотим. Вов, не сношай мозги – сходи к врачу, а? Я понимаю, что тебе пофиг на мои слова, но ты же от меня сочувствия ждёшь. А я тебе сочувствую сейчас самым деятельным образом.
Володя: Да я понимаю мозгом, но пересилить себя не могу. Я как только подумаю об этом, представлю, что мне ЭТО говорят – у меня сердце начинает из груди выпрыгивать. – И голосом человека, всё на своём веку перевидавшего. – Это страшно.
Женя: А, ну ОК. Тогда страдай. Мешать не буду.

Вовчик уронил голову на стойку. Насыр подошёл из ниоткуда с тарелкой бутербродов. Щёки его двигались флегматично, как вся жизнь этого человека. И в этом, несомненно, заключалась какая-то древняя, как сама жизнь, мудрость.

Насыр: Знаешь, Владимир, - промолвил Насыр, когда содержимое рта уже почти не мешало говорить.  – Что я подумал? Представь, если бы Сизифу какое-нибудь животное помогало тащить камень. Мелкую всякую фигню бы с дороги убирало, или даже тащило бы камень с ним.

Володя вслушивался в слова, бесплодно пытаясь догнать, к чему всё идёт.

Насыр: Ну, волк какой-нибудь например. Хотя, волк слишком большой для этого. Ну, или лис. Были бы Сизиф и лис. Сизифилис.
Женя : Ё& твою мать, Насыр! Он и так скоро весь мозг мне съест своей фигнёй этой! Нахрен ты его ещё провоцируешь?! Он каждый день ко мне приходит и заколёбывает меня своим сифилисом! «Сифилис! У меня, наверно, сифилис! Я почитал в интернете, и … очень похоже, что у меня сифилис!»
Люди: Здравствуйте.

Парочка робко держалась за руки, и почему-то создавалось ощущение, что их вполне могло смутить трёхкратное упоминание сифилиса в почти заведении общепита.

Люди: Мы проходили мимо и решили к вам зайти и спросить у вас, что такое антикафе.

«Люди всё время меня спрашивают, знаю ли я, что такое антикафе...»
В Питере Женя не застал антикафе. Знакомство произошло уже тут, в этом городе с вечным запахом нефти и привкусом кумыса. Раньше в антикафе твоё имя лампово записывали на специальной бумажке рядом со временем начала твоего посещения. Сейчас бездушные машины считывают штрих-код с карточки, которую ты носишь с собой внутри заведения. Сейчас мало, где дадут тебе клёвый будильничек, создающий атмосферу. Сейчас уже антикафе продались за арендную плату на праздники и чуть ли не поминки, продались под кальянные, полубары, игровые клубы и просто как помещения. И уже сложно найти место просто для игры и той атмосферы, которая была всего-то каких-нибудь три-четыре года назад. Появились профессиональные бариста в антикафе, появились те ништяки, которых близко не было году в тринадцатом. Но с этим и начала пропадать атмосфера.
Но Женя рассказывал посетителям совсем не об этом. Он рассказывал о стоимости посещения, о входящих в стоимость ништяках и прочих более насущных вещах. Итог был закономерен:

Люди: Спасибо, мы к вам как-нибудь зайдём, до свидания.

Мало кто из спрашивающих про антикафе тут остаётся. Проводящий такие «экскурсии» по сто раз в неделю Женя не выдержал и изобразил подзатыльник уходящему парню.

Володя: Ты когда-нибудь кого-нибудь из них стукнешь.  И тебя отпи*дят нах*й!
Женя: Но оно того будет стоить, правда?
Володя: И с работы уволят.
Женя: Не из «ГазПрома» же.  Танька давно говорит, что ей нафиг не нужен муж с такой работой.
Володя: Опять ты со своей Танькой.. Бросал бы ты, Женечка, это дело!
Женя: Думаешь?
Володя: Точно тебе говорю!
Женя: Это потому, что у тебя самого бабы нет?
Володя: Это потому… что ты не поймёшь, иди в жопу!
Женя: Ладно.
С лестницы вдруг спустился Насыр. Во время мини-экскурсии он успел воспользоваться туалетом на первом этаже.
Насыр: Он говорил про Таню, да? «Таня сказала, что надо вежливо разговаривать с посетителями». Или ещё какая-нибудь фигня в этом роде, да?
Женя: Ещё она говорит не играть в покер на деньги, но мы же завтра будем, да?
Насыр: Завтра у тебя народу до хрена будет, наверно. Сверху будем играть.
Женя: Если народу не будет – айдате вниз! Вы когда собираетесь?
Насыр: Часов в 11, как обычно. Пока они все с работы придут, пока то-сё..  Открывай, короче, базу, айда порешаем!
Володя: Бл*ть, вы опять со своим ё&аным ЧГК! Я ненавижу его уже! Хрена, вот, там интересного? Вы сидите часами и в эту хрен задротствуете. Лучше бы в жопу долбились, реально. Вы бы как-то меньше петухов напоминали.
Женя: То есть ты нас своим несуществующим сифилисом задалбывать тут можешь, а мы не можем в ЧГК играть?
Насыр: Если бы он нас задалбывал существующим сифилисом, было бы куда хуже. Открывай базу.

Женя: Так. «По одной из версий, его неприязнь к строгим формам была связана с тем, что в детстве он не раз наблюдал марширующие колонны солдат. В число его работ входит несколько фонтанов и общественный туалет. Назовите его.» Кто это?
Насыр: Владимир, кто это может быть?
Володя: Идите нахрен!
Женя: Ну, это какой-то архитектор, понятно. Хотя… Неприязнь к строгим формам… Может, Дали? У него ж эти всякие часы текли, всё гнулось, что не должно было.
Насыр: А туалет с фонтанами?
Женя: Я не помню, слушай. Я у него помню, море поднималось, и помню, слоны отражались в виде лебедей. Или лебеди в виде слонов..
Насыр: Море поднималось у Айвазовского.
Женя: Поржи, ага. Время-то идёт. У Дали оно с краю как одеялко задиралось.
Насыр?Но в принципе может быть, что Дали рисовал фонтаны и туалеты, да? А кто ещё мог нарисовать?
Женя: Хрен его знает! Кто угодно мог. Но это не факт, что рисовали. Если брать прям архитекторов – кто мог быть?
Насыр: Ты хоть одного архитектора сам-то знаешь.
Женя: Знаю. Зодчий Росси был. У нас в Питере в его честь даже улицу назвали.
Насыр: Прикольно вам. А  почему мимо него солдаты в детстве ходили? Он либо жил в оккупированной зоне где-то, либо.. либо что?
Женя: Не знаю. А может, какой-нибудь правитель, который в детстве часто парады видел?
Насыр: А потом – туалет сделал и фонтаны?
Женя: Ну, приказал сделать фонтан, чё?.. Слуууушай! А где есть дом, который из разных неровных кусков сделан? В Германии, что ли, где-то. Или в Австрии.
Насыр: Из каких ещё кусков?
Женя: Ну, такой дом, хрен пойми, который. И все туристы туда ездят.
Володя: Может, в Питере у вас? У вас же там говна навалом.
Женя: Не, есть такой. Реально. На нём ещё деревья даже растут. Но это – хрен с ним. Вряд ли они рассчитывают, что мы знаем, кто его построил. Чё отвечаем-то, в итоге?
Насыр: Да чё, давай ещё подумаем.
Женя: Минута уже прошла.
Насыр: И хрен бы с ней! Мы вообще вдвоём сидим! Владимир, у тебя не появилось версии?
Володя: Нахрен идите.
Насыр: Какие у нас, Евгений, версии, в итоге?
Женя: У нас есть Дали, который понятно, почему, но мы не помним примеров. У нас есть какой-то правитель, который меньше понятно, почему и как, но вообще ни разу не ясно, кто. Есть зодчий Росси, но он не то, чтобы строгие формы не любил.
Насыр: Такое ощущение, что ты не из Питера, а из Еревана приехал.  Ни хрена особо не знаешь, но всем хвалишься. При чём тут Росси-то вообще?
Женя: Не знаю. Давай уже смотреть.
Насыр: Давай.
Женя: Ёрш твою бога в душу! Фри-ден-срайх Хун-дерт-вассер!
Насыр: Чёёё?!

Владимир, до этого стоявший неподвижно и загадочно смотревший на дверцу холодильника, вдруг разразился адово дичайшим гомерическим, тащемта, хохотом, например.

Володя: Придурки! Всю минуту мОзги трахали, трахали, как умные! (захлёбываясь смехом) У них там Хреносран Х*йдырявый вылез какой-то.
Насыр: Кто это такой-то хоть?
Женя: Да Сруль очередной, по ходу. Ща загуглю. Так. Хун-дерт-вассер. Ты не поверишь! Вот этот дом! Тот кривой, про который я говорил.
Насыр: И типа, мы должны знать, кто его построил, да?
Женя: Асадуллин наверняка ещё знает, как его двоюродных братьев и сестёр звали.
Насыр: Асадуллин Википедию наизусть может выучить, но мы-то тут при чём?
Володя: Асадуллин – это тот тип, который сосёт палку?
Женя: Да, который вероломство образов: курит трубку, но это не трубка.
Насыр: И он её не курит.


Володя: Джон, у тебя народу же вообще нет? – Влад уже явно устал от никак его не затрагивающих увеселений вопросу к восьмому.
Женя: Не-а! Волнуешься за наше заведение?
Володя: Ага! Поехали домой, хрена мы тут делаем?
Женя: Я ещё не покушал.
Володя: Дома пожрёшь.
Женя: Нет. Мне надо питаться хотя бы примерно по расписанию, а то – я массу никогда не наберу.
Насыр: Евгений, Вы жирный. Очень.
Женя: Я на массе.
Володя: Нет, Джон. Ты жирный.
Женя: А Таня говорит, я сильный.
Володя и Насыр хором: Иди на х*й!
Женя: А мы поедем к Толе?
Володя: Можно, а чё нет?
Насыр: А Таня у Толи?
( Голос Насыра всегда забирался куда-то в душу, цепляя потаённые струны. Вот и сейчас стало понятно, что Женю явно подозревают в тяге к родной юбчонке и построении планов в зависимости от её местоположения)
Женя: Таня у Толи. Скорее всего.

На этом месте, должен вам доложить, автор перечитал пару абзацев, понял, что пишет дерьмо и чуть не проблевался. А потом, слава богу, вспомнил, что уже года три, как утратил способность рефлексировать, и продолжил себе благополучненько писать эту повесть. А может, это и не повесть вовсе. Хрен его разберёшь.
На доске магнитными буквами был выложен такбир, на прилавке были нарисованы часики, а все три персонажа предыдущей сцены шли из кафе на выход.
Насыр, как обычно, вышел на Спортивной, ибо несмотря на свой острый язык и все прочие коммуникативные способности, был нелюдим, и кроме как на работу, мало куда выходил из дома.


Толя жила в Черняге. Напротив стадиона «Нефтяник». И это не единственное, что связывало Толю с нефтью. По профессии она была геофизиком и знала, где эту самую нефть искать. Ещё одним (и самым неприятным) обстоятельством, связывавшим нашу героиню с полезным ископаемым, был чудный запах с НПЗ, разносящийся по Черняге вечерами. Парни поняли это, как только открыли двери машины. Теперь надо было звонить сначала по телефону, чтобы Толя успела дойти до домофона (до-до-до, бл*ть). В противном случае можно было ненароком разбудить Андрюшу, что в планы не входило.

Володя: У тебя машину хрен, где поставишь тут.
Толя: У меня – да. Андрюха, вон, под стол свои ставит.
Володя:  Ну, давай, стол твой вынесем, на машину мне поставим – будет как у Андрюхи. Только столешницей вниз, чтобы крышу не царапать.
Женя: Танька ещё не приехала?
Толя: Я, Жень, знаешь: жду, жду твою Таню, а она всё не доедет.
Женя: Потому, что она раздолбайка. Я ей позвоню сейчас. Вдруг её машина переехала где.
Толя: Добрый ты парень.

Женя, успевший к тому моменту уже сделать пару шагов с телефоном на кухню, обернулся и без эмоций подмигнул. Таня взяла трубку ни разу не сразу.

Женя: Привет. Ты как там?
Таня: Ой, миш. Я пошла к Толе, но по дороге меня перехватила Женечка и увела к себе в гости. Мы тут сидели и пили вино. Я хотела тебе позвонить, но что-то мы начали петь песни, и всё такое, а потом я.. пьяная. Вот. А ты мишка!
Женя:  Я – да, я такой. Ты теперь к нам не приедешь?
Таня: Миш. Я хочу к вам, но тут ещё песни поют. И меня просят на гитарке поиграть. Ничего, если я тут ещё немного поиграю?
Женя:  Поиграй. Я тут пока к Толе попристаю. Да и мы недолго – потом можем тебя по дороге, как раз, и забрать.
Таня: Хорошо. Я уже по тебе скучаю. Ты купишь мне чего-нибудь вкусненького по дороге?
Женя: Куплю. Но получается, ты к нам не вернёшься? То есть, не придёшь?
Таня: Давай, посмотрим.
Женя: Хорошо, пока.
 На кухне.
Толя: Она к нам не придедет?
Женя: Что-то не очень похоже, что доедет. Забухала мать.
Володя: А я по ней уже скучать начинаю.
Женя: Потому, что ты пёс.
Володя: Она пробухается, придёт сюда, а будет уже завтра. Она даже не заметит.
Толя: А завтра я вас, кстати, не пущу. Я чумоданы собираю и лечу на Сахалин послезавтра рано утром.
Володя: А завтра – тусишь с нами.
Женя: Тусовка прям у нас – хоть ночной клуб открывай!
Толя: Не буду я завтра ни с кем тусить! А хотелось бы. Грёбаная работа: ни с друзьями пообщаться, ни мужика себе найти. И постоянно куда-то надо ехать, кому-то читать лекции!
Женя: Ты получаешь полтинник!
Толя: Да я бы с радостью работала за двадцатку, если бы надо было делать какое-нибудь дело, которое мне на самом деле нравится.
Володя: Тебе не будут платить за то, что ты ешь.
Женя: А чего ты на самом деле хочешь?
Толя: Не знаю, чтобы это было как-то связано с природой. Или рукоделие какое-то. А тут – я вкалываю, как мужик, и постоянно на мне какая-то ответственность.
Женя: Что в твоём понимании значит «как мужик»? Ты же физически вообще не напрягаешься.
Толя: Я бы лучше физически напрягалась, чем как сейчас. Такая нагрузка постоянная, между прочим, намного тяжелее, чем физически работать. После физически тяжёлого труда есть такая усталость, когда даже приятно от этого. А тут – ты просто раздражён, и тебе надо ещё ребёнку готовить. Хоть самой жену бери, чтобы по дому занималась.
Володя: Найми няню!
Толя: У меня не так много денег, чтобы ещё и няню нанимать. Хотя иногда кажется, что придётся-таки. Блин, жила бы я сто-двести лет назад – всё было бы гораздо легче.
Володя: Думаешь?
Толя: За меня бы всё делали. Мне бы даже на работу ходить не приходилось. Современные мужчины женщин ставят в такое положение, что бабам и приходится становиться как мужики. Некогда чувствовать себя женщиной. И получают при этом мужики в среднем больше баб даже на той же должности.
Женя: Толь, что бы ты делала, если бы за тебя зарабатывали деньги и всё выполняли по хозяйству?
Толя: Ну, можно было бы ездить в путешествия. Я всегда мечтала много кататься, смотреть мир..
Женя: Ты знаешь, сколько стоит билет на самолёт до Южно-Сахалинска?
Толя: Много наверно, и чё?
Женя: Тебе платят за то, что ты туда летишь! И живёшь там. Ты, конечно, в пределах России колесишь, но я меньше, чем в половине городов был, по которым ты ездила.
Толя: Блин, Жень! Ну это – по работе! И мне постоянно надо думать, кому оставить ребёнка, постоянно думать в поездке о том, как он тут. Я по нему там скучаю, между прочим! Все эти чемоданы таскать. Это ж копец гемор!
Женя: То есть, ты хочешь жить такой же жизнью, по сути, как сейчас, только без возникающих неизбежно проблем. Не хочешь пахать «как мужик», но хочешь получать «как мужчина», не хочешь носить чемодан, но хочешь путешествовать.
Володя: А жила бы ты сто-двести лет назад – тебя бы каждое утро в пять часов заставляли бы корову доить! И даже тебя саму бы доили, потому что барыня бы не хотела себе грудь портить. А потом – ты бы вкалывала до заката. Пока не охренеешь. И не ездила бы дальше соседней деревни. Даже в голову бы не пришло.
Толя: А ты бы от сифилиса помер! Он у тебя, может, даже сейчас есть. Чё вы до меня вообще докопались?! Я баба: хочу – не знаю, что хочу! Имею законное право.
Женя: Тихо-тихо-тихо-тихо! (обнимает Толю и поглаживает её по головке)
Толя: Ты чего ко мне пристаёшь?
Женя: Я Тане обещал, что буду.
Володя смеётся.
Толя (сквозь смех): Ты с ней няньчишься до сих пор так, как будто она маленькая. Собачку плюшевую ей купил. И играешь с ними обеими. Со всех пьянок её ждёшь. Красавец – мужчина!
Женя: Я её ещё на ручки беру иногда. Она же невысокая. Весит немного. Только что титькой не кормлю.
Володя: Да ты сам от титьки оторваться не можешь! Звонишь ей каждый час и докладываешь обо всём. Каблук.
Женя: Владимир, я понимаю, что у тебя к физическим контактам всякого рода отношение сугубо негативное. Потому, что можно заразиться чем-нибудь, да.
Но ты лучше бы сиську сосал, честное слово, чем мозги наши. И свои. Мне кажется, ты в один прекрасный день просто обнаружишь себя лежащим в палате психбольницы с вопросом «Как же всё до этого дошло?» в голове.
Толя: А мы тебе будем передачки носить.
Женя: Я не буду.
Володя: Да вы раньше меня с ума посходите. Точно вам говорю! Точно вам говорю!
Ты, Джон, если со своей быдлячьей жизнью с бабой не завяжешь в ближайшее время — совсем для жизни потеряешься. И так ты уже долбанулся совсем: у тебя или работа, или Танечка твоя. Ты бы ей уже реально жопу вытирал, наверно. Если бы она у неё была.
Женя: Вот тут хоть не пытайся православных обмануть! Толя, скажи, как баба, вы ж всё время всё на свете замечаете.
Толя: Вы двое любой разговор удивительно способны свести к задницам. Сейчас меня больше всего даже поражает, что на этот раз — к женским. По поводу наличия у Тани задницы я бы сказала пару слов, но может, тебе чаю налить?
Женя: За это я тебя и люблю. Женился бы на тебе, честное слово. Но не могу: ты мне как брат.
Толя: Это потому, что у тебя настоящего брата нет.
Володя: Да у него вообще нихрена ничего нет, что ни спроси.
Женя: Зато случись чё — не надо за наследство судиться. Всё моё.
Володя: Долги тебе оставят. От питерских барыг.
Толя: Хоть бы мне тоже кто что оставил. И я бы не моталась по всей стране ради сороковника в месяц.
Женя: Полтинника!
Толя: Да там не выходит полтинника! Там получается сорок семь — сорок восемь.
Женя и Володя смотрят сначала друг на друга, потом — на Толю. Толя вопросительно смотрит на них. Продолжают с претензией смотреть на Толю.
Женя: Ты, главное, в городах ещё мельче не жалуйся людям на суровую долю. А то — мало ли что: в провинции народец импульсивный.
Толя: Ну, серьёзно, Жень, блин! У меня ребёнок же! Почему никто не учитывает?! Ты думаешь, я деньги на себя трачу, что ли? Дети — это очень много денег! Реально, вы себе даже представить не сможете, пока свои дети у вас не появятся!
Володя: В том числе поэтому они у меня и не появятся.
Женя: То есть, ты купила себе недавно платье за пять рублей и ездишь в походы каждую неделю ради сына?
Толя: Блин, Жень! Хорош меня уже доводить! Что мне теперь вообще на себя ни копейки не тратить, что ли?! Да, я тоже хочу красиво выглядеть! Я что, на это права не имею? И если я с моей работой не буду выбираться иногда в походы или в какие-то тусовки — я скоро сойду с ума и начну срываться на сына. И это уже вообще конец будет. И так у него отец ушёл к левой бабе и видеть чаще раза в месяц родного сына не хочет — ещё и я буду добивать, да?
Женя молча подходит и целует Толю в щёку.
Женя: Ты одна из лучших женщин в мире. Честное слово.
Толя: Пи&ор ты. Но я тебя тоже люблю.
Володя: Таня бы вас слышала! Она, кстати, так сегодня и не приедет, похоже. Да, Евгений?
Толя: Да, кстати о Тане: вам бы уже сваливать отсюда..
Женя (Володе): Мы же заедем за ней по дороге, да?

Комната с крылатой капибарой. Женя. Таня заходит.
Таня (нетвёрдо): Миш. Мы сегодня пьяные. Я очень долго играла с ребятами в шляпу, а потом — играла им же на гитаре.
Женя: На гей-паре.
Таня: Нааа.. гей-паре. А потом — я к вам не успела, и приехала сразу домой.
Ты покормил Собач без меня? Вдруг он голодный? У него болит лапа.
Женя: Давай, посмотрим, как там наш Собач. Собач сидит.
Таня: Сии-дит. Он не кушал. Давай, отнесём его на кухню. И покормим.
На кухне.
Женя: Давай, покормим. Как ты сегодня в целом?
Таня: Ой, меня чуть не переехало сегодня большой машиной на Проспекте.
Женя: Насколько сильно чуть?
Таня: Ннуууу... не очень. Я переходила возле “Люмена», где проститутка стоит.
И видимо, откуда-то из дворов выехал дядька на КАМАЗе. И чуть не сбил меня.
Женя: Я зануда, конечно, но на Универмаге переход есть..
Таня: Миш. Я знаю, ты меня всегда учишь переходить, где надо. Но я посмотрела, и там никого не было. Я бы не стала переходить, если бы было опасно. Но Проспект на несколько остановок просматривается. Там безопасно. И большие машины там тоже не ездят. Им нельзя там ездить. Поэтому я пошла.
Женя: Хорошо, только ты больше так не делай. Миш, я тут сижу и боюсь за тебя. Волнуюсь тут. Поэтому ты так не делай.
Таня: Не буду.
Женя: А я тебе купил йогуртик. Как ты любишь. И круассанчик.
Таня: Круассанчик! (целует Женю) Ты обо мне всегда заботишься.
Женя: Потому, что ты у меня маленький, и о тебе надо постоянно заботиться.
Таня: Обо мне — надо! Вот сейчас я доем, и мы пойдём меня спать укладывать, да?
Женя: Пойдём. Я тебя накрою двумя одеялками, как ты любишь.
Таня: И я не буду мёрзнуть.
Женя: Не будешь.
Таня: А знаешь, почему я постоянно мёрзну? Потому, что панды — теплолюбивые.
Женя: И бамбукоядные.
Таня: И бамбукоядные.
Женя: Пандусы.
Таня: Неет, мы не пандусы! Мы панды! Пойдём спать?
В кровати.
Женя: Только я с тобой немного полежу и пойду заниматься своими делами. Хорошо, малыш?
Таня: Хорошо. Ты почти всегда так делаешь — я уже привыкла.
Женя: Ты у меня понимающая.
Таня: Саша сегодня песенку такую смешную пел. Надо будет её найти потом в интернете. А Вася с Машкой, кажется, расстаются. У них всё стало слишком сложно. Потому, что он постоянно долбит, а она уже почти завязала и против того, чтобы Васян употреблял. А ему, кажется, всё это пофиг. Он её постоянно обманывает.
Женя: Почему она его не пошлёт к чёртовой матери? Она его любит?
Таня: Нет, но у них основной источник доходов в паре — это его работа. Машка-то фрилансер — у неё своих денег почти нет. Поэтому она думала с ним расстаться, но у неё так не получится.
Женя: Скажите, пожалуйста!
Таня: А Паша, кстати, нашёл себе нового парня.
Женя: О! За этого я спокоен! Он не пропадёт, кажется.
Таня: Да! Я не понимаю, как, но он всегда находит себе парня. И постоянно — симпатичных.
Женя: Вот педераст! Миш, давай спать.
Таня: Давай! (несколько секунд молчания) Слушай, а посмотрела-таки себе сегодня те ботины, которые хотела взять. Нам надо будет сходить в магазинчик и выбрать их. Или не их. Ты завтра куда-нибудь идёшь до работы?
Женя: Возможно, в тренажёрку пойду.
Таня: Ты станешь ещё больше. Будешь совсем жирненьким.
Женя: Я мощный!
Таня: Ты жирненький. Жииирненький!
Женя: Я мощный.
Таня: Мощный. Но жирненький.
Ещё несколько секунд молчания.
Таня: А ты тогда хотя бы в интернете картинки посмотришь, какие из них лучше.
Женя: Конечно, посмотрю! Только на картинках хрен поймёшь, которые нормальнее. Послезавтра, например, я с тобой смогу прямо в магазин зайти и выбрать.
Таня: Миииииш! Я хочу завтра!
Женя: Хорошо. Завтра посмотрим с тобой картинки. А ты пока засыпай.
Молчание.
Таня: Мииш! А расскажи тоже чего-нибудь. Как у тебя сегодня день прошёл? Как ты сегодня поработал? Как вы у Толи посидели? Я не могу так засыпать, когда ты мне ничего не рассказываешь ночью.
Женя: Миш...
Таня: Ну, расскажи!
Женя: Хорошо, малыш. Слушай.


Комната с крылатой капибарой. Утро. Женя и Таня.
Таня: Миш! Мииииш! Вставай! Миииииш! Я хочу кушать, а у нас — нечего. Ты должен меня покормить!
Женя: Где я?
Таня: Миш.
Женя: Я встаю. Сколько уже?
Таня: Два. Ты, как раз, успеешь поесть, приготовить что-нибудь для меня и сходить на тренировку. Классно мы придумали?
Женя: Кто «мы»?
Таня: Я и Собач.
Женя: Собач не мог плохо придумать. Я в нём уверен. Что ты хочешь кушать?
Таня: Я хочу блинчики!
Женя: Оладушки.
Таня: Блинчики.
Женя: Ты же понимаешь, что кислое тесто за минуту не дозревает? Собач, вот, понимает это. Да, Собач?
Таня: Хорошо, оладушки. С джемчиком.
Женя: Ты же за ним сходишь?
Таня: Я сходила.
Женя: Это ты предусмотрительно.
Таня: Всё, доставай муку!
Женя: Да ты подожди, я только проснулся.
Таня: Ты пока можешь идти в туалет, а я её сама достану.
Женя: Ты хочешь играть с мукой, пока я готовлю?
Таня молча кивает акцентировано с одержимой улыбкой на лице.
Женя: Ты просто маленькая девочка.
На кухне. Женя готовит, Таня делает «куличики» из муки.
Таня: А точно никак не получится сделать нормальные блинчики?
Говорящий взгляд Жени.
Таня (обижено): Мне нужны блинчики… И компотик.
Выдох Жени.

Такси.
Водитель: … я думал, он по фазе двинулся! Ну ты сам прикинь: с ножом, в трусах, глаза дикие. Откуда я должен был знать, что у неё муж есть?
Женя: Не порезал хоть?
Водитель: Неее.. Мы потом с ним закорешились. У него уже и жена давно другая. Но он правда псих психом выглядел. Я думал, наркоман. Я ж постоянно упоротых вожу. Один раз мне даже иглу к горлу приставили. Нормальный вроде чувак с виду был. Вот, вроде тебя. Ехали, болтали, а как подъезжать – иглу вытащил из кармана, и к горлу мне.
Женя: Чё за игла-то? От шприца, что ли?
Водитель: Ну, конечно! А хрен его знает, чем он болеет. Ладно, хоть не воткнул. Я с собой вожу дубинку, шокер вожу. Кнопка тревожная есть: чуть что – все приедут. А всё равно опасно. Тут же не угадаешь: пьяного не возьмёшь, а трезвый хуже пьяного окажется.
Женя: Меня за перекрёстком можно высадить. Возле Полушки.
Водитель: На остановке высажу – нормально будет?
Женя: Самое то!
Водитель: Вот, с этого дома в прошлый раз тоже вёз парня. Рассказывал, у них на работе один с вымышленными друзьями разговаривает постоянно. Тоже, говорит, нормальный абсолютно человек с виду, нормально разговаривает, а иногда может отвернуться и болтать с воздухом. Вот как их отличать таких?
Женя: Ну, мирный хоть?
Водитель: Кто, этот, с друзьями-то? Да хрен его знает!
Женя: Ну ты успокоил! Мне с ним в одном доме работать ещё. Так: сто восемьдесят два, да?
Водитель: Да. Поищи без сдачи, пожалуйста.

Камчатка.
Шамиль, Насыр и Макс (всегда в синей кепке) играют в покер. Насыр жуёт бутер с сыром. Женя заходит.
Женя: У нас опять народу нет?
Шамиль: Ты опять опоздал на полчаса?
Женя: Я аж на такси сюда летел.
Насыр: Тебя это не спасло.
Женя: Зато я охренительных историй наслушался. Вы знаете, что в этом здании работает чувак, который разговаривает с вымышленными друзьями.
Макс: Тебя кто-то сдал.
Женя: Блин, были бы вы реально вымышленными, а! Я бы про вас забыл давно.
Макс: Вот ты пёс, а! Мы к тебе ходим, а ты нас забыть пытаешься. Могли бы и у себя в покер поиграть.
Шамиль: А я, пожалуй, пойду. У меня тут с фишек, как раз, на дорогу хватает.
Насыр: Блин! Женя, ты сядешь с нами?
Женя: Я жрать хочу после трени, как лошадь просто! Тренируйте пока навыки хэдс-ап.
Насыр: Хэдс-ап неинтересно. Мы подождём. Может, ещё кто-нибудь придёт.
Заходит Толя.
Толя: Я, например.
Женя: О! Я знаю, ты любишь покер!
Толя: А, покер! Не. Я пришла кофе попить после работы.
Насыр: Всё, мы Женю потеряли. Пошли тоже кофе пить!
Макс: У меня есть бекон.
Насыр: Сало?
Макс: Бекон.
Насыр: Сало.
Макс: Не хочешь – не ешь.
Насыр: Кто сказал, не хочу? Это я бекон не хочу, а сало – норм. Положи мне на хлеб кусочек.
Женя: Ты ж ещё бутер не доел. Макс, положи ему на сыр.
Толя: Ты сейчас в уме эту шутку готовил? Скажи честно.
Насыр: Пойдём жрать к себе пока. Они тут ещё полчаса болтать будут.
Толя: Не будем. Я через пятнадцать минут убегаю на танцы.
Женя: Нанайцы.
Насыр: Эту шутку ты не готовил.

Насыр и Макс уходят.
Женя: Ты вроде сегодня чемоданы собиралась паковать.
Толя: Я буду. Ща кофе допью, на танцы забегу по дороге и начну паковать вещи. У меня вся ночь впереди.
Женя: А спать?
Толя: Знаешь, сколько туда лететь?
Женя: Ну, тоже верно. А нас ты сегодня при этом не ждёшь потому, что надо собираться..
Толя: Если вы приедете – я до вылета не соберусь. А я ещё хотела в Затон заехать, но сегодня, видимо, не получится.
Женя смотрит на Толю.
Толя: Только никому не расскажешь?
Женя: Не говори, что у тебя там мужик живёт.
Толя: Ну, не настолько уж я на голову прибабахнутая, чтобы к мужику после работы в Затон ездить. Я… хочу… купить арфу!
Женя: «Арфа» - это что? Сушилка для ногтей?
Толя: Арфа. Со струнами. Играют на которой.
Женя: Ты играешь на арфе?
Толя: Я думаю научиться. Блин! Я смотрела, как чувак играет на кельтской арфе. Так офигенно получается!
Женя: Я думал, на арфах только бабы играют.
Толя: Ну я-то баба!
Женя: Я не сказал, что ВСЕ бабы умеют. Но арфа так арфа. А как ты будешь учиться?
Толя: Ты не поверишь, но я нашла в Уфе человека, который этому обучает.
Женя: Охотно верю! А арфа, она большая?
Толя: Нууу, разные бывают. Я покупаю не очень большую. Ниже меня.
Женя: И ты её будешь на каждый урок с собой брать?
Толя: Чё ты до всего постоянно докапываешься? Нет, не буду. У учителя дома есть арфа, я буду ездить к нему пару раз в неделю. Остальное время – на дому заниматься.
Женя: Ну, это нормально. Когда тебя не будет, Андрюха будет играть. Когда его не будет – кот душу отведёт.
Толя: Ты против?
Женя: Нет. Если бы Танька дома начала играть на арфе – я бы против, наверно, был. Она всегда играет какую-то нудятину.
Толя: Танька для тебя – прямо эталлон женщины, да?

Женя: Нет. Иначе большинство женщин расценивались бы в полтора человека. По размерам – так точно.
Толя: А я бы в два расценивалась?
Женя: Нет, что ты! Тебя не может быть два: ты одна такая на свете.
Толя: А ты жополиз. Поэтому тебя все любят. Думаешь, мне не надо пытаться учиться играть на арфе?
Женя: Пытаться, учиться, играться.. С чего ты решила, что я против?
Толя: Ты не спрашиваешь про цену.
Женя: Раскусила, да? Я решил, что деликатненько сейчас об этом промолчу, а потом, когда ты уйдёшь – просто загуглю, сколько это примерно может стоить.
Толя: Ты не найдёшь: арфы разные, и там цены так прыгают!
Женя: А на самом деле?
Толя: На самом деле тридцать девять тысяч. (смущённо опускает глаза)
Женя: Сорокет, короче.
Толя: Нет! Тридцать девять тысяч!
Женя: Ты просто скромница, поэтому ты получаешь не полтинник, а сорок восемь и покупаешь арфу не за сороковник, а за тридцать девять.
Толя: Я её, ещё, может быть, не куплю.
Женя: Ну, не сегодня – точно. Хотя, зная тебя.. Только на чём ты её повезёшь?
Толя: Да я ещё не покупаю.
Женя: А если купишь – на чём повезёшь? Если она на колёсиках – её можно катить. Во: сплавиться на ней по Белой, а потом – выкатить по биатлонке! И считай, дома. Весло только взять с собой на всякий случай.
Толя: Проблем: такси взяла и поехала!
Женя: А она в такси влезет?
Толя: Есть же, наверно, такси для габаритных грузов.
Женя: Газельки. Стоят дохрена, правда. Ну, тебе, как раз, в круглую сумму всё обойдётся.
Толя: Мне лень ехать даже на танцы. Я сейчас от тебя, наверно, тоже такси вызову.
Женя: Для крупногабаритных грузов?
Толя: Для языка твоего поганого! Чтобы его на свалку отвезли.
Женя: От Гостинки до Черкасов – это тебе на ещё одну арфу хватит. Чё-то я тоже с тебя начал дурной пример брать: ты с работы на такси едешь, я – на работу.
Толя: Думаешь, я до работы на маршрутке ехала? Меня довезли, мне услаждали слух музыкой..
Женя: Блатняк?
Толя: Блатняк. Со мной поболтали по душам. Представляешь, я даже не знала: оказывается, со мной в одном здании работает чувак, который..
Женя: Говорит с вымышленными людьми?
Толя: Что? Нет. Который снял киношку ту. Помнишь, мы смотрели? Типа Тарантино, только хуже. Он, оказывается, в Уфе живёт.
Женя: В Уфе многие живут из тех, что хуже Тарантино. А я сегодня ехал – мне водила рассказал, что у нас тут где-то работает чувак с вымышленными друзьями. Типа, сидит, такой, нормальный, а потом – начинает разговаривать со стенами.
Толя: У стен же есть уши – чё бы не разговаривать? Но ты задумайся: может, некоторые люди вокруг тебе только кажутся.
Женя: Ты приглядись к Максиму! Он тоже скромный, как ты (только молчит больше), круг общения у вас дофига общий, а главное – шутки одни и те же отмачиваете!
Толя: Ну, так неинтересно будет: он что-нибудь пошутит, а мне уже не смешно, я сама то же самое придумала. Короче, я вызываю такси себе, а то – не уеду вообще!
Женя: Ты этим двум по дороге скажи, что могут заходить. Мне иногда кажется, что они просто боятся женщин. Может, я даже про них не всё знаю.
Толя: Главное, что они говорят только с реально существующими персонажами!

Насыр, Макс и Женя играют в покер.
Макс: Колл.
Женя: Колл.
Насыр: Сто двадцать.
Макс: Колл.
Женя: Олл-ин
Насыр: Колл.

Макс выбрасывает карты.

Недолгая пауза.
Макс: Открывайтесь, х*ли вы!
Открываются.
Насыр улыбается, закрывая глаза рукой.
Макс: Ты серьёзно, да?
Насыр: Зачем ты олл-ин пошёл?
Женя: Зачем ты кольнул?
Насыр: А! Вот так, да? Ну, извини, я с королями не мог мимо пройти. Я знаю, что ты постоянно промышляешь фишингом. Тебя тут грех не подловить.
Женя: Ну, по шансам у нас практически койн-флип.
Насыр и Макс ржут как лошади.
Насыр: По шансам у нас сейчас восемьдесят на двадцать где-то. Учитывая, что мы карты Макса не знаем.
Макс: Смирись, ты никогда не научишься играть.
Насыр: Он ща ещё выиграет с такими картами. Как обычно, когда ставишь по шансам – тебя обязательно кто-нибудь с фигнёй на руках выпилит сдуру.
Макс: Вы готовы, дети?
Женя и Насыр: Раздавай!
Макс (тихо): Да, капитан!
Раздаёт. На флопе ложатся сплошь левые карты, на тёрне – тройка, на ривере – пара к одной из карт флопа.
Насыр: Я ж говорю: как танк. Переехал меня.
Входит Таня.
Таня: Привет.
Женя: Привееет! Как ты сегодня?
Таня: Я нормально. Кто тут кого переехал?
Женя: Я переехал. У нас сегодня, возможно, будет ужин.
Таня: Будем кууушать! Ты купишь мне вкууусного чего-нибудь.
Женя: Кууплю! Чего ты хочешь сладкого?
Таня: Не знаю. Надо выбрать. Мы купим чего-нибудь мне и ещё чего-нибудь – Собачу. Я съем свою долю, а Собач съест свою.
Женя (парням): Кажется, она меня в чём-то напаривает.
Насыр: Научись у неё. Будешь блефовать с бОльшим эффектом.
Женя: Сразу обоих вас вышибать, чтобы не играть один на один с Максом, что ли?
Таня: А ты меня сейчас покормишь чем-нибудь?
Женя: Пойдём, я тебя покормлю чем-нибудь.
Насыр: Да блин! Тебя перед игрой надо к стулу привязывать, чтобы бабы не отвлекали.
Макс: Я чё-то тоже не хочу хедс-ап.
Таня: Вот, хорошо! Пойдём кушать! Нет, не так! (говорит это вслед уже уходящему из комнаты Жене. Залезает на диван и коварно улыбается) Каататься!
Женя: Катаааться (сажает Таню к себе на спину). Как ты сегодня?
Таня: Хо-ро-шо! Поехали туда (показывает пальцем, куда)! О! Клёво. Поехали теперь назад! Нет! Задом – страшно! Раз-ворачивайся!
Насыр: Кажется, он безнадёжен.
Макс: А нормальным мужиком вроде был.
Насыр: А теперь он лошадка.
Таня: Он не лошадка! Он миииш!
Женя: Слышали? Я миш!
Насыр: Надо будет взять на вооружение. Когда в следующий раз скажут, что я ох*ел – тоже отвечу, что я не ох*ел, я просто миш.
Таня: Миш, спускай меня. Я покатался. Покатаааался! Хороший большой миш меня покатал.
Женя: Сейчас тебя миш ещё и кормить будет.
Макс: Пойдём отсюда. Тут уже совсем жесть пошла.
Насыр: Куда пойдём? Он же сейчас еду достанет!
Макс: Блин, а жрать-то охота..
Таня: Охота. Куушать охота.
(заходит Володя)
Володя: Чё охота? Где еда?
Насыр: Занято!
Таня: Занято!

Палыч.

Я оторвал свою противную рожу от древнего, как дерьмо мамонта, монитора. За окном шёл снег. Первый в этом году. Значит, у Палыча скоро будет днюха. 26 октября. В этот день с равной вероятностью могут лежать маленькие сугробики,   или показывать плюс десять градусник. Вне зависимости от того, что было накануне. На старом советском, как вся мебель в комнате, столе, столи две чашки кофе с молоком. Палыч никогда не пил крепкий кофе. Оставшиеся от бабки иконы с недоверием косились со шкафа на портрет Мэнсона. Палыч смотрел в никуда и что-то пожёвывал.
- Ну, я тут, короче, не очень знаю, как закончить пока что. Но может, что-нибудь сверхъестественное добавить? Типа, чтобы не было просто тупой пьеской о самом себе. Чтобы хоть как-то с фантазией отнестись к этому. Вот.
Я не знал, как сказать о своём замысле. На самом деле, каждый раз, читая что-то одному из тех своих близких, кого ещё не достал графоманством, я дико стеснялся и начинал разговаривать хуже Эллочки.
 Палыч проглотил то неведомое (в комнате ничего съедобного не было), что находилось у него во рту. Потом — поводил вперёд-назад челюстями и отпил кофе.
- Вообще, Джон, говно, конечно. Но есть здравые мысли.
Помещение было изрядно завалено старой техникой. Палыч её чинил.
- Все эти типажи надо докрутить, обрисовать, чтобы они явно читались как современное поколение, которому не надо прилагать усилий, чтобы у них было всё, о чём лет тридцать назад люди только мечтать могли. И при этом всего этим товарищам мало. Гиперинфляция, как у Ремарка. Только не денег, а счастья. Напрямую. «Зе мор ви хэв — зе мор ви вонт», как говорится. Ты подкрути, правда, подведи как-то повыразительнее. А вообще, тебя эти люди убьют, которые в книге, когда прочитают.
Я махнул рукой.
- Не впервой, чай!
- Ну, смотри сам. - Палыч улыбнулся. - Но я думаю, тебя не спасёт просто ход в сторону от реальности. Читатели-то будут воспринимать всё, что ты напишешь: весь текст, весь смысл. Получится просто банальный текст с дешёвым приёмчиком. И то — одним. Как в бразильских сериалах, когда интрига кончается, начинает оказываться, что кто-то чей-то сын. Скорее всего, сын того, с кем весь фильм трахался. А теперь — они вместе не могут быть. У тебя, кстати, женские персонажи всегда ещё хуже, чем мужские. Их или вообще нет, или они как-то схематично обрисованы. И никогда не вызывают симпатии.
- Ты ж знаешь, что это потому, что я пассивный педераст! Ой, пассивный, говорю! Латентный педераст!
  Тучи выползали из-за дома и их несло куда-то в сторону улицы Рихарда Зорге. Рамы в окне были деревянными.
- Да я не то, чтобы на какую-то широкую аудиторию рассчитываю, конечно. Просто так же, для себя всё это.
- И для нас всех, я знаю!
- Кстати обо всех: к нам Колотимир-то придёт?
- А сколько там? - Палыч глянул в правый нижний угол моника. - К пяти обещал быть.
- А чё у тебя год двадцать первый стоит? И жить торопишься?
- ЕжИть топоршусь. Год, по-твоему, какой сейчас, Женя? -Ближе к концу фразы интонации становились всё более сочувствующими. Под конец, мой домашний критик смотрел и вовсе с жалостью. - Блин, Женька! Если бы ты просто один раз как-нибудь услышал и просто запомнил это! Ни хрена так не лучше жить, как Вован говорит.
- Как не лучше жить?
Палыч спокойно медленно выдохнул. И его физиономия была точь-в-точь как у моей мамы, когда она собиралась поговорить о том, как ей грустно, что я покинул стены альма-матер и собираюсь скитаться по Уралу: горькое-горькое.
- Бл*&ь, Жень. Не зависай там! Двадцать первый год сейчас. Перестань жить прошлым! Я не верю, что ты не сможешь никогда запомнить этого. Забудь про Олечку, Жень. Уже шесть лет прошло! - Где-то на этом месте лицо его снова стало прежним (видимо, запал эмоций поутих), и я почувствовал дуновение воздуха от того, как этот человек ментально махнул рукой. - Давай, дальше по пьесе. Вован минут через сорок, наверно, подойдёт. Ты не хочешь героям имена другие придумать, чтобы не в лоб прямо?
- Про какую Олечку?
Чашка упала на пол. Я почувствовал брызги тёплой жидкости на носках. Вадим (а помимо отчества у этого человека было ещё и имя) сидел одновременно отрешённый и заинтересованный. И охреневший.
- Какой сейчас год?
- Реально или по твоей сейчашней версии.
- А по моей какой был? Не смотри на комп.
- Двадцать первый. Как палец. Чё тут помнить?
- Когда к тебе Таня должна прийти?
- Я не знаю. Может, она сегодня вообще не придёт.
- Позвони ей.
- Нахрена?
- Позвони.
- Чё сказать-то?
- Ты можешь позвонить?
- Ну, ОК, могу, чё, - Палыч всегда был каким-то... не спонтанным. Просить просто позвонить кому-то ни с фигов было не в его стиле. Я нажал кнопку.
«Набранный Вами номер не существует».
- Как? Существует номер? 
- Ты откуда знаешь? 
- Позвони её сестре. 
- Ты про эту Олечку говорил, что ли? 
- Позвони. Давай, с моего номера! Диктуй!
- Да у меня работает всё! 
- Ты диктуй! 
- ОК... - Я продиктовал, и Палыч передал мне трубку. 
- Алло. 
- Алло, Ольга.. 
В трубку кто-то дышал. Я нажал сброс. Голос был не тем, но знакомым. 
- Чё происходит-то? 
- Ты ж недавно с Танькой куда-то ездил, да? 
- В Соликамск мы ездили. Чё ты заладил загадками-то ботать?! 
- Есть фотки оттуда? 
- Наверно. Танька фотик не взяла. Так что у меня — точно нет. Тебе зачем вообще? Ты ж...
- А откуда у тебя фотки с Танькой есть?
- Да откуда угодно. Из Саратова, из Куйбышева, из Казани. Из Уфы, знаешь, до хрена.
- Открывай контач!
- Ты меня интригуешь. Ну, ОК, ща залезем. Они опять дизайн, что ли, поменяли? Или на твоём компе всё по-другому выглядит? В стиле ретро.
- У меня клёвое железо тут.
- Железо у тебя тут. Тааак.. ноль пятьдесят один. ОК, всё, вошёл. Чё тебе? Фотки показать?
- Где-то ж была фотка, где вы чуть не взасос целуетесь.
- Мы не взасос. Мы вполне цивильно целуемся там.
- Найди, найди эту фотку! Блин, Женёк, неужели ты вернёшься, а?
- Палыч, не парь мозги!..
- Что? Ты видишь? Ты всё видишь теперь?!
- Как вы это сделали? А на этой?...
 Фотки, были кем-то заботливо отфотошоплены и выложены снова на мою страницу. Такой эпичной осведомлённости о моих данных вкупе с титанической старательностью я в людях даже предположить не мог. А всё — тупо ради дешёвого розыгрыша. Ни на одном изображении не встречалось собственно Татьяны. Везде она была идеально вырезана, и получалось, что я обнимался, целовался и стоял рядом с воздухом.
- Ну, вы псы, чё сказать..
- Но ты видишь и осознаёшь?
- Иди ты в сраку!
Раздался звонок.
- Вован! - Павлович соскочил со стула и кинулся в прихожую. - Владимир, свершилось!
- Да, я помню: в прошлый раз, когда ты пукнул, было ещё более торжественно.
- Нет, дружище! У нас гораздо более занятный  случай! Проходи! Евгений, скажите, как Вас недавно разыграли!
- Идите вы в пилотку! И фотки старые поставьте!
Владимир вопросительно кивнул в сторону Палыча.
- Татьяну, говорит, с фоток убрали.
- А! Ну, это, мне кажется, нормально. Скоро она к нам вернётся, я отвечаю!
- Год, говорит, у меня на компе неправильно настроен.
- Шестнадцатый должен быть?
- Ага!
- Так глубоко мы ещё ни разу не заходили.
- Вы чё мне мозг е&ёте?
- Может, его к психиатру отвезти?
- В штанах у тебя - «к психиатру отвезти»!
- Он, кажись, буйным стал.
- Мне кажется, - с мудростью в голосе изрёк Палыч. - Он скоро с этим свыкнется и всё догонит.
- Да, конечно. - Я уже просто решил, что легче будет со всем соглашаться.
- А если он опять поедет и забудет нахрен всё?
- Сделаем вид, что так и было.
- Ну, так и было!
И они оба — давай ржать.
- Надо сегодня Насыру рассказать, что ты прозрел, наконец-то.
- Надо ему самому рассказать, что с ним.
- Он же не поверит.
- Потом он сам всё поймёт, я ж говорю.
- А он от шока не долбанётся?
- Ты ж сам говоришь, что он не поверит. А когда поверит — это уже у него не будет сильных эмоций вызывать.
- Я вам прямо сейчас обязательно во всём поверю! Не надо нихрена ждать.
«Интересно, если Тане рассказать о приколе с фотками, в ней победит любитель фотошопа или баба? Скорее — баба. Она не из тех женщин, которые в пепел способны превратить всё, что не нравится.
Но обиду затаит на этих подонков очень надолго», - примерно такими были мои мысли в тот момент.
Палыч встал передо мною и взяв за плечи, проникновенно посмотрел куда-то в душу. Возникло ощущение, что он меня сейчас ударит.
- Женя...
- Палыч.
- Ты меня послушай, и можешь мне не верить. Думай, что хочешь по поводу, зачем я тебе это всё рассказываю. Главное — слушай и запоминай.
- Ты ещё маятником у меня перед рожей покачивай при этом!
- Я членом у тебя ща перед рожей покачаю, если ты Палыча не будешь слушать!
- Нет, Вов: там длинный предмет нужен.
- Короче. Веришь — не веришь, членом — не членом, а фигня вот, в чём. Сейчас двадцать первый год. Тебе, дураку, тридцать лет.
- Угу.
- Ф-фух... Хорошо, когда ты приехал к нам в Уфу, у тебя были жена и дочка. И собака ё&аная. Жена была Таня, а дочка — Олечка. Ты сам из Питера родом.
- Да ну, на фиг!
- Всеки ему, Палыч, чтобы не перебивал.
Чувство, что мне вот-вот начнут пытать, с каждым мгновением нарастало.

Рассказ Палыча.
Уфа, 2016-ый год. Лето.
- Пап! Паап! Папка-мишка, вставай! Вста-авай! Посмотри, что я нарисовала!
Девочка лет пяти сидела на с трудом продиравшем глаза отце и пыталась всеми силами вытащить его из-под одеяла.
- Что ты нарисовала?
- Это капибА!
- Кто?
- Капиба!
На доске для рисования была изображена чУдная, между прочим, крылатая капибара, любовавшаяся звёздами. Ну, это больше всего напоминало именно звёзды.
- Капибара?
- Капиба!
- Ну! Ты же знаешь, как правильно говорить. Почему «капиба»? А откуда у неё крылья? У капибар же нет крыльев.
- У капибары нет крыльев, а у капибы есть крылья. Капиба это знаешь, кто? Это капибара с крыльями, вот кто!
- Как скажешь. Ты кушала сегодня?
- Нет. Я тебя жду.
- А мама тебе оставила что-нибудь?
- Котлетку и пюре невкусную.
- Ты съела?
-....
- Таня?
- Не съела. А котлету — съела.
- А пюре?
- А пюре не съела.
- А котлету?
- Котлету тоже не съела. Нет. Съела. А пюре не съела, а котлету — съела.
Что-то в показаниях дочурки явно не сходилось.
- Татьяна.. Где котлета?
- Котлетку я не съела. Котлету Собач съел.
Собач явно услышал своё имя и прибежал в комнату.
- Значит, ты у нас сытый? Вот и отлично. А Вас, юная леди, сейчас будем откармливать, как того гуся. Помнишь, которого клювом на трубу с едой натянули?
- Я не хочу как того гуся.
- Тогда надо будет самой покушать.
- А самой тоже не хочу.
- А придётся. Потом пойдём гулять. Но котлетку и пюре ты сегодня покушаешь. Покушаешь?
Девочка решительно помотала головой.
- Ну, хорошо. Не кушай. Тогда – я дальше спать буду.
- Ннуу!,.. Нет! Не спи дальше.
- Почему?
- Я гулять хочу.
- А я не хочу.
Папа опять укрылся одеялом.
- Пап! Папка-мишка! Папка-мишка, вставай!
- А маленький Миш сегодня будет кушать?
Дочка нахмурилась и собрала на себя одеяло. Папа молча его отобрал и снова накрылся. Девочка нахмурилась ещё больше, но через пару секунд что-то задумала.
- Пап. Паап!
Отец открыл один глаз.
- А давай, сначала мы погуляем, а потом я котлетку съем?
- А её же уже Собач скушал. Не получится у нас с тобой сегодня погулять.
- Ннуу!.. Паап!
- Маленький Миш идёт на кухню.
- Миш идёт на кухню… А Папа-Миш идёт с Маленьким Мишем?
- Куда Папа-Миш денется? – Папа-Миш вылез из-под одеялка и похрустел шеей.

- А ты меня сегодня будешь катать, когда мы пойдём в парк?
- А тебя надо катать? Ты же уже большой Миш у нас.
- Нет! Это ты у нас большой миш. А я – маленький. И мама маленький тоже. Но не как я, а больше.
Отец слегка надавил пальцем на нос девочке.
- Давай одеваться!
- Давай! А что будем одевать?
- Одевать будем тебя. В первое, что найдём. А то – ты вырастешь с этой вечной проблемой «что надеть», и твой муж станет говорить, что это я тебя так воспитал.
- У меня мужа-то нет?
- И с этой проблемой – тоже. Наденем синенькое, да?
- Оно не синенькое! Оно голубое.
- Ты сегодня прям у нас девочка-предевочка! Прям комбо!
- Что такое комбо?
- Когда всё вместе. Надевай! Ага.. А бантик будем делать?
- Неет! Давай, лучше два хвостика просто резинками сделаем!
- Давай. Давай, сделаем сверху, и будут как рога.
- Нет. Сделаем сбоку, и будут как хвостики.
- Вот, блин! Ну, хвостики – так хвостики.
- Ну, ты неправильно делаешь же! Вот тут надо собрать!

В комнату с лаем влетела собаченция и вопросительно уставилась на родственников.
- Да не «Собач», а «собрать»! Понял, да! А тебе хвостик не надо собирать: у тебя уже и так есть хвостик. Пап, знаешь, что я придумала? Я не мишка, а мышка! А ты у меня — папка-мыш!
- Ну, нет! Ты себе можешь быть, кем захочешь, а я — точно не камыш! Ну, вот теперь ты прям красавица-девочка! И никто даже не подумает, что ты с утра котлетку не съела. Теперь — пойдём гулять.
- Пойдём! Собач! Пошли: мы будем какать и гулять! Ну, мы не будем какать, потому что мы дома какаем. А ты будешь. Потому, что ты иначе дома начнёшь тоже!
- ЧУдная дочь растёт!
На улице было солнечно, но не жарко.
- Папка-Миш, а если я на Собача сяду – он далеко уедет?
- Это ты на нём тогда уедешь, а он пешком пойдёт.
- Ну, далеко?
- Ты же постоянно на ком-нибудь из нас катаешься. Мы тебя как-нибудь посадим на Собача, и отправим вас двоих галопом, пока не устанете. Только оденем тебя потеплее, если Собач на Северный Полюс убежит.
Пёс усталым взглядом посмотрел на хозяина и вывалил язык. Дочка тоже посмотрела на отца с недоверием.
- На Северный Полюс не убежит..
- Ну, кто его знает. До полюса, может, и не добежит. Но там, всё равно, холодно.
- А ты будешь меня катать?
- А мы ещё до парка не дошли. Договаривались, что в парке.
- Давай, сейчас, а в парке – не надо.
- Это тебе сейчас, но как будто на день рождения.
- Что мне сейчас?
- Ничего. Это папка так…. Но давай, кататься в парке будем. Чтобы все аттракционы – сразу.
- Я сегодня сяду там в кабинку и буду летать! А потом – ты меня покатаешь ещё!

- Шылесна-тарошный пальнис! Шылесна-тарошный пальнис кте, а?! – Ё&аные татары в этом городе даже не пренебрегали элементарнейшими правилами приличия, а такое ощущение, играли с этикетом в поддавки.
 Я вас посвящу в правила этой игры. Надо жить в городе максимально неудобным для окружающих образом. Громко говорить по телефону в автобусе, сидеть в театре в шапке, есть что-нибудь вонючее в месте, о котором меньше всего можно предположить, что там кто-нибудь решит подкрепиться.
 Слов «здравствуйте», «простите» они не знали, и о просьбах, выраженных в сослагательном наклонении, представления не имели. «Што ита: «сасатильный накланений»? Накланился та саси!»
Поэтому о месте нахождения железнодорожной больницы женщина в ярко-зелёном платке с красными цветками на нём спрашивала, что называется,  без лишних сантиментов. Зубы у тёти были как у Воланда: то ли все золотые, то ли все серебряные, то ли – пятьдесят на пятьдесят, и говорила она настолько же громко, насколько ждала услышать громкий ответ.
- Здравствуйте. Вам остановка нужна, или сама больница? Я не уверен, что она сейчас существует….
- Мине тамаграфий кте телают ната!
- А! Это Вам надо сейчас вот эти два дома обойти с какой-нибудь стороны. Вот, можете прямо сейчас по этой улице даже подняться немного и налево завернуть. Там будет
- Фат, прямо тута, что ли? И там путит, та? Талико идти?
- Нет. Вот этот дом обойдёте, и всего делов! А там будет проезд – поворачивайте налево и ….
 Оля ушла вперёд, и теперь вела пса через дорогу, попутно о чём-то с ним разговаривая. Если Оля начинала о чём-то фантазировать, реальный мир для неё переставал существовать практически сразу. Сейчас они оба получат, чтобы не шастали. Можно её сейчас окрикнуть, но она встанет посреди дороги, и ну его нафиг!
-… прходите ещё метров пятьдесят.
Сбоку что-то жёстко грохнуло. Раздался чей-то визг.
Девочка лежала на перекрёстке, метрах в двадцати от машины. Никаких видимых повреждений на ней не было, и сейчас она шумно дышала, закатив глаза. Голубое платье, запачканное пылью, поднималось и опускалось с дыханием. Пёс, страшно скуля, тащил по асфальту перебитые задние ноги.
Небо надо всем этим было синим и июльским.

Снова у Палыча.

- У твоей дочки была собака. Тискала она её, чуть не яйца лизала. В шестнадцатом году Олечка под машину попала. Насмерть. А ё&аной собаке — ногу переехало.
- Дочка переехала?
- Машина переехала. Но её тоже потом усыпили.
- Машину?
- Собаку, ты достал!
- Ещё один вопрос, сэр..
Палыч смотрел на меня вопрощающе.
- Почему «тоже» усыпили? Дочку после этого усыплять, что ли, пришлось?
- Нет. Дочка твоя умерла в страшных мучениях в больнице. - Из его уст это так буднично звучало, что мороз по коже заставлял поверить каждому слову. - Собаку усыпили, а жена от тебя ушла через полгода где-то. Ты ей недавно звонил, кстати.
- Слушай, ты же всё это время понимаешь, что я сегодня же увижу Татьяну, да? Что у неё родители живут в Уфе, и я не то, что поверить не успею во всё, что ты наплёл, а даже не начну ещё сомневаться, прежде чем этих людей встречу.
- Ты это… как увидишь кого из них – заглядывайте в гости. Но если в ближайшие несколько дней ты ещё никого не увидишь, и всё ещё будешь помнить всё, о чём сейчас с тобой разговариваем – ты приходи один. Точно тебе говорю.
- А все эти, как ты говоришь, несколько лет, мне периодически рассказывают ту же историю, что и ты сейчас, а я забываю через некоторое время?
- Ты не через некоторое время забываешь! То, что ты сейчас это помишь и держшь в голове – вообще какое-то чудо просто!
- Слышь, Палыч! А «помнишь» и «держишь в голове» - не один хрен?
- Вован, бл*дь!
- Ну, серьёзно..
- Ну, серьёзно! Знаешь, Джон, ты даже не Таню и её родителей… Ты попробуй у себя дома плюшевого пса найти. Домой же мы к тебе не могли забраться.
- Вконтактик же ко мне вы смогли забраться. Да и Собачатину Танька всю дорогу с собой таскает. Даже на уроки.
Эти люди что угодно могли подмутить. Я уже начинал подозревать мою маленькую мишку в страшной измене и помощи неприятелю.
- Поехали, короче, в твою хмызню кофе пить! Хочу видеть е&ло Насыра, когда он про тебя услышит!

По дороге.
- Слушай, а мы тебе сейчас с Палычем не кажемся старше, чем ты обычно нас привык видеть?
- Чё? А! Вов, иди в жопу, а! – Я то привыкал ко всему, что они говорили, и почти всерьёз отвечал на эти «каверзные» вопросики, то – происходящее начинало меня заметно подбешивать, напоминая затянувшуюся детскую дразнилку. Ну, знаете, когда кого-то из старшей группы детского садика озаряет гениальная идея повторять за собеседником всё, что он говорит. Или более умудрённый жизнью товарищ откроет несмышлёнышу возможность разводить сверстников на покупку тропического млекопитающего с длинным хоботом.
Только нам сейчас было нормально за двадцатник, и возможности спасти положение, выдав: «Все говорят: «Купи слона!» - А ты купи слона!» - У меня сейчас не было.
Уже где-то возле Почтамта мне вспомнился всплывший за день до этого в разговоре с таксистом чувак и его вымышленные друзьяшки.
- Слушай, а когда я разговариваю с людьми, которых не существует, как это выглядит? Я просто говорю с воздухом? Я сам себе при этом отвечаю? Или, например, я посидел такой некоторое время молча, а потом говорю, что Таня считает так-то и так-то? Или вообще нихрена не бывает, а потом только упоминаю в разговоре? Как это вообще выглядит?
- Обычно выглядит. Поворачиваешься в никуда и говоришь с пустотой. Правда, ты ещё эту пустоту на руках носишь, на себе катаешь, с ложечки кормишь разной фигнёй.
- А содержимое ложечки просто на пол роняю, что ли, при этом?
- Нет. Иногда просто назад в тарелку кладёшь, иногда – сам съедаешь.
Только у вас проблема: ты вегетарианец, а Танечка у тебя мяско кушает. Как боженька: не существует, а жертв просит.
- Хреновый боженька. А как я ей вконтактике пишу?
- А Палыч не показывал?! Реально?! Вот, он дятел! Я ж приходил, и у тебя контач открыт был. Ща увидишь!
- Ладно.
Теперь мне не терпелось узнать, как же это я переписывась в соц. сети с человеком, которого нет. Завёл для этого левый акаунт? «Стучу» пальцами, не задевая клавиатуру?
Возле «Полушки» ходил походкой обделавшегося дядя Серёжа – местный бич почтенного возраста с вечно пурпурным щербатым носом. Ходили слухи, что когда этот человек был преподавателем в университете. Но местные университеты – это такое болото, что ничего удивительного, если он и в годы своей деятельности на этом поприще ничем не отличался от того, что я каждый день видел на Коммунистической. Дядя Серёжа приставал к прохожим, выпрашивал деньги с благодушной улыбкой и подъё&ами, унынием и гневом или с настроением машины в зависимости от стадии опьянения. Неизменным было одно: он набирал на одну или две бутылки «Шихана» и шёл домой. Да и хрен с ним.
Я пошёл к магазину.
- Ты опять жрать будешь, что ли?!
- Блин! У меня обед должен быть на работе, или мне прану жрать?
- Тебе б не помешало, кстати.
- Я не жирный.
- Да, ты накаченный и без заё&ов. Повторяй это как мантру.
- Ты буддизм, что ли, принял? – Тут надо было поздороваться с Катькой, задравшей голову на монитор, и обогнуть прилавок с фруктами. – То прана у тебя, то – мантра! А нормального творога нет, по ходу, да?
- А это – хрен собачий, что ли?!
- В этом фермент животного происхождения.
- Он весь животного происхождения!
- Не! Сворачивает молоко хренотень. Из мёртвых телят добывают. В нормальном твороге он либо микробиологический, либо его вообще нет.
- И я потом буддист, да?
- Да ты копец! Как будто я тя пи&ором назвал, а не буддистом.
- Ну, к этому я ближе, чем к буддизму.

Камчатка.
Шома традиционно спал рылом в стол.
- Слушай, а я всегда в этой дыре работал?
- Мне, возможно, даже не все дыры известны, в которых ты «работал».
- Просто с таким количеством посетителей я удивляюсь, как мы вообще столько лет работаем. Или на самом деле здесь полно народу, но я компенсирую вымышленных друзей тем, что никого из них не замечаю?
- Ф-фух, бл*дь! - Шамиль открыл (насколько позволяло не отпускавшее его к шести вечера похмелье) мутные красные глаза, и видимо, пытался осознать, в какой из открывавшихся ему реальностей он сейчас находится. Мы аж немного отвернулись.
- Лучше б ты обосрался, чем так дыхнуть!
- Лучше б я обосрался, чем так жить.
- Шесть часов вечера!
- Я на работу опоздал.
- Не ложился?
- Ложился.
- Ненадолго?
- Надолго. Но здесь. Я пошёл, кстати.
- Такси до дома тебе не надо?
- Я — за пивом и в кинозал.
- Э! Не надо в кинозале дрыхнуть!
- Надо.
И сменщик вечной своей шаркающей походкой ушёл вверх по лестнице.
- Из него скоро песок будет сыпаться.
- А он мне при этом младше на два года.
- На восемь.
- Чё? А, да: мы же не сейчас живём.
- Это ты в своей башке не сейчас живёшь.
- «Жить… в твоей голове… и любить тебя..»
- Лучше бы ты обосрался, чем так петь.
- Это я могу.
- Лучше бы ты петь… Насыр! Здорово! Смотри прикол: Женя, какой сейчас год?
Я перевёл усталый взгляд на Насыра. По всем законам жанра он должен был сострить.
- Боишься, что ответишь, а Таня не одобрит?
- Тани не существует. Это мы днём сегодня выяснили.
Мой собеседник запрокинул голову назад и выпучил глаза, глядя на меня со смесью недоверия и удивления.
- Даже так! Продолжай!
Я шумно выдохнул.
- Да ты ж сам знаешь!
- Офигеть! Он всё вспомнил, да? Что случилось? Вы смотрели фильм «Машинист»?
- Мы смотрели фильм «Педераст». А потом Джон у Палыча спрашивает, почему у него год на компе двадцать первый. Палыч ему объяснил, а этот ходит и не верит.
- Ну, охренеть! Я бы тоже не верил! Если он сам не вспоминает – ему теперь с этим долго надо будет свыкаться.
- А! Блин! Я же ему хотел показать, как он Танечке своей Вконтакте пишет. Давай-ка, я за комп сяду.
- Вообще, не очень, - я вяло попытался встрять. – Говорить о человеке в третьем лице, когда он тоже присутствует..
- Тебя здесь нет, - Влад уже вышел из профиля Шомки. – Ты в две тысячи шестнадцатом. Пока что. Вводи пароль!
Почему-то сегодня у всех аж зубы сводило, как хотелось показать мне же мою же страницу в соц. сети. Пароль я, конечно, ввёл.
- Почему Палыч ему не показал этого?! Это же основное доказательство! Я сейчас об этом думаю, и реально! Он, конечно, дня через три, всё равно, всё осознает, но ему надо же как-то подготовиться, а то – его обратно переклинит!
- Заходи в сообщения и ищи там себя.
- Спасибо тебе, Володя.
Я глядел на друга с выражением искренней безмерной благодарности. Он вопросительно приподнял бровь.
- Спасибо, что не в третьем лице обо мне говоришь! Век тебя помнить буду! Дай тебе бог здоровья, счастья…
- Ты сообщения читай, пи*&ень косожопая! 
Я открыл и стал читать. Минуты три или четыре.
- На самом деле, мне всё меньше нравится то, что происходит с этой реальностью, Владимир. Она как-то всё хреновеет с течением времени. И хочется мне, знаешь, как-то это объяснить, но как – пока не понятно. Давай, я лучше вкладку с порно открою. Где девочки писают.
- Кажись, он ещё больше умом повредился…
- «Пи-са-ют» - так, нет, не «пишет», а «писает». Хочу увидеть вульву.
- Б*&ть, да он пи*&анулся!
- Да он всегда вроде такой.
- Так он всегда и пи*&анутый. Жень, что у тебя там?
- Сообщения у меня самому себе отправлены. От меня же. И от Татьяны – тоже мне. И они – тоже от меня. Вы знаете, наверно. О! Вот, хороший вид отсюда: как будто писает из попы. Я в детстве так и думал, что девочки из попы писают. А чё: у них же нихрена там нет, а всё откуда-то должно вытекать.
- Набирай «скорую»!
- Не, ну какого хера я могу себе сам отправлять сообщения?! Я чё, Билли Миллиган, что ли?! Какого хера я вдруг с воздухом разговариваю?! Я даже пьяный с воздухом не разговариваю никогда.
- Так ты не пьёшь!
- Чё-т кажется, пора начинать.
Зашедший под разговор Шомка грохнул на прилавок две бутылки пива.
- «Седой Урал» ещё живой, что ли?! Его в моём две тысячи шестнадцатом-то не было – какого хрена он в двадцать первом у вас делает?
- Твой шестнадцатый был сёдня утром.
«Сёдня утром» я проснулся от того, что Таня громко закрыла за собой дверь. И не услышал даже звука её шагов.
Выключился холодильник, и женщина с экрана как будто начала пИсать мне прямо в душу.

Поезд Уфа-Куйбышев.
Знаете, всё то время, когда, как мне казалось, я спал со своей женой, на самом деле я дрочил, лапая самого себя за сраку. Это было крайней каплей, добившей меня. У меня же были святые чувства к этому человеку. Это не драться с Тайлером и пёхать Майру. Это был самый близкий мне человек. Я носил её на руках. Каждый день. Я готовил ей сладкие блинчики, мы усаживали за стол плюшевую собачку, мы тёрлись щёчками. Не знаю, была ли она моей половинкой, но совершенно точно являлась лучшей частью нашей пары. Она была моим Маленьким Мишем.
А тут – дрочил.
После «прозрения» я был на кладбище, я видел могилу своей дочки. Я несколько раз пытался найти в себе силы зайти к совершенно чужой женщине, которую все называли моей женой. Палыч, конечно, был дятлом, что не показал мне мою self-переписку, но Вовчик с Насыркой были ещё бОльшими дятлами, ибо просмотрев это всё, я первым делом достал из кармана куртки паспорт и во всём убедился своими глазами. Ну, серьёзно: если Вам завтра скажут, что на самом деле Вы – негр, не скоро придёт в голову бежать к зеркалу. Даже если оппонент будет на этом настаивать. Но если настойчиво попросить – к зеркалу пойдёшь. А вот ощущения от взгляда зазеркального негра!.. Это как сидеть в своей пустой комнате, ковыряться в носу и чесать пузо, а потом – вдруг услышать стон из шкафа.
Остаток осени прошёл так себе, хотя, как это обычно и бывает, когда тебе не очень в такое время года, я ощущал какое-то особое, утончённо-мазахистское наслаждение. Когда ты идёшь по улице где-нибудь в центре и думаешь, что наверно, кто-нибудь глубоко несчастный век назад так же шёл здесь и думал: «Какие же у~бищные тут дома!»
И это не было тем чувством резкой нехватки эстетического кайфа в провинции, среди блевотных экземпляров квадратно-гнездовой архитектуры и кофе «три в одном» от стакилограммовой женщины в беляшной.
Это, скорее, когда ты пьёшь свой утренний эспрессо на углу Восемнадцатой и какого-то там авеню, автор нуарного детектива от твоего лица думает: «Кофе тут – проклятые помои! Этот город чертовски уныл», - а за пыльными окнами отражают рассвет плывущие куда-то Кадиллаки. И понимаешь ты, что и жизнь, в сущности, не такое уж дерьмо, и кофе у тебя мужского рода. Но если пишут про тебя по-английски, то и это неважно. Однажды я даже хотел купить баллончик и написать где-нибудь на стене: «Православие убивает». Не, ну, а что? Если я сделаю у себя на футболке принт «Православие или смерть» - это нормально. Дескать, смерть-то имеется в виду моральная. Погибель души, не знающей пути к спасению. И никого, конечно, это оскорбить не может.
Но почему я должен считать путём к спасению души именно православие? Почему считать погибелью всё, что вне данной конфессии, нормально, а наоборот — оскорбительно? Я лично этого понять не могу совершенно. Ну, вот: купил я себе даже баллончик с краской. А потом — пошёл в баню и забыл о своих помыслах. Так хорошо после бани, что ни о чём таком и думать не хочется.
А теперь мы сидели в поезде на Куйбышев и ждали Машку. Машка, вроде как, бежала со всех ног где-то уже на вокзале. Поезд тронулся.

Камчатка.
- Я тебе расскажу чУдную историю!
- Настало время чУдных историй.
- Серьёзно. Сидим мы в поезде. А Машка Киселёва на него бежит со всех ног. А поезд уезжает, и она остаётся на вокзале. В двух минутах бега от вагона. И вот, идёт она вся такая понурая. Квёлая, можно сказать. Хотя, обычно она, скорее клёвая. Как я словами поигрался, а!
- Ё&нутый.
- Но языкастый! Так вот: подходит к ней вокзальный бомбила, и ловко играя с чувствами бедной девушки, предлагает догнать паровоз в Чишмах. Я утром просыпаюсь, а Машка с нами едет.
- Ну, нормально, чё? Только она ему отдала рубля полтора, наверно.
- Воооот! Тут самый цимес-то и начинается! Что в некупейном вагоне до Куйбышева доехать – рубль, а от вокзала до Чишмов на бомбиле… - Я выдержал паузень. - … пять грёбаных рублей! Пять, Владимир, понимаешь! Я всем эту историю рассказываю.
- Он опять травит байку, как Киселёва в Чишмы ездила? Ещё не сравнивал с летающей машиной из «Гарри Поттера»?
- У тебя опять квесты пустые? А был бы народ – ты бы тоже мог себе позволить сорок кило за дохрена бабла! А Машку я люблю.
- Так можно было, наверно, на следующем поезде поехать. Там рублей шестьсот или семьсот, наверно, получилось бы с уже купленным билетом.
- Не канает.
- Не, не канает: следующий поезд только к концу первого дня игр приезжал. Получается, что смысла не было бы. Но!..
- Но самолёт до Самары взлетает каждый день в восемь утра и летит полтора часа.
- И стоит дешевле?
- Стоит три двести.
- А ещё бла-бла-кар есть. Но бомбилы же заболтают, да ещё – на эмоциях человек. И волнуется, что её команда без неё боевой дух в вагоне теряет.
- Я бы хрен положил на боевой дух в вагоне.
- Поэтому ты, Вова, и не капитан.
- Я полковник! Ты на белом коне, и я на белом коне. А потом на бал. А потом салют… в нашу честь.
- Опять херню несёте оба.
- Это знать надо! Это классика, бл*&ь!
- Да вы ё&нутые оба просто.
- Не ё&нутые, а поехавшие!
Вовчик вдруг стал отчаянно изображать момент Пахомовского «отъезда». Я не был уверен, что он не начнёт испражняться.

У Палыча.
- Чё-то я ваще засыпаю.
- Поехали ко мне, как Керил говорит, в хмызню. Там кофе есть. Среднего рода. Но крепкий.
- Ну её нахрен, твою хмызню: к тебе придёт Толька, и вы там полчаса пи*&еть будете.
- Толька сегодня не приходит. Она записалась на танцы, и теперь идёт заказывать себе какие-то псевдовосточные шмотки.
- Чё бы ей арфу не продать?
- Она её так и не купила, в итоге.
- Она и шмотки эти не купит, в итоге.
- Мне кажется, ей это всё и не нужно. Ей надо много быстро сменяющих друг друга увлечений, чтобы она их бросала до того, как они превратятся в рутину. У неё сейчас период такой.
- Ты её сколько уже знаешь?
- Ннуу.. Я с вашими этими скачками времени теперь и не уверен. Как по мне – так года три.
- Она же всё это время была такой.
- Она найдёт себе мужика и перестанет.
- Да это как лесбиянкам говорить, что у них просто мужика нормального не было.
- Нормальные мужики у неё точно были.
- Женя?...
- Чё?
Палыч на меня как-то хреново поглядывал?
- Вы чё-то мутите с ней, что ли?
- Ты с ума спятил?! Не, вы серьёзно должны все понимать, что это я для вас несколько лет хожу холостяком, а у меня в голове я пару месяцев назад состоял в прочных отношениях. Сейчас я как-то, конечно, не в ладах с собой, наверно..
- Сейчас ты больше всего в ладах с собой. Ну, не трахаетесь, и не трахаетесь. Это я так спросил.

Камчатка. Пару дней спустя.
По пятницам в этом заведении проходили негласные покерные турниры. Наверно, это было показателем того, насколько плохо заведение работало, если не забивалось до отказа даже по пятницам, и не контролировалось при этом своими владельцами. Но нам это было на руку.
Мы собирали человек шесть или семь и садились за стол, скидываясь по сотке-другой. Победитель оплачивал такси тем, с кем он ехал, и можно было вновь почувствовать себя героем нуара. Ну, помните, я говорил про кофе и сверкающие авто? Вот, словно за ночь до всего этого в том же Готэме. Или какие там бывают нуарные города?
Обязательными гостями были Насыр и Макс. Собственно, они и были организаторами игр. Ещё человек пять, из которых двое или трое обязательно приходили каждую неделю. И каждую неделю это были не те двое или трое, что за семь дней до этого. Один, редко – двое были новичками, собеседниками со случайно обнаруженным интересом к азартным играм. Они практически не приживались и приходили крайне редко.
По мере необходимости и незанятости привлекался я. Раньше с нами то и дело играла ещё и Танька (возможно, новички в том числе поэтому и не оставались у нас), но вот уже пару месяцев, как её по понятным причинам не было.
Володя в покер не играл принципиально.
Макс привёл своего брата, Насыр сел между мной и этими двумя. Покер я никогда не любил. Посетители где-то были, но глаза не мозолили.
Сидели молча. Макс начал раздавать. Насыр тяжело вздохнул и достал из-под стола бутылку рома. КрУжки стояли в куче, наполненные колой. Со входа послышалось лёгенькое позвякивание. Я встал.
- Расходимся: эт просто Толька.
- Сам ты простотолька! Привет.
На руке у неё было чёрно-красное платье с монетами.
- Привет. В секс-шопах есть костюм цыганки?
- Это для танцев!
Парни синхронно мотнули головами.
- Как скажете, я пошла кофе наливать.
- НА тебя раздавать?
- Насыр со мной почему-то играть не любит.
- Потому, что тебе постоянно домой пора в середине игры.
- Потому, что мне ребёнка надо забирать.
- Нет ножек – нет конфеток.
- Вот, видишь.
- Мне кажется, ты не слишком расстраиваешься по этому поводу. Короче, мы продолжаем вчетвером играть?
- ВчетвеРОМ налить надо. А то – Толька вспугнула. Минут через пятнадцать ещё Серёга Веган придёт.
- Мы через пятнадцать минут уже вторую партию начнём.
- То, что ты к этому моменту уже вылетишь, не значит, что все остальные начнут другую партию.
 Толька подсела к нам, и ненавязчиво разглядывая стены, подставила кружку с кофе. Насыр пожал плечами и плеснул ей рому.
- У нас на танцах больше половины девчонок – веганы.
- О! Таких веганов, как Серёга, ты ещё не видела. Даже у вас на танцах девочки не так веганисты.
Толя с вопросом посмотрела на меня. Я несколько раз утвердительно кивнул головой. Толя с подозрением сощурилась.
Серёга пришёл минут через десять, когда стеки ещё выглядели одинаковыми у каждого игрока, а на покрашенном уже пару раз стрёмной чёрной краской столе из ИКЕИ не было ни единого липкого пятнышка от пролитых напитков.
Это был толстый носатый неряха с хвостиком длинных волос на затылке.
В его внешности и повадках было что-то, делавшее его невероятно похожим на попугая Кешу из советского мультика. На чёрной футболке у него были нарисованы два зелёных листа (я бы поклялся, что это чай), а надпись белыми буквами под ними призывала становиться веганами. И самое главное: этот персонаж совершенно никаким образом не влияет на сюжет моего повествования.
- Ё&аный в рот, зае&ался мусоров объезжать сегодня. Пи&арасы, блzть,на каждом углу останавли, на х*й!
Ах, да, забыл отметить: Серёга очень любил ругаться матом. Тольку об этом не предупредили, поэтому её глаза через десяток секунд после прихода толстяка были раза в два шире, чем до этого.
- Прости, забыл тебе сказать: Серёга очень любит ругаться матом. Кстати – Серёга. Толя.
- Иди ты на х*й! Мозги ты мне е&ёшь! – Серёга повернулся к Толе. – Как тебя правда зовут?
- Капитолина.
- Ну, Капа. У моей бабушки сестра была, баба Капа. А ты мне тут пи*&ишь, Женя.
- Мне часто хочется поставить напротив тебя и Вовчика. И кто друг друга матом перекроет.
- Я перекрою, ясный же хер!
- Серёёг, а ты не думал, как ещё можно имя Капитолина сократить? – Лицо Макса не выражало эмоций никогда. Может, поэтому в покер он выигрывал чаще других. Насыр улыбнулся, и это было заметно.
- Да ну его нах*й, думать. Я лучше бургеров въе?у! Жрать пиЗ*ец, охота!
С этими словами Серый раскатисто рыгнул и полез в бумажный пакет из Макдональдса. Развернул гамбургер, и мне показалось, что челюсти ему боженька по ошибке захреначил от удава.
- Ммм, бургер зае&ательский какой! Ох*енчик просто! – Это человек очень мерзко ел. Помимо звукового сопровождения, он ещё и был теперь весь усыпан крошками, а на подбородке зеленел кусок салата.
Толькино лицо состояло почти исключительно из глаз. Насыр едва сдерживался, предчувствуя момент, а Макс и Васька сидели ко всему этому спиной.
- А.. – Толя начинала робко, но судя по тому, что взгляд её был направлен куда-то на пузо жующего (а значит – на футболочный принт) – этот момент настал. – Ты тот самый Серёга-веган, про которого мне говорили?
Серёга был занят едой настолько, что просто даже не кивнул, а чуть ниже опустил свою мясистую башку.
- А это у тебя прозвище такое: «Веган»? Я думала, ты правда веганишь.
- Я, бл*ть веган! Настоящий, бл*ть! С какого вообще х*я пошло, что все мне говорят, что это погоняло?!
- Ннууу… Ты сейчас мясо ешь.
- Ну, бл8ть. И х&ли теперь? Я, бл*ть, при этом веганом не могу быть?
Толя смутилась. На её лице явно читалось: «Что ж вы меня, ироды, не предупредили, что он ещё двинутый на всю башку? И как теперь слинять?»
- Ну, можешь… наверно…. Только как?
- Я делаю почти всё, что могу, для того, чтобы люди перестали есть животную пищу. Я просто считаю, что я делаю для этого ох&еть, как дохерищи, в отличие от людей, которые просто сами них&я не жрут! Бл*ть, какой зае#ательский гамбургер, а!
- Что ж он такой зае&ательский, а? – Серёга готов уже был успокоиться, и Насыру срочно нужен был катализатор праведного гнева. – Дай Тольке откусить кусочек. Пусть попробует.
- Иди ты нах*й, понял!
- Чё я, сама себе гамбургер не куплю? – Толе, понятное дело, не очень улыбалось откусывать от куска, на который пускали слюни не в переносном смысле.
- Нах*й те гамбургеры? Жри, вон, сою: та ж херня, а проку больше!
- Спасибо.
Сергей доел свой кусок, извлёк из пакета какой-то ролл и начал теперь поедать его. Толя поддерживала разговор с нами (в основном – со мной), сидя на своём прежнем месте, не меняя позы. Запиликал таймер. Насыр потыкал пальцем в телефон, затем вдруг задумчиво сощурился и резво встал из-за стола.
- Перерыв! Блайнды – по семьдесят пять и сто пятьдесят! – Объявил он и рванул к лестнице.
- Кажется, его понос прошиб, - как-то даже поэтично отметила Капитолина.
Посетителей в этой яме больше не становилось. Это я про «Камчатку», конечно, а не про Капитолину.
Я в понос не верил, и потому чуял неладное. Так оно и вышло: этот человек вернулся с тарелкой традиционных бутеров с колбасой и сыром, уже подогретых в микроволновке. Это была одновременно полностью готовая провокация и самое подробное ознакомление с Серёгой для Толи. Хитрый татарин настолько любил театральные эффекты, что не побоялся отвести роль жертвы себе. Тарелка на глазах недоумевающего Вегана была поставлена на стол, а принесший её человек схватил бутер, шумно выдохнул и хватанул зубами огромный кусочище. Мы к тому времени уже были настороже, ибо не первый раз видели подобное. Массивное тело бросившегося к поедателю колбасы свирепого Серёженьки, было не без титанических усилий и огромного риска прижато к полу. Каждый из нас в этот момент готов был сам запросто м*дохнуть пару раз Насыра по хлебалу. Серёга притих сразу.
- Убери, пожалуйста, эти бутерброды.
Насыр с нескрываемым удовольствием продолжал жевать.
- Как скажешь. Я встаю с него. – И видит бог, я бы запросто с него на самом деле встал, если бы этот наглец не ретировался, прихватив тарелочку.
Толя смотрела на нас с опаской. Я готов был руку дать на отсечение, что видел, как её грудь аж колышется в такт пульсу, создавая ветер в комнате.
Освобождённый пухляш поднялся, кряхтя. Сел на жопу и потёр своё обиженное, как у только проснувшегося младенца, небритое лицо. Остаток ролла аккуратненько лежал на полу рядом.
- А продавцов из Мака ты тоже ушатать пытаешься?
Серёжа казался даже слегка смущённым своим поведением.
- На х*й они нужны мне? – Не сказал он, а буркнул. – Работают, и пусть работают. Я не совсем уж терорист же!
- Настолько раздражает, что люди едят мясо?
- Да один хер, что мясо, что молоко, что яйца! Один х*й, ради этой е&отины животных убивают. Эт всё продукты смерти. Ненавижу, бл&ть, долбоё&ов! Х*ль вы сидите, жрёте это всё?! – Эти слова явно были адресованы не абстрактным вторым лицам, а конкретно нам, грешным. – Уё&ищи, бл*ть! Не, реально! Ты скажи мне: что с Насыром будет, если он перестанет колбасу жрать? Можно даже, бл*ть, в несколько ступеней это бросить – я, х*й с ним, я не против. Сначала чисто мясо бросить жрать, потом – рыбу, потом – яйца, потом – молочку. Хотя, чё бы не бросить сразу всё? Это когда говорят, типа, не хочешь мясо есть – сам не ешь, а другим, типа, х*ли мешаешь? А х*ли ты животным жить мешаешь, долбо*&, бл*ть?!
Чем больше этот человек говорил – тем больше расходился. И это начинало меня пугать. В дверном проёме при желании можно было увидеть довольную физиономию чавкающего Насырки.
- А у тебя при этом какая-то болезнь у самогО? – Толя была очень осторожна: ей надо было и максимально никого не злить, и не показаться при этом нарочно вежливой, что тоже могло стать раздражающим фактором.
Но то ли веганская диета действительно снижает сообразительность, то ли данный конкретный экземпляр проницательностью не отличался… Впрочем, последнее, несомненно, имело место.
- В смысле? То, что я жирный, что ли? Я жру, просто, много. Женька, вон, тоже жирный же..
- М-м.. Нет. Просто почему ты сам решил мясо есть?
- А! – Я знал к тому моменту около трёх лет этого увальня, и никогда не видел его таким смущённым. Наверно, так должен был выглядеть влюблённый Кинг-Конг. Толька ему однозначно была крайне симпатична. – Это необходимая жертва. Я так пользы больше принесу. Если бы я сам не ел мяса – я бы точно просто забил на то, что люди могут его употреблять. У меня совесть была бы чиста по этому поводу, и я бы просто не парился. А так – я постоянно мучаюсь морально, и пытаюсь это всё как-то сублимировать в борьбе с мясоедами. А когда я борюсь, я больше пользы приношу, чем когда просто сам не ем. Поэтому я и веган, а не просто какая-то чушкотня.
Ну, лично я эту телегу слушал разу по сотому, и как результат, мог позволить себе вместо всех вышеописанных фарисейств воспринимать только один факт: он сейчас вообще не ругался матом! Толька не могла не быть мокрой снизу, даже если осознавала всё происходящее так слабо, как сам Серый.
- И поэтому я и должен делать всё, чтобы быть как можно более безжалостным к подобным людям. Иначе – этого не искоренить! Я только с продавцами никогда не ссорюсь. Может, им реально детей кормить нечем. Поэтому работают. Или если кто-то покупает в магазине мясо. Тоже – может, собаке берут его или кошке какой-нибудь.
- Это ты очень умно придумал! А ты ездишь на этнофесты разные? Там вся пища, в основном, веганская. Ты бы там очень много единомышленников встретил. Мне кажется, это очень твоё.
Женщина явно развесила уши. Срочно надо было спасать беднягу. Я хотел было вклиниться, но меня опередил спокойно пивший до этого пиво Максим:
- Ты у него лучше спроси, почему он когда на людей нападает, не спрашивает перед этим: может, они тоже его теории придерживаются, и на самом деле веганы, но это выражается у них в том, что они кого-то бьют или на моноцикле голые катаются!
- Слышь, Макс: иди ты нах*й, а!
- Да ты их не слушай. Я тебя поняла. А вам реально лишь бы постебаться: ясно же, что хрен, кто больше так сделает – чё мозги тогда трахать парню?
Игра у нас окончательно расстроилась: Макс и Васян тупо глушили пиво, я с удивлением наблюдал за консенсусом между образовнной и умной, на самом деле, Толькой с упоротым по жизни Серёгой, а Насыр жевал что-то в соседней комнате, и улыбался уже настолько широко, что уголки его губ вот-вот должны были встретиться. Я на секунду даже представил его в виде канадца из «Южного Парка».

У Палыча.
- Мне кажется, если бы вместо Серёги пришёл самец шимпанзе с букетом роз, она бы тоже с ним поладила. Она уже очень давно не замужем.
- Знаешь, если бы к нам зашёл товарищ Шимпанидзе с букетом роз – я бы тоже охренел так, что много, с кем бы поладил!
- И теперь они встречаются?
- Да не встречаются они! Они недельку вместе походят, узнают друг друга получше и разбегутся. Геморрой себе просто лишний наживут. Когда, знаешь, двоих людей в одно место разом нельзя звать, потому что они трахались.
- Джон, у тебя для книги ещё реально слишком мало всего. Сыровато же.
- Да я знаю, что сыровато. Я постоянно думаю сесть и всё как-то откорректировать, дописать где-то, где-то – просто подправить. Но постоянно вокруг дурдом какой-то, и я не успеваю.
- Вокруг дурдом-то никогда не прекратится. Тебе просто надо как-то с большей отдачей использовать своё место в нём.
- Знаешь, моё место…. моя печаль. Мои грёзы – это тихий рояяяль.
- Что это?
- Это же ранний Децл! Вован бы тебе сейчас цитатами из Зелёного Слоника выговорил, что классику не знаешь! Кстати, он, интересно, где?
- Да хрен его знает! Что там твоё место-то? Кроме того, что печалька.
- Нет, оно не печалька. Это я уж так, к слову пришлось. На самом деле, место такое, что можно жить и не тужить. И даже вообще не париться и не испытывать депрессии. Но мне всё время кажется, что не хватает каких-то условий для творчества.
- Ну, это ты выёживаешься! Тебе выше крыши места для творчества твоего. И уж по крайней мере – для того, чтобы оно было на порядок лучше, чем сейчас. А то, что тебя не устраивает – это даже хорошо: будет какой-то внутенний конфликт. Это на всякого художника влияет сугубо плодотвоно.

Камчатка.
К середине зимы почему-то начало давить однообразие. Одни и те же стены, одни и те же люди. Сначала этого вообще не замечаешь, потом даже чувствуешь в этом всём уют и обустроенность. Потом типичные жесты, фразочки и манеры каждого из этих немногих оставляют при каждом прогоне через твою психику небольшой отпечаток на ней, постепенно процарапывая до пульпы. И вот, ты уже готов на что угодно, только бы отдохнуть от этого всего несколько дней. И это действительно быстро проходит, но именно тогда, когда тебе нужно спокойствие, количество звонков, клиентов, коллег или присутствия друзей увеличивается настолько, чтобы хватило для твоего полного нервного истощения и немного больше.
- Может, как-то придумать, как совместить покер и ЧГК?
- Как шахбокс?
- Как шахбокс. Только покер и ЧГК.
- Ну, бывает же у Берелехиса покер на Холодной Голове.
- Ну, там же понятно, что условно называют покером просто потому, что ставки можно делать. Надо, чтобы комбинации как-то складывались…
- Из чего? Из правильных ответов, что ли?
- Надо придумать.
- Мне кажется, ты как те два извращенца в анекдоте, которые уже всё перепробовали, и их теперь вообще ничто не прёт.
- Из какого анекдота?
- Палычевский двоюродный братан такие рассказывал. Классе в шестом дико смешно казалось. Сейчас я думаю, что он их сам сочинял. Их было на моей памяти штук шесть, и они все одинаково начинались. Ну, типа, два извращенца уже всё попробовали, и не знают, чем заняться. А перетрахали друг друга во всех позах до этого.
- Здравствуйте! – За прилавком стояла женщина средних лет. Она меня несомненно бесила. «Сейчас спросит, можно ли у нас отметить день рождения её дочери, которой лет двенадцать». – Скажите, у вас можно детский день рождения отметить?
- Да, конечно! Сейчас я Вам всё покажу. Сколько планируется человек?
Планируется либо пять-шесть прям подружек, либо – человек пятнадцать женской половины класса, куда могут затесаться до двух мальчиков.
- Человек шесть, наверно, будет. Девочки, лет по двенадцать им.
Ну, что я говорил? Сейчас она несколько раз спросит меня про посуду и условия аренды зала. Ещё ни разу за несколько лет моего опыта ни одна мамаша не ушла, поняв с первого раза даже простейшие вещи. Они не забывают услышанного. Им просто так спокойнее. К слову, настал момент для вопроса о том, что дети будут у нас делать.
- Скажите, а они здесь чем могут заняться?


- Так вот! Перетрахали эти педерасты друг друга во все щели, и уже не знают, чем заняться. Как ты с покеро-ЧГК. Тут один говорит: «А давай, на стену подрочим, кто круче кончит! А потом – сфоткаем, типа, искусство!» А педерастов постоянно же на искусство тянет. И в основном, на современное. Которое похоже на дрочку в стену. Воот. И погнал за фотиком в другую комнату.
«Только», - говорит. – «Без меня не дрочи!» Тот, такой: «Неее! Не буду!»
«Я знаю, ты будешь!»
«Не, я не буду!»
«Я тебя знаю!»
«Ну, сказал же, что не буду!»
«Ты не вытерпишь!»
- Да ё& твою мать! Я не вытерплю!
- А ты терпи! Если ещё ты стены малафить начнёшь – будет так себе. Так вот: договорились, что тот не будет дрочить, а этот – пойдёт за фотиком. Не знаю, почему второй не мог просто с ним пойти. А раньше фотики же с плёнкой были: первый изврат пока фотик нашёл, пока – плёнку, пока зарядил его, пока – батарейки проверил. Приходит в комнату, а там – огромное пятно спермы на стенке. Ну, тот давай кореша своего матом крыть, типа, пи&ор он конченый, и слово не держит. Что особо обидно. Тот такой: «Я не дрочил!»
«Ну, как ты не дрочил, когда я вижу?!»
«Нет, я не дрочил!»
«Ну, как же не дрочил, когда кончина на обоях?»
И этот, виновато так:
«Я не дрочииил!... Я пукнул».
- А я, вот, подрочил сегодня!
По Вегану всегда можно было сказать, хотя бы приблизительно, что он ел до встречи с тобой. Сейчас, например, на его куртке лежал длинный, похожий на соплю кусок капусты в каком-то стрёмном соусе. Судя по всему, это была шаурмень.
- Как-то сегодня удивительно вовремя люди заходят. На самых смачных фразах. Добро пожаловать.
- Привет, х*ли! Вы чё, тут опять одни, что ли, тусуетесь?
- К Жене сегодня приходила тётя, но она от него убежала.
- А к Насыру приходила отличная идея, но я ему почему-то в связи с этим рассказал анекдот про пи&оров.
- Да ты в связи со всем про пи&оров рассказываешь!
- Как ты – про Толю в последнее время, да. Она уже идёт сюда с работы?
- Ваше кафе, Евгений, скоро разорится из-за того, что у тебя полгорода сидит бесплатно!
- Кафе, Насыр Барыевич, не моё. Оно..  Ё&  твою  в  душу  мать.  Серёжа, ты в пижаме?
- А х*ли?
- Серёжа, ты в пижаме. Он в пижаме!
- Он в пижаме.
- Ну, да, действительно… Чего это я? Только мне кажется, кафе разорится не потому, что кто-то здесь сидит бесплатно, а потому, что люди разбегутся из-за нашего колорита.
- Калорифера!
- Кала руфера.
- Кала фюрера! Или из-за того, что мы всё время про говно и педерастов разговариваем.
- Привет. Как у вас тут дела? Привет, Серёжа.
- Привет, моя нежная.
Толя с Веганом почему-то очень мерзко поцеловались.
- О! У тебя офигенный кардиган!
- Слушай, а когда он заходил, у него брюки тоже от пижамы были? Я не заметил. Просто если я не заметил – возможно, это были нормальные джинсы. И тогда получается, он их где-то здесь снял, пока мы болтали.
- От какой пижамы?
- Капитолина! Тебе любовь совсем глаза, что ли, застилает?! Он же в пижаме, бл8ть!
- Это же просто кардиган.
- Ладно. В конце концов, люди, которые всё лето гоняют в трусах и тапках – они же уверены, что носят шорты и сандалии.
- Ты готов?
- Вы сразу уходите?
- Мы по пути у тебя встретились, ты извини. Вообще, мы на кроссфит идём. Тут, в квартале ниже.
- И ты поэтому с сумкой? Я думал, ты на танцы.
- Нее, я туда уже не хожу. Я чё-то походила, а потом – у меня времени не стало, я по программе отстаю, потом – я забила просто.
- Теперь ты решила, что надо отстать и забить ещё и на кроссфистинге? – Насыр опять ел бутерброд с колбасой, но хитро повернул мясную его часть вниз и подальше от Серёги. Безумным он, всё-таки, был человеком. Оба они.
Все мы.
- Не! Тут всё офигенно! Главное – мясо не есть. Это я сразу поняла. Потому, что мясо реально очень плохо влияет на выносливость.
Рожа Насыра опять светилась каким-то злорадным ехидством. Наверно, колбаса ему в этот момент казалась сладкой.
- А Серёге в зачёт выносливости идёт, что он на улицах мясоедов лупит?
- А Серёжа, между прочим, мясо не ест.
Беседа неожиданно стала интересной, и за Насыра, похоже, можно было начинать беспокоиться всерьёз. Хотя первым не выдержал на этот раз я.
- А Серёжа сегодня шаурму без мяса ел?
- Какую, нахер, шаурму? Я шаурму не ем.
- А от чего у тебя капуста на куртке была?
- Х*й его знает! А! Ну, бл*&ь, я ж салат сегодня зах*ячил из «Матрицы»! Капустный.
- Если ты его ещё и отучишь так страшно материться – я на тебе женюсь, когда вы расстанетесь!
- Почему сразу «когда»? Надо говорить: «Если расстанетесь»!
Я молча поцеловал Тольку в мясисую щечИщу. Серёжа, кажется, так и остался в неведении относительно смысла нашего диалога. Молча пожал мне руку и вышел вслед за своей новой спутницей. Штанов поверх пижамных на нём не было.
Насыр выглядел так, словно вот-вот его начнёт трясти, и от своей злорадности он словит мощненький оргазм секунд на двадцать, во время которого будет хохотать как мультяшный антогонист, и возможно, перекатываться по полу.
- Как думаешь, она раньше бросит фитнес или Серёгу?
- Я думаю: она раньше бросит фитнес или дойдёт до спортзала?
- Никогда не думал, что скажу это, но я тобой горжусь, Женя!

У Палыча
Палыч аккуратненько макал в канифольку паяльник с длинным жалом. Делал он нечто настолько тонкое, что едва дышал. Поверх одежды на нём был белый халат, и в целом этот человек выглядел как гениальный учёный из фантастического фильма. Возможно, на самом деле, паяльник тыкался в провода на каком-нибудь старом «Денди», найденном на улице.
- А почему, как ты думаешь, в твоей кафешке людей пожизни нет?
- Потому, что это – сраное антикафе без вывески и в дебрях бизнес-центра.
- Но как оно тогда вообще существует?
- Мне очень часто кажется, что у хозяина просто, я не знаю, батя в Курултае. Но на самом деле, как ни странно, мы выходим в едва заметный плюс бОльшую часть месяцев.
- Насколько бОльшую?
- Ну, летом – минуса. И то – в июне студенты ещё бывают. Хотя, почти на нуле уже посещаемость. Июль и август – глухо, как в танке.
- Это, типа: «Лягушка уе&алась в пруд,
Вода легонько булькнула.
И глушь»?
- Это скорее хокку. Неканоничное. Как у Танэды.
- А на июль и август вы закрываетесь?
- Да. Ну, там работать смысла нет просто.
- А бизнес-центр при этом с вас аренду не берёт?
- Нет. Мы же не работаем.
- Сам подумай, что ты говоришь. Какая им-то разница, работаете вы или х*и пинаете? У них-то помещение занято. Сколько за месяц там?
- Шестьдесят.
- И вы на два или три месяца закрываетесь?
- Да. Там рублей на сто пятьдесят обычно выходит аренды, которую мы не платим.
- Жень, - Палыч отложил паяльник. – Если бы тебе сказали, что не заплатят сто пятьдесят рублей, которые тебе должны, тебе бы сильно понравилось? И не пофигу бы тебе было, почему они не могут заплатить? Это же их проблемы. Ты подумай.
- Ты чё сказать-то хочешь?
- Ничего. Просто подумай над ситуацией. Реально. На досуге. Ты каждый день ходишь на работу в кафе, где собираются твои друзья, которые бесплатно пьют там кофе и едят печенье. Работать в кафе не надо, потому, что посетители туда если и заходят, то после сказанных тобой пошлых фраз, чтобы эффектнее. А заодно – не мешают тебе с кентами диалог вести. И это кафе может существовать при всех описанных обстоятельствах годами!
- Ну, для меня это иногда тоже становится поводом подумать. Вован, вот, говорил, что барин хозяйке помещения отлизывает за приостановку аренды. Но я думаю, это он свои фантазии на других людей переносил.
- А думаешь, он хотел чьи-то гениталии лизать, или чтобы кто-то лизал его гениталии?
- Я думаю, нечто среднее. Смотри: он хотел, чтобы гениталии у него были такие же, как у хозяки, но чтобы самому лизать при этом. На меньшее его извращённая натура неспособна, скорее всего. Я вообще, бывало, задумывался на эту тему. Если, допустим, мужику нравится, чтобы кто-то ласкал ртом его – он, вроде как, унижающий партнёр. Потому, что кто-то стоит перед ним на коленях (ну, или лежит где-то снизу) с членом во рту, а мужик такой просто его за башку взял, и двигает, как удобно. Но если…
- Особенно, - Палыч при этом не отвлекался от паяния. – Мне нравится, что ты говоришь: «ЕГО за башку». Не предаёшь традиции отечественной гомосятины.
- Но если мужику нравится самому кого-то ласкать ртом – получается, что ему нравится инициатива и какие-то активные действия, а не просто лежать, как бревно и ждать кайфа. Получается – опять он доминирует! И если взять вместо этого мужика бабу – по сути, ничего же и не меняется. То есть, просто человек, который что бы ни делал, он просто доминатор по жизни!
- Ну, ты тогда посмотри просто с обратной стороны, что если ты кому-то делаешь куник – ты пиз&олиз. А если кто-то тебе отсасывает – ты бревно и х*й с ушами.
- Не стыдно тебе, Палыч, такие слова страшные говорить? А ещё халат надел! Такое ощущение, что ты Вована начинаешь компенсировать. Хотя, в последнее время у меня такое ощущении, что его просто на Вегана заменили. Которого резко стало очень много, а Вовчик вообще исчез куда-то.
- А ты давно Вегана знаешь?
- Гонишь, что ли?! Мы же с ним вместе познакомились!
- Вот, да! Когда это было примерно?
- Ну, х*й знает.. Ну, наверно, года, может, полтора назад.
- А Вовчик когда начал пропадать?
- Думаешь, Вовчик и Серёга – это один и тот же человек?
Я начал ржать, и Палыч просто послал меня в пи*&у.

Камчатка.
Первые два или три часа рабочего вечера у меня, как правило, выдавались самыми удачными. В эти часы либо никто не заходил, и я торчал себе комфортно в интернете, либо приходила Толька и было немного Насыра с Максом, что меня никогда не напрягало. Потом, уже после восьми, сюда мог выбраться кто угодно: скандальные посетители, любители потрендеть, знакомые, которые изливают душу, как Данаиды – воду. Только мои уши не были бездонными. Сегодня в эти часы я переделал столько дел, сколько не совершал обычно и за неделю работы. Насыра я не видел вообще, а значит, у него сегодня просто не было запланировано ни одного посетителя, и он торчал себе дома, а Капитошка, видимо, полностью погрузилась в конфетно-букетный период и рыхленькое тельце Серёженьки. Возможно, что и Серёжа уже не раз погружался в рыхлое тельце Толи. И тогда можно считать, что между ними достигнут рыхлотелый консенсус. Но мне в этом было интересно только одно: раз они ко мне не пришли в течение получаса после начала дня – их было совершенно бесполезно ждать в оставшееся время. Возможен был Володя, которого не было уже много дней. И после отмороженных речей вегана это было бы как с мороза в автобус зайти: на самом деле холодно, но после минус сорокА – оттаиваешь.
Первым зашёл крайне странный типок лет чуть ли не под семьдесят и спросил, нет ли у нас конфеток. Я не пожадничал, отсыпал дедку леденцов, и он ушёл крайне довольным. В этом больше всего убивало то, что люди, реально решившие к нам прийти, звонили раза по три, прежде чем найти, наконец, нас. Без звонков заведение находили только цыгане, пьяные и люди без ума. Ну, как и всё, что в этой жизни ещё лежит под носом у слепого большинства.
Насыр появился в верхней одежде, но уже с бутербродом. Если бы я ел столько копчёной колбасы и хлеба, пыль с моих ботинок при ходьбе сама стиралась бы о пузо.
- Как твоё кафе? Вас ещё отсюда не выгоняют?
- Нас одновременно выгонят, скорее всего – так что можешь не париться: вряд ли прозеваешь.
- Ваше кафе и наши квесты?
- Ну, почему бы и нет?
- Я скоро их просто закрою и найду себе нормальную работу.
- Нееет. Тебя без этого всего раздолбайства будет плющить и колбасить. Ты будешь в семь утра просыпаться каждый день, чтобы ехать в офис и слушать, в чём ты ещё неправ. А потом – ждать сначала обеда, потом – вечера. А вечером – думать: «Блин, завтра – на работу! Блин, завтра – на работу!»
- А потом – спааать..
- А потом – считать, сколько часов тебе спать осталось. И по кругу.
- Но с деньгами.
-Но с деньгами. Ты их будешь тратить раз в год на поездки в Питер. А если повезёт – даже в Крым! Правда, там света нет…
- Там вино есть.
- Не обманывай себя: тебе главное – ЧГК и покер
- Иногда я думаю, что долбо*б, придумавший себе жизнь, которой у него нет, может быть умнее меня.
- Человек тупее тебя не сможет выдумать себе целую жизнь.
- Ну, ты не целую выдумал…
- Я не осуждаю её за то, что досталась мне не целой.
- Как будто бич сижку недокуренную нашёл.
НУ, и по законам жанра, которые диктуют людям заходить либо сразу же после сказанных громко сальных шуточек, либо – когда героям уже нечего говорить в рамках диалога, тут уже обязана была зайти Толя.
- Женя, я хочу спать, и мне нужен очень крепкий чай!
- И тебе привет. Кофе будешь?
- Не. После вашего кофе весь оставшийся вечер кажется, что тебе на язык пепел стряхнули.
- Клааса.
- Чё?
- Забей. Чё-то сегодня все разговоры – про сигареты и пепел. Прямо какой-то фильм «Не кофе и сигареты».
- Непалец и непалка.
- Короче, главное – чаю мне налейте!
- В прошлый раз ты была более сумчатой. Или ты уже Серого приспособила за тебя вещи на кроссфит таскать?
- Ой, Серый ваш!.. Тот ещё говнюк, если честно.
- Да ну, ты брось! Что с ним такое? – Насыр так удивительно отыгрывал заинтересованность, что даже откровенно стёбное построение фраз не мешало людям подозревать в нём искреннее сочувствие.
- Ой, да он отвратительный! С ним, на самом деле, очень сложно строить отношения. Я ещё как-то делала вид, на самом деле, что у нас всё хорошо, как-то пыталась всё выровнять, но он просто ушлёпок, да и всё!
- И как у вас сейчас? Вы хоть не расстались? – Нет, он серьёзно взялся до конца актёрствовать, а она реально до сих пор не понимала, что происходит. Но Тольке надо было, видимо, выговориться, ибо несмотря на всю очевидную для нас несерьёзность происходившего между ней и Веганом, сейчас наша подруженция чувствовала себя, скорее всего, не айс.
- Расстались. Я уже просто не могу это нормально выносить. Ненормально выносить – тоже. Он, на самом деле, человек во многом нормальный, и понятно, что у него вся эта бравада – она напускная, но психологические косяки у него тоже, знаешь, такие, что зашатаешься. И не дай вам бог это всё ощутить. Потому, что с виду, может, это и не заметно по нему…
- Вообще не заметно!
- … но на самом деле, он точно не здоровый человек.
- Вот это – да!
- Короче, это всё, наверно, печально, но я извлекла какой-то жизненный урок, в чём-то, наверно, это мне даже помогло, какой-то этап перед новой жизнью…
- И на кроссфит, я так понимаю, ты сейчас не ходишь?
- Не, мне пока не до этого. Может, через пару недель опять начну, но там – как со временем будет. Я сейчас ещё в универе пытаюсь программу догнать же.
  Это уже переходило даже границы привычного нам Толькиного увлечения всем на свете, похожего на чтение Википедии человеком в маниакальном состоянии. И хотя привычка переходить по случайным ссылкам уже не раз приводила её к статье про Гитлера, но каждые пару месяцев, как минимум, Капитолина меняла своё приевшееся уже хобби на нечто максимально неожиданное для окружающих. Однако, поступление в университет – это вам не бесплатное занятие в фитнес-центре. И даже – не покупка арфы или танцевального костюма. В общем говоря, мы самую чуточку охренели. Я даже обречённо выдохнул.
- В каком таком универе?
- Ой, вы такого, наверно, даже не знаете. Хотя, может, и слышали. Волжско-Уральская социально-гуманитарная академия. На Гвардейской у них сейчас филиал открылся.
- Гвардейская – это же в Шакше, да?
- Да. Там прямо в девятиэтаже подвал и первый этаж – это вот эта академия. ВУСГА.
- Пи*&а.. – Насыр не то стёбно переиначивал название учебного заведения, не то – констатировал положение дел в Толиной жизни. Но я в обоих случаях, чего греха таить, был с ним однозначно солидарен.
- А… у.. этого… ВУЗа… есть государственная аккредитация?
- Нету. А мне зачем? Я же потом не пойду работать психологом. Мне нефтянки выше крыши хватит до самой пенсии. Это я так, для себя. Мне это правда интересно.
- Можно не спрашивать, сколько это всё стоит, да?
- Почему, можно спрашивать. Двести в год.
Теперь я, глядя на Насыра, уже думал, что он не выдаст очередную шуточку в своём духе, а на повышенных тонах покроет эту дуру матом. Он даже покраснел, и было видно, что сдерживался. Но не сдержался.
- А там в программе нет прикладного курса, как избежать кидалова на бабки?
- Ну, это сейчас нормальные цены для институтов. В БГУ столько же стОит.
- В БГУ дают диплом. И это не за городом.
- Шакша тоже не за городом.
Тут уже не выдержал даже я:
- Повторяй эту фразу с утра перед зеркалом!
- Да ну вас обоих. Жень, айда, покурим!
- Ты же не куришь!
- Ну, иногда-то можно.
- У меня так дядя спился. Тоже всё время говорил, что иногда-то можно…
- Всё, пошли от него! Он меня постоянно подъё&ывает.
- Он всех подъё&ывает. Мне казалось, тебе нравится.
- Мне нравится. Но надо от него и отдыхать. Правда, я чай не допила. Да хрен с ним – потом допью.
- Возьми с собой.
Но мы уже поднимались по лестнице.
- Не, я ещё в туалет хочу по дороге зайти.
- Ну, я бы подержал, хотя – ладно. Тоже зайду.
- Пошли в дальний только. В этом бачок не работает.
- Ну, пошли в дальний.
Мы зашли в туалет, я закрыл дверь, и только смутное ощущение, что в происходящем не всё ладно, немного касалось меня. Толя расстегнула ширинку, стоя лицом к унитазу. Я молча ждал своей очереди.
- Чем тебе биде не писсуар?
- Ты права. Мне вообще постоянно стрёмно, когда я писаю, а кто-то мне в затылок дышит.
- Сложно сосредоточиться, да?
Мы стояли практически плечом к плечу.

У Палыча
- И тут ты начал понимать, что что-то не так?
- Какое-то ощущение у меня и до этого было, но очень смутно. Сначала я осознал, что Серёжа стоит передо мной почему-то в пижаме. Потом я пришёл сюда в прошлый раз, и мне показалось что-то странным. И ещё ты постоянно спрашивал меня про то, почему моё кафе всё никак не закроют. Я даже вроде и не начинал думать об этом кафе, но как-то где-то в голове глубоко галочку поставил при этом. И люди вокруг становились для меня всё более и более упоротыми какими-то, что ли. А после всего того, что со мной произошло осенью, я и так, знаешь, как-то так себя ощущал… Хреновищно, что ли.. Ну, чувствовалась неуверенность в собственной адекватности каждую секунду практически. Когда ты покупаешь хлеб и думаешь: а если я сейчас не хлеб покупаю, а выписываю дарственную на свою квартиру? И это давило, давало постоянную неврозность. И как-то реально даже всё то, что было вообще таким, как обычно, начинало… как это?.. Ты начинаешь об этом думать, что оно не может просто оказаться обычным и нормальным, а обязательно должно быть каким-то странным, и укладывающимся не в ту картину мира, где всё логично, а в ту, где ты просто конченный сумасшедший. Как только ты себя ловишь на неадекватности (так, чтобы ты сам реально это осознавал), начинаешь уже во всём искать доказательства того, что ты больной. И когда ты совершаешь нормальные поступки, это уже и кажется тебе странным. Потому, что не укладывается в твою новую картину мира.
- Ну, хорошо. Давай, по порядку. Вот, вы зашли в туалет, да?..
- Да, мы заходим в туалет, делаем все эти свои дела, и я понимаю, что если Толик – баба, то он же должен сидя пИсать. И я смотрю на него просто как придурок в то время, когда он в туалете. Наверно, это очень странно было. И я понимаю, что он на меня тоже как на придурка смотрит. И, и.. вот…
- Он что-то тебе сказал тогда? Или, может, ты что-то сказал?
- Я не помню. Но тогда у меня в голове что-то сдвинулось, и стало как-то очень-очень плохо.
- И ты никак не подал виду, что это чувствуешь?
- Нет. Мы просто пописали, покурили и вернулись в палату.
- Как ты понял, что это не кафе, а палата?
- Не знаю.
- Ты увидел своих товарищей как-то по-новому?
- Нет. Мне показалось, что я всегда их видел именно такими. На самом деле, после определённого момента в жизни, всё начало сдвигаться именно в эту сторону.
- В какой момент?
- Хрен его разбери, честно говоря.
- После истории с Татьяной?
- Нет… Наверно, всё-таки до. Когда жизнь идёт и идёт себе обычно, как у всех. Все люди думают, что они особенные, но каждый же при этом хочет, чтобы у него было всё как у всех. А желаемое по возможности выдаётся за действительное. Видимо, так. А потом – начинаешь понимать, что нет: у тебя всё совсем не так, как ты об этом думаешь. У тебя всё не как у всех, но ты при этом не особенный. А если и особенный, то это тебя не красит.
- Но теперь все твои знакомые в курсе, что ты осознал себя здесь, а не в том мире, где антикафе и женщины?
- Я сам ещё не в курсе, хотя и осознал себя в этом мире. Но наверно, ещё не полностью. Как-то частично. Иногда я ещё там.
- Как это проявляется?
- Ну, начинается какая-то долгая беседа, мы говорим-говорим, я иду к холодильнику за молоком. Оно всегда там стоит в антикафе.
- А когда ты понимаешь, что здесь нет холодильника?
- Могу и не понять. Беру молоко, наливаю кофе. Пью кофе с молоком. Потом нас зовут на обед или объявляют тихий час, и я опять понимаю, что я в больнице.
- Сразу всё это не пройдёт. Ну, только на то, чтобы ты начал разговаривать исключительно с реально существующими людьми, ушло несколько лет. На самом деле, тебе повезло, что ты после этого так быстро себя осознал здесь.
- Вы мне рассказывали про ту часть моей биографии, когда у меня была семья: жена и дочь. Это всё правда?
- Это правда, но тебе сейчас  лучше этим себя не грузить. Всё, что с тобой потом произошло – попытка чем-то компенсировать психологическую травму. И если ты опять сосредоточишься на мыслях об этом – ты потеряешь самого себя ещё на несколько лет. Возможно, навсегда. Сейчас у тебя новая жизнь, и ты – уже совсем другой человек. Тебе надо жить той жизнью, которая есть сейчас и которая у тебя ещё будет впереди.
- Дурдом?
- От тебя зависит. Вот, сейчас попробуй подумать, как на тебя повлияло, когда выписали Бидорчука. Вы с ним очень дружили.
- Кто такой Бидорчук?
- Володя Бидорчук. Друг твой.
- А! Вот, он куда делася. А я его искал. Я почему-то всё это время думал, что он Смирнов.
- Вот, заодно – задумайся, почему ты так считал. Я тебя запишу к гипнологу – тебе уже можно сейчас. Он мужик толковый – ты у нас быстро на поправку пойдёшь. Главное – не закрывайся от него, в себя не уходи. А пока – отдыхай. Я тебя позову через несколько дней.
- Хорошо, спасибо. До свидания….
- Вадим Павлович. По-прежнему.
- Да. До свидания, Вадим Павлович.


Я закрыл дверь и привычно повернул налево в сторону отделения. Там была ещё одна дверь, но в это время кто-нибудь из младшего персонала постоянно находился в слуебном коридоре. Поэтому нас и отпускали из кабинета в одиночку. Больше десяти метров пройти мы не могли. Я знал это и знал ещё целое множество арестантских хитростей, хотя и не осознавал этого факта несколько долгих лет. Медсестра дружелюбно улыбнулась и впустила меня в отделение. На входе в бизнес-центр «Движение» она работала охранницей сутки через трое. Психи ходили по коридору туда-сюда в клетчатых пижамах.
Я сразу прошёл в свою палату, включил комп и заварил себе чайкУ.
Иногда мне приходило в голову на полном серьёзе поставить эксперимент, появляется Насыр на запах свежего чая или на звук льющегося кипятка. Была даже версия, что в него встроен термодатчик, и вода в сто градусов ему – как лампочка для светлячка. Или кто там на лампочках всё время сохнет?
В общем, он сразу появлся со своим неизменным бутербродом.
- Завари мне тоже чайкУ. А я пока сгоняю за Максом и принесу картишки.
- ОК. Я тогда и Максу заварю.
- Максу не надо, - Насыр посмеивался, значит, Макс опять накидался и не испытывает нужды в банальном чае.
Я налил вторую кружку, зевнул и открыл сайт с вопросами, который делал наш досуг вне покера. Думать было лень, а на «своячок» времени и сил вполне хватало. Насыр привёл Макса.
- Спорим, я даже сайт сейчас угадаю, на котором ты сидишь?
- Спорим, ты вопрос не разгадаешь, который я читаю?
- А я разгадаю?
- Ты-то чё бы не разгадал? Мне кажется, ты уже все эти вопросы сам наизусть знаешь. Чё, куда сядем?
- Пошли в библиотеку, как обычно.
- Туда сегодня хотели вроде школьники заломиться большой толпой. Ща, я брони гляну. А, это – завтра. Погнали пока туда, короче.
- Ты же не будешь СЕГОДНЯ залипать на Толяне, да?
- Почему сегодня? Я сроду не залипал.
- Мы давно думаем, что у вас любовь.
- Мне кажется, она про нас с тобой то же самое думает. Ща я комп принесу.
- Блин, Джон! И так на столе места мало, а ты ещё ща со своим компом сюда припрёшься.
- Ой, да я на диван его поставлю просто.
- Ты ему вентиляцию закроешь.
- Блин, ну на стул! Чё, в первый раз, что ли?
- Да ты просто в него ща воткнёшь, и играть будешь через раз. Потом придёт Толя, и ты в него воткнёшь. Хотя, мне кажется, вы друг в друга давно уже втыкаете.
- Ты лучше раздавай пока.
- А чё я? У Макса – король. Он дилер.
- Диляра. Раздавай. Вот, смотри! Тема: ровесники, вопрос за тридцать: «Родились в одном городе, умерли за его пределами. Возможно, от одной болезни. Общались частично с одними людьми, но друг друга не знали и писали на разных языках».
- Ну, Кафка и Гашек, чё?
- Они от чего умерли?
- Хрен их знает. Но мне никто в голову больше не приходит.
- Таак… Ладно. Потом гляну, чтобы ответы не палить. За сорок.. О! Так, сколько у тебя там? А ты слился? Тогда – триста!
- Ты сейчас снова проиграешь фишки и будешь раздавать нам карты от нефиг делать.
- Ты снова сейчас возьмёшься меня учить, а потом – будешь жаловаться, что меня хрен обыграешь потому, что я всё делаю не по теории.
- Олл-ин.
- Ё&аный! Максим! ОК, давайте: по крайней мере, я не вылетел.
- Колл, чё.
Как выяснилось, я сидел с двумя тузами. А с двумя другими сидел Макс. На стол упала какая-то вата, и мы просто поделили Насыровский блайнд. Тем не менее, я отметил:
- На деньги бы мы с тобой так не играли.
- А кто сказал, что мы не на деньги?
- А на сколько?
- Давай, хотя бы по сотыге!
- Насырище, согласен?
- Я уже положил.
- А! То есть, я играю, не зная, что на деньги? Я завтра задницу твою поставлю санитарам!
- Ты лучше деньги принеси.
- Пфф!..
Я дошёл до кассы и взял сотню. Теперь игра обрела смысл. Следующие полчаса мы гоняли фишки по треугольнику между нами, пили чай и разбавляли это всё читаемыми мною вопросами из базы «свояка». Потом пришла Толька.
- Привеет!
Насыр недовольно вздохнул. Макс направился к выходу:
- Я – курить. Привет, Толь.
- Привет. Как вы тут?
- Мы тут, кстати, отлично играли.
- Мы тут, по ходу, недовольны, что ты пришла и теперь всем приходится ходить по курилкам и туалетам, о чём они, на самом деле, мечтали крайние минут пятнадцать.
Туалеееты… Тооля.. стоп! На кровати возле смятого покрывала лежала открытая на форзаце книга, обложка которой опиралась на спинку. С этой книги я за минуту до этого читал вопросы. С этой книги я отсылал друзьям сообщения. На столе лежали карты и бумажка с цифрами. Судя по всему, мы играли в тысячу. Толя являлась толстым мужиком с откровенно женской обвисшей грудью. Жаль, она являлась обыкновенным пациентом дурки, а не погибшим героически за бойцовский клуб бывшим качком с прооперированным раком яичек. Было бы колоритно.
- Ты чего это? – Видимо, я совсем уж хреново выглядел, раз Толян спросил это, сев рядом и приобняв меня.
 Может, правильно мужики стебутся, что он гомосек? Но лицо Анатолия говорило о другом: он был просто добродушным и весёлым, но почти полностью безумным человеком. Пришла идея написать где-нибудь на руке, что на интим с Толькой идти нельзя ни в коем случае. Когда он в женском облике, случиться может всякое, и мало ли, что в его тёмной загадочной душе таится. Но перспектива ходить по отделению с корявой надписью «Не пежить Толика» на предплечье не прельщала. Ну, и если я мог стучать пальцами по книге, видя на белом листе страницы интернета – что мне могло помешать читать надпись как «Сегодня тебе повезёт с ней»?
Когда парни пришли, я вдруг осознал, что игра в тысячу явно не моё. Играть-то я играл, но приходилось очень быстро считать, а этого я делать не умел. Толик сидел постоянно рядом со мной, и когда надо было налить чайкУ – ему на это даже намекать не надо было. Чем больше я с ним общался, тем больше понимал, почему в лучшем мире он был приятной пышкой. Хотя в реальности он выгодно отличался тем, что не выдумывал всякой фигни, типа игры на арфе, а тИхонько наслаждался себе жизнью в заведении.
 Через пару дней я понял ещё и почему этот человек появлялся, в основном, вечером. Видимо, его накачивали какими-то транками, или он его день, как у многих психически нездоровых людей, бы ненормирован. Но просыпался он хорошо после обеда и не сразу приходил в себя. Потом – шли часы его вот этого вот странного общения с нами. А когда все разбредались по койкам – он садился на свою и о чём-то неведомом никому думал. Возможно, для него это, впрочем, тоже оставалось чем-то неведомым.
 В один из дней я проснулся, а Толька сидела на пуфике в кинозале и явно на меня пялилась. Проектор светил в экран кадрами «Криминального чтива», но звук был выключен. Меня это даже напугало.
- Ты чего?
- Я-то – хрен с ним! Ты чего? Я задрых чё-то. А ты тут наркоманишь, и меня не  будишь.
- Не буду. А ты заснул – я решила тебя не трогать. Если кто придёт – я увижу и разбужу.
- А Насырка убежал уже, что ли?
- Они давно спят по домам.
- А ты ждёшь меня? Который уже час?
- Полчетвёртого.
- Погнали! Закажи с телефона, я пока тут приберу всё.
- Тебе тут прибирать-то особо нечего: в библиотеке никто не сидел, в большом зале я всё уже сто раз убрала. В игровой – тоже.
- Я бы на тебе даже женился. Правда. Но раз ты говоришь, что не будешь…
- Не буду. Я, вот, думаю собаку завести. А мужиков мне пока не надо. Таких, чтобы на всю оставшуюся жизнь – точно не надо.
- Котик твой обрадуется…
- Он в прошлой жизни грешил. И в этой – тоже.
- Ты тоже нагрешила – тебе же никого в хату не заселяют.
- Как это – никого? У меня тоже будет собака жить.
- Кого из вас, интересно, она будет кусать за жопу. Хотя, твою так просто не прокусишь.
- Спасибо.
- Ну, я – по сравнению с кошачьей. Ты заказываешь токс?
- Я уже заказала.
- Наверно, всё-таки женюсь.
Мы вышли минут через пять. Мороз прохватывал меня где-то под штанами, я вынес мусор и сонно влез на заднее сиденье. Толька легла мне на плечо и не на шутку вздумала спать. Мне это всё почему-то не нравилось. Нет, она была клёвой бабой, у нас обоих не было никаких портов приписки, и не то, чтобы меня могло напугать наличие у женщины родственников, что называется, по прямой нисходящей линии. Но как-то, вот, всё это было совсем не тем, что нужно было мне. И я не мог этого объяснить не только Капитолине, но даже самому себе. Поэтому я полез в карман, разумеется, дёрнув при этом плечом. Вытащил три сотки и протянул Тольке.
- Если вас не сомнёт пьяный водитель самосвала на каком-нибудь перекрёстке – передай это таксисту, как доедешь.
- Хочешь сам передать их?
- Это надо сделать у ТВОЕГО подъезда.
- Передашь у моего.
Ну, правда что: не зря же она меня ждала до середины ночи и аж навела марафет во всём кафе. Странно было думать, что женщина из нефтяной компании, покупающая себе домой арфы и платья, просто ждёт, чтобы с ней скинулись на такси. Тут явно надо было сказать что-нибудь, вроде «ты знаааешь, я к тебе очень хорошо отношусь, но тут такое дело…», однако я лишь поднял брови, что могло и не быть замечено в темноте салона. На выбор ответа у меня было несколько секунд, пока моя собеседница не успела бы принять моё молчание за акцепт. Я собрался с силами и выдохнул: «Спасибо!»
На самом деле, я хотел сказать: «Спасибо, что сегодня мне помогла, но..» - и сказал бы полностью, если бы нас в этот момент не тормознули вечные на Централке ГАИшники. Иногда мне кажется, что они там и живут в своих машинах, периодически ходя в «Перекрёсток» за едой. Офицер представился популярной в наших краях фамилией, как-то явно связанной с обычаями древних башкир, и именем, которым бы гордился сам Магомет. Если бы его не звали Магометом.
- Куда это вы ночью?
- Домой, шеф.
- А где у вас дом?
- В северной части города.
Сначала на вопросы отвечал водила, но потом мне это надоело, и я сам стал разговаривать с блюстителем порядка.
- А откуда в такое время?
- А мы ещё с утра начали. Никак остановиться не можем!
- Я вижу, что не можете. Пьяные, что ли?
 Пререкания и смех*ёчки с сотрудниками – крайне скользкий путь, но мне, видимо, просто нужна была разрядка.
- Не, кто ж с утра пьёт-то? Мы уже спать собираемся.
- Собираетесь? А что не спите? И другими не даёте.
- Другим-то мы чем мешаем?
- Ну, вот, я сейчас с вами разговариваю, а они – слышат.
- Тогда получается, это Вы им мешаете. А так – мы бы ходили себе, и всё хорошо.
- Тогда бы все захотели походить, поболтать, и было бы не отделение, а бедлам.
- А Бедлам – это, как раз и есть отделение. Даже целая больница. Тоже для дураков, только в Британии.
- В Британии, если им разрешают – пусть ходят по коридору после отбоя. А у нас тут не Британия!
- Да я не против. Ща пописием, и – по палатам!
Главным было, чтобы нам не вкололи в качестве наказания какой-нибудь нейролептик пролонгированного действия. Довольно мерзотные, знаете, ощущения. Когда ты совершенно не можешь неподвижно сидеть или лежать, потому, что твои ноги сами по себе при этом начинают ходить, а мыслей в голове нет совсем, и непонятно, как их вызвать. Самое главное, что если в отделение на лошадке прискачет бутылочка-другая чего-нибудь хорошего – это тоже мимо, ибо с неролептиками алкоголь мешать не надо. Что, мальчишка, говоришь? На какой ещё лошадке? Не, это я не с ума так схожу. Лошадка – это конь. Конём тут называют способ перемещения предметов со двора в отделение или даже между двумя отделениями в разных корпусах. Простейший конь – это взять вязку в столе у надзорки, когда за ним никого нет, и выкинуть один её конец в окно. Там к ней привяжут, что нужно, и можно будет затаскивать. Окно, кстати, открывается только в сортире. Но это и хорошо: там, в отличие от палат, хоть дверь есть. Правда, с окошком. Да, вы правильно поняли: вязка – это то, чем больных привязывают к кровати. Люди с воли могут выменять циклодол на чай, например. Или фенозепам – на алкоголь. Наркоманы, что с них взять? Во время приёма лекарств ты просто ныкаешь таблетку в укромных уголках своего рта (после пары лет в дурке вообще смело можно ездить по стране с готовой программой фокусов), а потом – выплёвываешь в укромном уголке своей палаты (туалет на время приёма лекарств закрывают, как раз чтобы не выплёвывали таблетки). И да: пропитанные слюной колёса на волю уходят только так! Самые дешёвые, к слову, в туберкулёзном отделении. Нарки по ту сторону ограды визжат от счастья.
После обеда меня пригласили к гипнологу. Нет, никаких этих штучек в виде качающихся маятников. Просто в конце коридора была дверь с надписью: «Гипнолог», и туда периодически заходил мужик в очках. И всё. Ну, кто-то ходил к нему на групповые сеансы, чтобы расслабиться (если допускали). Мне как-то не было интересно. Я и так не особо уставал. Но после обеда меня туда пригласили, и я вошёл в неизведанное.
Дядька включил музыку то ли из планетария, то ли – из порнухи конца восьмидесятых, велел мне сесть, закрыть глаза и представить что-нибудь приятное. Мне представлялась наша комната, какой я её помнил. Нарисованная на детской доске крылатая капибара и Таня, которая капризно и мило будила меня по утрам, чтобы я приготовил ей завтрак. Она садилась на постели возле меня, тыкалась мне носом в щёку и мурлыкала:
 - Миш. МииииШ. Вста-а-вай!
Всё это время доктор что-то говорил, но меня настолько затянуло в воспоминания, что я не замечал, что именно он говорит. До тех пор, пока его голос не обращал на себя больше внимания, чем до этого. А когда это произошло – он призывал отбросить грёзы и начать видеть только суровую реальность. Музыка сдохла, и дядька спросил, как я себя чувствовал и что себе представлял.
Было как-то даже стрёмно сознаваться, что думал о том, от чего меня много лет пытались избавить, тратя большие деньги из госбюджета. Стрёмно было пустить человека в белом халате, к которому надо на «Вы» в мир, где эти вот приколы, которые понимаете только вы вдвоём. И вдвоём явно не со врачом-гипнологом. Но очевидным фактом являлось также и то, что надо говорить правду. Иначе – я рисковал навсегда пропАсть в проходах между койками, которые десятилетиями пропитывались запахами портянок и лекарств. Спать на матрасе, содержимое которого безвозвратно утекло в нижнюю часть песочных часов жизни дурдома, и который теперь был не толще пододеяльника, оставляя меня один на один с жёсткой панцирной сеткой. И получать от жизни удовольствие в редкие моменты удачно спланированного передоза циклодолом, чтобы платить за это приёмом клопиксола депо. А клопиксол я не любил. Даже больше, чем компот с червями.
Поэтому и выворачивал мир наизнанку для докторов.

- Как тебе гипнолог?
- Не знаю. Сложно сказать. Ну: «Садитесь, закройте глаза, расслабьтесь…»
- Ну, хотя бы – в рамках этого.
- Не знаю. Обычный человек.
- Тебе нравится у него на сеансах.
- Да, я там расслабляюсь как-то.
- Тебе там нравится именно то, что ты можешь расслабиться?
- Не знаю. Ну, там, знаете, можно как-то почувствовать себя не в больнице, а просто где-то… в кабинете, в каком-нибудь психологическом центре, знаете. Представить, что ты сейчас оттуда выйдешь и пойдёшь куда-нибудь в кафе пить свой эспрессо за чтением свежей газеты, – Палыч с удивлением взглянул на меня, поэтому я добавил. – Я почему-то именно так представляю в последнее время жизнь на воле.
- Тебе надо перестать говорить «на воле». Как будто у нас тут тюрьма. Ну, да ладно. А что ещё ты там представляешь обычно? Кроме кофе и газеты.
Ясное же было дело, что лечащий не может не быть осведомлён. Ну, и да: не переводить же ему разговор на эту тему фразой «я слышал, ты продолжаешь вспоминать то, чего не было». Поэтому я, естественно, рассказал, как всё это обычно бывает.
- Главное – не сдерживайся, не пытайся на сеансе думать, что себе можно представлять, а что – нет. Чем ты меньше там занимаешься самоконтролем вместо лечения – тем хуже ты всё это вытесняешь из своей реальной жизни. У тебя очень скоро должно наступить уже ощутимое облегчение. Не хочу тебя заранее, конечно, радовать, но прогноз на данный момент очень благоприятный. Ты, главное, сам не подведи: если что-то не так пойдёт – рассказывай.
- Да я-то что? Мне самому хочется узнать, каковО живётся здоровым людям.

В следующие несколько месяцев при активном вмешательстве врачей в моей жизни действительно произошли разительные перемены. Я уже не ходил на работу, не убирался в кинозале, жизнь стала видеться мне во всех её ущербнейших оттенках, после чего коридоры отделения сделались тесны, что хоть кричи, хоть плачь. Буквально за несколько недель воля сделалась для меня целью жизни и чуть не единственным словом, произносимым тем же тоном, которым разговаривал Женя – бородатый толстяк в две тысячи шестнадцатом году. От дурки меня буквально мутило. Люди, с которыми я проводил под одной крышей целые годы, вдруг оказались страшными онанистами, кашляющими по ночам, безобидные шуточки про е&лю в сраку трансформировались в мерзко сношающихся у всех на виду лысых мужиков с обвислыми от галоперидола сиськами. Тот, бывший мир, мне являлся теперь с каждой неделей всё реже, и больше – в виде отдельных своих кусочках, не складывающихся в целый пазл. Сначала одна шестнадцатая картины представляла собой элементы реальности, потом – одна двенадцатая. Крайний раз, когда я правда повёлся на это – были проводы Насыра.
Мы сидели на кроватях крУгом и ели какие-то ништяки местного масштаба. Конфетки, наверно, старые печеньки с чьей-то передачи. Как-то даже не верилось, что и этой главы оставалась только одна страница. Сколько мы вместе провели времени, сколько играли, разговаривали, пили чИфир и ели кашу. А теперь - завтра раздастся звонок, и Насырку выдадут родственникам, которые переоденут его в гражданское и повезут к накрытому не как тут у нас столу. А он будет ехать в машине по улицам города и пытаться вспомнить, что же было на месте новых высоток в той, прежней его жизни. Это чем-то, наверно, похоже на то, как забирают приёмных ребятишек из детдомов: стараются показать, насколько им рады, во всём угодить, улыбаются. А дети едут в машине, и всё для них в новь: многоэтажки, проспекты, витрины. И целый огромный неизведанный мир впереди! А родители, хоть теперь так и называются – чужие, по сути, люди. И город – чужой, по сути, мир. Но вперёд тянет понимание, что лучше такое «чужое», чем то «своё», которое осталось позади.
И вот, мы сидели, ели, разговаривали, а Насырка пытался шутить обычные свои шутки, не подавая виду, что ему, на самом деле, даже немного грустно, что всё это заканчивается (а это всегда в глубине души грустно. Даже когда думаешь: гори оно всё синим пламенем!). И от этого острил он как-то ещё хлеще и с ещё более циничным видом. Мы сидели, ели, пили нашей старой компанией (кроме Володьки, выписки которого я не помнил), и я просто готов был расплакаться. Но, конечно, смеялся.
- Жень, тебе ещё вина налить?
Толька мягко положила мне на плечо горячую и мягкую свою ладонь. Я кивнул. Да, всё-таки, очень она неплохая баба. Жаль, что ей так не везёт по жизни.
- Держи.
Она протянула мне прозрачный стакан с вином и взяла второй такой же.
Пацаны в это время активно обсуждали почему-то супергероев из комиксов, и раз мы в этом ни черта не шарили – оставалось только посмотреть на них всех свысока и повернуться лицом друг к другу.
- Давай, просто выпьем за нас! – Полушёпотом предложила Капитолина. – Без уточнений.
Вообще, я не пил спиртного, но в этот раз как-то всё к тому шло, и я решил, что пара капель вина во вред мне не пойдут.
- Давай.
Мы неспеша сделали по нескольку глотков, после чего Толя нежно проскользила пальцами по шее к моему затылку и оставила на небритой щеке ярко-красный отпечаток губной помады.
Парни, судя по всему, уже обсудили к тому моменту всё, что хотели обсудить, ибо я почувствовал на себе повышенное внимание с их стороны.
- Передавай чашку-то, чё ты?
Я повернул голову. Макс сидел слева с протянутой в мою сторону рукой. Я протянул ему металлическую кружку с чИфиром и повернулся теперь уже направо. Толик сидел, закинув ногу на ногу и привычно смотрел в никуда добрейшим взглядом. Ё&аная жизнь отнимала у меня людей, не отказывая себе в способах это сделать.
Насыра выписали только через день, потому что за ним не приехали в условленное время. Помню, как он шёл по коридору, уже одетый в «мирское» и  нёс под мышкой свёрнутую пижаму. Мне почему-то предствалялось, что в конце «взлётки» его ждёт электрический стул. Капитолина тоже больше никогда не появлялась. Тот поцелуй был прощальным.

- Ну, всё, Евгений. Сегодня у тебя будет ещё один сеанс, и потом – мы с тобой договоримся, что наблюдаешься два месяца, и если никаких признаков не будет – ты у нас идёшь на дембель.
Почему-то говорить «на волю» не поощрялось, ибо не тюрьма, а говорить «на дембель» можно было даже врачам, хотя и нифига не армия.
На самом деле, «никаких признаков» к тому моменту у меня и так не было несколько месяцев – так что терпеть ещё два казалось не радужной перспективой. Психи, они в этих вопросах как дети: будут лежать два-три года, не думая о выписке, но только помани свободой – начинают считать дни. Ну, и я, вестимо, был из их числа. Теперь уже казалось, что гнетущая атмосфера заведения может за пару месяцев и ввергнуть мою и без того покоцанную психику обратно в пучину безумия. Что от постоянного соседства с абсолютными безумцами моё сознание может совершить бегство в иллюзию нормальной мирной жизни. Ну, мало ли.. Короче, не терпелось. Но говорить об этом я, конечно, не стал бы. Так больше похоже, что я осознаЮ необходимость пока пожить в дурдоме. А чем я больше таких вещей осознаЮ – тем больше напоминаю здорового человека. Ведь понятно, что человек я во всяком случае не здоровый. Значит, выпишут меня, только когда я максимально за здорового человека смого проканать. Этому, на самом деле, всё время учат пациентов психиатрических больниц: максимально мимикрировать под здоровых граждан, чтобы ни у кого не возникало вопросов ни к ним, ни к министерству здравоохранения.

Ближе к обеду, когда я уже начал волноваться, что меня сегодня не позовут ни в какой гипнотарий, а всю программу моего лечения Палыч кардинально переработал, вдруг поняв, что я безнадёжен, из конца коридора я услышал свою фамилию. И тут почему-то меня просто пронзила паника. Всё это время я совершенно спокойно посещал сеансы, я ждал их, я предвкушал и этот расслабон, и эту музыку.. А тут – как будто в прорубь нырнул: резкий озноб по всему телу, мокрые ладони и ватные мышцы. И осознание, что это – всё. Всё, чем мне может помочь современная отечественная психиатрия. Это – мой последний шанс. Если завтра я поймаю себя на том, что вижу то, чего нет, если хоть какой-то кусочек несуществующего мира просочится через эти толстенные кирпичные стены – на мне поставят крест. Мне хватит адекватности признаться, что я это видел. И меня не выпишут через два месяца. Меня, скорее всего, никогда не выпишут. Потому, что если выпишут, мне будет только хуже. Наверно, какой-то невесомый шанс, всё-таки будет. Но по сравнению с железным «через два месяца»..
Теперь уже я шёл по коридору как на электрический стул. Может, сказать, что я не готов к этому сейчас, и от такого сеанса не будет проку? Нет, надо собраться. Вот эти все проблемы с отказом от процедур именно сейчас вообще ни к чему!
Я вытер ладони о голубую пижаму, улыбнулся дядьке-гипнологу и шагнул за дверь. Дядька-гипнолог со мной поздоровался, спросил о моей готовности и включил музыку. Его голос, как обычно, убаюкивал, расслаблял, и наконец, полностью растворялся в образах визуализации.
 В этот раз я даже не запомнил того, что видел. Всё вроде было ярко, я летал где-то надо ржавыми лесами осеннего Урала, а снизу зеленоватой линией текла Уфимка. Хотя, может, это была совсем и не Уфимка. Но точно Белая: Белая не зацветает так даже к осени. Небо было ровно настолько пасмурным, чтобы солнце расплылось, и на него можно было смотеть невооружённым взглядом, и мокрые листья срывало порывами октябрьского ветра, а река, укрываясь ими, засыпала себе до апреля.
В это время голос ниоткуда снова стал набирать силу, заставлять мои нервы звенеть. Будил меня. Исчезли листья на башкирских липах, исчезли зелёно-коричневые сосенки. Серые, похожие на халву, скалы слились с серебристой водой. Потом – на это всё упало матовое небо, и серость стала разбавляться усиливающейся яркостью. В какой-то момент голос помимо самогО факта наличия приобрёл для меня ещё и тембр, а потом – разделился на слова и обрёл смысл.
- Миш! Миииш! – Казалось, я совсем уже очнулся, но разлепить веки было выше моих сил. - Вста-вай! Тебе надо идти собирать нам бам-бук!
Серость окончательно стала прозрачной, я открыл глаза и огляделся вокруг.
- Сколько уже?
Таня сидела возле меня и смешно тормошила передними лапками.
- Уже пять. Ты сказал тебя разбудить попозже, чтобы ты сразу поехал на работу.
В мире нарисованных капибар и утыкающихся друг в друга мишек у меня была работа. И жена.
 - Спасибо, малыш. Ты давно встала?
 - Миш, я уже поела йогурт и прочитала твиттер.  А ты всё спишь. Потому, что ты впал в Мишью спячку!
- Мишью? Это как? Как кешью?
- Дааа! Мишью – это кешью! Только мишью.
Таня упала на меня, крепко при этом обняв. Было в ней что-то детское. Захотелось вдруг всей этой радости нормального мира в ненормальном количестве.
- Слушай, может, я сегодня попытаюсь отпроситься на сколько получится, и сходим в кино?
- Ты хочешь в кино?
- Я? Да! Я хочу в кино! Что там идёт сейчас нормального только?
- Ты же каждый день ходишь мимо «Семьи». Я не знаю. «Выживший»!
- Выыживший? Это с ДиКаприо?
- Да.
- Который «Остров проклятых» и «Начало»?
- Да.
- Где у него волчок такой крутится, крутится, и непонятно, снится ему это, или нет?
- Да-да-да!
- Пойдём в кино: обожаю ДиКаприо!