Лубок. Сказка первая

Стоит на Урале гора. С одной стороны у неё – деревня. И с другой – деревня. С одной – Ивановка, а с другой – Ахметовка. В Ивановке русские живут, а в Ахметовке – татары. Русские квас репой заедают, а татары чак-чак кумысом запивают. Русские в лаптях ходють, а татары тюбетейки зелёные на головах носят. Русские на балалаечках играют, а татары – на маленьких гармошках с бубенчиками. И вокруг этого всего растёт большой сосновый лес до самого моря.

1

Пошёл как-то Иван к Ахмету за топором. Свой-то топор у Ивана был. Да его Потапыч осенью ещё одолжил – мёд добывать. Иван хватился топора, да уж зима – Потапыч спит в три завёртки. Поди, его разбуди: не добудишься! А как разбудишь – ещё в драку полезет, спросонья-то. А жил Иван на краю деревни – к Ахмету ближе идти, чем к соседу. Пошёл-то, вроде не шибко морозило, а как прошёл полпути – зябко стало. Зубы стучат, пальцы онемели. Нос белым стал, а на усах – сосульки висят. Думал уж, не дойдёт до деревни – так и останется в лесу до весны стоять. Весной-то бы оттаял, конечно. Если бы зайцы не сгрызли. Да весной-то и за топором идти не надо: медведи-то проснутся уж все к тому времени. Так и получилось бы, что зря ходил: и топора не взял, и простоял чуть не полгода на горе, и валенки зайцы съели. Катай потом новые!

Пришёл к Ахмету, а он с Зухрой своей, да с татарчатами сидит на полу, чак-чак жуёт. А в руках у каждого – по чашке. Держат их татары осторожно за края, чтобы не обжечься. Ручек-то у татарских чашек нет. А внутри – что-то горячее, аж пар на весь дом.

- Ну, - Иван говорит. – Что хотите, делайте, а пока не сугреюсь – не уйду от вас!

Всполошились татарчата, тулуп с Ивана сняли, нос ему оттёрли, к печке посадили поближе. Сидит Иван, отогревается.

А Ахмет хотел было налить Ивану медовухи для сугреву, но при жене не стал, да и детей постеснялся. Любил он приговаривать:

- Мы, татары, считается, что не пьём!

Налил Ахмет Ивану в татарскую чашку чего-то непонятного из горшка с носиком:

- На, - говорит. – Грейся, вот!

Иван чашку-то хвать, да чуть не выронил: горячая, как уголёк. Кое-как приноровился за края держать, по-татарски. Дует, пьёт помаленьку. Сам не заметил, как вспотел аж. Жарко стало. И на душе вроде как повеселело.

- Что это у тебя, Ахмет, - говорит. – За чудо такое?

Сощурлся Ахметка хитро, улыбается.

- Это, - отвечает. – Мне казахи за мешок яблок продали. Осенью ещё. Я осенью этими яблоками лошадей кормлю – столько у меня их растёт. А тут – мешок на мешок поменяли. Они в степях живут – яблок отродясь не видали. Попробовали – ахнули! Говорят, заберём, съедим у себя, а из косточек – новые вырастим! А в замен – вот это принесли, заваривать научили. «Сей» называется. Мы его с тех пор и пьём.

- Нерусские вы люди! – Иван задумался. – Как же я домой приду, меня спросят, чем Ахмет потчевал, а я скажу, сеем?

Решил Иван сей чаем называть. Чтобы перед людьми, значит, стыдно не было. Отогрелся у татар, топор взял, спасибо сказал да домой пошёл. А Ахмет ему с топором ещё мешочек чаю-то отсыпал. И по рюмашке тяпнули на посошок, пока Зухра не видела. У медовуха у татар знатная: Ахмет прищурлся и усы поглаживает:

- Мы, татары, считается, что не пьём!

Пошёл Иван к себе в деревню через гору, а он всё улыбается. Знатная у татар медовуха!

Ахмет-то Ивану чаю ещё и с тем насыпал, чтобы тот в деревне всех угостил – а там и торговать можно: казахи-то через гору, чай, не поскачут. А Иван пришёл и думать стал: вот весна-красна в гости придёт уж, масленица настанет, выйдут люди в поле веселиться, а Иван там – костёр коптить? А ежели костёр там не коптить – как же траву татарскую заваривать? А больно уж хотелось Ивану, чтобы подошли к нему русские с блинами да с мёдом, а он им – чаю горячего (до этого ведь так всухомятку-то и жевали). Глотнёт чайку народ, сугреется, взбодрится – тут Ивану и почёт, и слава от них.

Закрылся Иван в бане, медовухи взял и давай кумекать. Сидит-сидит, думает-думает, железку взял какую-то, постучал по ней. Опять думает.

Зима уж прошла, масленница пролетела, снег стаивать начал. Запасы кончились – люди оживать стали. А у Ахмета снегом забор повалило. «Придумали же иваны заборы ставить: и толку от них никакого, от заборов, и морока, вон!» И то – правда: заборы-то в Ахметовке не у каждой избы ставили.

Но раз уж есть забор – надо чинить! Татары – народ работящий. Взялся было Ахметка за дело, а топора-то и нет! Делать нечего – надо через гору идти. Надел сапоги с тюбетейкой, хозяство всё на жену оставил и пошёл в Ивановку. Приходит, а на поле – весь честной народ собрался. И не поймёшь ведь этих русских: то ли пасха, то ли – первомай. И флаги красные, и яйца. Кто брёвна таскает, кто – кресты деревянные. А посередине поляны – Иван сидит. Довольный, что аж рот до ушей. Увидел Ахмета – обниматься побежал. Ну, Ахмету-то в Ивановке завсегда рады были. Знали, что не ходит без медовухи. А Иван подводит к бочке железной его.

- Смотри, - говорит, - Что придумал! Ужо теперь у нас с тобою чаепитие начнётся!

Ахмет в толк не возьмёт, что такое за чаепитие, а Иван ему растолковывает:

- Вот сюда, - говорит. – Воду наливают. Как в ведро. А сюда я трубу примостил. Прямо внутрь. Нажёг дома углей, в трубу закинул – вода у тебя закипает. Хочешь – дома чай пьёшь, хочешь – на природу выноси. Как остыли угли – сапогом трубу продуть можно. А чтобы не наливать через край, когда пар на всю поляну – тут вот трубочка с заслонкой. Заслонку повернул – тут тебе чай текёт.

Налили чай – пьют сидят. Смотрит татарин: народ к Ивану подходит, чай наливают, да все «спасибо» говорят, хвалят умельца. «Молодец», - Ахмет думает. – «Иван-то! Простой парень с виду, а что придумал! И как мне самому-то в башку не пришло? Тоже бы чего умного наделать. Вернусь – ко всем пиалам ручки сделаю. Давно уже пора, а то – ведь так и дразнят: «Татарин – обожжённые пальцы»! Скажу – сам придумал!» И опять сощурлся хитрО да Ивана тож хвалит.

Тут народ на краю поляны, возле леса зашумел, обрадовался – не иначе, какой гость пожаловал дорогой. Гармошка с переливами запела. Смотрят Иван с Ахметом – точно: с лесу Потапыч топает. Картуз новый напялил,

сапоги наваксил. Тальянку дёргает, да приплясыват. Люди медведя встретили, чаем напоили, да про иваново ведро с заслонкой рассказали.

Пришёл Потапыч к чаю, топор из-за пояса вытащил, вернул Ивану. А Иван как раз Ахметовым топором на угольки чушки колол – тоже вернул вещицу.

- А что, - Ахмету любопытно стало. – Потапыч, нравится чаёк-то?

- Нравится, - говорит. – Только пить его надо с мёдом. А то – не сладко. А ведро твоё, Иван, для сулидности самоваром звать будем!

Долго ещё сидели они втроём на полянке, чай пили. Потом-то, вестимо, плюнули да медовухи нахлестались. Но чаёвничали долго. Потом – плясали да песни пели, а Потапыч – на гармошке играл. А на утро Ахметка похмелился и в аул к себе пошёл. А Потапыч – чарку тяпнул и в лес укосолапил. А Иван дома остался.

С тех пор у русских самовары появились, а татары – чай с мёдом пьют и кружки с ручками делают.