ИОТ. Глава 8. Инстинкт

    Жизнь. Как непросто её создать. В процессе зарождения жизни, такой маленькой и волшебной, многие века и эпохи пытались разобраться лучшие умы Ардоса. Они проследили процесс до самого оплодотворения, но так и не смогли до конца понять, как такой совершенный механизм может работать долго и без сбоев. Одни арди умирали от старости, их кожа теряла цвет, морщины покрывали тело, волосы становились жёстче и выпадали. Из них можно было плести корзины, если долгожитель согласится перед смертью состричь былые годы и заслуги. Но такой ритуал воспринимался крайне неохотно и с большим подозрением, так как большинство ардийцев верило, что, состригая волосы, ты кроишь собственную память.
   
    Другие же арди рождались часто под покровом ночи, не желая дождаться рассветного часа, спешили увидеть новый мир золотыми глазами, в первый раз посмотреть на своих родителей, запомнить и отложить в разуме изображения самых близких людей на планете, чтобы узнать отца или мать где угодно в толпе, не затеряться, вернуться домой. Ритуал рождения был воистину великолепен: на праздник приглашалось всё поселение, даже Торай порой прибывали на веселье и приносили щедрые дары семье и младенцу. Сидели за одним столом с простыми арди, ели, пили и радовались появлению новой жизни.
   
    Но не все были рады рождению. Керем всеми силами противилась родам, специально задерживала дыхание, не тужилась. Боль потери любимого, так спешно покинувшего её, ничего толком не объяснив, прожигала насквозь. Слова Морана набатом звучали в голове, заставляя злиться на всех и вся, но прежде всего на себя. Уход мужа Вахди поняла по-своему. Феникс думала, что Моран предпочёл Тьму в качестве высшей Стихии, поддался голосу, звучащему во мраке и зовущему жертву, словно мешриам, заманивая в свою паутину. Не воспринимала она ни уговоры, ни советы братьев и сестёр, не хотела слышать имени, что прежде вызывало в ней бурю положительных эмоций. Керем считала себя слабой: она впервые увидела Морана в Храме Семи, того мальчонку с чёрными глазами, приятного на вид, но злого, обиженного на весь мир и потерянного после смерти отца. Она, не раздумывая, приняла его к себе, зная, что будущее предопределено для них двоих. Парень рос, и вот Керем увидела взрослого мужчину на церемонии посвящения. Он стоял в заднем ряду, справа, единственный туарим среди красноволосых изримов. Его кожа не была серебряной, как у всех арди, она нежно-бежевая, почти белая, с металлическим отливом. Мать парня из другой расы, из руат, а они отличаются внешним видом и внутренним строением ото всех ардийцев. Перенял Моран черты матери, умершей сразу же после рождения мальчика. Только через много лет после смерти Ифии Керем узнала об особенностях ядовитого «чёрного цветка». Арди выносливы и защищены от влияния губительного аромата. Чтобы среброкожий умер, нужно больше времени и больше цветов, но люди слабы в этом плане: одного вдоха хватит, чтобы чёрная роза убила руат.
   
    Столько раз Керем порывалась сказать мужу об этом, столько раз хотела объяснить, что не он убил мать, а роза. Но не могла, понимая, что каждое слово будет, словно острое лезвие, вскрывать старые зарубцевавшиеся раны. Теперь женщина винила себя в том, что случилось. Она потеряла мужа потому, что умолчала о смерти Ифии? Может быть, Моран всё знал: о том, что Вахди утаила правду, о том, что давно знала о связи Навадай и Стихии? Не было ответа на эти вопросы, но в своём разуме Керем продолжала их искать.
    
    На свет стали выползать и другие вопросы, они плодились с такой скоростью, что казалось, от них взорвётся голова. Почему Моран не подал знак? Почему, если он всё знал о тайнах, что бережно хранила Керем, не стал расспрашивать, настаивать на честных ответах? Она ответила бы на все вопросы, терзающие супруга; положив руку на сердце, она оправдалась бы как смертная ардийка, да какое там – она готова была на коленях умолять о прощении! Но не было расспросов, недобрый взгляд полюбившихся чёрных глаз не смотрел на неё пристально, внимая каждому слову, голос не звенел обидой и злобой, читая морали о чести и достоинстве, тело не напряглось от ярости и недовольства поведением супруги, так подло поступившей. Не было ничего этого! И теперь не суждено случиться никогда. 
   
    Ничто не предвещало беды, хотя Керем каждое утро вставала с восходом и готовилась к худшему. Но искреннее «Светлого дня», сказанное низким мягким голосом, обволакивающим слух, словно бархат, развеивало все сомнения. Рассвет каждый раз представлял мир в новых красках, так казалось женщине, окружённой заботой любимого мужчины. Тёплые руки обнимали сзади, обхватив нежно за талию, продвигаясь вперёд, по аккуратному выпуклому животику, ползли вверх, останавливались под самой грудью и сильные, защищающие от всех бед, объятия надёжно держали.
   
    Именно в тот момент Вахди думала, что вот оно – быть богиней. Нет той власти, не нужно сурового огненного взгляда и величественного вида, не стоит обращаться в Феникса и заставлять всех арди падать ниц перед Стихией, грозной и неумолимой. Чтобы быть единственной и неповторимой, быть Богиней, достаточно быть женщиной, милой и прекрасной, иногда капризной и плачущей, с плохим самочувствием и головной болью, неуклюжей и странной – просто женщиной, любимой в любом положении, в любом настроении, в любом состоянии.
   
    Боль пронзила иглами низ живота и бёдра, кости затрещали. Сладкие грёзы растворились в отчаянии и гневе. На смену любви и скорби от её потери пришла ненависть, какой не видел мир. Керем неистово закричала, из груди вырвался яростный клёкот Феникса. Глаза заблестели опасным сиянием, оранжевая дымка курилась над Стихией. Пылая от безудержной злобы, Керем вознамерилась выжечь напоминание о муже из себя. Она закипела, словно лава, руны на коже засветились. Принимающий роды Иес, Вахди Природы, обжёг руки, когда дотронулся до тела сестры. Багровые пятна быстро зажили, но продолжать касаться Феникса в таком состоянии рискованно – Вахди в пылу ярости может убить родного брата и не пожалеть об этом.
   
    На помощь пришла Ильна, Вахди Льда. Она крепко сжала виски сестры холодными ладонями, остужая пыл Керем. Женщина кричала, просила оставить её в покое, не сметь указывать ей, что делать с ребёнком, но никто не слушал роженицу. Вскоре измождённая и бледная Керем ослабла. Крик младенца заставил даже само время остановиться. Уникальные для этого мира глаза больше не были такими устрашающими. Необычная радужка малыша поражала красотой и странностью. Глаза новорождённого мальчика не были золотыми, как у всех детей.
   
    – Светлейшая и мудрейшая! – воскликнул Вахди Природы, глядя в манящие красотой, гипнотические глаза: один чёрный, а другой – ярко-алый с золотым зрачком. Удивительное существо, похожее на человека внешне: беззубое, истошно кричащее, с нежно-розовой кожей – такое хрупкое и великолепное создание держал в сильных руках Иес. – У Морана воистину сильное семя, раз мальчик родился, похожий на него. От нашей сестры в нём будет разве что правый глаз, ну и, вероятно, характер, такой же неумолимо строптивый и на редкость скверный.
   
    – Я не приму его, – прошептала Феникс, глядя в потолок храма Мудрости мокрыми от слёз глазами. Женщина не хотела смотреть на дитя. Оно было напоминанием о Моране, супруге, так скоро сбежавшем навстречу Тьме и книге Бытия. – Уберите это подальше, если не хотите отправить на погребальный костёр.
   
    Иес со скорбью и жалостью смотрел на сестру. Вот она беззащитная, втоптанная в грязь, одинокая женщина с ребёнком на руках. Нет ничего более печального, чем пораженческий вид Вахди, только что родившей младенца от того, кто пожертвовал ею, словно ненужной вещью, ради тайного знания и великой силы. Любовь способна убить, теперь Охотник это понимал. Чувство, вспыхивающее от одной искры желания, может сжечь дотла даже Стихию Огня.
   
    Вахди Природы бережно и осторожно, словно лепесток фирилла, омыл тело младенца в розовой воде и спеленал покрепче, с трудом укачав в маленькой колыбели. Он продолжал думать о словах Керем. Не верил мужчина, что способна на такое его сестра. Она воин сердца и чести, её нельзя вот так сломить. Феникс не потеряет своей яркости и неистовости, пока лава не застынет, а Илсаян не перестанет светить на голубом небосводе. Надеялся Охотник, что нет в Стихии Пламени столько гнева, сколько она показывает, неистово крича.
   
    Взмолившись Илсир, Властительнице Семи Стихий, он не получил ответа. Молчала богиня Первозданного Света, не желая давать совет. Немного постояв возле деревянной резной колыбели, он думал. То, что он предпринял в итоге, заставило содрогнуться воздух в храме, а самого Иеса затрясло от ужаса содеянного. Он при помощи дымки перенёс колыбель в покои, где отдыхала Керем Первородная.
   
    Младенец тут же закричал, стоило дымке рассеяться. Вахди дёрнулась во сне и вскоре подняла голову, сверкнув очами в полутьме. Пламя свечи, стоящей рядом с постелью, вспыхнуло в два раза ярче, яркий столб огня, расплавивший воск в считанные альроны, на мгновение осветил лицо Стихии.
   
    Преисполненная ярости и желанием убить своё же дитя, Вахди медленно подошла к колыбели. Крик сына раздражал её. Женщине хотелось тишины в ушах и крови на руках, ни любви, ни жалости не было совсем. Так со стороны казалось Иесу. Он обратился в слух и наблюдал из-за угла, боясь даже дышать лишний раз, чтобы не спугнуть. Хотелось посмотреть на естественное состояние сестры: сможет ли она принять собственного ребёнка, пробудится ли материнский инстинкт, или она без колебаний свернёт мальчику шею и испепелит вместе с кроваткой. Готовый защитить малыша собственной грудью, Вахди Природы напрягся. Он впился в каменную стену пальцами, отчего порода рушилась, осыпаясь песком на пол.
   
    Оранжевое пламя в раскрытой ладони Керем заставило затаить дыхание. А что, если он не успеет? Что, если Вахди отправил только что родившегося мальчика на смерть? Страх сковывал мышцы. Что он сделал? Зачем поддался искушению и любопытству? Зачем понадеялся на благоразумие сестры, если знал, что ничего хорошего в ней не осталось? 
   
    Пламя всё ближе, момент может быть упущен и смерть приберёт себе невинную душу, так щедро подаренную Стихией. Ноги упирались в пол, заставляя мрамор трещать. Одного рывка достаточно, чтобы преградить путь карающему огню. А если нет? Если время сыграет злую шутку, сговорившись с судьбой, и не позволит изменить то, что сделано? От одной мысли становилось нехорошо. Казалось, что сердце не билось совсем. Звон в ушах заглушал стук внутреннего мотора.
   
    Изящная кисть почти касается тельца малыша. Вот он, момент! Нужно бежать! Нужно спасти! Почему он стоит? Отчего медлит? Ноги не слушаются, невидимые цепи сковали тело, не давая сдвинуться с места. Симеоково бедствие! Нет! Это конец! Неожиданно пламя погасло, позволив тьме заполнить пространство просторной комнаты. Ну же! Что случилось? Нужно выйти! Робкие тихие шаги несут Иеса в комнату. Сердце замерло от ужаса, кровь застыла в жилах.  Во рту пересохло от напряжения, дыхание не желало восстанавливаться.
   
    – Керем? – осторожно спросил Иес хриплым голосом, испытывая непреодолимый страх пред неизвестностью, представляя неизбежный финал.
   
    Пламя новой свечи, вставленной в витиеватый подсвечник, загорелось слабым огоньком. Керем, плача, не то от боли, не то от счастья, укачивала на руках свёрток. Ребёнок дышал, он жив и цел. От радости, захлестнувшей сознание, Иесу хотелось прыгать на месте и кричать диким воплем.
   
    – Тс-с-с, – женщина приложила палец к алым губам. – Не разбуди… – она снова посмотрела на сына и улыбнулась искренне, глядя на новую жизнь, только недавно появившуюся на свет. – Я нареку тебя Тор`Лаак, – прошептала она, продолжая медленно и плавно покачивать мальчика на руках.
   
    «Тор`Лаак – светоч во тьме», – подумал про себя Иес, любуясь на божественную картину. Он всё правильно сделал. Мужчина мысленно ликовал, но не показывал вида. Окружив себя зеленоватой дымкой, Иес безмолвно растворился, оставив мать и сына наедине. Теперь он знал: ничего Керем с малышом не сделает, кроме одного – будет любить неземной любовью, которую способна подарить лишь Мать.


Продолжение тут http://www.proza.ru/2017/04/04/2349