Леди из цветочного магазина

Мечтала ли она о таком? Нет, конечно. О таком не мечтают. Другое дело, что у неё получилось без наматывания соплей на бигуди принять всё, что подсунула ей подлюка-жизнь, и извлечь из своего положения максимум выгоды. В конце концов, не всякому посчастливилось стать кузнецом своей судьбы. Кому-то суждено быть молотом в чужих руках, кому-то отведена роль наковальни, ну а особо «везучие» вынуждены только и делать, что всю жизнь  лавировать между тем и другим. На свой счет она иллюзий не питала, хотя и не исключала перспективы некоего подобия праздника и на своей улице.
 
Будучи честной с собой, она на дух не переносила слезливых историй, с не-пременным заламыванием рук, и скверной декламацией «Ах до чего я дожила…» на все лады. Её коробило от подобного, насквозь фальшивого  словоблудия, о чём она прямо и заявляла очередной плакальщице, тем самым нажив себе среди условных товарок немало недоброжелателей.

О своём прошлом она никому не рассказывала, да и по правде, рассказывать было нечего.

Через год после окончания школы она сбежала сюда, в Москву. Никаких конкретных планов у неё не было. Завоёвывать столицу ей было не с чем. Кроме смазливого личика и хорошей фигуры, ничем другим природа её не одарила. Впрочем, в качестве компенсации за отсутствие каких бы то ни было талантов, ей достался рациональный ум, с IQ значительно превосходящим уровень среднестатистических выпускниц общеобразовательной школы.

Посёлок городского типа, затерявшийся где-то на просторах Среднерусской возвышенности, где она родилась и выросла, как и множество ему подобных, медленно, но неотвратимо загибался, не вынеся бесконечной череды социальных и экономических экспериментов, больше напоминавших планы колонистов по истреблению индейцев во времена покорения Дикого Запада. От бесперспективности прозябания на паре сотен гектаров, застроенных в конце сороковых годов двухэтажными домами барачного типа, разной степени ветхости частным сектором и несколькими «элитными» блочными пятиэтажками, хотелось выть в голос. Старшее поколение выживало, как могло, а молодёжь либо спивалась, либо бежала, куда глаза глядят. Обыденно, без намёка на романтичность, лишившись девственности, она окончательно поняла, что терять ей здесь больше нечего. Не обращая внимания на причитания матери (отец четвёртые сутки пребывал в алкогольном забвении), она собрала свои нехитрые пожитки в дорожную сумку из кожзаменителя, и уехала в райцентр, а оттуда в Москву. Решение об отъезде из родных пенат не было спонтанным. В течение года она работала у одного местного бизнесмена, с полукриминальным уклоном, делопроизводителем, выписывая липовые товарно-сопроводительные документы на контрафактный товар, скользила по лезвию бритвы неформальных отношений со своим патроном, вынуждая того авансом выписывать ей ежемесячные премии, и с такой же периодичностью, разовую материальную помощь. Авансы пришлось отрабатывать как на рабочем месте, так и сверхурочно, в новом особняке благодетеля. Когда же этот боров подсчитал, что она обойдётся ему дешевле в качестве законной супруги, она решила, что ближайшая «вечерняя лошадь» будет для неё несравнимо предпочтительнее дневного свадебного кортежа. Одеваясь и столоваясь за счёт работодателя, она скопила приличную по тем временам сумму, которой ей должно было хватить на первое время.

По приезду в столицу бывшего СССР ей удалось ввести в заблуждение двух подозрительного вида типов, попытавшихся взять её в оборот. На предложение позаботиться об её устройстве в городе в частности, и в жизни вообще, она фыркнула, и смерив парней презрительным взглядом процедила:

- Понаехали тут, проходу нет. Не Москва, а филиал Ухрюпинска!

Пока братки изображали Бобчинского и Добчинского в финальной сцене «Ревизора», беззвучно открывая и закрывая рты, она смешалась с толпой, и спустилась в метро.
 
С подземным транспортом она столкнулась впервые, но ей достало ума разобраться в схеме метрополитена, и без особого труда добраться до одной из окраин города, справедливо рассудив, что в центре ей делать нечего. Осмотр московских достопримечательностей в её планы не входил.
 
Побродив несколько часов по дворам унылого архитектурного ансамбля спального района, ей повезло найти сердобольную старушку, которая за приемлемую цену согласилась сдать комнату в своей квартире.

Наладив быт, она стала выбираться на оживлённые улицы города, прислушиваясь к говору аборигенов, и отмечая особенности стиля московских модниц. Уже через месяц она ничем не напоминала провинциалку, легко ориентируясь в паутине подземки и витиеватости маршрутов наземного общественного транспорта, выделяясь из общей массы разве что аппетитными формами стройного молодого тела.
 
Пришло время задуматься, чем зарабатывать на жизнь. Вариантов было немного, и она, построив размышления о способах добывания хлеба насущного методом «от противного», пришла к неутешительному выводу, что на все честные виды заработка у неё устойчивая аллергия. Надеяться же на то, что в многомиллионном городе на неё обратит своё благосклонное внимание некий меценат, жаждущий обеспечить ей счастливую и беззаботную жизнь исключительно за красивые глаза, она считала несусветной глупостью.

Ещё в начальных классах учителя замечали в её характере изрядную долю скептицизма и не детской расчётливости, даже на фоне прагматичных мечтаний её ровесниц. В выпускном классе, когда её подружки делились «планами» выскочить замуж за «олихгарха» или миллионера, она не упускала случая вылить им на разгорячённые фантазиями головы ушат холодной воды:

- Вы мозгами пользоваться не пробовали, курицы? Таких, как вы, в каждом захолустье вагон и маленькая тележка, и я почему-то уверена, что их мысли ра-ботают в точно таком же направлении. Да на вас, дур, во всём мире столько бо-гачей не сыщется! И с чего вы взяли, что кто-то из них вообще обратит на вас внимание? Вы же, коровы, ровным счётом ничего собой не представляете. Лучше обратите свои туманные взоры на арабский мир, может, кому-нибудь из вас повезёт, и вы станете сто первой любимой женой полоумного шейха, возжелавшего пополнить свой гарем безмозглой жадной стервой, которой каждая из вас непременно станет, если не выбросите из головы все эти запредельные бредни о мечтающих взять вас замуж нуворишах.

Перебрав все доступные ей профессии, от кассира, мерчендайзера и посудомойки, до официантки, секретарши и «королевы» бензоколонки, она утвердилась в мысли, что ни одна из них ей не подходит. О работе в производственной сфере даже речи не шло.

«Ага. В малярши пойду. Вот интересно, они от краски все такие пышки, или полнота к этой профессии располагает?», - без намёка на иронию размышляла она, глядя из окна своей комнаты во двор, где три толстухи, в заляпанных краской комбинезонах, приводили в порядок детскую площадку.

Деньги стремительно таяли, а она так и не решила, как и чем будет зарабатывать.

Помог случай.

Она без определённой цели прогуливалась по Новому Арбату, когда к ней, рассыпаясь в извинениях, со странной просьбой обратился прилично одетый мужчина лет тридцати. Из его путаных объяснений она поняла, что тот прокололся с эскортом, время поджимает, шеф выказывает неудовольствие, и только она может разрешить создавшуюся проблему. Ей всего-то надо сопроводить его начальника на презентацию, походить там с ним под ручку, поучаствовать в фуршете, и всё.
 
- Почему вы подошли именно ко мне? – поинтересовалась она, заранее зная ответ.

Для своих променадов она выбрала деловой стиль. Строгая чёрная юбка, чуть выше колен, чёрная блузка, белая, полуспортивного покроя короткая куртка, колготки телесного цвета и лодочки на среднем каблуке. Чуть вьющиеся от природы волосы она собрала в продуманно небрежный пучок, завершив картину очками с простыми стёклами, в тонкой оправе.

- Ну, - смутился незнакомец, - вы вся такая изящная и одновременно деловая… Шеф именно таких предпочитает. Вы только не говорите ему, что я вас на улице нашёл.

- А с чего вы взяли, что я соглашусь? – она недоумённо вскинула брови.

- Вы бы сразу меня отшили… Я вам хорошо заплачу! – мужчина решил выложить главный свой козырь.

- Хорошо это сколько?

- Сто… двести долларов.

- Деньги вперёд, - она строго посмотрела незнакомцу в глаза.

Тот ещё больше засмущался, и достал из портмоне две новенькие бумажки.

- Где объект?

- Что?

- Шеф ваш где?

- А… Он тут, недалеко. В машине ждёт…

Всё прошло на удивление гладко. Она походила под ручку с немолодым представительным господином по залу, где улыбчивые не то немцы, не то австрийцы демонстрировали образцы какой-то техники. Потом её кавалер, взял с подноса предложенное официантом шампанское, и произнёс спич о взаимовыгодном сотрудничестве на долгие-долгие годы. Все дружно зааплодировали, и подтянулись к длинному столу с напитками и закусками, налегая на спиртное и икру, по-английски исчезая с мероприятия по мере насыщения. Когда, уже на улице, она освободила согнутую в локте руку господина, тот уточнил, куда её подвести. Она поблагодарила, и вежливо отказалась. Мужчина внимательно посмотрел на неё, кивнул, и направился к ожидавшему его автомобилю, у которого в подобострастной позе стоял давешний незнакомец. Послав ему воздушный поцелуй, она неторопливо зашагала в сторону метро.

«Вот какая работа меня бы устроила! – думала она, разглядывая своё отражение в тёмном стекле переполненного вагона метро, - «съесть то он съест, только кто ж ему стольки дасть…», - припомнила она анекдот про слона.

Ей пришлось признаться себе, что произошедшее её ненужно взволновало, породило напрасные надежды, отвлекая от суровых реалий, в которых праздники и счастливые случайности были строго регламентированы. Она попыталась унять броуновское движение мыслей в голове, и по странной цепи ассоциаций перенеслась в своё, не такое уж и далёкое, детство.

Было бы не честно по отношению к родителям обвинять их в своей несостоятельности и том, что к своим девятнадцати годам она стала циничной дрянью, с девальвированным до статистической погрешности запасом моральных ценностей и прочно засевшем в ней раздражением несправедливым миром, которому дела не было до её «хотелок».

Она вспомнила весёлого непьющего отца, молодую красивую мать, лучащуюся счастьем. Тогда в их доме царила атмосфера согласия, взаимоуважения и искренней, внимательной заботы друг о друге. Они были Семьёй.
 
Она припомнила, откуда у неё в домашнем кругу появилось странное прозвище «леди из цветочного магазина», которое, в зависимости от её поведения могло звучать и как похвала, и как ирония.

Как-то раз, после ужина, они смотрели по телевизору старый чёрно-белый фильм. Ей было лет шесть, и она мало что понимала в сюжетной линии, но родители так заразительно смеялись, что ей тоже стало весело. Девушка в телевизоре училась правильно говорить, и мечтала стать продавцом в цветочном магазине.
 
Досмотрев фильм до конца, она заявила, что тоже не прочь стать леди из цветочного магазина, и жить в большом красивом доме с прислугой. Родители рассмеялись, и с тех пор так её и называли – леди из цветочного магазина.

Сейчас-то она знала, что фильм был телепостановкой пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», девушку звали Элиза Дулитл, и что работа в цветочном магазине никоим образом не гарантирует жизни в богатом доме, укомплектованном дворецким, экономкой и горничными.
 
Занятно, но этот, казалось бы, малозначительный эпизод из детства существенно повлиял на её дальнейшее становление, как личности. Она стала следить за своей речью, стараясь грамотно излагать свои мысли. С годами мысли становились сложнее, и требовали новых слов. Как-то само собой получилось, что пополняя свой словарный запас, она приобщилась к чтению. Увлёкшись созданием образа леди, она научилась сдерживать свои эмоции, проштудировала литературу по этикету, умению вести себя за столом, и правилам пользования всевозможными приборами, придуманными людьми, чтобы до крайности усложнить себе процедуру приёма пищи. Незаметно для себя игра в леди стала для неё единственно приемлемой формой поведения. Родители подружек млели от её воспитанности, и при всяком случае ставили в пример своим дочерям недорослям. Те, в свою очередь, из ревности, или духа противоречия, косноязычно и излишне экспрессивно пытались уличить её в снобизме и лицемерии. Она спокойно выслушивала их претензии, и добивала товарок пренебрежительным уточнением:

- Девчонки. Вы всерьёз полагаете, что своим поведением, характерным больше для низших приматов, вы убедите меня в преимуществе общения при помощи жестов, и пользе для пищеварения громкой отрыжки во время еды?

Безоблачное детство длилось недолго. По городам и весям пронёсся разрушительный торнадо девяностых, оставляя после себя руины привычной, как-то налаженной жизни, и занеся на унавоженную младореформаторами почву ядовитые семена бездуховности, стяжательства и неуёмной жажды наживы любой ценой. Её отец потерял работу, и не вписавшись в рыночные отношения, запил, в моменты просветления перебиваясь случайными заработками. Мать, как могла, тянула семью, за несколько лет превратившись из цветущей жизнерадостной женщины в сварливую старуху. Вместо весёлого смеха стены дома, под звон бьющейся посуды, сотрясали скандалы.
 
Жестокий мир ворвался в их уютный быт, катком пройдясь по едва распустившимся росткам нужного и доброго в её неокрепшей душе, превратив благодатную почву в непробиваемое полотно.
 
В то время на двести долларов можно было прожить целый месяц. Она продолжала вести праздный образ жизни, откладывая вопрос трудоустройства на потом. Злясь на себя, она каждую свою прогулку неизменно оказывалась на Новом Арбате, прекрасно понимая, что именно её туда тянет. «И не надейся, дура. Халява, она как снаряд, в одну и ту же воронку не падает», - говорила она себе, но снова и снова мерила шагами исхоженную вдоль и поперёк улицу.
 
Каково же было её удивление, когда она чуть не врезалась в словно мате-риализовавшегося из воздуха того самого незнакомца, который нанял её сопровождать своего шефа.

- Наконец-то я вас нашёл! Я так надеялся, что встречу вас, и вот… - затараторил он, пожирая её глазами.

- Вам опять понадобилась моя помощь? Что на этот раз? Слетать с вашим хозяином в Монте-Карло, и сделать за него ставку на удачу? Это дорого вам встанет.

Мужчина ошалело захлопал глазами, и запинаясь, всё же счёл нужным внести в её предположение некоторые коррективы:

- Н-нет. Во Владивосток, на встречу с японскими бизнесменами…

- Вы меня, что, с гейшей какой-нибудь перепутали? – изобразила она возмущение.

- Выручайте! Он со свету меня сживёт. Он ещё вас заказать хотел. Ну, я и соз-нался, что вы не из службы эскорта, что я вас случайно встретил. А он говорит, чтобы я вас до отлёта во Владивосток хоть из-под земли достал. Уволить обещал, сатрап!

- Знакомая история. «Ещё пуще старуха вздурилась, опять к рыбке старика посылает…», - рассмеялась она, прикидывая, сколько за такую услугу можно будет содрать с этого недотёпы.

- Так вы согласны? – казалось, в этот момент в его взгляде сконцентрировались все чаяния и надежды, рассеянные по свету.

- Ну, что с вами поделаешь! Только…

- Никаких только! – получив согласие, мужчина превратился в сгусток энергии, - времени в обрез! Сейчас по бутикам, велено обновить ваш гардероб…

- Вы меня в кимоно хотите нарядить? Надеюсь, пластику глаз делать не будем? – перебила она его, пытаясь шуткой заглушить, готовый вырваться из груди победный клич.
 
- Хотите кимоно, будет вам кимоно. Сказано, на ваш вкус…

С этого дня её жизнь изменилась кардинальным образом.

Она не была наивной дурочкой, и давала себе отчёт, что за всё придётся платить. И она исправно платила, и платит до сих пор. Прошло уже двенадцать лет. Её первый спонсор умер пять лет назад, успев перед смертью передать эстафету более крепкому здоровьем партнёру, имевшему на неё виды. Месяц назад он навсегда уехал с семьёй заграницу.

Жалела ли она, что так сложилась её жизнь? Иногда да, чаще – нет. Быть со-держанкой у власть и деньги имущих, не самый плохой из вариантов в этом свихнувшимся мире, принесённом в жертву золотому тельцу.
 
«Дьяволу служить или пророку – каждый выбирает по себе…». Я свой выбор сделала,  - она отошла от окна, и присела за туалетный столик орехового дерева, сплошь уставленный всевозможными косметическими средствами. Тридцать лет не шутка, быть красивой просто так, уже не получается. Сегодня важный день, нужно быть на высоте. Предстоит серьёзный разговор с новым претендентом на место в её жизни и… постели.