Ландыши для Офелии

I.

Накапай мёртвых слёз на птичий гребень, кусочек рафинада
будет плыть корабликом и подмывая щебень – разлив
воды – весеннее барокко из листовых пластин
густой чадры, что облака сквозь бельма

волооко раскатывают мрамор

на шары. Головка меньше спичечной, на теле, у Флоры этих
родинок не счесть и каждая – безропотный мицелий –
замочек – петелька – капроновый чулок – а по
корням вечнозелёных елей, перетекает,

переменной силы, ток.   

II.

Рождение – всё та же тугоплавкость, натянет вожжи сбитый
Фаэтон – и острой, изумрудною булавкой – проколоты
предпраздничные дни: развозят ямщики товар
по лавкам – здесь только сны опережают

спрос – раз

в год, стреляет дворник в небо палкой, а попадает в медный
купорос. И трёт глаза – и дышит на ладони – и дует на
коровье молоко: увозят снег в столыпинском
вагон – за радиус слезящихся дорог.

Ты вскинешь к небу острые

III.

лопатки с подвешенными бусинками /для/ – воспоминаний.
Детская кроватка – односторонний механизм бытия –
качнется вправо – цокает лошадка – качнется
влево – выпадет ничья. Сомкни глаза,

пусть будет только влажность –

нательный, электрический разряд – ты куколкой вздыхаешь
трикотажной – перчаткой на неопытной руке и оттиск
губ твоих многотиражный – янтарным оловом
припаянный к щеке. /Динь – динь – /

/Динь – динь/ – вычерчивает

IV.

сфера лакуны из февральского тряпья и слышно как скрепят
листы фанеры на старой изгороди в раненом саду –
вот-вот откроют заспанные склеры щетинки
ландышей, и в небо упадут. Ни гром

грохочет по горбатым

крышам – то провожают в космос даму треф – она досрочно
стала третьей лишней среди арифметических таблиц
и глиняных, пологих изваяний – вода хранит 
в себе невинность лиц и заполняет

ими расстояния. Входи,

V.

входи – приверженкой покоя – членистоногого, возвратного
ручья – в нём краски разводил Франсиско Гойя – до
состояния концентрических колец и воздух
плыл трёхжильной тетивою, и пах

как свежескошенный

чабрец. Пусть будет проклят: опыт, слух и голос, здесь ими
не прощупается дно – украдкой падает на усечённый
волос обыгранная в поддавки звезда – и тает
след летучего бензола на оперенье

черного дрозда. Всё:

VI.

суматоха, тлен, узкоколейка – из точки /А/ – к подкладке от
пальто – переводной картинке полушарий на каждый
рот накинутый платок – льняная самобранка
тишины. Головка ландыша – бубенчик-

планетарий

с довеском плексигласовых планет – посмотришь рядом –
рытвины проталин – посмотришь сквозь – клубится
лунный свет. Ночь – завоздушенный равно-
сторонний конус из одиночества и

бурого угля,

VII.

и в эти груди гумусных воронок врастают бусинки мучного
хрусталя. А после – взгляд длинною в чью-то осень –
так силуэт в размокнувшем окне, перетекает
плавно в цифру восемь, лишенную

полуденного сна: чем

дальше вверх – тем тоньше иглы сосен и безобидней звука
кривизна. Упрётся облако – в разбитые коленки – то
цветоножкой, то трофейным мотыльком, а ты
оставишь платье стульям венским, их

сопряжения – вересковый мёд, и тень
твоя – густой молочной пенкой
за ландышами в небо

---
уплывёт.